Часть 42 (2/2)

Земля под ними дрожала, исходя трещинами, которые одинаково успешно поглощали как врагов, так и их самих, если бы крылья в последний момент не удерживали их над образующейся пропастью, позволяя не сорваться.

«Извини… — прозвучало в мыслях голосом Уильяма, после чего и без того шаткая опора под самыми ногами Лео разверзлась окончательно, образуя новый разлом, стремительно движущийся по направлению к Алану. — Брат, используй крылья!» — мыслями предупредил Телец, за секунду до того, как дрожащая почва под телом Орла обвалилась, утягивая его и стоящего на нём сверху демона в земные недра, где-то в глубине пышущие жаром, который Лев ощущал буквально всем своим слабеющим телом.

Порождать огонь из собственной сущности было гораздо сложнее, чем управлять уже имеющимся. Пусть и был он глубоко, но достаточно было лишь руку протянуть, чтобы стихия отозвалась на его немой призыв — и созданные Тельцом расщелины зажглись кровавым пламенем выплескивающейся магмы.

Они сами творили образы самых страшных событий из воспоминаний прошлых жизней, сами обращали их реальностью, в которой погибающая в агонических судорогах земля была объята пламенем. Пусть пока лишь небольшой её участок в неприметном городе на одном из семи континентов, но всё то, что происходило здесь, неизбежно произойдёт или уже происходит везде… и если они здесь терпят поражение, если им уже отчаянно не хватает сил против первой волны, каким образом они должны были защитить целый мир?..

Ответ каждый из них знал. И он не обнадёживал. Вместе. Ведь Тетраморф — это существо, чья истинная сила в единстве.

«Ибо дана была им способность мыслить, как одно, чувствовать, как одно, видеть одним взором на всех, дабы подвластные им стихии, их единой волей слившиеся воедино, укрывали творение господне от тьмы и её порождений нерушимым щитом света и веры».

И этого единства они даже не достигли, прежде чем оказались его вновь лишены, перед лицом врага, достигшего апогея своих сил.

Разочарование, злость, страх неминуемого поражения — всё это стегало как плетьми, но не снаружи — изнутри.

«Не сдавайся! Не смей! Даже не думай об этом!» — Лев взревел в тон собственным мыслям от ярости и боли, и, вывернувшись в прыжке из-под навалившегося на него врага, закрывшись от бесконечно сыплющихся ударов крыльями, перехватил извивающееся тело тёмной твари зубами, поднимая его над шаткой земной опорой, лишь чтобы скинуть в огненную пропасть.

Взгляд его, пронзая тьму, блуждал по полю битвы, ища Аквила. Мысли взывали к нему, но вместо ответа в ушах свистал ураганный ветер и тысячным многоголосием отдавался рокот преисподней. В какой-то момент всё это, подпитываемое болью от полученных ран, смешалось в его восприятии воедино, и Лео буквальным образом потерялся в пространстве и осознании того, где находится и что происходит. И вроде бы никто пока не нападал, пытаясь оторвать от него очередной кусок, но сами земные недра содрогались, утопающие во тьме небеса сотрясались так, будто их раскалывало на части одновременно с барьером, самого Нолана даже на четырех точках опоры швыряло из стороны в сторону, как слепого котёнка в зубах голодного хищника.

В один миг будто все силы, управляющие жизнью на планете, разом вышли из-под контроля: гравитация перестала действовать, сменили полярность магнитные полюса, само небо с землёй словно поменялись местами… Лео швырнуло спиной о твёрдую плоскость, оказавшуюся почему-то сверху, раздался оглушительный грохот, и ослепительная вспышка света растеклась бензиновым пятном под его сомкнувшимися веками. В ней, в этой вспышке, перегрузившей одновременно все его сенсорные анализаторы, было всё то, о чем он никогда не хотел бы узнать даже с чьих-то чужих слов. Не говоря уже о том, чтобы пережить от первого лица, испытав эффект личного присутствия. Страх и запредельная боль утраты, превосходящая стократ боль физическую и разрывающая всё тело на куски, непостижимым образом мешались с удовлетворением и тихой, спокойной радостью, медленно растекающейся по нервным окончаниям свинцовой тяжестью осознания — так было нужно.

