Часть 20 (2/2)
«Сандра. Где она? Почему её нигде не было видно? Она с Владом?.. Сомнительно, для него это личное, и он никогда не подверг бы её такой опасности».
Отвечать на все эти бесконечные вопросы было некогда, да и… некому. Ноэ не показывался. Шпили замка, скрытые в чёрном мареве, по-прежнему казались недосягаемой высотой.
Медленно, но верно сдаваясь волне накатывающего безвыходного отчаяния, Лайя в очередной раз взглянула на горизонт и именно в тот момент он сдвинулся — первые ряды пошли в медленную, пробную атаку.
— Нет! — в страхе Лайя выкрикнула предостережение остальным, и этот её слабый писк во мраке ночи должен был безнадёжно затеряться в грохоте беснующей стихии, утонуть в разделявшем их пространстве и сойти на нет, лишь позабавив врага смехотворностью попытки. Вот только вовсе её голос не оказался слабым. Звук, рождённый глубоко в её груди, слетел с её губ на ударе сердца и мощной волной, такой же беспрерывной, как и сомкнутый строй врага, унёсся во тьму, окрасив её в контрастные цвета ночного зрения. — Назад! — новая звуковая волна, ещё мощнее предыдущей улетела вдаль вслед за первой, но Лайя продолжала чувствовать её вибрации, свою власть над ней. Девушка внезапно ощутила, как внутри неё будто что-то пробуждается, просится на свободу, и сдерживать это у неё не было ни сил, ни желания. Словно в трансе, управляемая кем-то другим, она подняла руку по направлению к тёмным — жест показался таким знакомым и заученным — протянула её раскрытой ладонью к чёрному горизонту — и все звуковые волны одна за другой мгновенно слились в одну, все летучие мыши, кружащие над полем битвы, как стервятники в ожидании трупов, моментально слетелись к её руке, будто дрессированные — на поощрительное лакомство. — Стойте! — предвидя неизбежное, в последний раз человеческим голосом выкрикнула Лайя, на миг обернувшись, чтобы где-то там, во мраке за своей спиной найти неподвижную фигуру Лео, безжизненно распластанную на земле. Единственной подсказкой тому, что Лайя поступила правильно несмотря ни на что, были продолжающиеся ритмичные удары сильного сердца. Их волны настигали слух Лайи одна за другой, вливались в общий мощный звуковой поток и окутывали девушку с головой, проникали под кожу, стремясь добраться до самого её сердца.
И Лайя позволила этому случиться, окончательно перестав противиться ломающей тело и волю силе. Едва это произошло, едва звук её сумасшедшего сердцебиения окончательно слился с ультразвуковой волной извне, её тело, не выдержавшее растущего давления, словно разорвало изнутри на атомы. И за считанные мгновения собрало обратно, но уже как будто по совершенно другой схеме, добавив телу то, чего прежде ему отчаянно недоставало. Боли не было, не было страха ни перед смертью, ни перед изменениями, только небывалая лёгкость, только чувство освобождения того, что веками было сокрыто внутри, так сильно ограничивая в возможностях.
— Inapoi! — на этот раз совершенно отчётливо, с полным осознанием значения сказанного и власти вложенного в единственное слово приказа, произнесла Лайя, и негромкий голос её легко перекрыл грозу, шум дождя и звон металла.
Незаметно изменился и доступный угол обзора, под которым девушка смотрела на происходящее. Отныне ей стала доступна проекция «сверху-вниз», а опора под ногами совершенно перестала ощущаться, как если бы её ноги совершенно не касались земли.
Откровенно опасаясь смотреть вниз и подтверждать свою невероятную догадку, Лайя поступила прямо противоположно, — запрокинула голову кверху, к небу, потрясенно приоткрыв рот, в который тут же залилась порция дождевой воды, но от пережитого и всё ещё продолжающегося шока девушка даже кашлять забыла, всё пытаясь каким-то образом извернуться, дотянуться рукой себе за спину, чтобы ощупать, убедиться, что ощущения её не обманывают, что ей всё это не кажется и она не сошла с ума.
