Часть 46 (1/2)

Не уходи.

Ты — смысл всех побед,

Всех битв, побегов, сломанных запретов,

Ты — солнцем коронованное лето,

Ты — небо разрумянивший рассвет. ©

Ощущения, прежде служившие Лайе Бёрнелл надёжным спутником в новом, враждебном и неизведанном для неё мире, покидали её одно за другим, медленно, но неотвратимо. Последним, что увидели её сверхъестественно зоркие глаза, способные вглядываться в самую душу, стала лазурная бездна вспыхнувшего взора. Последним, что ощутила её чувствительная кожа, стали прикосновения. Последним, что запечатлело её обоняние, стал запах — неповторимый аромат его губ, горящий в её лёгких, отчаянно требующих нового вдоха. Но их поцелуй уже не мог быть прерван, он продолжался, продолжался и продолжался… В него, как в чёрную дыру, постепенно и безвозвратно утекали все её чувства, а с ними и жизненные силы. Тактильное восприятие исчезло последним, неизбежно погружая девушку в… ничто. В некое состояние, напоминающее крепкий сон без сновидений, без малейшего осознания себя где бы то ни было. Без осознания себя существующей, полноценной частью бытия.

Но ни в этот самый момент, ни до Лайя не испытывала страха. Даже на уровне глубинного инстинкта борьбы всего живого за жизнь ей и в голову не приходило сопротивляться происходящему. Она добровольно сдавалась объятиям милосердной смерти, и делала это с искренней радостью, без малейших колебаний.

На этот раз всё сбылось. Сбылось, как должно. Как правильно.

И в этот знаменательный момент во всём мироздании не нашлось бы существа счастливее, чем Лайя, отдающая свою жизнь за душу любимого, ведь… всё получилось. У неё… у них обоих получилось! Они смогли. Они исполнили Его волю.

Однако, как и сам момент умирания, когда она ещё была способна осознавать с нею происходящее, мрачное счастье её длилось недолго. Всё оказалось переиграно вмиг: будто кто-то, обладающий властью, много большей, чем кто-либо из живущих когда-либо мог себе вообразить, щёлкнул пальцами — и парализующая безмятежность смерти тотчас истаяла, вышвырнув Лайю из омута забвения и безвременья обратно в бурлящую бездну, обрушившую на беспомощную, не ожидающую ничего подобного девушку водоворот ощущений, к которым она оказалась совершенно не готова.

Образовавшийся из абсолютной тишины, стремительно нарастающий гул касался не только её слуха, казалось, будто он в одночасье заполнил собой её всю, будто сама кровь в её теле бурлила от невыносимого давления, мешающего открыть глаза, шевельнуться, не позволяющего даже разомкнуть губы и попросить о помощи, о том, чтобы это прекратилось. Теперь контролировать и усмирять безусловный инстинкт борьбы ей ничего не помогало, не было ни мотивации, ни понимания, ни даже интуитивного осознания происходящего. Был только страх, колким жаром разгорающийся где-то в её груди. Именно он руководил её действиями, вынуждая биться в не приносящей облегчения агонии: беспорядочно дергать руками и ногами, пытаться кричать, отчего лёгкие моментально вспыхнули сильнее прежнего от бесконтрольно хлынувшей в них…

…Воды?!

Вместе со стихийно вернувшимися ощущениями к Лайе неизбежно начала возвращаться и информация о происходящем вокруг, но прожорливая паника, подстёгнутая беспомощностью, не позволяла этой информации прижиться в сознании, разрывая на неопознанные фрагменты все образы, все представления, не позволяя зацепиться ни за что, как и руки её, ударяясь о каменную твердость, соскальзывали по ней, не позволяя пальцам зацепиться…

Почему?.. Неужели всё сначала? Снова?..

Это коварное, страшное «снова» в сочетании с сумбуром нахлынувших на неё разом ощущений, запустило в едва-едва вернувшемся сознании Лайи цепную реакцию из бесконечной вереницы дежавю. Разрывающее грудь давление воды и невозможность сделать вдох, нестерпимое жжение в глазах, не позволяющее видеть чётче размытых пятен где-то там, далеко над недосягаемой поверхностью, где из крохотной падающей звезды стремительно разгоралась всеобъемлющая, грозящая вот-вот поглотить весь мир вспышка ослепительного света.

Или она не разгоралась, а, наоборот, угасала, выцветала, оставляя после себя контрастный образ — крылатый силуэт на чёрном фоне.

Аквил?

Иоанн?..

Страх интуитивного узнавания и паника воспылали в Лайе с новой силой, выжигая в зачатке все мысли, кроме одной:

«Кто-нибудь… Помогите…»

Силуэт стремительно растворялся в обжигающем и без того ослеплённые глаза радужном калейдоскопе, не позволяя Лайе понять, чего она боялась больше: что её названный брат окажется настоящим или что останется лишь видением — изощрённой игрой её гибнущего разума, строящего воображаемую реальность на основе некогда уже пережитых болезненных событий.

«Лайя!»

Этот мысленный оклик в одночасье заполнил всё её естество, вместе с водой стремясь в каждую клеточку её тела и моментально же концентрируя на себе всё доступное ей внимание. Все силы, что ещё теплились в ней, вкладывая в последнюю попытку выбраться, вынырнуть. Неизвестно, куда и зачем, главное — к нему, к этому голосу, что ответил на её мольбу, что звал её с тем же отчаянием, что и она его.

