Часть 45 (1/2)

Раз зашёл далеко,

Как никто не смог,

И почти что внушаешь страх,

Так иди до конца,

Ты не одинок —

Все ответы в твоих руках! ©

— Влад… — позвал Лео, делая шаг ближе, но не решаясь встать напротив и полностью перекрыть ему обзор. — Смотри на меня, друг.

Но куда там.

Реагируя на ставшую осязаемой угрозу, Телец обернулся, встречая взглядом взгляд Змея, готового атаковать. Он медленно поднял руки, показывая полностью человеческие пустые ладони. Тут же ему пришлось вспоминать и применять на практике основные принципы, которым научила его профессия военного врача: не молчать, проговаривать вслух каждый шаг, каждое действие, будь это необходимо самому пациенту или его родственнику.

— Я должен сделать это, брат, чтобы убедиться, что мы все видим одними глазами и чувства наши едины и безошибочны. Я не наврежу ей, клянусь Богом.

— Пустая клятва, учитывая её состояние! — Дракула дёрнул плечом, грубо сбрасывая с себя руку Нолана и продолжая приближаться к Таурусу. Глаза его пылали изнутри лазурью, но он этого не замечал. И смотрел он вовсе не на Тельца. Влад смотрел на обездвиженное, хрупкое тело, прикованное к мрамору, пытаясь в нём найти успокоение, точно так же, как когда-то искал в ней волю справляться с тёмной жаждой. И находил. В прошлом и настоящем. Каждый раз. Всегда.

Предусмотрительно держась на шаг позади, но не оставляя попыток, Лео встал от него чуть сбоку и вновь положил полыхающую жаром ладонь Владу на плечо. На этот раз тот не отверг поддержку и остался неподвижен. Пока Уильям, следуя годами отработанным инструкциям, повторял все те же действия, что и Влад прежде, в отлаженной последовательности, быстрее и сдержаннее, с необходимой долей профессиональной отстранённости, которой и в помине не обладали ни Влад, ни Лео.

Дракуле хватило сдержанности позволить медицинскому фонарику гореть необходимые секунды, чтобы проверить реакцию зрачков на свет. После чего Таурус, бросив на Дракулу и Нолана предупредительный взгляд, подозвал Аквила, и в четыре руки они усадили безвольное тело и принялись за осмотр спины…

Влада, за всем этим наблюдающего, разрывало изнутри.

Не так страшны были сами манипуляции, как вид того, что их проводили над совершенно безжизненным телом его любимой женщины. Что это не его руки касались её и не его глаза смотрели… Хотя он всё ощущал и видел наравне с остальными в общем сознании, едином как никогда прежде, от того, что именно он видел, что воспринимал от других, легче ему не становилось. Потому что мысли их и противоречивые чувства, захлёстывающие всё сильнее, не несли столь желаемого понимания и ответов. Они порождали только ещё большую неопределенность и бесконечные вопросы.

— Ты пробовал вручную запустить сердце? — в конце концов, Таурус выделил для себя и вынес на обсуждение единственное важное уточнение, которое казалось столь же прозрачным и очевидным, как и их мысли на данный момент. Дракула воззрился на него непонимающе и хмуро. Отражая его взгляд, Телец так же озадаченно пояснил свой интерес: — Я не обнаружил следов реанимации.

— Я был осторожен… — начал Влад, но от дальнейших оправданий его остановило резко опровергающее движение головы собеседника.

— Это неважно. Бессмысленно не прилагать силу вовсе, а потому следы, в любом случае, должны были остаться. Однако на теле нет ни гематом, ни ссадин, ни царапин, ни даже следов от… долгого нахождения в одном положении.

Лео поморщился от озвученного списка, но всё же заставил себя уточнить:

— Что это значит?

Отведя взгляд от тела, Телец глубоко вдохнул и по очереди посмотрел в буквально кричащие об ответах глаза остальных. Но ему нечем было их ни обрадовать, ни огорчить:

— Нечто, современной медицине неизвестное, — признал мужчина, наконец, давая самый прямой ответ из возможных в пределах своей компетенции, как человека и врача.