Но… крылья… Крылья?! Откуда у неё крылья?!
«Четырёхвидные или тетраморфы, или «quattuor animalia» в священных писаниях — крылатые стражи четырёх пределов рая и четырёх углов Трона Господа — лев, орёл, телец и… человек, — в голове девушки в ответ на замешательство мгновенно отозвались воспоминания, озвученные голосами тех, кто в той или иной мере стал её проводником в познании своей истинной природы. — Ты та, кто ты есть, Лайя Бёрнелл, признай это. Ты тетраморф и Основатель рода».
Поборов инстинктивный страх, Лайя всё же опустила взгляд на происходящее внизу, только уже не ради того, чтобы что-то доказать самой себе. Её интуитивно тянуло найти взглядом Лео, проверить, не очнулся ли он, не грозила ли ему опасность, убедиться, что его сердце по-прежнему бьётся… Тянуло — да, давило назад к земле ответственностью и чувством вины за вероятную непростительную ошибку. Но на данный момент Лев был не единственным полюсом притяжения для девушки и далеко не самым сильным, ведь больше она не вглядывалась с земли в недосягаемую высь, мучась неведением. Она могла быть там, в самом центре тёмной воронки, с Владом, она должна была быть с ним, чтобы все прекратилось.
Сверкнул ветвистый росчерк молнии, и в её негативном свете Лайя заметила тёмную тень, по форме отдалённо напоминающую человеческий силуэт. Он будто манил, звал за собой… Бросив очередной скользящий взгляд на происходящее внизу, Лайя последовала за силуэтом, надеясь, что древние рефлексы и мышечная память подскажут ей, каково это — летать. А если и нет, то это, наверняка, сделает сила, что огромным магнитом тянула её в эпицентр катаклизма, к нему — к Владу.
На периферии зрения, снова во вспышке молнии Лайе вновь привиделась человеческая фигура. Здесь, в этой плоскости пространства, где тёмный мир неотвратимо объединялся с людским миром, у фигуры не было чёткого облика и индивидуальных черт, по которым его можно было бы опознать. Но Лайе и не нужно было видеть его плотское воплощение — она чувствовала незримую необъяснимую связь с ним, она его знала. И, несмотря на это, добровольно следовала за ним. В ловушку или… куда ещё он её так старательно заманивал?
Вокруг них бушевала стихия, ещё более яростная, чем та, что обрушивалась на людей внизу. Здесь сам воздух, напитанный энергией тьмы, казался более плотным, постепенно превращаясь в полноценную физическую преграду крепче каменных стен…
Но для Лайи и её проводника препятствием не были ни эти самые метафорические «стены», ни порывы ветра, ни молнии, усердно бьющие в опасной близости, но всякий раз мимо. Её проводник сам был частью этой тьмы, наверное, он даже сам мог ею управлять, ведь в нём текла благородная кровь. А сама Лайя… Влад однажды сказал, что её свет способен осветить даже самый кромешный мрак. Так вот здесь, в тёмном измерении, его слова обретали своё прямое подтверждение. Не имея возможности увидеть себя целиком, Лайе было достаточно посмотреть на свою руку, чтобы осознать одновременно две вещи: раны от укуса больше не было, даже следа не осталось; а её ладонь, всё её тело источало свет, перед которым бессильны оказывались любые мыслимые барьеры и защиты.
Тёмный силуэт снова мелькнул на границе зрения и почти сразу же исчез за разрушенным остовом бойницы. Пытаясь не упустить его из виду, Лайя позволяла заманивать себя всё глубже и глубже в лабиринты развалин, оставшихся от разрушенных шпилей, далеко не сразу ощутив под своими ногами шершавую каменную твердь взамен прежней невесомости. Из сплошной черноты вокруг восстали остатки уцелевших стен и остовы башен…
— Куда ты ведешь меня? — теряя терпение, требовательно выкрикнула Лайя во тьму обступающего её узкого коридора.