«Влад…»

Она не могла его не узнать, не могла ему не ответить. Но за пеленой, туманящей зрение, она не могла его даже увидеть. Своими чувствами она не управляла. Как и в момент их поцелуя, должного стать последним, ей оставалось лишь ощущение — слепое, а оттого обострившееся в разы. Касание кожей к коже, несущее одновременно миллионы импульсов тактильной информации, похожих на удары током, а затем рывок куда-то в невесомость, где единственной и самой надёжной силой стали его объятия, удерживающие мощнее любой гравитации, формирующие новую реальность искуснее и правдоподобнее любой известной мирозданию энергии.

— Лайя?! — голос Влада звал её вслух и мыслями, и даже сквозь невыносимый гул воды в ушах и спазмы во всём теле, инстинктивно стремящемся извергнуть инородное, девушка сумела распознать звенящие ноты неверия и волнения в этом голосе — они глушили все прочие звуки.

Содрогаясь от надсадного кашляя, от ломающих тело спазмов, Лайя могла думать лишь о том, как поскорее освободить лёгкие от попавшей в них воды и суметь ему ответить, а пока у неё этой возможности не было, она вслепую судорожно хваталась за свою единственную опору, желая во что бы то ни стало вновь почувствовать.

Глаза невыносимо жгло от упрямого желания держать их открытыми, ресницы слиплись, не позволяя зрению проясниться достаточно, чтобы обрести хотя бы минимальную фокусировку, но, даже не имея для этого физической возможности, Лайя ни на секунду не оставляла попытки его рассмотреть. Ей это было, кажется, даже нужнее, чем воздух для дыхания, который получалось захватывать губами через раз. Грудь горела изнутри, а по горлу, сорванному кашлем, будто прошлись наждаком.

— В-влад… — наконец, хриплым, дрожащим шёпотом сумела выдавить из себя Лайя, едва её тело более-менее совладало с последствиями очередного несостоявшегося утопления. Обессилено уронив голову, она уткнулась носом в его грудь. Её горящие легкие с прежним отчаянием требовали воздуха, но, вместо того, чтобы сосредоточить все силы на дыхании, подчинившись мерным, успокаивающим движениям ладони вдоль спины, Лайя, ведя носом по источнику тепла, не без труда подняла точно налитую свинцом голову, больше всего на свете желая рассмотреть, наконец, своего спасителя. Увидеть его вновь, когда, казалось бы, у них уже не могло и не должно было быть такого шанса. — Это… ты?.. — бездумные и бесконечно глупые слова, но любые другие забылись и вовсе перестали иметь значение при виде его… лица… так близко. Его губы, его высокие скулы, глаза — все бесконечно и вечно любимые ею черты, узнаваемые и родные в любом обличии. В любом обличии она безоговорочно его принимала, но лишь теперь умышленно искала человечность в этих чертах как необходимое доказательство, что всё пережитое ими прежде было наяву, что всё было по-настоящему.

А пока самым невероятным образом для неё все оборачивалось так, будто вовсе не было в помине того страшного, но неизбежного в своём исполнении условия, сулившего им расставание во веки вечные. Пока всё, произошедшее прежде, казалось не более, чем дурным сном, от которого Лайя, сама того не ожидая, только что пробудилась.

Однако, ведь всё было. Должно было быть! Не могло не…

Лайю вдруг пробила идущая изнутри крупная дрожь, не имеющая ничего общего с предшествующим пребыванием в воде и холодом. Это была дрожь зарождающегося подозрения об истинных причинах её пробуждения. Нехороших… недобрых, нечестных причинах.

Что, если всё-таки ничего не произошло? Что, если в решающий момент Влад передумал и не довёл начатое до конца, не… выполнил условие? Что, если оба они противились слишком долго, а решились слишком поздно, и Господь… отказал им в милости?

— Iubirea mea… — считывая все эти бесконечные вопросы с лица возлюбленной, видя их в её покрасневших глазах, раскрывающихся всё шире от подспудного страха, ищущего себе выход из дрожащего тела через учащённые вдохи, позвал Дракула, в меру громко и вопреки желанию — достаточно настойчиво, чтобы она непременно его услышала. — Fată mea…<span class="footnote" id="fn_32515746_0"></span> — он бережно обхватил ладонями её лицо, всё ещё продолжая внутреннюю борьбу с самим собой за возможность поверить, что всё это свершилось взаправду, что она была в его руках — живая, дышащая, осознанно произносящая его имя и касающаяся его так, как лишь она одна могла, как ей единственной было позволено.

Сложнее ему верилось разве только в то, о чём она думала, глядя на него своими широко распахнутыми глазами со слипшимися ресницами, на кончиках которых то и дело повисали кристальные капли воды, вынуждающие её моргать. Всякий раз она отчётливо сопротивлялась это делать, в своих карих радужках отражая его собственный неуёмный страх — моргнуть, отвлечься лишь на секунду и уже не увидеть. Того, что продолжало казаться лишь наваждением, слишком прекрасным, чтобы легко поверить в его непоколебимую реальность.

Её дрожащие губы разомкнулись, и пока задуманные слова царапали сорванное мучительным кашлем горло, дрожащие пальцы её тянулись к его лицу, беспорядочно оглаживая подбородок, губы, скулы, кожу под глазами, словно одного зрения ей было недостаточно, и она пыталась рассмотреть его кончиками пальцев — найти что-то, ей одной ведомое и необходимое для успокоения.