Над божественным им ещё предстояло задуматься всем вместе.

Сделав из увиденного собственные выводы, Аквил, бросил задумчиво-настороженный взгляд в витраж, затем — на собственные наручные часы, на удивление исправно подстроившие местное время, затем — на часы, имеющиеся в зале, массивные стрелки которых ходом своим не издавали звуков. К сожалению или к счастью, всё совпадало до секунд, в том числе, с его внутренним хронометром и общими знаниями о том, что в это время года солнце над Сигишоаром и его окрестностями восходило с шести до семи утра.

— На третий день она пришла рано, когда было ещё темно, и увидела, что камень отвален от гроба…<span class="footnote" id="fn_32143077_0"></span> — шёпотом вслух процитировав писание и вновь вглядевшись в светлое пятно трикветра, Аквил безжалостно исключил одну из негласно предполагаемых всеми ими причин: — Если бы имело место каноническое воскрешение, оно бы уже свершилось с восходом солнца вовсе без нашего участия.

На какое-то время между присутствующими в мыслях и наяву повисла мёртвая тишина.

А затем постепенно проясняющиеся и переключающие на себя всеобщее внимание мысли Алана потекли в том направлении, о котором Влад не смел себе позволить даже думать. Чего и остальным никогда бы не позволил, будь у него такая власть. Ещё спустя какое-то время, придав мутным догадкам более-менее структурированную чёткость, Орёл облёк их в слова:

— Когда ты… — Аквил скользнул взглядом по спине Дракулы, в мыслях ощущая, что тот знал, кому предназначалось обращение. Пусть и не смотрел в его сторону, пронзая взглядом пол и прикрывая лицо ладонью. Такой нехарактерный, непривычный жест — человеческий. — Когда ты ранил меня копьём, я был при смерти, медики не давали мне шансов на выживание. Но остальным удалось исцелить меня, объединив свои силы с… твоей силой эфира.

— Подчеркну, что ты был именно при смерти, — улучив момент, вставил Таурус, понимая, что сам Дракула принимать участие в обсуждении не собирался и вообще мог иметь весьма смутное понятие обо всём, что тогда произошло, — не мёртв. Три дня, без чего-либо, что искусственно поддерживало бы в тебе жизнь, — мужчина скользнул взглядом по неподвижному телу и тяжело вздохнул. — Мне хотелось бы верить в шанс, отбросив профессиональный скепсис, но это… всё же разные ситуации, находящиеся по разные стороны возможного.

«Возможного…» — мысленно протянул Алан, дёрнув уголком губы в усмешке, которая так и не проявилась.

Даже будучи безусловно верующим человеком, Аквил никогда не возлагал на небеса надежд бо̀льших, чем на самого себя и людей, которым доверял, помимо служебных задач, собственную жизнь. Он никогда не просил у Всевышнего невозможного, и вердикт «мёртв» для него всегда был предельно однозначен и необратим. Однако та памятная ночь изменила для него не только мнение о Дракуле, она изменила для него представление о возможном и невозможном.

— Ситуации, может, и разные. Но намерение одно, и, учитывая её состояние, мы обязаны хотя бы попытаться… — незаконченной фразой Аквил поперхнулся, словно взглядом единым, с меткостью копья брошенным в его сторону, Дракула стремился забить произносимые слова назад в глотку произносящему. Его фигура вмиг стала ближе, и лишь воздух, по велению Алана мгновенно ставший плотнее, сохранил между их телами необходимую дистанцию, не позволив стремительно взметнувшейся руке сдавить шею в смертельном захвате.

— Влад!.. — окрикнул Лео, но останавливать не стал. Его мысли в эту секунду полностью и без остатка занимало совсем другое — шанс! Пусть призрачный, пусть не знавший доныне прецедентов, пусть пока слишком пленительный, чтобы в него легко поверить, но шанс!