Силуэт не ответил, но там, далеко впереди, в самом конце коридора, ведущего на смотровую площадку, ярчайшими всполохами брезжил свет, издавая звуки сражения — скрежет металла сливался с высокими частотами ультразвука, выдавая оглушительную в своей громкости, смертельную мелодию битвы.
Их было трое там: два ослепительно светлых всполоха, с крыльями из перьев, один — тёмный, окруживший себя аурой чернее самой тьмы и коконом огромных чёрных крыльев, словно сотканных из тысячи тысяч более мелких нетопыриных, мгновенно пресекающих малейшие попытки света сломить его защиту.
Душа Лайи в ответ на увиденное кричала громче, чем скрещивался меч с копьями, и только подсознательное желание понять мотивы врага, любезно приведшего её сюда с какой-то своей, лишь ему одному ведомой и угодной целью, удержало Лайю от свершения, возможно, самой страшной, непростительной ошибки за всё её существование. Нет… Нет, быть может, её и не обучали премудростям сражений, но она больше не была той наивной, запуганной мужским авторитетом девочкой, которую знал Мехмед. Она не совершит той глупейшей ошибки, на которую её коварно подстрекали.
— Давай же, кузина! — в тон ее мыслям за спиной прозвучало злобное науськивание. — Вот он — твой благоверный… неверный. Не медли, позови его! Он отвлечётся — и святая сталь наконец-то пронзит его сердце. Впервые за много веков ты наконец-то исполнишь свой священный долг, возложенный на тебя Всевышним, — уничтожишь тёмную тварь! Вперёд! — он ощутимо подтолкнул её в спину, но Лайя устояла, ни шагу не ступив вперед. — Где твоя радость долгожданной встречи! Или он больше тебе не мил?
— Прекрати! — осадила Лайя, уклонившись в сторону от очередной попытки себя коснуться. — У тебя было всё, чего ты желал! — она развернулась к оппоненту лицом и наконец-то обнаружила перед собой не размытый силуэт, а вполне целостный, узнаваемый облик. Тот самый. Одежда изменилась: расшитый кафтан превратился в кожаный плащ, прическа стала другой, но черты лица остались неизменными, не постаревшими ни на год с момента, когда Лайя глазами прошлой себя в последний раз его видела. — Титул! Власть! Доступ к знаниям, богатство, земли… Тебе принадлежала половина мира, Мехмед Завоеватель! Но тебе всё было мало!
— Это верно. Половина мира, завоеванная великой мудростью, тяжким трудом и кровью воинов, отдавших свои жизни. Но где теперь все это? Где великая империя? Где ценность золота, камней и титулов? Ничто не вечно, скажешь? — его лицо исказилось гримасой ненависти и крайнего пренебрежения, он поднял руку, указав в её сторону пальцем. — Ты — бессмертный Тюльпан династии, твоя безусловная власть, твоя неприкасаемая корона! Нас — урожденных твоими рабами, с пелёнок поучали, что это — вечно. И я почти… почти позволил себя в этом убедить, до тех пор пока не узнал, кому ты щедро уготовила свой цветок. Рожденная нести свет, вести целый род за собой, предпочла стать подстилкой для тёмного. И после этого Орден ещё посмел требовать от меня лояльности Свету!
— В конце концов, это был только твой выбор, Мехмед. Ты жаждал справедливости, ты искал бессмертия? Ты нашёл их во тьме. Пусть так, Тетра не преследовала тебя на протяжении всех этих веков, Влад тебя не искал и теперь не станет, если только ты не покусишься на то, с чем не сможешь совладать. В тёмном мире не делят власть ни между должностями, ни между санджаками, ни даже между сторонами света. От своего нынешнего Господина ты не получишь ничего, он использует тебя, а добравшись до власти, уничтожит. Одумайся сейчас, и будешь жить…
«Если выживет Аслан, а у тебя хватит ума задушить в себе гордыню и не бросить вызов Владу».
