Часть 42 (1/2)

Тень, свет, темп убыстряется,

Жизнь, смерть — перекликаются,

Жар, бред, пытка надеждой и злость. ©

Людям свойственно забывать плохое. Отгораживаться от того, что пугало, причиняло боль и страдания, в конце концов, убивало. Людям свойственно прятать страшные воспоминания в глубинах подсознания, откуда они не смогли бы влиять на личность, постепенно и неизбежно разрушая её, медленно сводя с ума. Таков защитный механизм: для кого-то он — результат эволюции, для кого-то — благословение свыше. Его не оказались лишены и они — могучие воины Света. Как иронично, что именно они в священных писаниях издревле именовались людьми как животные Апокалипсиса — его знаменующие. Потому что лишь накануне решающих сражений между Тьмой и Светом они возрождались, лишь под конец времён они являли человечеству свой истинный облик, лишь тогда пропадала нужда в скрытности, сдержанности и осторожности. Тогда люди сами взывали к Небесам о милости и спасении, и Господь внимал их мольбам… через них — четырёхвидных стражей Его творения и его небесного престола.

Они сражались за человечество и гибли за него, забывая о собственных пережитых ужасах и страхах, о смертях, неизбежно их настигающих. Ведь прежде всего они лишь люди, приходящие смертными в этот мир и в смерти же его покидающие.

Лео стоял на крыше, за полуразрушенной зубчатой стеной Чёрного замка в родном Лэствилле и напряженно всматривался в происходящее внизу — у подножия и в лесистых окрестностях. То, что ещё недавно он считал лишь предчувствием, скребущим мнимыми когтями глубоко внутри, стремительно переросло в неуёмную мелкую дрожь с мурашками по всему телу, заставляющими все волосы вставать дыбом в пробуждающемся древнем защитном рефлексе. Хищным взором он обозревал свысока происходящие перемены, другим невидимые, ощущал их всеми своими предельно обострившимися чувствами, и им стремительно овладевал чистейший, первобытный страх перед неудержимой мощью, уверенно пробивающей — прогрызающей себе путь на свободу.

Физический людской мир от иных миров, включая тёмный, всегда отделял особый барьер, позволяющий существам разных уровней бытия существовать параллельно друг другу на единой земной тверди, не стесняя друг друга в площади и ресурсах. Барьер незаметный и неосязаемый даже для знающих о нем, но лишь до тех пор, пока не терял свою прочность и не начинал разрушаться. На самом деле, в локальных масштабах подобное происходило, на протяжении всей истории человечества: энергии колебались, нарушалось их равновесие — и в границе между мирами неизбежно образовывались лазейки, через которые существа иных измерений могли проникать в мир людей. Такие лазейки, или аномальные зоны, вроде широко известного (и наименее доступного ввиду расположения) Бермудского треугольника, существовали всегда, но чем больше их образовывалось, чем шире они разрастались, сливаясь друг с другом, тем более неподконтрольными становились, провоцируя, в конечном итоге, падение всего барьера целиком. Тогда происходит слияние миров из параллелей в единую плоскость, когда всё потустороннее в одночасье становится видимым и осязаемым для мира людского, когда сами люди становятся легко доступны для всех тварей, жаждущих живой энергии их душ. Для тех тварей, что вырвавшаяся на свободу Тьма сделает своим ударным войском, направит его и поведёт завоёвывать для неё новые просторы, порабощать новые сосуды…

Кто-то из тёмных, имея не до конца истлевшие связи с человеческим прошлым, обладая душой и достаточно сильной волей, возможно, сможет ей сопротивляться какое-то время… Но не вечно. Неизбежно наступит момент, когда вся мощь тёмного мира обрушится на человечество. И момент этот сегодня был близок… Настолько близок, как прежде случалось лишь однажды, когда барьер был почти разрушен. Почти… Он стал прозрачным, обличая скрытое по ту сторону, но сохранил тогда свою целостность.