Он смог, он сделал это.

Его глазами Лео смотрел в лицо любимой женщины, желая обмануть себя надеждой, которую тут же жестко пресекла информация, лавиной хлынувшая в их коллективное сознание от… его органов чувств. Слух больше не слышал, пальцы больше не ощущали, нюх, способный безошибочно отличать живое от мёртвого, больше не чуял. А самое главное — зрение! Глаза его больше не видели Лайю живой, и от осознания этого, уже свершившегося и неизменного факта, Лео кричал в один голос с Владом — от выкручивающей наизнанку боли, сожаления и ненависти. Кричал на разрыв лёгких, но не слышал собственного крика, лишь будоражащий нутро рёв, который долетал до него сквозь разделяющее их пространство волнами энергии, окутывающими всё тело, опоясывающими его, мгновенно проникающими вглубь, под кожу, въедающимися в вены и впитывающимися в кровь. И как бы Лео этому ни противился, он не мог стряхнуть с себя это воздействие, как не мог отгородиться от боли, по умолчанию становящейся общей… на всех.

— Это свершилось… — где-то на периферии восприятия раздался хрипловатый, сорванный голос Алана и вторящий ему точь-в-точь — Уильяма. Когда Лео пришёл в себя достаточно, чтобы найти взглядом их неожиданно яркие для окружающей темноты облики, то запоздало понял, что невидящий взгляд обоих был направлен в небо — больше не чёрное, но расцветающее холодной палитрой северного сияния.

— Свершилось, — без голоса подтвердил Нолан то, что каждый из них в одинаковой мере увидел и ощутил, и по перемазанной грязью и кровью убитых врагов щеке его сбежала одинокая слеза, не показывающая и сотой доли терзающих его душу страданий.

Свершилось то, что должно было, на что все они уповали, но чего никак не ожидали. Каждый по разным на то причинам, но общий предыдущий опыт веры не добавлял никому. И Лео бы сейчас радоваться тому, что произошло, ведь его… друг, после веков скитаний во тьме, наконец-то выбрался из неё, обретя свободу. Он сберёг свою душу, повиновался высшей воле и стал одним из них. Но Лео не мог. В нём не осталось ни толики радости или хотя бы принятия этой новой действительности, лишь пустота, сравнимая по размерам с космической…

И от того, чтобы погрязнуть в ней окончательно и безвозвратно, его спасли лишь врождённые боевые рефлексы. Свист воздуха, рассекаемого брошенным в его направлении обломком копья, настиг чуткий слух за мгновение до удара, заставив отпрыгнуть в сторону, кувырнуться и приземлиться по-кошачьи, на четыре конечности. Это сложное, стремительное движение удивительно легко ему далось, не отозвавшись в теле даже отголосками прежних ощущений: не осталось ни замедляющей усталости, ни изнуряющей физической боли от пропущенных в схватке одновременно с несколькими тварями многочисленных ударов. Больше не было ни крови, ни даже следов увечий: все его раны, видимые и скрытые, бесследно зажили; пробитый доспех словно никто и не повреждал вовсе, а рассечённые и ослабленные наручи вновь туго стягивали его предплечья, надежно фиксируя оба запястья и давая возможность эффективно закрываться от новых атак. По венам, разгоняемая бешено колотящимся сердцем вместе с кровью, струилась сила, прежде ему неведомая и недоступная — мощь эфира, стремящаяся слиться воедино с остальными стихиями, потусторонним происхождением своим восполняя всё то, чего им, рожденным смертными людьми, отчаянно не хватало в противостоянии тёмным, что было их ахиллесовой пятой.

