Часть 44 (1/2)

И в гробовой тиши

Провозгласит он тост

За упокой души

За вечную любовь! ©

Иная сущность рвалась на свободу. Сила сама собой стремилась выйти за пределы ослабленного тела ярким заревом ауры, разгоняющим мрак. Она разрывала пространство здесь и сейчас, стремясь увлечь Дракулу за грань миров, туда, где плоть не будет ощущать гнёта усталости, где мысли мгновенно переключатся на проблемы иного рода. Насущные вопросы, решение которых отныне входило в его прямые обязанности, как и всё, происходящее в тёмном мире. Но он уже потратил так целые сутки, благо, не больше, и впредь, пока он не решит проблему, нежданно-негаданно поджидавшую его в собственном доме, ноги его не будет ни в тёмном измерении, ни где-либо ещё.

«Проблему… Проблему?! — собственное же определение впивалось иглами в мозг, даже в мыслях отказываясь приживаться и существовать. — Значит, так ты это называешь?!»

Мужчина вихрем ворвался в собственный кабинет, неся за собой ветер стремительного движения и волны энергии, питаемые внутренней яростью и разочарованием, невидимыми убийцами исходящие от него в окружающее пространство.

— Tata?.. — едва слышно прощебетала Мика, забившись в дальний угол между стеной и книжным шкафом. Сверкнувшие в темноте жёлтым глаза её означали, что она на грани превращения в кошку, готовую в любой момент без оглядки бежать от опасности.

Влад замер, прикрыл глаза и очень медленно втянул носом воздух, стремясь вновь обрести контроль над эмоциями, от которых напрямую зависела направленность его сил. Он не хотел её пугать, он не хотел прогонять её: просто не мог себе подобного позволить, ведь совсем недавно девочка потеряла свою мать. Пусть нерадивую и совершенно не заботившуюся о судьбе дочери вплоть до самой своей смерти, но всё же родную мать, к которой Мика неосознанно тянулась всё своё, стараниями той же матери-кукушки, жалкое существование. Он знал, что должен был как-то утешить её, хотя бы раз побыть для неё тем, кем она его ошибочно считала, продолжая звать отцом… Всё это Влад прекрасно понимал, но вместо объятий и утешений жестоко и эгоистично заставил мавку, как поисковую псину, бегать по измерениям в поисках следов женщины, которая даже никем девочке не приходилась и была лишь для него — Дракулы — важна. Он обеих сестёр перенёс за океан способом, не предназначенным для смертных и небезопасным, вынудив колдовать и проводить обряды, ничуть не менее для них рискованные, не дав даже опомниться от произошедшего, передохнуть и восстановить силы. Да, они сами вызвались помогать, и это тешило призрак давно отсутствующей совести Влада, но не меняло сути его единоличных стремлений и действий.

Он проявлял верх безжалостности и лицемерия, но, даже сполна это осознавая, Дракула не скупился на методы и средства в достижении ему угодной цели. Именно так он поступал прежде, и венценосная сущность Дракона, якобы дарованная ему свыше и благословенная, ничего не изменила. Осознание собственной деспотичности ненадолго отрезвляло, заставляя задуматься, как далеко ему нужно будет зайти, какую грань дозволенного в очередной раз переступить, чтобы тот, кто сейчас на него смотрел, потешаясь с того, как мучительно его ломает, признал, наконец, просчёт в своих нетленных планах.

Мика всё-таки превратилась в кошку. На согнутых лапах, прижав к голове уши и сверкая глазами в сторону выхода, она поджидала момент проскочить.

— Nu e nevoie, — тихо, со всей мягкостью, какая была ему доступна, попросил Влад по-румынски, без особой надежды, однако, быть услышанным и понятым. Своё доверие он давно израсходовал в ноль. — Nu fugi, stau… — он чуть подался вперёд, собираясь присесть, но так и не сделал этого, опасаясь своим движением напугать существо ещё сильнее. — Nu te voi jigni.<span class="footnote" id="fn_32090276_0"></span>

Однако, чтобы не возвышаться над ней во весь рост, в конце концов, Влад всё-таки склонился к полу, медленно и осторожно протянув руку к сжавшемуся в крошечный комок, покрытому чёрной шерстью тельцу. Бархатный чёрный нос вздрагивал, настороженно принюхиваясь, трепетали длинные вибриссы…

Дракула уже и надеяться забыл, что она подойдёт к нему хотя бы в обличье кошки, когда она вдруг перевоплотилась и сквозь оставшееся между ними расстояние кинулась Владу на шею, издав невнятный звук, частично напоминающий кошачье жалобное мяуканье, частично — человеческий отчаянный всхлип.