Теперь же, спустя тысячи лет эволюции и бесконечность забвения, Лео всматривался своим огненным взором во тьму, которая уже на протяжении нескольких дней не сменялась рассветом, и видел в ней воплощение всем своим подспудным, забытым страхам и ужасам, вибрирующим в костях и мышцах, растекающимся в крови.

«Умеющий видеть да увидит…»

Лео принадлежал к тем, кто умел. Он видел, и голова его разрывалась на части от чудовищных воспоминаний предыдущих воплощений, коим просто не находилось места в его нынешней ипостаси, слишком далёкой от служения Создателю и решающих битв, на кону которых судьба буквально всего человечества; судьба каждого, кого он знал и миллиардов тех, кого он даже никогда не видел и кто также не знал и не видел его.

Лео Нолан, которого с малолетства готовили к роли лидера, обучая контролировать свои страхи и надежно скрывать их от других, боялся. До дрожи в подкашивающихся ногах, до унизительного желания заскулить от выкручивающего нутро страха. Но страха не за собственную судьбу, уже давно решённую. Он не боялся умереть. В условиях, когда им придётся сражаться втроём, не полагаясь на единство, он давно принял это как неизбежную плату каждого из них за вероятную победу. Он боялся, что на этот раз ни их сил, ни их жертвы может быть недостаточно, чтобы сдержать то, что хлынет из-под разрушенного барьера. Он боялся не оправдать возложенных на него надежд. Не Богом возложенных, о, нет, перед Ним рано или поздно он всё равно предстанет.

Гораздо важнее, что на него надеялись люди. Те из них, которые знали, кто он, которые не видели Бога, но видели его и в облике огнегривого льва, и в облике того, кого принято называть ангелом, — с крыльями и венцом. Лео по-прежнему не соотносил этот образ с собой, даже несмотря на то, что именно его он видел в глазах и мыслях всех тех, кто на него смотрел глазами, полными надежды, склоняя голову в благоговении. Отныне все смотрели на него иначе, воспринимали иначе, даже те, с кем он треть жизни прошёл бок о бок, сам даже не подозревая о своей природе и предназначении. Те, кому он был напарником, товарищем, командиром и другом… Всё это мнимое равенство, когда его могли считать человеком больше, чем кем-то иным, вмиг исчезло перед лицом истинного врага, чьи силы многократно превосходили не только человеческое тело, но и дух. Теперь на него смотрели как на спасителя, от него ждали чудес, соответствующих величию львиной шкуры и крыльев за спиной. А Лео правда не знал, сумеет ли?.. Хватит ли ему сил защитить тех, кто верит в его мощь, кто встанет с ним плечом к плечу и пойдёт за ним в бой? Сможет ли царь защитить своё войско? Сможет ли лев отстоять свой прайд?

Если грань миров падёт прежде, чем темный престол обретёт своего Властелина, в чьём обличии Тьма вступит на землю? И если это всё-таки окажется Влад, каковы будут их шансы против него и будут ли таковые вообще?

«Чувствуете?..» — прозвучало в мыслях, отдавая парализующим холодом коллективного страха. Оттого, насколько новыми были ощущения, обрушивающиеся на их чувства.

Их невозможно было объяснить, описать словами или мыслями. Они не подходили ни под один шаблон привычного восприятия.

Так их сущности реагировали на истончение барьера. Как только этот процесс начался, часть их благословенных сил стала по умолчанию утекать в него, в попытке отсрочить момент неизбежного разрушения. Их обострённое коллективное чутьё было достаточно сильным, чтобы ощущать, как рушились основы. Как ликовали те, кто первыми готовился вступить в недосягаемое прежде пространство и пройти во мраке безлунной ночи, возвещая наступление конца.

— Мой царь, — обратился к Лео Генри, стоявший справа на шаг позади него и всегда неизменно чутко воспринимающий малейшие перемены в настроении своего лидера. Этому его обучали: наблюдать за движениями, предугадывать намерения и улавливать характерные изменения в облике, кожей впитывать волны покровительственной силы.