Стремительность происходящего и беспрерывная борьба за собственную жизнь, от которой зависели жизни миллиардов, не позволяла замечать все происходящие изменения, но какие-то из них исходили изнутри, и проигнорировать их было невозможно, даже лёжа на земле, почти смирившись с поражением и уповая только на то, что смертью своею он заберёт с собой и своего врага…

Но демон наравне со всеми оказался задет внезапным выплеском энергии, его отшвырнуло далеко в сторону, и Аквил, пытаясь найти в себе силы не погрязнуть в необычайно ярких видениях коллективного сознания, а подняться и продолжить борьбу, отвернул голову от ставшего вдруг невыносимо ярким неба. Именно в этом момент, перекатывая голову по земле, он заметил, почувствовал, как всё его тело пронизывает энергия, оставшаяся от губительной для тёмных ударной волны. Как она бледными змеями лазурного света просачивается в его раны, запечатывая в них кровь и не давая ей вытекать, как стягивает она слой за слоем сперва поврежденные мышцы и кожу, затем одежду материальную, а затем и оболочку духовную, легко латая созданную аурой броню, восстанавливая её изначальную целостность по образу и подобию. Почти мгновенно, не требуя взамен времени на отдых, еду и всё прочее, уподобляющее их смертным и отличающее от… условно бессмертных.

Энергия пятой стихии — эфемерная строительная материя тёмного мира, никому из них прежде неподвластная и недоступная, а ныне влившаяся в стихийное единство Тетраморфа так же беспрепятственно и легко, как мысли и чувства новорождённого Дракона влились в их общее сознание, пронизывая насквозь, заполоняя собой, как вода — речное русло.

Пытаясь не захлебнуться в этом новом ощущении, качественно меняющем прежнее восприятие, Аквил сосредоточился на своём противнике, со своего положения по-прежнему не видя его в поле зрения, но безошибочно ощущая исходящую от него тёмную энергию, слыша звук его движений по бряцанью на изуродованном теле тяжёлых, под стать обличию доспехов; его нарочито неспешное приближение, даже его дыхание… Рядом шакальим отродьем нарезала круги низшая нечисть в надежде урвать себе кусок поверженной добычи.

Вдох-выдох.

Аквил ждал. Зная, что остальные, обретя десяток шансов покончить со всеми противниками разом, смирив жажду расправы, делали точно то же самое. Ждали. Давая тёмным возможность осмыслить произошедшее, осознать свободу от захлестнувшей их волю Тьмы и, трезво оценив свои шансы, убраться восвояси, пока барьер ещё оставался проницаем.

— Вставай! — прорычал демон, нависая сверху над ним, но на этот раз голос его, не подпитываемый тьмой, звучал и в половину не так внушительно, как прежде. Однако, осознавать и оценивать ему, по-видимому, было нечего, и отступать тёмный не собирался. Как и Аквил — позволять ему вновь ускользнуть.

Дымчатая аура, покровительственным плащом тянувшаяся за демоном из тёмного мира, развеялась. Но эта жадная до власти тварь была не из тех, кем нужно было управлять или погонять кнутом в атаку. Его воля всецело совпадала с намерениями Тьмы, и её отсутствие не стало для него сигналом к отступлению. Ни за что! Не когда воин Света, — тот самый, кто однажды лишил его облика, а с ним и возможности беспрепятственного проникновения в мир людей, лежал перед ним поверженный, лишённый всех своих легендарных сил.

— Вставай и сражайся, Богослов!

Вслед за дерзко брошенным вызовом воздух прорезал свист летящего фрагмента копья, который приземлился рядом с Аквилом, но под силой удара отскочил, чуть было не улетев в разлом. В последний момент наполовину обернувшись и позволив крыльям держать его над пропастью, Орёл поймал своё разбитое оружие, и, воспарив над изрезанной поверхностью, свысока воззрился на демона и его бесхребетных прихвостней, вторично позволяя ему увидеть и осознать.

На этот раз свет благословенной ауры, воспылавший сильнее прежнего и уже не подавляемый тёмной энергией, возымел нужный эффект: ослепил тёмного и обжёг, заставив инстинктивно пятиться, прикрывая когтистыми конечностями уродливую морду. Назвать его облик лицом у Аквила бы и в лучших обстоятельствах не получилось.