— Попытаться?! — взревел Влад, пуская по стенам дрожь. — Попытаться? Речь идёт о её душе, а ты собрался поэкспериментировать и примерить на себя роль Франкенштейна?

Хотя, в той жуткой картине, что рисовало ему безжалостное воображение, упомянутая роль как раз… самому Владу и принадлежала. Ведь это ему подконтрольный бесплотный эфир в материальном мире обретал форму молний — безусловной, всепронзающей силы, способной как дать импульс к жизни, заставив биться замершее сердце, так и обратить в пепел.

— Не позволю! — прервал Влад собственную, с ума сводящую вереницу мыслей. — Никогда!

«Что?..» — на несколько мучительно долгих мгновений Лео выпал из реальности, пытаясь свести всю поступившую слишком быстро информацию в единое связное виденье. Из которого каким-то невероятным образом выходило, будто Влад… против?.. Будто единственный, благодаря которому подобное вообще могло стать возможно, отказывался проявить участие?

Это даже в мыслях звучало ещё более невероятно, чем сама внезапно обретённая возможность вернуть Лайю. Лео же вдруг стало совершенно всё равно, что всё вдруг извратилось именно таким образом — странным, запутанным, сложным и… неправильным. Ему стало глубоко безразлично, зачем вообще было поставлено такое условие, при котором Лайя непременно должна была умереть? Зачем ей было уходить?.. Все это лишалось вообще какого-либо смысла, если… если была возможность… всё изменить. Исправить всё, что было сделано не так и не устраивало их в конечном сценарии того, как всё обернулось. Ведь она же была?.. Эта возможность — столь же невероятная, как и совершенно очевидная…

Из горла Дракулы вырвался громогласный полурык-полустон, обрывая разом все чужие размышления и бесконечный поток догадок, хлынувший в коллективное сознание. Он обвел хищным взглядом собравшихся, и его лицо исказила мучительная гримаса внутренней борьбы, руки сжались в кулаки, ногтями до боли впиваясь в ладони, а всё его тело пробила предшествующая обращению дрожь, от которой резко сложно стало, сохраняя человеческое обличие, устоять на ногах. Развернувшись и сделав нетвердые несколько шагов вперёд, Влад в изнеможении навалился корпусом и руками на изножье гробницы.

Своё мнение о происходящем все трое озвучили, следующее — решающее слово — было за ним. И ровно так же, как Влад думал, что умирает, убивая Лайю тем роковым поцелуем, так и сейчас, воскреснув для продолжения своей бесконечной пытки, он умирал снова, произнося те же страшные и вместе с тем единственно правильные слова:

— Пока я жив, этого не будет. Хватит! — его голос снова сорвался на гортанный рык. — Довольно!

И пусть Влад изъяснялся весьма доходчиво, а не услышать его и вовсе было невозможно, Лео отказывался верить собственным ушам. Он отказывался верить собственным глазам и ощущениям, подтверждающим, что перед ним тот самый Влад Дракула, который ради спасения жизни своей возлюбленной жены готов был устроить конец света.

— Влад, что за… бред ты несёшь? Ты не можешь…

Утратившая чёткость очертаний фигура Влада развернулась, загораживая собой гробницу и давая понять, что отныне и впредь он ни одну душу, живую или мёртвую, к ней не подпустит. Чёрная тень затянула стену, удлиняющимися щупальцами поползла по потолку, одну за другой погашая свечи…