Сгущающееся свечение ауры, проявляющейся золотыми доспехами прямо на теле, янтарные волосы, удлиняющиеся буквально на глазах и обращающие современного, казалось бы, обычного парня одновременно в копию средневекового воина из древних книг и в святого, сошедшего прямиком с икон.

— Да, — отозвался воин, и ровный голос его оказался так же могуч и непривычен для Лео, которого Генри знал ещё подростком, как и его облик. — Пора! — он протянул руку, не прикасаясь, но даже на расстоянии обдавая волнами струящейся из него силы, и Генри, понадеявшись было, что его мимолетная заминка в действиях останется незамеченной, подал меч — тот самый, который любой член прайда опознал бы с закрытыми глазами, — сложной работы с резной рукоятью, с львиной головой на эфесе.

— Что тебя удивляет? — пророкотал голос в ответ на замеченный, конечно же, миг промедления.

Любые недомолвки внутри прайда, в особенности, с Главой, были недопустимы. Они сбивали тонкие эмоционально-чувственные связи и ослабляли безусловную защиту, которая образовывалась благодаря единой ветви родословной между Основателем рода и всеми его потомками — этим истинам Генри тоже обучали. Поэтому, несмотря на неподобающие к подобным выяснениям обстоятельства, он ответил честно.

— Мне всегда было невдомёк, почему наивысшим приоритетом в наших арсеналах до сил пор обладают мечи да копья. Двадцать первый век на дворе.

— А на мне доспехи. Вместо бронебойного жилета 4-го класса, — усмехнулся Лео, мельком оглядев себя, прежде чем благосклонно ответить: — Так сложилось потому, друг мой, — Нолан показательно крутнул в руке своё родовое оружие, взвешивая его и проверяя баланс вновь заточенного клинка, — что скорость, траекторию движения и силу удара меча и копья контролируем только мы сами, полагаясь исключительно на себя, а не на баллистику и законы физики, способные в любой момент подвести. Мы сражаемся с врагом лицом к лицу и телом к телу, потому как на расстоянии выстрела всегда есть вероятность его даже не увидеть.

Лео окинул очередным настороженным взглядом стелющийся вдоль условной разделительной черты мрак. Пока ещё он не видел врага воочию, но уже чуял его и различал бесконечно нарастающий гул боевого клича.

— Тёмное воинство из тех, кто всегда жаждал власти и превосходства над смертными, не станет дожидаться приказа взошедшего на трон, кем бы он в итоге ни оказался, — предупредил Нолан, ловя чутким слухом рокот тысяч потусторонних голосов. — Сейчас им тьма — указ и источник неограниченной силы, она — их полководец, и ныне, пока никто из претендентов не попытался в очередной раз загнать её в клетку, она обрела достаточную свободу. Своих безвольных пешек она выведет на поле боя раньше, чем явится Король.

«Упаси Господь, чтобы он стал лишь ещё одной пешкой в тени уже непобедимого ферзя…» — подумал Лео, и сердце его пропустило удар.

— Упаси Господь, чтобы это был Дракула… — в унисон его мыслям вслух отозвался Генри, воистину не подозревая, сколь двойственна его молитва.

Лео ничего на неё не ответил. Объяснять было слишком долго да и… в складывающихся обстоятельствах абсолютно бессмысленно.

Когда и… если всё сбудется, как до̀лжно, он сам поймёт.

— Мы встретим врага, став первой линией обороны, и возьмём на себя самых сильных противников прямо на выходе из порталов. Вы останетесь за границей щита и будете добивать остальных. Что бы ни происходило у нас, безопасную границу не пересекать! Против тварей у вас есть шансы, против чистейшей энергии тьмы — ни единого, и заберет она не жизнь, а душу.