Владу, застигнутому врасплох, ничего не оставалось, кроме как сжать девочку в бережных объятиях, позволив ей спрятать лицо у него на плече, откуда она продолжала жалобно поскуливать.

— Nu am găsit-o… — горячее сбитое дыхание на каждом частом, захлебывающемся выдохе обдавало шею. — Îartă-mă, tată… <span class="footnote" id="fn_32090276_1"></span>

— Шшш… — как ненавистен в это мгновение Дракула был самому себе. И как невыразимо тяжело ему было перебороть в себе эту ненависть, запереть внутри всё тёмное и пышущее праведной яростью, чтобы хотя бы внешне остаться мягким, ласковым, понимающим, а главное — добрым, каким и полагалось быть отцу перед… дочерью. — Не нужно. Не за что извиняться, маленькая.

Это ему следовало просить прощения, на коленях его вымаливать, правда… ведь знал он, чем подло пользовался, что мавка ничего подобного не восприняла бы и не поняла. Она и ей подобные иначе ощущали, иначе слышали человеческую речь и её множественное значение, сводя всю бесконечность эмоциональной окраски слов к простому, базовому набору эмоций, тому, что мог быть доступен восприятию детей в том возрасте, в котором мавки переставали ими быть. Мике сейчас не нужны были от него ни извинения за грубость, ни оправдания за гибель существа, с которым у неё существовала глубинная и никакими условиями неразрушимая эмоциональная связь. Ей просто нужна была любовь и ласка, чувство принадлежности и энергетической привязки хоть к кому-нибудь… А Влад даже этого ей не дал, когда в обличии кошки нашёл ее, свернувшуюся клубочком у тела Лайи, оставленного на голом полу.

— Все хорошо, — продолжал повторять Дракула то, во что сам не верил, но что был обязан для неё обеспечить.

Бережно прижимая к себе и успокаивающе поглаживая по голове, он поднял девочку на руки.

В этом помещении — некогда своём кабинете — за последние сутки Влад провёл времени больше, чем за весь период с момента возвращения в замок, но более гостеприимным и обустроенным оно от этого не стало. Ни в прошлом, ни в настоящем Дракула не принимал здесь даже самых приближённых и осведомлённых о тайнах его проклятой души. Здесь не было ни одного предмета интерьера, предназначенного для гостей. Кроме старого дивана прямиком из пятнадцатого века времён рассвета его правления. Тогда, уже будучи связанным с тёмным миром, а потому не вынужденным экономить на себе ради исправной уплаты Валахией налогов и достойной жизни народа, Влад заказал его у турецкого мастера по дереву, чтобы порадовать Лале. Спустя пять веков прежний предмет роскоши давно превратился в истлевшую, съеденную молью и крысами рухлядь, не способную выполнять своё прямое назначение. А кроме него в кабинете не нашлось бы даже лишнего стула, кроме кресла самого Дракулы…

И для человеческого воплощения Мики оно было единственным вариантом. Иного бы Влад не посмел ей предложить, но… девочка вдруг сама шевельнулась в его объятиях, без слов прося её освободить. Едва мужчина ослабил хватку — она ловко спрыгнула вниз, но не обратилась и не убежала…

Она села на пол перед столом, поджав под себя босые крошечные ножки, но по-прежнему продолжая следить за Владом снизу вверх и украдкой из-под пышных чёрных ресниц всматриваться в его лицо, словно бы чего-то ожидая… Влад замер под её взглядом, задумавшись. И эта задумчивость, видимо, нашла прямое отражение на его лице, потому что малышка застенчиво ему улыбнулась и похлопала ладошкой рядом с собой, призывно муркнув.

Влад вздрогнул от пронзившего его ощущения дежавю и волны застарелой боли, которую оно за собой повлекло. Маленькая Микаэла в своём крохотном человеческом тельце двух лет отроду однажды точно так же приглашала его лечь рядом с ней и рассказать сказку. Но у Влада, который не планировал тогда задерживаться в комнате ребёнка и вообще — в замке, был даже не совсем подобающий для этого вид.

— Господин! Я не знала, что… Вышла вот… молока девочке принести. Простите меня, Господин! — взволнованно оправдывалась юная няня, появившаяся в дверях с чашкой в руках и не знающая теперь, то ли князю кланяться, то ли занять малышку, чтобы та не докучала Господарю своей детской непосредственностью.

— Ничего, — коротко прервал Влад, голосом и взглядом своим веля девушке, чьё сердце маняще трепетало на хищном слуху вампира, успокоиться. — Ступай. Я побуду с ней.