— Преклонись! — велел ангел, не приказывая — предупреждая. Как ему на миг показалось, не своими мыслями и не от своего имени, но, в конце концов, сейчас их помыслы были едины, как никогда, выражая общую волю. — Преклонись перед творением Света и убирайся восвояси! Вместе со всеми, кого привёл за собой! — Аквил обвёл пренебрежительным взглядом мерзких ползучих тварей, чем-то напоминающих огромных пиявок, бездумно и слепо ползающих по земле и сбивающихся в отвратительные шевелящиеся кучи слизкой массы на уцелевших и самых тёмных её участках, куда не доставало губительное свечение их аур.

«Лярвы…» — обозначил чужой голос в мыслях, то ли подсказывая, то ли констатируя.

Меж тем, Карниван, не более разумный сейчас, чем эти самые лярвы, взревев от ярости, кинулся на Аквила. Если бы их ауры схлестнулись, демон обернулся бы пеплом прежде, чем настиг бы свою цель. Но… иное случилось раньше: нечто огромное и необозримое для описания, слишком стремительное, чтобы рассмотреть, мелькнуло в поле зрения всего на миг, сметя собой сделавшуюся вдруг необычайно маленькой и ничтожной фигуру демона, как пешку с шахматной доски; в одночасье сметя всех и всё, не принадлежащее этому миру, и утянув за грань.

Тот же голос, что ранее звучал в их мыслях, многократно усилившись и обретя потустороннюю необъяснимую способность быть услышанным каждым существом, к которому обращался, провозгласил:

— Довольно!

Казалось, будто сама земная твердь, сам воздух и все воды планеты его впитали и отразили, и не нашлось бы места на всём земном шаре, где этого приказа не было бы слышно.

Те, кто мгновением ранее готовы были нападать, те, кто пятились назад, осознавая своё неминуемое поражение, кто ещё не переступил границу — все вмиг истаяли в воздухе, будто их не было.

Рушащуюся грань между мирами, осколки её стремительно охватывал клубящийся морок, но уже не пытаясь выбраться наружу, а стягивая края разрывов, соединяя их и восстанавливая целостность, запечатывая порталы, под властью чужой единой воли самое себя замуровывая изнутри.

Подобная власть одновременно и восхищала, и пугала, пробуждая дремлющие глубоко внутри сознания каждого воспоминания о том, почему с самого начала они не восхваляли появление Дракона. Такой силы, такой воли, подчинённой одному, они боялись, и этот глубинный страх таился в подкорке их сущностей, он не подчинялся здравому смыслу и пускал неконтролируемую дрожь по телу — инстинктивный защитный рефлекс, с которым бесполезно было спорить доводами разума.

В особенности тогда, когда воочию не видишь источник, однако ощущаешь его присутствие буквально всем телом.

Острота восприятия, хищные инстинкты и беспрепятственный доступ в общее сознание сейчас играли с Лео злую шутку. И если в пылу сражения, на азарте и под адреналином легко было отвлечься, забыться, то теперь, когда вся опасность апокалиптических масштабов вмиг свелась на нет, оставив за собой лишь горящее зарево на искореженной разломами почве, осознание вновь накатило на него огненным валом.

Это случилось. Лайи не стало.

Далеко не впервые за всё время она уходила первой. Но это был… особенный раз. Она ушла, исполнив своё предназначение. Перед Богом и перед самой собою.

Она полюбила его ещё тогда, в первый раз, пронеся эту любовь сквозь эпохи и все жизни, что были им отмерены. С каждым новым возрождением забывая себя и своё имя, она так и не забыла его. Она дождалась его возрождения и на этот раз она спасла его. Вывела его из Тьмы и привела к Свету и к Богу.

Эта абсолютная жертва разрывала Лео сердце и потрошила его душу, но не принять её он не мог. Вовсе не потому, что решал не он, не потому, что всё уже свершилось без его участия, даже не потому, что он был согласен с поставленным условием — вовсе нет! Но обесценить её деяния, её стремления, память о ней для самого себя он не мог. Он не смел обесценить результат, даже если понятия не имел, как теперь посмотрит в глаза… Владу, когда его увидит. Если вообще когда-нибудь увидит.