После повторного короткого личного инструктажа, хотя его официальная, гораздо более подробная версия уже была дана в присутствии всех боевых групп, в напутствие, а, может быть, и на прощание Нолан тронул ладонью плечо своего ближайшего заместителя и боевого товарища, без слов давая ему понять, что он будет сражаться за него — за них всех, за прайд, за Орден, за каждого человека — до конца, до последнего вздоха. И даже им — своим последним вздохом — он уничтожит столько тьмы и её порождений, на сколько хватит его возносящейся огненной благодати.

— С Богом… — произнёс Лео, оглянувшись в последний раз, взглядом отпуская от себя Генри и кивком веля ему спускаться к остальным.

Сам же он, не теряя времени, расправил крылья и шагнул с опоры вниз, позволив потоку тяжелого, наполненного потусторонней энергией воздуха себя подхватить.

Созданная ещё при участии Лайи, а значит их едиными усилиями защита вокруг замка, утрачивая прочность, даст понять остальным, кто из Основателей падёт первым.

— Самое время быть при полном параде, — у земли его настиг голос Аквила. — Где твой венец, Марк?

Лидер Орлов ни за что не стал бы затрагивать эту тему сейчас, не будь факт отсутствия у Льва венца перед самым сражением столь беспрецедентным и давно вышедшим за рамки ребяческого желания отречься от недостойного. Венец — не дань моде, не аксессуар, который можно забыть или проигнорировать! От их… иного облика он неотделим, как кожа от мышц, а мышцы от костей. По крайней мере, так было всё то время в прошлом и нынешнем, которое он помнил.

— Ты, правда, собрался сейчас это обсуждать? — безразлично бросил Нолан, даже не обернувшись и продолжая прослеживать взглядом призрачную линию, что проецировалась на землю молитвенным щитом и не позволяла тьме вплотную окружить замок, коснувшись его стен. — Я и без него вполне способен надрать всем задницы, если тебя беспокоит моя боеспособность.

«Глупый, глупый мальчишка!» — Аквилу стоило больших усилий сдержать в себе отеческий порыв дать оплеуху этому безрассудному болвану. Не так пугал его сам факт отсутствия, как абсолютное непонимание того, куда он мог его деть, кому и зачем отдать?.. Не было у него идей, не было даже самых неправдоподобных и пугающих, где его теперь искать, и от этого становилось по-настоящему не по себе. В два широких шага сократив между ними расстояние, Алан резко схватил Лео за плечо и рывком развернул к себе лицом.

— Меня беспокоит твоя судьба, глупец самонадеянный! Нимб — это твой провожатый за Предел! Твой источник света, маяк, позволяющий твоей истощившейся в смертельной схватке душе не заблудиться в лабиринте миров!

Первым инстинктивным порывом Лео было сопротивляться: сбросить чужие руки с плеч и популярно разъяснить, что это совершенно не его дело. Но любой разлад между ними сейчас был худшим подспорьем к грядущему сражению. И если окружающая обстановка до сих пор не усугубилась от их разборок, то лишь потому, что со своей стороны Алан преследовал исключительно благие намерения, которые для тьмы служили, скорее, отравой, нежели съедобной подпиткой, какой являлись любые отрицательные эмоции. А вот если сам Лео сейчас отреагирует отрицательно, имелись все шансы повторить историю с горным озером и Балауром. Только выпустят они или, вернее, впустят нечто гораздо более худшее, чем древний монстр земных недр.

— Так было нужно, — наконец, ответил Нолан, не вдаваясь в подробности, но прямо глядя Аквилу в его слегка прищуренные, тёмные глаза. — Что сделано, то сделано. Я ценю твою заботу, но я уже давно взрослый мальчик, Иоанн, способный сам отвечать за свои поступки. И об этом я уж точно не жалею.

— Ты всегда ходил по грани, Марк, — Аквил тяжело вздохнул, опуская руки. — По грани между светом и тьмой, которая всегда тебя необъяснимым образом прельщала.