Возвратившись из воспоминаний в настоящее, чтобы встретить едва ли изменившийся с тех пор взгляд Мики, Влад, не задумываясь, опустился на пол рядом. Боль воспоминаний и их значения для настоящего не отпускала, исподволь жаля осознанием ещё одной страшной, отвращающей истины: Эржебет погибла, защищая своё дитя; и пусть свою душу этим поступком она уже не спасла, он должен был как-то повлиять на судьбу проклятой по её вине девочки. Но Бог не спешил забирать к себе даже её — ребёнка, безвинное, безгрешное существо. Будто чурался всего, чего Дракула когда-либо касался, к чему испытывал привязанность, всего, что он любил и чем дорожил.

— Даровав мне прощение, Ты мои грехи между ними решил поделить? — сквозь зубы прорычал Влад, но, чтобы был стимул не сорваться, призывно раскрыл объятия, позволив Мике в них скользнуть.

Спустя время девочка, абсолютно не делая разницы между кроватью, предназначенной для сна, и каменным полом, не убранным даже ковром, улеглась в позу зародыша, прижавшись освежеванной спиной к бедру Влада.

Погружённый глубоко в свои не упокоенные мысли, он гладил её и напевал или, вернее, больше монотонно рассказывал по памяти то, что должно было быть спето. Любящей матерью над колыбелью засыпающего младенца. Прошло ещё немного времени, прежде чем тельце под его рукой сжалось до размеров кошачьего. Крепко уснув, Мика обратилась, не оставив мыслям Влада больше ни одной зацепки, ни одной точки отвлечения и приложения рук и сил хоть к чему-нибудь, не подпитывающему его желание рвать и метать от безысходности и беспомощности.

Как же ненавидел он эту проклятую колдовскую двойню, что как Сцилла и Харибда, поглощали его нутро, медленно выедали его живьём изнутри, оставляя опустошенным и обессиленным.

Он честно пытался не растить в себе ощущение подлого предательства. Он драл этот сорняк из своей выжженной души, в которой и так ничего путного не прорастало. Он пытался понять причину происходящего, искал её в себе, собственных, уже сказанных словах и совершённых действиях, которые не исключит и не отменит сотня вспыхнувших нимбов над его головой, что всегда заслуживала лишь пепла.

Он пытался винить себя, а не Всевышнего, и молил того о прощении, только для Лайи это ничего не меняло, как и в понимании Влада о том, что ему теперь делать.

Оставив Мику спать на полу, не издавая при движении звуков, чтобы не потревожить её чуткий сон и не напугать в очередной раз, Дракула перебрался за стол. Он долго смотрел на портрет, прослеживал взглядом черты, что мучительно хотел трогать и ощущать, вглядывался в родные глаза, желая задать им вопрос, что его мучил, но не смея этого сделать. Где бы ни находилась сейчас её душа, он не смел доставлять ей тревог даже своими неосторожными помыслами, демонстрирующими лишь то, насколько он слаб и ничтожен, раз не способен хоть в чём-то разобраться самостоятельно, не ища сторонней помощи где бы то ни было.

Прикрыв ладонью лицо, Влад вслепую нащупал пачку каминных спичек на краю стола, встал и зажёг свечи. На этот раз все, что были подготовлены и расставлены по подсвечникам. Их света хватало на часть помещения у стены и треть стола. Больше хозяину кабинета не было нужно. Жёлтое пламя подсветило серебряные рельефные накладки старинной книги в обложке из красного бархата. Детали скрывал полумрак, но, даже не прибегая к сверхъестественным силам иной своей сущности, Влад прекрасно видел памятью: четыре евангелиста по углам и Христос в центре, а над головой его и в изножье, по правую и левую руки — кроваво-алые рубины.

Этот экземпляр напрестольного евангелия совместной работы болгарских ювелиров и книгописцев ему подарил Аслан незадолго до своей смерти. А священные тексты, что легли в его основу, он, оказывается, вынес из самого собора святой Софии в ночь завоевания Константинополя турками, когда в его стенах состоялось последнее в истории христианское богослужение.

Замок Дракулы хранил много книг, в том числе, религиозных, и к некоторым из таковых он иногда даже обращался. Он их берёг, а эту — особенно. Естественно, гораздо больше по причине того, чьим подарком она являлась, а не за её содержание, давно известное Владу наизусть. Но вчера, в поисках потенциального источника ответов, именно о ней он подумал первой, именно её достал из особой секции библиотеки, никогда не служившей достоянием исследователей или туристов, что в разные времена его длительного отсутствия заполоняли замок.