— Н-не получилось… — наконец, вырвалось у неё на очередном выдохе, и тёмные дуги её бровей сошлись на переносице, отражая на лице одновременно растерянность и непонимание. — Н-ничего… н-не получилось?

Пока только тень страха коснулась её глаз, но раньше, чем сам Дракула обрёл дар речи ответить, взгляд её заметался в пространстве, уже осознанно стремясь сконцентрироваться не только на мужчине, её удерживающем, но и на обстановке, их окружающей, на остальных свидетелях их воссоединения. Ее тело напряглось в его руках, силясь вывернуться из сдерживающих объятий.

Мысли её заполнились воспоминаниями, узнаванием, сопоставлением и, наконец, осознанием пугающего несоответствия ожидаемого действительному и столь же пугающим соответствием событий недавнего прошлого настоящему.

Тогда на лице Лайи отразилась самая настоящая паника, а без того призрачные надежды Влада на то, что о своём недавнем состоянии она могла знать больше кого-либо из мир живых не покидающих, разбились вдребезги. Наравне с ними она не знала и не понимала, а напугана оказалась своим нынешним положением больше их всех.

— Лайя, — позвал Влад, с большей осторожностью вновь обнимая ладонями её лицо. — Смотри на меня, — он фиксировал её руками и взглядом, останавливая беспорядочные метания, не позволяя отвлекаться. — На меня, любимая… Вот так, — призвав на помощь всё доступное ему самообладание, Влад терпеливо дождался, пока её расширенные от страха зрачки сфокусируются на нём, и лишь затем продолжил, большими пальцами успокаивающее поглаживая её скулы и невесомыми прикосновениями стирая влагу со щёк. — Вдох… — подавая пример, Дракула медленно втянул воздух в собственные лёгкие. — Выдох… — в унисон с ней он выдохнул. — Так… Умница. Вдох-выдох… — когда паника отцепила от её сознания свои ядовитые щупальца, её взгляд вновь обрёл осмысленность и вновь она попыталась задать ему прежний, волнующий её сильнее прочих вопрос, Влад опередил с ответом: — Всё получилось, родная, — в очередной раз проведя тыльной стороной пальцев по её скулам и вынуждая её чувства концентрироваться на прикосновениях, Влад осторожно привлёк дрожащее тело в объятия, сам едва не теряя самообладание от накатывающих волнами ощущений. От самого факта, что всё действительно… получилось! — Верь мне, девочка моя. У нас всё получилось.

Стоило учитывать, что для Лайи и для него это одинаковое по звучанию утверждение пока имело слишком разный смысл и слишком противоречивую направленность: ведь она тревожилась вовсе не о себе, а об успешном принятии им своей высшей сущности, в то время как он не мог думать ни о чём другом, кроме того, что они… смогли. У них получилось её вернуть, похоже, даже не противореча Его замыслу и высшей воле.

— Получилось… — в бессчётный раз прошептал Дракула, прижимая к себе хрупкое тело, а поверх её плеча обводя безмерно благодарным взглядом остальных. После чего, кожей ощущая сквозные порывы, разгулявшиеся в незащищённых от внешнего мира стенах, поднял глаза к затянутому тучами небу над их головами, хорошо просматривающемуся сквозь разрушенный купол.

Ни на одном из известных языков он не знал подходящих слов благодарности для того, кто стоял выше их всех. Не знал, должно ли ему благодарить после всего, что прозвучало в его адрес. Не владея всей картиной и последствиями, не мог поручиться за искренность своей благодарности. Противоречия между желаемым и правильным в нём ещё не утихли. Влад уже всерьёз начал сомневаться, что они утихнут когда-либо вообще, что однажды он сможет воспринимать слова и деяния свыше, не ставя под сомнение и не оспаривая каждое из них, будь оно во благо или во вред. Однако прямо сейчас горели прахом все его внутренние предохранители, и всё, что он способен был испытывать в это самое мгновение — это бесконечное, безусловное счастье, теплом растекающееся в груди.

— Моя Лайя… — почти без голоса шептал Дракула, губами прижимаясь к мокрым волосам своей жены, баюкая её в своих объятиях и ими же стремясь уберечь от контраста температур, порывов ветра и вообще от всего на свете, мечтая растворить её в себе и в ней раствориться без остатка, чтобы никогда больше ни один из них не испытал боли расставания. — Душа моя…

Лео, наблюдающему происходящее со стороны, очень хотелось сейчас оказаться если не на месте Влада, то, по крайней мере, рядом с ним, обнять Лайю, как он обнимал, коснуться её, как он касался, чтобы окончательно убедить себя — ни морок это, ни видение — быль, означающая, что есть высшая справедливость и что воистину каждому Всевышний даёт по вере его.

Но Лео знал, по подсказке своего внутреннего льва, что у него ещё будет такая возможность, а эти мгновения здесь и сейчас принадлежали только двоим — Лайе и Владу — и посягать на них Лео не станет, даже зная, что ему за это ничего не будет. Он просто безошибочно умел почуять момент, когда третий становился лишним, и сейчас был как раз такой.

Переглянувшись с остальными, чтобы убедиться, что они разделяют его намерение, Нолан осторожно приблизился к Дракуле, так, чтобы тот непременно заметил его приближение, и положил ладонь другу на плечо, с силой сжав, ему отдавая свою поддержку и участие, а взамен впитывая напряжение его объятий, его руками на краткий миг обретая возможность коснуться той, которую Влад неосознанно и беспричинно продолжал прятать ото всех.