— Могу! — провозгласил Дракула голосом, безжалостно озвучивающим приговор самому себе и будто раздающимся со дна собственной же могилы. — Пока ещё могу, и поступаю именно так, потому что отпустить один раз и навечно проще, чем делать это заново каждый! Чёртов! Раз! — на каждом слове воздух со свистом прорывался сквозь стиснутые зубы. — Но вам этого не понять, поэтому одобрения я не жду. Ваш век, ваша память конечны. Ваш срок у власти ограничен и наследуем. В следующий раз, когда и… если мы с вами встретимся, вы будете совершенно другими людьми, живущими в другое время, носящими другие имена. Всё то же самое ждёт и её! — Влад поборол в себе желание обернуться и посмотреть назад. — Мы уже прошли через это дважды. Мы уже теряли друг друга дважды, и из нас двоих именно на её долю выпадала мука вспоминать заново всё, что между нами было. И если не положить этому конец сейчас, так будет продолжаться до бесконечности снова, снова и снова. Для неё, но не меня, ведь для моей власти никогда не будет ни доверенных, ни приемников, ни наследников. Когда бы ни настало её время уйти, я не смогу последовать за ней. И я не позволю ей вновь пережить все страдания этого мира из-за нашей любви. Поэтому здесь, сейчас, перед всеми вами я делаю тот же выбор, что уже сделал три дня назад перед Богом: я отпускаю её, — борясь с собой, Влад воздел глаза к Небесам. — Я молю тебя, Господи, всемогущий и милосердный, упокой душу рабы твоей и прими её в своё Царствие. Аминь.

Казалось, будто время повернулось вспять, замкнув для него в непрерывную петлю момент выбора, который и без того причинял слишком много боли, превратив его в персонализированный адов круг.

Людских шагов и приближающихся биений сердец Влад не расслышал за слившимся воедино грохотом и гулом мыслей — своих и чужих — заходящихся в бессильной агонии.

Но вот в дверь постучали, с осторожной робостью, присущей лишь тем, кто не обладал властью отворять преграды волей и взглядом, и Дракуле пришлось ненадолго вернуться в бренную реальность.

Он повел рукой, и двери распахнулись.

— Повелитель, — войдя и поклонившись, сёстры поприветствовали одновременно — их слившиеся воедино голоса едва заметно дрожали. Будь они одни, Влад презрел бы пиетет, но сейчас он лишь удостоил обеих благосклонным взглядом, после чего обернулся лицом к мраморному ложу. Какое-то время он молчал, собирая в себе по крупицам остатки воли, чтобы, в конце концов, просить девушек именно о том, зачем он их позвал.

— Прошу, подготовьте её. Как этого требуют обычаи её религии, — Дракула скользнул взглядом по недвижимому телу и глухо добавил: — Платье я выберу сам.

— Но… П-повелитель?.. — любые слова от безропотного подчинения до отчаянного отрицания застряли у Сандры в горле, стало трудно дышать, а руки вновь затряслись. Только благодаря поддержке Илинки она смогла устоять на отказывающихся её держать, предательски подкашивающихся от нервного напряжения и усталости ногах. — Она ведь…

— Влад! — теряя последние крупицы самообладания, крикнул Нолан вслед исчезнувшему во мраке коридора Дракуле. Он рванулся за ним, но одновременно две пары рук обхватили его с двух сторон, удерживая. — Отпустите! — взревев от ярости, Лео попытался вывернуться из сдерживающего захвата.

— Спокойно, брат! Тише… — продолжая сдерживать, несмотря на усиливающееся сопротивление, Таурус заговорил Нолану в ухо. — Горный поток не обуздаешь грубой силой.

— К дьяволу проповеди! — рыкнул Лео и в очередной раз брыкнулся в парном захвате, норовя обернуться во льва, но собственная же вышедшая из-под контроля ярость — человеческая эмоция — мешала проявлению звериной сущности.

— Одно в них верно, — подхватил Аквил, со своей стороны лишь усиливая захват, — заставить его использовать высшую силу ты не сможешь! Оставь!

— Да вы все дружно спятили! — осознавая, что абсолютно никто даже не планирует противиться безумному решению Влада, Лео почувствовал себя в высшей степени преданным, а от этого ещё более злым. — Он же похоронить её собрался!

Аквил проследил взгляд Нолана, горящий праведной яростью и изнутри полыхающий желанием во что бы то ни стало уберечь, и упёрся в гробницу. Туда же оказались направлены взгляды всех присутствующих, потому что смотреть на что-то иное в этом месте просто не представлялось возможным…

— Духу у него не хватит, — с неожиданной для самого себя убеждённостью заключил Орёл. — Вот увидишь.