В который раз Влад коснулся богатой обложки, ощупью считывая удивительно чёткие для барельефов того времени контуры лиц. Серебро накладок больше не жгло его кожу, отражение света в нём не ослепляло взор. А вот содержание, увы, изменений не претерпело и нового смысла для его иной сущности не приобрело. Но так выходило, что каждый новый раз Дракула неумышленно открывал переплёт на развороте с одним и тем же сюжетом, по-разному описанном четырьмя разными составителями. Тремя он был одинаково назван, и только Иоанн — возлюбленный ученик Его — конечно же, не мог не отличиться.

Губы Влада тронула ядовитая улыбка, больше похожая на хищный оскал, в то время как глаза его скользнули по витиеватым рукописным буквам старославянского языка, читая алое заглавие:

«Страсти Христовы».

Сюда Богослов включил у всех других расписанный по отдельным главам период от тайной вечери до воскрешения.

Дракула знал всё это, кем-то когда-то увиденное и изложенное, наизусть, но хотел бы забыть, выкинуть, вырвать к чертям из памяти, чтобы его мозг не искал столь отчаянно зацепок в прошлом, не проводил параллелей с тем, чему не бывать в настоящем. Ведь это же чистой воды издевательство, и Влад не верил, что Господь способен кого-то терзать подобным образом. Кого-то, кроме самого Дракулы, разумеется.

За то время, пока Влад был отвлечён внутренней борьбой, проснувшаяся Мика в своём невесомом и юрком кошачьем облачении успела перебраться с пола к нему на стол и теперь терлась о его руку, выпрашивая ласку.

Мужчине ничего не оставалось, кроме как машинально запустить пальцы в лоснящуюся чёрную шерсть, хотя мысли его в этот момент были невообразимо далеко, в пространствах, недоступных для осознанного проявления заботы, любви и доброты.

«Боже, не поступай так с ней, я тебя умоляю! — свободная рука Дракулы, сжавшая двухдюймовую платановую столешницу, начала оставлять на дереве следы повреждения, так что Владу пришлось отдернуть её, сжав кулак так, что ногти вонзились в плоть. — Я не ради этого тебе её отдал! Не н-н-н-адо… — сквозь зубы надрывно провыл мужчина, внутренне готовясь сказать именно то, что, казалось, прежде никогда не произнёс бы даже под самыми страшными пытками. Но его персональный палач оказался слишком искусен, он сломал его на раз-два, и теперь Дракула готов был умолять о пощаде, ползая на коленях. — Я не хочу, чтобы она возвращалась! Господи, я прошу, я умоляю тебя, даруй ей упокоение!»

Ответом ему из лежащих на поверхности воспоминаний служили слова самой же Лайи:

«Что бы ни произошло, я останусь с тобой! Вся я целиком принадлежу тебе, и это ничто и никто никогда не изменит».

Влад отчаянно замотал головой, как если бы это могло на что-то повлиять, но ничего не происходило. В конце концов, он просто рухнул в кресло и, упершись локтями в стол, зарылся лицом в ладони. Но память его была неумолима, от неё невозможно было ни спрятаться, ни скрыться, и она не давала передышки.

Влад прекрасно помнил, как однажды своими последними словами, нарушая все мыслимые законы, Лайя точно так же пожелала отнять его душу у тёмного мира. И теперь это происходило снова?

Какой же безусловной силой во веки веков обладала её предсмертная воля!

— Ужели даже тебе, Вседержитель, не снилось такое могущество, раз это не укладывается в твой замысел?!

— Знаешь, — от двери раздался устало-задумчивый голос, понуждая Дракулу распахнуть глаза, чтобы встретиться с горящим жидким золотом взглядом Нолана, стоящего в дверном проёме со своим лысым чудовищем в руках. Кошка под рукой Влада мгновенно оживилась и приободрилась. — Когда ты меня спросил, в себе ли ты, я тогда подвоха не заметил, — Лео сделал пару осторожно-медленных шагов вглубь помещения, — но теперь готов пересмотреть свой вывод. Потому что если ты дальше продолжишь пытаться до Него, — он указал пальцем в потолок, — докричаться, своим, на поверку, далеко нетихим голосом, этот замок рухнет в тартарары, и тёмная энергия ему не поможет.

— Пусть рушится, — безразлично бросил Влад, хотя предостережение принял к сведению. Не ради сохранности камня, само собой.

Сесть его Дракула не приглашал, поэтому, отпустив разнервничавшегося в присутствии своей хвостатой подруги кота, Нолан остался стоять.