С усилием отцепив одну руку от Лайи, Влад сжал пальцы Лео на своём плече и прошептал почти без голоса от переполняющих его эмоций.

— Mulțumiri…

На правах хозяина замка и этих земель, с него причиталось много больше простого «спасибо», как в отношении близкого друга, так и в отношении людей, которые только что потратили значительную часть своих физических и какую-то долю жизненных сил, чтобы вернуть ему то, чего он даже не считал себя достойным. Но о комфорте его гостей и об их нуждах, несомненно, позаботятся его исполнительные слуги, а у самого Дракулы на данный момент была единственная забота и обязанность, которую он ни за что не доверит никому другому.

— Моя любимая жена… — прошептал Влад, вновь целуя её волосы под едва различимый в тишине звук закрывшейся за Лео двери.

— Как?.. — Лайя пошевелилась в его руках, больше из продолжающего её мучить любопытства и необходимости поскорее восполнить пробелы в понимании, чем из желания покидать объятия, которые ощущались так правильно, что в них ни один вопрос, ни одно сомнение её не терзало. Но невозможно было скрываться от действительности вечно, и унявшееся на время чувство тревоги вновь поселилось неприятной тяжестью в её груди, стоило ей поднять взгляд к лицу любимого. — Как мы… оказались здесь? — Лайя окинула окружающее пространство на этот раз гораздо более спокойным и внимательным взглядом, понимая, что обилие деталей не приносило ни толики желанного понимания, а путало и пугало ещё сильнее. — Вместе с остальными?.. — с явным опозданием девушка повернула голову в ту сторону, где прежде слышала удаляющиеся шаги, но сделала это, должно быть, слишком резко, отчего дверной проём перед её глазами размылся до неясных очертаний, а стена опасливо накренилась, грозя рухнуть прямо на неё. Качнув головой в противоположную сторону, девушка зажмурилась, пытаясь подавить головокружение.

Беспокойство за её состояние, по-прежнему слишком неоднозначное, резко вышло на первый план, и Влад в мыслях обругал себя последними словами, когда понял, что всё время с тех пор, как он вытащил её из купели, они просидели на мраморном полу.

Перестав быть человеком, со своей любимой Влад старался не забывать о слабостях человеческой природы, но иногда это происходило непроизвольно. А теперь, когда в его восприятии окружающей действительности всё в очередной раз перемешалось колодой карт в руках умелого крупье и встало с ног на голову, он и думать забыл… о её комфорте.

— Влад, что, — взгляд Лайи, даже не успевший обрести должный фокус, моментально вобрал и зеркально отразил его беспокойство, — не так?..

Качая головой в ответ, Дракула, стараясь двигаться максимально плавно, поднялся с пола, прижимая к груди свою ценную ношу. С ней на руках он вернулся к углублению ванной, надеясь, что вода в ней ещё не успела остыть. Повинуясь лишь его воле и вовсе не требуя физического приложения силы, повернулся вентиль горячего крана — и тишину тотчас разбавил мерный звук бурлящего потока.

Влад собирался вернуть Лайю назад в воду, согреть, но объятия её рук на его шее без слов говорили об иных намерениях, а её выразительный взгляд молил об ответах прежде всего остального.

Поймав лбом её лоб, а вдохом — её выдох, мужчина дал себе мгновение собраться с мыслями перед неизбежно непростым разговором.

— Что последнее ты помнишь, любимая? — задавая этот вопрос, Влад ощутил забытое вечность назад чувство из человеческой жизни — волнение, тянущим жаром расползающееся в груди и крадущее воздух из лёгких.

Губкой впитывая его эмоции, — необычайно сильные теперь и так явно находящие отражение в его глазах, в движениях, в ритме дыхания, — Лайя безоговорочно позволила ему делать с собой всё, что бы он ни собирался делать, но не оставила своих собственных наблюдений и надежд скоро унять страхи, не найдя для них причин. Пока, однако, это у неё получалось с точностью до наоборот.

— Залу с часами… — послушно стараясь вызвать из памяти воспоминания, не смыкая глаз и ни на секунду не оставляя любимого лица, она поймала взглядом его взгляд, в ту же секунду понимая, что их мысли полнились одними воспоминаниями на двоих, причиняющими общую, ещё слишком сильную боль. — Твоё лицо, — Лайя потянулась рукой, обнимая колючую от щетины щёку ладонью, к которой Влад тут же прильнул, отзываясь на прикосновение. — Помню наш поцелуй… — прямо сейчас она и желала, и страшилась повторения того события, вторую руку протягивая к его верхней губе, с которой исчез шрам, и невесомым касанием подушечки пальца снимая с неё розовую каплю — разбавленную водой кровь, что образовывала тонкую обрывающуюся дорожку от его носа к губам. — Прошу, — взмолилась Лайя, изнемогая от непонимания и грызущих её изнутри подозрений, которые лишь подпитывало всё то новое, что она замечала. В том числе, в его облике. — Скажи мне правду. Что-то пошло не так? Ты… остановился?

«Если бы я мог…» — Влад смотрел в её глаза, жаждущие ответов, не в силах насмотреться, тем самым продолжая самого себя убеждать, что всё позади. Для него. Но всё ещё не для Лайи, которая так отчаянно просила его вернуться в своих воспоминаниях назад и ответить на терзающие её душу вопросы.