— Может, потому что я никогда её не проводил? — миролюбиво предположил Лео, переведя взгляд на Уильяма, смиренно наблюдающего за их очередным, крайне своевременным выяснением отношений. — Эту самую черту? Ведь даже те, кто там… — Лео указал большим пальцем себе за спину. — Не все до единого наши враги.

— А ты попробуй их различи… — беззлобно ухмыльнулся Телец, но взгляд его, направленный во тьму, оставался напряжен и сосредоточен, как и все их чувства, обострённые до предела и стремящиеся слиться воедино. — Особенно, сейчас. Даже у самых лояльных и трусливых из них не будет выбора. Они подчинятся превосходящей силе, как и всегда.

— А нелояльные только и ждут, чтобы направить эту силу против нас, так что поменьше сантиментов, господа! — расправив крылья, Аквил воспарил над землёй. В одной его руке, давно став её естественным продолжением, материализовалось копьё, в другой — меч, и весь привычный облик его стал стремительно утрачивать человеческие черты.

В сражении с нелюдьми он всегда предпочитал соответствующее обличие. Древняя привычка, уходящая прочными корнями в те далёкие времена, когда тёмные действительно большей своей частью представляли первобытное стадо, нежели общество разумных существ, способных к осмысленному диалогу. Общество одичалых, обезображенных, звероподобных монстров, с которыми возможно было сражаться лишь в облике таких же монстров — не зверей и не людей.

Под растущим натиском извне барьер трескался, как перекаленная сталь, продолжая покрываться ветвистыми линиями, напоминающими разряды молний. Сквозь эти трещины просачивались эфемерные щупальца, бесплотные по своей природе, но способные нанести урон сильнее любого известного человечеству оружия. Они ещё сильнее подтачивали грань, открывая множественные дыры-порталы между измерениями. Для образования одной подобной обычно требовалась колоссальная энергия, которой обладал далеко не всякий тёмный, а уж о неразумной низшей нечисти и вспоминать не приходилось, если только никто их не прихватывал с собой в качестве массовки. Теперь же, ни усилия, ни сопровождение, ни даже дозволение от тех, кто мог свободно перемещаться между мирами, не требовалось, грань испарялась — тёмные твари вольны были идти и брать желаемое.

И в первых рядах были не низшие, нет. В арьергарде наступало тёмное воинство из числа знати, имеющее облик человеческий. А если даже не облик, учитывая, как уродовала тёмная энергия всё, к чему прикасалась, то непременно разум — расчётливый, алчный, жадный, жаждущий…

«С Богом, братья!» — прозвучала в их коллективном сознании разделённая на всех мысль, прежде чем каждый из них, выбрав себе противников, вступил в бой.

Заглянув в глаза своей первой цели, Лео признал ошибочность прежних своих суждений или, вернее, абсолютную неприменимость их к сложившейся действительности. Отличить врагов от условных друзей в пылу сражения он ни за что не смог бы, ведь и те и другие, стремясь выжить, в любом случае попытаются его убить. И попыткам этим не будет конца…

О том, чтобы массово истреблять всех на выходе уже не могло быть и речи, потому что их было всего трое, образовать единство сил не представлялось возможным, кроме того, часть энергии каждого шла на удержание энергетической стабильности пространства. Поэтому, согласно оговоренной стратегии, сперва предполагалось разобраться с ударной мощью, что вела за собой более мелких пешек. Лео приметил себе одного такого верхом на уродливой костлявой кобыле, обличать которую вместе со всадником, видимо, было слишком хлопотно. Впрочем, и сам всадник красотой не блистал. Чего нельзя было сказать о его силе, исходящей пульсирующими, разящими волнами. И тому была своя, страшная, но, тем не менее, ожидаемая причина: тёмные черпали силу напрямую из своего мира, и, если прежде, приходя в мир людской, они неизбежно слабели, то теперь, с высвобождением тьмы и падением грани, их ничто не сдерживало и не ограничивало. Из одного мира в другой они шли как хозяева, и мощь их была соответствующей.