А показываться тот не спешил. Ни в каком из обличий. Он явил свою силу лишь раз, лишь раз заявил о своём существовании, произнеся лишь одно слово, но безоговорочно услышанный всеми. Лазурью Авроры<span class="footnote" id="fn_31895892_0"></span> он разогнал сгустившуюся тьму, дав пытливым человеческим умам достойную причину искать разгадку феномена в науке, никак не связывая её с истинными обстоятельствами произошедшего. Лишь немногие, приближенные к религии и сверхъестественному не на словах единых, смогли увидеть за ширмой прокатившихся по миру природных катаклизмов знамения несостоявшегося конца. Немногие поняли, но многие ощутили, и храмы по всему миру заполнились толпами прихожан, а религиозные лидеры, устав от тонн поступающих ежедневно писем и звонков, к концу второго дня после случившегося согласились выступить с публичными заявлениями.

— Нет! — отрезал Нолан, даже не дослушав то, о чём вещала по видеоконференции курчавая голова Тауруса из окошка мессенджера на экране смартфона. Коллективная телепатия в быту оказалась так себе средством связи, особенно, учитывая пережитое, поэтому по негласной договоренности они поддерживали связь, как простые смертные. — Мы разве в цирке?! До всей этой чертовщины мне отлично жилось в личине простого американского парня, далёкого от религии, и менять это на развлечение паствы, ударившейся в молебны, я не намерен.

— Ответ ожидаем, — подключился к разговору Аквил, устало вздохнув и отведя взгляд от камеры. Связь работала с перебоями, а даже когда работала, то безбожно подтормаживала, поэтому отводил взгляд он раздражающе медленно, давая Лео время предугадать практически дословно, каким станет следующий вопрос на повестке дня. — Дракула не объявлялся? — собеседник с точностью озвучил мысли Лео.

Чем тебе не телепатия? Разве что без невыносимого для всех эмоционально-чувственного сопровождения.

— Бёрнелл-старший и его супруга продолжают срывать все телефоны и обивать все доступные им пороги, пытаясь выяснить судьбу дочери, — продолжал Аквил, не давая передышки. — С этим нужно что-то решать.

Лео осел на удачно оказавшийся прямо позади него табурет и до цветных кругов надавил пальцами на глаза, сражаясь с собой, чтобы только не запустить телефоном в ближайшую стену. Очередным по счёту. Кровь гудела в висках, а на изнанке век перманентным клеймом стояла прежняя картина: неживое лицо Лайи, с навеки застывшей на её губах улыбкой искреннего счастья, которое, умирая, лишь она единственная была способна испытать.

— Я ему не сторож! — утробным рычанием вызверился Лео, просто потому, что больше не мог запирать уничтожающие его чувства в себе, стараясь не срываться хотя бы на тех, кто вообще не был причастен. На ни в чём неповинной Кэти, на офицерах полиции, не знающих, что делать с кучей изувеченных трупов неизвестных по всему городу, на редких прохожих на пустующих улицах, после памятных событий с наступлением темноты чурающихся каждого шороха. Его братья по несчастью причастны были напрямую, они знали самые страшные подробности и, хотелось верить, понимали его состояние. Даже если не разделяли. — Нет, не объявлялся, — время спустя ответил Лео уже спокойнее, но всё так же коротко и однозначно, больше всего на свете мечтая закончить этот очередной бессмысленный разговор. Взгляд его сам собою обшарил виднеющуюся в проёме двери кухонную стойку в поисках кофейника.

Конец света не наступил, планета продолжала вращаться и снаружи конец уходящего дня близился к положенному закату. Но Лео по-прежнему не был готов позволить себе заснуть. Потому что если пыткой наяву было коллективное сознательное, то он не хотел даже представлять себе, каким станет бессознательное.

— Дай знать, если что-то прояснится, — набившая оскомину дежурная фраза вместо прощания оборвалась стандартным звуковым оповещением о завершении звонка. Надо же! На этот раз даже не Лео скинул первым.

Бросив мобильный на тумбочку, Нолан резко поднялся на ноги, держа прямой курс на кухню. Обоняния уже достиг желанный запах, рука на автомате протянулась за чистой чашкой, когда телефон где-то там, за его спиной вновь разразился звонком, заставив Лео вздрогнуть. Не от страха или звука, а от самого факта, что ему снова придётся посмотреть на экран, видя там имя или номер того, с кем у него или вовсе не было причин говорить, или отсутствовало всякое на то желание, или банально не хватало моральных сил.