Присев на край купели, Влад склонился над погруженной в воду возлюбленной достаточно низко, чтобы кожей ощущать трепет вновь вспыхнувшей жизни в ней, но не слишком, чтобы она продолжала видеть перед собой его лицо целиком, замечать изменения, с ним происходящие.

Он медленно вдохнул её запах, усиленный испаряющейся водой, позволяя ему окутать лёгкие, добраться до колотящегося сердца, умерив его бешеный галоп. На краткий миг он позволил себе забыться в ощущении её близости, прикрыл веки и… отпустил то, что скрывалось внутри, за его человеческим обличием, слишком чуждое реальности этого мира…

В кофейных радужках напротив, в глади воды и каждой отдельной её капле отразилось лазурное сияние, лёгким мерцанием окутывая её влажную кожу. Глаза её распахнулись шире, а губы маняще разомкнулись, испуская порывистый короткий выдох. Но в нём был не страх и даже не удивление, а чистейший искренний восторг.

Тонкие пальцы вновь потянулись к его лицу, но прежде, чем он неизбежно отпрянул бы, замерли, не коснувшись, лишь по воздуху медленно огладили представший взору облик.

— Я тебя чувствую… — прошептала Лайя, не слыша собственного голоса.

От того, что она видела, от самой немыслимой возможности увидеть, рассмотреть, восхититься… Лайе захотелось смеяться в голос. В один миг её переполнило безграничное, безусловное счастье, которое она просто не способна была удержать внутри себя. Как не могла, не хотела сопротивляться идущему изнутри порыву, улыбаясь, смеясь ему в лицо, хватая за рубашку и притягивая к себе, стремясь утянуть за собой в воду.

Едва успев избавиться от туфель, Влад ей это позволил, поддавшись, — и вода всколыхнулась, вытесняемая их общим весом, выплеснулась из краев, стелясь молочным паром от резкого контраста температур.

— И я тебя… — так же шёпотом с восхищённым придыханием отозвался Влад, прежде чем дрожь смеха неизбежно передалась ему, а ощущение запретного, но такого настоящего счастья в эту самую секунду захлестнуло его так же, как вода, — теплом, спокойствием, любовью, — чувствами, которые теперь не приходилось запирать в бездне опустошённой души, надеясь, что они не позволят там разрастаться тьме. Человеческими чувствами, которые теперь могли легко найти себе путь наружу через улыбку, смех, радость, не грозя оставить его нутро на растерзание мраку.

Прижавшись щекой к его груди, Лайя с замиранием сердца вслушивалась в этот новый для неё звук. Непривычный, но уже родной и бесконечно желанный. Такой редкий и в редкости своей невыразимо прекрасный — смех любимого человека. Свободный, искренний. Каким в этой жизни он для неё ещё не звучал.

Заметив, что Лайя притихла, Влад погладил её по волосам, пальцами легко коснувшись виска и скулы, а когда она не отреагировала, оставшись лежать ничком, смеяться тоже перестал, и совсем скоро на смену звучанию смеха вновь пришло бурление потока воды и два биения сердца, постепенно сливающихся в одно.

— Впервые слышу твой смех… — шёпотом, будто иначе боясь разрушить волшебство момента, проговорила Лайя, осторожно приподнимаясь от его груди так, чтобы вновь увидеть лицо, глаза — снова обычные, серые, с вкраплениями лазурной сини у самого зрачка, сжавшегося в крохотную точку, но такие бесконечно любимые ею, что в них хотелось смотреть вечно, растворившись в них, как море в океане, полностью и без остатка, как свет её души растворился в его иной сущности. — Таким… — Лайя всё пыталась подобрать подходящее слово и всё никак не могла, её мысли путались, а в животе в такт встревоженной водной глади колыхался непонятный холодец из восторга, радости и чего-то ещё, до сих пор между ними не прозвучавшего — продолжающего пугать своей недосказанностью и неизвестностью.

— Как мы здесь оказались, Влад? — Лайя больше не хотела отвлекаться, хотя и знала, что мигом забудет обо всех волнующих её вопросах и переживаниях, стоило её любимому проявить любую из бесконечного множества граней своей человечности, отнятой у него много столетий назад. — Почему снова в ванне? — её не отпускала пугающая схожесть нынешних событий с трагическими событиями недавнего прошлого, и за недостатком информации её художественное воображение самостоятельно начинало домысливать самые невероятные варианты: от того, что весь период времени между прошлым и настоящим ей каким-то образом привиделся, а на деле даже не был реален; до очередного вмешательства Ноэ в то, что должно было и могло происходить исключительно между Владом и Всевышним. — И откуда здесь Лео и остальные? — девушка качнула головой, стараясь прервать бесконечную вереницу пугающих домыслов.

При этом со своего положения Лайя прекрасно увидела и ощутила, как сместился кадык Влада, как он напрягся и весь закаменел под ней, будто сделавшись таким же мраморным, как эта купель.

— Скажи, сколько, по-твоему, прошло времени? Между залой с часами и твоим пробуждением здесь? — если можно было бы все эти подробности вовсе опустить и о них никогда не вспоминать, Влад с радостью бы сделал это, но он не посмеет держать Лайю в полном неведении даже при том, что сам почти ничего в произошедшем не понимал.

От его взора, от его чувств, не дремлющих ни секунды, не укрылось, как кожа Лайи, не погруженная в воду, покрылась мурашками, как сбилось с едва выровнявшегося ритма её сердце и дыхание, как её взгляд метнулся к его, ища пересечения, нуждаясь в нём, как в единственно верном доказательстве реальности происходящего.