Оставив всякую дипломатию, Лео окончательно перевоплотился во льва, надеясь этим сравнять силы, но при очередной атаке его пасть схватила лишь воздух вместо развеявшейся в момент руки противника, который, за долю секунды оказавшись сзади, норовил его оседлать… Наверняка, опьяненный обретенной силой, дающей невиданное ранее превосходство, тёмный забыл о крыльях, или не счёл их угрозой. Ну и поделом!

В последний момент перед тем, как руки твари обхватили бы его шею, Лео расправил крылья, опаляя врага огненной вспышкой. Прежде ещё ни один после такого не выживал, не то что сохранял боеспособность, но нынешнего его противника лишь слегка отбросило назад, и уже мгновение спустя он вновь был в строю и разъярённо скалился, в то время как глаза его наливались движущейся под кожей лица чернотой. Именно она поглощала губительное свечение, как свинец — радиацию, и сводила весь вред от него к минимуму, если не совсем к нулю.

Не ожидающий ничего подобного Нолан едва успел увернуться от разящего удара клинка, нацеленного срубить ему голову. В манёвре уклонения, пытаясь сохранить равновесие и стабильность в пространстве, его когти проехались по земле, взрывая её комьями. Огненный хвост полоснул тёмного по морде. Он отпрянул, но не отступил.

— Будь вы зверьми или людьми, — он заговорил, и голос его прозвучал мощным множественным эхом, как будто то же самое в один момент произносили все, кто только был способен на человеческую речь. — Ваши силы ограничены потребностями смертной природы, — воспользовавшись заминкой, Лео сделал выпад на сближение, вывернул меч и сложным ударом из-под руки вонзил его во врага. Тот ничуть не выглядел удивленным или раздосадованным, или пытающимся как-то изменить ситуацию в свою пользу. Схватившись за середину клинка между своей грудью и рукой Лео, удерживающей рукоять, он качнулся вперёд, насаживаясь сильнее, и его уродливая пасть искривились, как ни в чём не бывало продолжая прерванную речь. — Усталость, голод… истощат вас, раны перестанут исцеляться, и вы падёте. Но даже умирая… вам не истребить… всех… — перед глазами Нолана промелькнуло остриё клинка, рассекшее воздух вместе с шеей его противника.

— Тебя грешную исповедь послушать потянуло, Марк? — вновь замахиваясь на ещё один рубящий удар, выкрикнул Лука. — Дрянная затея, брат. Заканчивай!

Ногой пнув обезглавленное тело, Лео освободил свой клинок из влажно булькающей мёртвой плоти, как раз вовремя, чтобы вступить в бой с новым нападавшим.

Стремясь сохранять безопасную для себя дистанцию и пространство для маневров, Нолан полоснул тварь когтями по лицу. По чувствительному нюху тут же ударила всё та же тошнотворная вонь застоявшейся воды и болотной трясины…

«Они изматывают нас. Будут дохнуть как камикадзе, пока в итоге не истощат, взяв измором и количеством…» — мелькнула в голове неутешительная догадка, моментально распространившаяся на всех.

— А потом придёт элита… — закончил Таурус вслух.

— А я ждать не намерен! — прогремел из бездны портала новый голос, но Лео в этот момент был слишком отвлечён схваткой, чтобы обернуться и попытаться найти среди мечущихся тел его обладателя.

«Карниван…» — в ином обличии Аквил предпочитал изъясняться исключительно мыслями, но сейчас параллельно им, к раздражающим слух звукам боя, присоединился высокий орлиный вскрик.

— Иоанн! Мой заклятый противник. Как же давно мы не встречались лицом к лицу. Ужели не окажешь мне честь предстать передо мной в человеческом облике?