— Дай ему осознать, что он отныне может…

Проигнорировав все настойчивые предупреждения, Лео всё-таки метнулся прочь, едва двойной захват ослаб, но у самого выхода ему наперерез вдруг кинулась Сандра и повисла у него на шее. Она не пыталась сдерживать, не разубеждала и не обнадёживала, она ни слова не произнесла — просто его обняла, горячим, сбившимся от волнения и слёз дыханием опаляя кожу, в отчаянии ища поддержки у единственного человека из всех собравшихся, которого знала.

Сам Лео просто не был способен её оттолкнуть или отодвинуть на второй план, или посмотреть свысока более насущных проблем, чем простое человеческое желание найти поддержку в трудную минуту. Он не обладал достаточным для этого хладнокровием, кто или что ни занимало бы в этот самый миг его мысли. На фоне творящегося вокруг безумия он всё равно был искренне рад увидеть подругу и получить самое что ни на есть достоверное — взаимное — подтверждение, что она жива и в порядке. Поэтому Лео, потратив секунду на осознание, с готовностью ответил на объятия, прижав девушку к себе, и, сделав несколько шагов вперёд, навстречу растерянной Илинке, отвёл одну руку в сторону, находя в своих объятиях место для второй сестры.

Его собственный мир мог полыхать и катиться в бездну неизведанного, но пока кто-то в нём нуждался, он не мог не ответить взаимностью. В конце концов, ему это возвращалось. Это гасило в нём праведную ярость, медленно и неохотно уступающую место в его сознании холодной рассудительности.

— Он одумается… — прошептал Нолан сёстрам и самому себе. — Одумается. А если нет, — мужчина тяжело вздохнул, не до конца веря собственным словам, но старательно подавляя вибрацию зарождающегося в груди рычания, — тогда и будем думать, что делать.

Уходя прочь, Дракула в который раз противоречил самому себе и собственным потребностям…

Каждое оставшееся мгновение времени Влад предпочёл бы провести там, в зале, рядом с ней, в одиночестве, без свидетелей, без советчиков, без судей. Судья у него был один, и он превосходил всех других, вместе взятых.

Влад сам бы омыл её тело, сам положил бы в гробницу и сам похоронил, чтобы нетленный вид её ни у кого не вызвал соблазна непременно сотворить что-нибудь, чтобы её вернуть. Чтобы никто никогда не узнал, где её могила. Но подобное захоронение — удел безбожников и предателей. Лайя ни в одной из жизней не была ни тем, ни другим, и не заслужила подобного. Это было бы слишком эгоистично по отношению к ней и ко всем тем, кто её любил. Пусть даже из всех ныне живущих, самых старых дедов и прадедов, он всё равно навсегда останется тем, кто увидел, узнал и полюбил её первым. Но, невзирая на это, другие — родственники, друзья, знакомые — тоже имели право с ней проститься и её оплакать. Уже сейчас Дракула легко мог вообразить себе, как он закрывает мраморную крышку гробницы и подвластной ему энергией воспроизводит в камне её нетленный образ. В то же время он не имел ни малейшего понятия, как проделает всё то же самое в присутствии свидетелей, которые, скорее, попытаются заживо его растерзать в скорбной истерике, чем позволят это сделать. Влад мог попытаться их всех обмануть, будь на месте Лайи кто угодно другой, но он абсолютно не был уверен, что так же легко сумеет сотворить правдоподобную иллюзию смерти и разложения с любимой.

Он больше себе не доверял, не знал, что правильно, где добро, где зло, где жизнь, а где тлен. Он устал разгадывать божий замысел, его касающийся, устал пытаться соответствовать ожиданиям. Что гораздо хуже, он устал их оспаривать и опровергать. Он попытался, с искренней верой в праведность своих действий, поступить так, как Он просил. Он дал ему то, что Он просил! И каков результат?! Каков ответ?! И что ему теперь делать?! Влад не знал. Он окончательно запутался и впервые за всё своё существование, научившее его одиноким волком выбираться из любого силка судьбы, совершенно не видел выхода из западни. Ибо абсолютно каждая нить, за какую бы он ни дёрнул, вела, в конечном итоге, к тому, с чего всё началось, и заканчивалась тем же, — смертью. Они умирали. В прошлом, настоящем и будущем. Все, кто был ему дорог.