Между её бровями в это время пролегла морщинка напряжённой задумчивости, а в глазах читалось обоснованное подозрение на неоднозначность прозвучавшего вопроса. Тем не менее, Лайя быстро оставила попытки нащупать двойное дно и озвучила лишь ту правду, которую диктовали ей её же собственные ощущения:

— Несколько… м-минут? — она заранее знала, что этот её ответ был так же далёк от истины, как выражение лица Влада — от безмятежного спокойствия. — Я закрыла глаза… там, а открыла… уже здесь, и… мне показалось, всё ещё кажется, и я… не могу отделаться от этого липкого ощущения, что всё повторяется, что всё, как в ту ночь, в Чёрном замке. И что, когда я выберусь, мне вновь придётся искать тебя во тьме и убеждать…

— Ш-ш-ш… — стремясь прервать сплошной поток слов, Влад прижал к себе крепче вновь начинающее дрожать тело. На этот раз не от холода, а от страха, что всё то, чем полнились её мысли, могло оказаться правдой. — Ничего не бойся. Я здесь, — он прошептал, ладонью прижимая её голову к своей груди. — Я с тобой, — осознание правдивости этих слов медленно, но верно подавляло его страх и боль, пережитые, как и многое другое, не способные его убить, но вспыхивающие в нём с прежней силой всякий раз, когда он вспоминал события той ночи — страшные, неизбежные, но вместе с тем необходимые для всего того, что случилось после, приведя в итоге всех их к единственно правильному решению. — Теперь я с тобой, моя девочка, и я уйду, только если ты сама меня об этом…

— Никогда! — перебила Лайя, мешая договорить. Голосу её отчего-то не хватало должной силы, и чтобы доказать искренность намерений, она обвила рукой шею мужчины, прижимаясь к нему крепче и в этот же момент ловя себя на ускользающей мысли, как легко она отвлекалась и как сложно ей было сосредоточиться на том, что должно было быть единственно важным. Отчаявшись привести в порядок перекати-поле мыслей, Лайя зажмурилась и произнесла с мольбой: — Пожалуйста, Влад, пожалуйста, просто скажи, что произошло?

Этот разговор был так же страшен и при этом абсолютно неизбежен, как и тот, состоявшийся много веков назад, в котором он признался Лале в том, что сделал и кем стал. Разговор, несмотря на своё чудовищное содержание и ещё более чудовищный тёмный облик Влада, обоим им, в конце концов, принёсший облегчение.

Дракула глубоко вдохнул, наполняя грудь влажным воздухом.

— Для меня, для нас здесь это были не несколько минут, — прикрыв глаза, он прижался губами к её виску, надеясь тем самым избавиться от выжженного на оборотной стороне его век калёной болью образа — тела возлюбленной, скованного мёртвым сном. — Тебя не было с… — Владу стоило больших усилий подавить в себе эгоистичное «со мной». — С нами три дня, Лайя. Твоё сердце не билось, ты не дышала и… и в то же время никак не… менялась, словно спала. Вот только я никак не мог тебя разбудить и… душу твою отыскать нигде не мог, — под его губами частил пульс, каждым ударом доказывая то, во что он так хотел и до дрожи боялся поверить. — Я думал, что схожу с ума. Впервые за… шесть столетий я почти в этом убедился.

Его грудь под ней стала вздыматься чаще, его сердце забилось быстрее, передавая Лайе лишь отголосок — ничтожно малую долю тех невыразимых страданий, что он пережил за эти три дня неизвестности и неопределенности. Ей хотелось если не вовсе забрать их из его памяти, то хотя бы облегчить, но она не знала, как. У неё не было ответов на вопросы, которые он ещё не задал, но которые его терзали, она не могла сказать ему, что происходило с ней в это время — в её воспоминаниях царила та же недосягаемая для познания пустота, что наблюдала теперь за ними с небесной выси. Могла лишь оставаться с ним здесь и сейчас, благодаря небеса за эту возможность и умоляя продлить её в будущее, которое, быть может, не совсем соответствовало замыслу Творца, но было сполна заслужено.

Влад не был святым — это правда, которую подтвердят сотни знакомых с ним душ во множестве миров, но каждым днём своего существования он втридорога платил за свои грехи и своё будущее он выстрадал сполна. Пусть ни рай и ни покой Господь ему не сможет даровать, о них он и не попросил бы, но была и иная награда, которую он желал безмерно и о которой бы так же не смел просить…

Лайя не помнила, что с ней происходило после смерти, не знала, встречалась ли она с Господом и имела ли возможность о чём-либо Его просить. Но при взгляде на звёзды, смотрящие на неё свысока своим вечным, немигающим взором, она была глубоко убеждена: она и есть та заслуженная награда Владу от Всевышнего в благодарность за веру, пронесенную даже сквозь тьму, и предстоящую нелёгкую службу… во Тьме престолу Света. И она сама пожелала этой наградой стать, даже если Господь забрал её память об этом, как неизбежно забирал у любой души, достигшей Предела, малейшее воспоминание о пребывании… по ту его сторону.

Если такова цена возвращения, помимо той, что она назначила себе сама, отказавшись от вознесения, она была счастлива её заплатить.