Разорвав орлиными когтями одну из тварей, Аквил перевоплотился прямо на лету и уже в обличии человека спрыгнул вниз, крыльями гася инерцию удара и ими же расчищая себе поле боя.

— Чести ты не заслужил! — воздух, отвечая воле ангела стихий, закручивался вихрями, следуя по сторонам от него охранительными воронками смерчей. — Дух непристойности и одержимости. Выколоть тебе глаза как орёл я всегда успею, но прежде… — направляемое потоком воздуха, взметнулось копьё, скрещиваясь с демоническим мечом и высекая искры. Две фигуры закружились в смертельном танце, их энергии — сосредоточения света и тьмы — схлестнулись, противостоя друг другу и оттесняя прочь всё остальное.

Лео не мог моментально выловить из омута подсознания то конкретное воспоминание, которое вело бы к истокам противостояния Аквила с каким-то конкретным демоном. Но в пылу сражения, так или иначе, противников выбирать не приходилось, и с этим Карниваном, даже не имей он с кем-то из них персональный незакрытый счёт, всё равно пришлось бы кому-то сражаться. И Алан, не раз противостоящий Владу, был идеальным кандидатом. Хотя это не умаляло желания самого Лео отгрызть его уродливую рогатую голову… Момент бы ещё улучить подходящий, чтобы его не пытались ежесекундно убить его же собственные противники. А таковых ведь становилось всё больше… И всё меньше на них действовал свет их аур. Огонь — да, жёг с прежней эффективностью, заставляя тёмных тварей корчиться и отступать, но и самому Лео проще от него не становилось. Управление стихией выходило на подсознательном уровне, а выматывало — на самом что ни на есть физическом. В контролируемых условиях дозируемых фокусов с огнём это проходило незамеченным, но в сражении явно давало себя знать, как и пресловутый закон, что ничто не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда…

Выходящий из-под контроля огонь обжигал, а у Лео отчаянно не хватало концентрации защищать себя от атак, отбиваться ответными, и при этом ещё следить за тем, чтобы управляемое им пламя выбирало себе жертв строго из числа врагов, не трогая ни его самого, ни братьев по оружию. Пожалуй, до пиромана уровня «не горю в огне» ему было ещё очень далеко, хоть и имел он условно огненную шкуру…

— А ты всё так же хорош… — раздался где-то поблизости голос, мощный, расслаивающийся на несколько отдельных, звучащих в унисон и от этого, казалось, будто в голове у каждого, что его слышал. — Я даже подумал было, а не ты ли — сам Иоанн Богослов — обучил юного Колосажателя его коронному стилю боя и нынешнему излюбленному способу расправы. Но потом вспомнил, в чём между вами разница. Хоть и покрывающийся перьями, как броней, ты всего лишь… жалкий человек.

Легко уйдя из-под ангельских крыльев, отныне не смертельных, хотя и по-прежнему докучающих, одним точным ударом налившегося тьмой меча демон разрубил серебряное копьё на два фрагмента и, не желая отпускать ощущения превосходства, наполняющего жилы невиданной мощью, наступил ногой на грудь поверженного, мешая ему использовать крылья. Да, превратиться он всё ещё мог, но что бы это изменило? Излучаемый им свет обжигал, но уже не испепелял, а ощущение лишь пребывающей силы глушило боль, давая шанс довершить начатое с минимальным уроном.

— Если убивать вас быстро, вы будете подыхать… ярко и… крайне болезненно… для нас…

Отбившись, наконец, от своих врагов, точнее, улучив возможность переместить свое сражение ближе к Аквилу, Нолан собирался кинуться на подмогу, но его отвлекла мелькнувшая перед глазами тень, заставляющая все его защитные механизмы вновь напрячься в ожидании нападения…

Со всех сторон сгущалась тьма. Мощь её возрастала с каждым мгновением. Завоёвывая себе всё больше окружающего пространства, обступая их, она буквально живьём вытягивала из них силы.