Впервые он ясно увидел это в тот самый момент, когда, скрепляя тёмный договор, кровь Шакса коснулась его губ. Он увидел дымящееся, смердящее смертью пепелище, могильных червей и прочих гадов, что пожирали мёртвую Лале, одетую в белое платье. Боль от превращения тогда вытеснила видения, и вскоре он забыл о них, а вспомнил лишь тогда, когда всё это уже свершилось наяву.

Когда, шесть столетий спустя, возрождённая Лайя впервые коснулась его тёмной метки, он снова увидел. В бреду, в забытьи, сражаясь с захлёстывающей сознание тьмой и крепнущей волей Шакса, он увидел расколотую мраморную ванну, покрытую кровью, с бездыханным телом любимой на дне. Но он тогда не был один, рядом были Ноэ и Лео, и весь Орден великой Тетры. Потому Влад снова позволил себе такую неслыханную роскошь, как надежда обмануть предсказанную в видениях судьбу. Но всё повторилось вновь, и даже если Орден мог повлиять на исход, он этого не сделал. Мёртвая Лайя смотрела на него невидящими глазами со дна…

Даже если потом ему самому была предложена надежда и манящая власть обрести силу изменить исход, он продолжал и продолжает до сих пор видеть перед мысленным взором и на изнанке сомкнутых век одну и ту же, неизменную в своём чудовищном содержании сцену. Ноэ однажды назвал это точкой рестрикции — определяющим событием в бесконечности вариаций будущего, которое изменить невозможно, сколько бы раз ни отматывал время назад и какие бы могущественные артефакты ни использовал.

Мёртвая Лайя под поверхностью воды — стихии жизни, ставшей ей колыбелью и погребальным саваном.

Сколь бы привлекательна вновь ни казалась надежда на то, что вот теперь, когда он обернулся тем, кем должен был, всё можно переиграть, Влад больше не испытывал к ней тяги, устав раз от раза получать удары от… кого? Судьбы? Всевышнего? Да и к чему всё то, что уже было сделано?! В чём смысл принесённой им жертвы, которая так пугала и отвращала, но обещала конец? Для него худший из возможных, несчастливый, но хотя бы понятный. В котором Дракула со временем даже мог попытаться найти покой для своей неупокоенной души… Зная, что Лайя этот покой обрела. Но всё обернулось так, что вся, непосильным трудом выстроенная логика из причин и следствий, деяний и наказаний в одночасье рухнула, похоронив под завалами крохотные, слабые ростки его веры.

Взращивать новую у Влада воистину больше не было сил. А если он, как тупое животное, не помнящее прежних наказаний, вновь потянется к ласковой руке, скармливающей ему надежду, пойдёт на поводу у остальных и… на выходе получит лишь очередную хлёсткую пощечину в виде трупа, изувеченного заведомо бессмысленными попытками его оживить… это уничтожит его. В тот же миг и ни секундой позже, как он осознает свою неудачу, которой сбудется очередная версия неизменного будущего.

Впрочем, иной путь вёл его к тому же исходу. Если он этого не сделает, — не попытается в последний раз, — то предаст единственную клятву, что пронёс в своём чёрном сердце неизменной сквозь века, окутанные тьмой и омытые кровью. Он предаст свою светлую девочку, и это уничтожит его ровно так же, как неудавшаяся попытка её вернуть, только происходить это будет куда медленнее и мучительнее…

— Зачем, Господи? — Влад поднял кверху сухие глаза. — Прошу, ответь, зачем всё это нужно? Ведь я не останусь тем, кого ты желаешь видеть! Без неё… без убеждённости в том, что с ней всё хорошо где-то там, в недосягаемых для меня мирах… я не останусь! Не смогу!..