Например, к разговору с родителями Лайи он, определённо, готов не был. И не потому, что не хотел быть тем самым гонцом, несущим дурную весть, которая, к абсурдности своей, новостью вовсе считаться не должна была, а потому что ему совершенно нечего было отвечать на бесконечность уточняющих вопросов, которая неизбежно поступит.

Он видел её смерть — да, но не знал, ни где именно это произошло, ни что стало с телом, ни где оно сейчас находилось.

На все эти вопросы мог ответить лишь один…

Лео споткнулся мыслями об определение «человек», а взглядом — о номер на светящемся экране. Он не был подписан, как и большинство, но внутреннее чутьё не позволяло ему с прежним безразличием проигнорировать этого неизвестного наравне с десятком других, что пытались до него дозвониться.

Хотя этот вызов скинули быстрее прочих, а из-под исчезнувшего оповещения о пропущенном входящем выплыло уведомление о сообщении:

«Возьми с собой кота. Он укажет дорогу».

«Чего?.. — Нолан тряхнул головой, заново перечитав. Смысла больше не стало. — Что, чёрт подери, это должно значить?!»

И всё же Лео не пошёл в очередной раз на поводу одолевающих его эмоций, наученный ещё во времена далёкого средневековья: если нелюдимый молчаливый Басараб говорит, то всегда по делу, и лучше держать ухо востро. Если ещё более нелюдимый шестисотлетний Дракула впервые на современной памяти Нолана присылает эсэмэс, упаси Господь его игнорировать.

— Носферату! — призывно крикнул Нолан в пустоту дома, оборачиваясь кругом себя и обшаривая все доступные взгляду горизонтальные поверхности и дверные проемы. — Эй, парень, ты где? Кис-кис-кис…

«Только бы Кэти не увезла его с собой. Только бы не…» — промелькнула в голове догадка, одновременно с ярким отблеском в боковом зрении. Лео рывком обернулся, мгновенно реагируя на потенциальную опасность, и застал момент, когда крохотная светящаяся сфера прямо посреди его кухни сама собою раскрывается в портал между измерениями. При свете дня и ясном небе, без единого намёка на грозу и молнии.

— М-р-р-р-р…

Лео с трудом оторвал настороженный взгляд от аномального явления и опустил его себе под ноги, где восьмёркой извивался кот.

Ну конечно! Зачем откликаться на зов сбрендившего хозяина, когда вокруг спецэффекты покруче лазерной указки.

— Ну-ка иди сюда, — Лео поднял незаслуженно обделённого вниманием любимца на руки и приласкал, на всякий случай успокаивая, хотя по его явному интересу и стремлению скорее сигануть в неизведанную кроличью нору, из них двоих именно кота она смущала меньше всего.

Чего никак нельзя было сказать о самом Лео и его сиреной завывающем инстинкте самосохранения. В какой-то момент он почти позволил себе обратиться, но сдержался, понимая, что если бы Влад желал видеть его в ином облике, о проводнике предупреждать не стал бы. Да и вообще вряд ли бы написал, предпочтя связываться напрямую и со всеми сразу. Тут было что-то другое, столь же далёкое от коллективного сознания Тетраморфа, как Лэствилл от Сигишоара. Что-то, касающееся лишь их двоих.

Нолан даже не обратил внимание на то, что его измочаленный мозг только что сам выдал предполагаемое место, куда вёл портал. Его сердце сжалось от предчувствия и понимания, что ни предстоящая встреча, ни разговор, независимо от обстоятельств и содержания, не будут лёгкими ни для кого из них; сжались и его руки на вёртком кошачьем тельце. Носферату протестующе взвизгнул, а Лео сделал глубокий судорожный вдох и, не закрывая глаз, шагнул в очередную, раскрывшуюся перед ним неизвестность.

Вот вам — казнь и прощение,

Все, все, все в восхищении!

Тень… свет… сердце вдруг оборвалось. ©