«Спасибо, — странно было благодарить за то, что навечно останется непостижимой бездной звёзд в её сознании, но почему-то это казалось столь же правильным, как возносить молитвы, остающиеся без очевидного ответа. — Спасибо за то, что позволил». — бросив последний мимолётный взгляд на горящие белыми точками звёзды, девушка прижалась губами к шее любимого, давая своё молчаливое согласие принять уготованную ей отныне неизвестность, не описанную ни в одном священном писании, не предсказанную ни одной верой, когда-либо созданной воображением человечества.

— Ш-ш-ш… — ловя частые удары его сердца, Лайя провела ладонью по прилипшей к телу мокрой рубашке, забираясь пальцами под ткань и касаясь голой кожи. — Ничего не бойся. Я здесь. Теперь я с тобой… — она возвращала ему его же слова, которые удивительным образом перекликались с её собственными, сказанными ему в попытках убедить его выбрать правильный путь, уготованный свыше. — Моя душа, мой свет, вся я целиком принадлежу тебе, и это ничто и никто никогда не изменит. Что бы ни произошло, я останусь с тобой! И я уйду… — Лайя подняла взгляд к его лицу, мечтая разрушить последние сомнения, забрать те боль и страх, что до сих пор испытывали на прочность его душу, давно привыкшую страдать. — Только если ты сам меня об этом попросишь…

— Никогда! — глухое отрицание слетело с его губ, а черты лица ожесточились.

Но прежде, чем он мог бы продолжить, Лайя сделала то, чего они оба хотели и чего боялись, опасаясь повторения событий. Вот только всё уже случилось, Дракон пробудился, и впредь он скорее сожрёт все миры и все души, их населяющие, чем покусится… на неё. В этом не было больше нужды, её свет и так принадлежал ему и она будет рядом, чтобы в любой момент отдать ещё столько, сколько будет нужно. А он вернёт стократ, Лайя в этом не сомневалась.

Влад же вовсе не был уверен, что когда-нибудь сумеет насытиться, что прикосновение к её губам и их вкус перестанут пьянить его так, как уже много веков не пьянил ни один алкоголь, заставляя забыть всякую осторожность, забыть самого себя и потеряться в осознании собственных сил, новые пределы которых он ещё не успел постичь.

Грудь сдавило, лёгкие пылали в давно забытом ощущении нехватки воздуха, вынуждая Дракулу разорвать поцелуй, тяжело дыша… Голова кружилась, а в висках гулко отдавался пульс, частотой своей превышая все возможности, на которые прежде было способно его тёмное сердце вампира, лишь подражающее по необходимости человеческому. Тёмные чувства всегда были запредельно остры, но никогда в облике человеческом они не позволяли перешагнуть грань контроля, которую он сам же проводил. С теми, кому не хотел причинять боль.

— Te iubesc…<span class="footnote" id="fn_32515746_1"></span> — прошептал Влад, ведя носом по её щеке и всё пытаясь надышаться, хотя на самом деле ему хотелось потратить весь воздух и закричать, чтобы о переполняющих его чувствах услышало каждое живое существо.

— Și eu te iubesc, — ответила Лайя, и при очередном касании её пальцев, стремящихся поднять его подбородок, заставив смотреть в лицо, Влад почувствовал себя в раю. Том самом, отнюдь не метафорическом персональном раю, из которого впервые ему не хотелось побыстрее сбежать, чувствуя себя недостойным осквернителем. — Soțul meu…<span class="footnote" id="fn_32515746_2"></span>

— Mea soția… — Влад улыбнулся, лаская взглядом её лицо. — Regina mea…<span class="footnote" id="fn_32515746_3"></span>

Она улыбнулась той самой своей улыбкой — истинно ангельской, лишь ему одному предназначенной, которую Дракула боготворил, бережно храня в своей памяти, неся её в своем сердце, как щит, о который разбивалась любая тьма.

— Rege meu…<span class="footnote" id="fn_32515746_4"></span> — Лайя произнесла одними губами. Чувства, что её переполняли, сковывали горло, мешая говорить громче. Вдруг кое-что вспомнив, она потянулась рукой к собственной груди, всколыхнув движением водную гладь, ощупывая себя, ища, путаясь непослушными пальцами в липнущей к телу ткани… — Твоё кольцо, Влад…

Дракула ласково накрыл её суетливо мечущиеся пальцы своей ладонью, точно над рельефом кольца, продолжая прислушиваться к уже отзвучавшим словам, будто стремясь уловить их несуществующее во времени и пространстве эхо. Слова, произнесённые её голосом, подобные самому громкому крику, на который не был способен ни один придворный герольд. Ни один живой или мёртвый ни в одном из миров не имел власти наречь его королём так, чтобы он воспринял этот титул как восхваление, а не как непосильное бремя. Чтобы он непременно захотел его принять, с гордостью нести и стать, наконец, достойным женщины, коронованной самими небесами.

Лишь убедившись, что её неосторожные вопросы больше не причинят ему прежней боли, убедив их обоих в том, что разлучить их отныне сможет лишь их собственная воля и ничья другая, Бёрнелл решила восполнить для себя разом все пробелы в понимании, чтобы впредь к этой теме не возвращаться.