— Значит, — задумчиво протянул Лео, всё ещё осмысливая собственные домыслы и пытаясь увязать их с услышанным от Влада, однако, тоном своим сходу задавая серьёзный разговор. — Возможность воскрешения тебе претит?

Ох, ну конечно! Конечно, Лео свёл не сводящиеся концы, в своём сознании затянув их намертво морским узлом. Теперь его ничем от этой идеи будет не отвадить!

Влад длинно и шумно выдохнул, смиряясь с неизбежным и уже заочно готовясь заживо гореть на костре, в который, не сговариваясь, бросят его все трое, едва услышав его мнение. Что ж, не впервой.

— А чего ради? — голос Влада оставался обманчиво спокоен, но в ответ настроению Лео так же холоден и серьёзен. Его взгляд поймал зелень, в которую остыло огненное золото львиной сущности. — Noli me tangere <span class="footnote" id="fn_32090276_2"></span> и Вознесения на сороковой день, быть может? Или ты забыл, что каноническое воскрешение не равно долгой и счастливой земной жизни?

Не выдержав, Нолан потупил взгляд. Каждый раз, когда доходило до чего-то подобного, Лео убеждался, что обсуждать с Владом священные тексты, написанные на полтора тысячелетия раньше его рождения, было всё равно что переспорить самого Всевышнего, цитирующего свой собственный верховный замысел за семью печатями.

— В любом случае, не нам с тобой это решать. Не только нам. И как бы ты, — Лео помедлил, понимая, что Влад всё равно прочтёт его ложь самому себе, как на духу. — Как бы мы оба не сопротивлялись, — Нолан посмотрел в глаза напротив, взглядом умоляя не считать подобное убеждение предательством. — Остальные имеют право знать, что происходит.

В очередной раз обманывая ожидания, Влад никак не отреагировал, и лицо его, с обеих сторон подсвеченное пляшущим на сквозняке огнём свечей, оставалось непроницаемо, как и его подёрнутые мраком мысли.

— Я свяжусь… — с большей осторожностью продолжил Лео, но тут Влад двинулся, в мгновение ока оказавшись на ногах.

Что бы ни было у Дракона в этот момент на уме, Нолан убеждал внутреннего Льва, порывающегося встать в оборонительную стойку, оставаться на месте.

«Я сам», — наконец, произнёс Дракула, не размыкая губ.

— Влад, — попробовал остудить друга Нолан, понимая, что тот сейчас совершенно не в том эмоциональном состоянии, чтобы всецело полагаться на искренность его намерений и, как следствие, навыки общения через коллективное сознание.

— Я же сказал, — Влад обернулся уже у двери. Силуэт его, за счёт проецируемой тени как будто в один миг стал больше и мощнее, глаза изнутри загорелись лазурью, а на основание лба пала лёгкая тень от нимба, бледной, едва различимой окружностью впервые засветившегося над его головой. — Я сам их призову.

Этими же словами он только что это сделал, опустив обычно требуемые для установления связи молитвы. Чему-чему, а телепатии тёмный мир обучил его ещё тогда, причём, в первый же день, не размениваясь на заботу о личном и сокровенном.

Основная сложность крылась не в том, чтобы обратить на себя внимание других, она заключалась в расстоянии, лежащем между ними и времени, требуемом на его преодоление привычным смертным способом. Ведь, даже имея способность летать и повелевать стихиями, тетраморфы не обладали выносливостью самостоятельно пересечь океан. А ещё они были слишком предвзяты к его тёмным возможностям и слишком его боялись.

Оно и к лучшему. В человеческом или даже околочеловеческом облике у Влада всё равно не хватило бы сил перенести обоих сразу, а Дракона они точно увидеть не захотят, как и людской род, которому сполна хватило впечатлений на ближайшее тысячелетие.

На удивление, едва он дал о себе знать в общий мысленный эфир, его разум не наводнило эхо чужих сознаний, сыплющих наперебой друг друга приветствиями, обвинениями, попытками незамедлительно выяснить подробности. Как если бы они не были удивлены, или оказались слишком заняты.

Гробовую тишь пустых коридоров огласил звук, предельно нехарактерный и чересчур редкий для этих стен и этих мест, в целом. Трель телефонного звонка — громкая, надрывная.

Лео поднял трубку почти мгновенно, но его голоса за этим не последовало. Он знал, кто звонил и знал, с какой целью. Всё то же самое знал и Влад, ему даже не было нужды держать в руке этот плоский и слишком недолговечный кусок металла, транслирующий голос Аквила, находящегося сейчас за тысячи километров от них.

— Уверен? Ты всё проверил? Глаза, язык, дёсны, зубы? На теле нет никаких посторонних символов?