— И все же… как я оказалась в ванной? — осторожно высвободив свою ладонь из-под его, Лайя коснулась поверхности воды над грудью Влада, прослеживая задумчиво ищущим взглядом пущенную прикосновением лёгкую рябь. Рубашка скрывала его тело, но мокрая, липнущая к коже ткань становилась достаточно проницаемой для взгляда, знающего, что искать и куда смотреть, и в сочетании с расстёгнутыми верхними пуговицами открывала достаточно, чтобы Лайя могла убедиться — клейма больше не было. Гладкая кожа груди не была отмечена даже самым бледным шрамом, и след метки отныне останется лишь в воспоминаниях. — Её нет… — бессмысленная в своей очевидности, но необходимая констатация факта, значащего слишком много.

Отняв её руку, замершую над его грудью, у самого сердца, отзывающегося глухим биением на каждое её прикосновение, Влад поднёс её к своим губам и уткнулся носом в ладонь, сцеловывая с кожи тёплые капли. Ладонью другой руки он медленно водил вдоль её спины, по насквозь промокшей ткани её платья, раз за разом пытаясь убедить свои взбудораженные чувства в том, что самое страшное позади и навсегда останется лишь в его памяти. Которую он предпочёл бы ни с кем не делить, как и боль, что она причинила, но от Лайи он не мог закрыться — её всепроникающий свет всегда находил лазейку в его разум и душу, понуждая открыться, впустить, разделить терзания, тем самым сделав их не такими мучительными…

— Я… — Влад с усилием сглотнул ком, мешающий говорить, не позволяющий легко признаться в собственной слабости. Пусть и знал он: Лайя никогда не осудит, не использует признание против него, не отвернётся. — Я испугался за твоё состояние. Не знал, что делать. Сперва позвал Лео, а затем остальных. Они все признали, что с подобным прежде также не сталкивались, но Алан предположил, что, объединив наши силы, мы сможем тебя вернуть. Вода — твоя стихия, и это было лучшим способом связать тебя с ней, позволив стихиям остальных образовать единство…

— …И исправить совершенную ошибку, — Лайя скользнула взглядом по обстановке, теперь точно понимая, что к чему, но по-прежнему не способная отделаться от чувства дежавю, раз за разом возвращающего её мысли к той ночи, когда точно так же разряд молнии, ударивший в воду, вернул её из мертвых. Посреди крови и разрушений в эпицентре войны, развязанной из мести между теми, кто должен был поддерживать друг друга и защищать, из единства черпая силы бороться с истинной тьмой и защищать от неё человечество.

— Об этом я не думал, — признался Влад, не питая напрасно иллюзий о том, что, позабыв о личной выгоде, он заботился об общем благе. — Просто не смог отказаться от шанса…

— Но всё вышло именно так, — Лайя подняла на него взгляд, запустив руку в его волосы, медленно пропуская влажные пряди сквозь пальцы, тем самым стараясь отвлечь его от мрачных мыслей и неутихающих сомнений в том, правильно ли он поступил. — Прекрати, — раньше, чем он мог задать ей вопрос, она подтянулась, опершись ладонью о его грудь, и коснулась губами задумчивой морщинки между его сведенными бровями, надеясь тем самым её разгладить. — Перестань думать, как могло быть лучше, — Лайя шептала ему в лицо, пока их лбы соприкасались. — Всё уже так. Всё ослепительно хорошо… — девушка проглотила непрошеные слёзы, комом вставшие в её горле. — Я горжусь тобой.

Понимая всю тщетность попыток оспорить слова любимой, попросту не имея на это права, хотя мысли его уже полнились доводами, кишащими клубком жалящих змей. Но доводам этим предстояло обрести свою пугающую силу со временем, а сейчас Дракула лишь произнёс ей в губы:

— Ты — моя гордость. Ты — моя вера. Ты — моя корона и мой нимб, — Влад прикрыл глаза, втягивая носом воздух, начинающий незнакомо жечь крылья носа и уголки глаз. — Без тебя я бы не смог… Прости меня, моя светлая девочка.

— Я люблю тебя, — ответила Лайя вместо «прощаю», потому что прощать здесь было нечего, пусть Влад и верил в иное. Ей оставалось лишь втайне надеяться, что однажды она докажет ему, а он найдёт в себе силы поверить, что его эгоизм и нежелание остаться в одиночестве здесь ни при чём, что она хотела этого сама и никогда не смирилась бы с иным исходом, никогда бы его не забыла и не обрела бы покой даже подле трона Господа.

Ей хотелось рыдать от того, что она просто не могла в одночасье убедить его в этом, стерев с его души разом все сомнения; ей хотелось смеяться от того, что он просто был рядом и что они имели эту невероятную возможность — ощущать друг друга, слышать, видеть, дышать одним воздухом. Этот миг не хотелось заполнять больше никакими посторонними мыслями, его не хотелось прерывать тревогами и сомнениями, его хотелось впитывать кожей, каждой клеточкой тела, делая во веки вечные частью себя…

Хотелось просто чувствовать, осознавать, и Влад понимал эту потребность, более жизненную для них обоих сейчас, чем воздух, а потому он больше ничего не говорил. Он сжимал в руках свой самый драгоценный дар и ощущал себя самым богатым, самым могущественным во всех мирах, что высшей волей была призвана хранить его иная сущность.

Но его человеческая сущность принадлежала миру, с законами бытия которого мог спорить Дракон — не человек. Каждое мгновение неумолимого в своём течении времени у него был выбор — обернуться выносливым зверем или подчиниться давно забытым законам жизни, но рядом с Лайей, не насытившись вдоволь её близостью, не позволив ей того же, он не был готов расстаться с человеческим обличием, даже слабость принимая за награду.