— Вечно всё прощающая, пресвятая Лале со своими нравоучениями о добре и попытками усидеть одновременно на двух стульях! Кто ты такая, чтобы разбрасываться подобными обещаниями? Где символы твоей власти? Корона? Кольцо, указывающее на то, что ты супруга короля? — Мехмед открыто и едко рассмеялся ей прямо в лицо. — Без них твой статус в тёмном мире не выше, чем у заложной покойницы или болотной ведьмы.
— Неужели зависть настолько затмила тебе рассудок, Мехмед? — Лайя стойко выдержала на себе чужой взгляд. — Я не нечисть и не чернь. Я легко прощу неуважение любому незнающему, но ты не из таких. Прекрати сыпать оскорблениями и пытаться причинить мне вред, — пресекая очередную его, какую-то ленивую, будто он её дразнил, попытку задействовать тёмную энергию для нападения, Лайя ушла в сторону от удара.
— Не то что? Ты наконец возьмёшь оружие в свои белы рученьки, кузина? Или позовёшь муженька на помощь? Дрессированного льва к ноге призвать, боюсь, уже не выйдет…
Зачем он это делал? Чего он добивался? Чтобы она отвлекла Влада? Или чтобы пошла на поводу эмоций и продемонстрировала жестокость. Но она не хотела! Даже после всего, что он сделал в прошлом и настоящем, даже после того, как он попытался её убить, а Лео ему помешал, приняв удар на себя. Она все еще не хотела ему мстить. Ведь стоит ей пустить эту соблазнительную мысль в своё сознание, как чаша её обнуленных весов неизбежно качнётся в тёмную сторону, и тогда… что станет с её светом? Вернее, что станет с Владом, которому её свет так необходим?
Или всё гораздо проще, и это Сорок четвертый вновь чужими руками действовал по принципу: «Не досталась мне — не доставайся же никому!»?
Предугадав коварный замысел, Лайя тут же шатнулась в сторону, стремясь увеличить дистанцию, но коридор для этого был слишком узкий, дорогу назад ей преграждал Мехмед, а впереди… далеко впереди продолжалось сражение не на жизнь, а на смерть, и Лайя пока не знала способа остановить его так, чтобы не подставить под роковой удар ни одну из сторон.
— Не надо, Мехмед, — с откровенной мольбой, которую не считала нужным скрывать, проговорила Лайя. — В тебе сейчас слишком много тьмы. Ты знаешь, что будет, если ты подойдешь ко мне слишком близко. Пожалуйста, не вынуждай меня, — в ответ на очередной его упрямый шаг на сближение Лайя выставила перед собой раскрытые ладони, которые уже светились изнутри лазурным светом. — Молю, брат, не вынуждай меня… исполнить мой священный долг.
— Не дрейфь, кузина! — Мехмед неотвратимо наступал, и его улыбка становилась все более ликующей. — Погаси свет своей души грехом братоубийства.
— Нет! — Лайя прижалась к стене и отчаянно замотала головой. — Нет, не надо, Мехмед!
Девушка попыталась сползти по стене вниз, чтобы избежать прямого контакта, но сильная рука схватила её за плечо, удерживая. Гримаса боли от невозможности прикасаться даже сквозь одежду исказила лицо тёмного, проявив его истинный облик, но даже тогда он упрямо не отдернул рукѝ, лишь усилив захват, тихо завыв от боли сквозь стиснутые зубы. Сероватая кожа на его лице, куда доставал свет ауры, тоже начала тлеть и покрываться струпьями, а Лайя даже оттолкнуть его от себя не могла, зная, что подобная осознанная попытка высвободит ещё больше её внутренней энергии и лишь ускорит неизбежное.
— Мехмед! — закричала девушка, вынужденная разделить всю боль своей навязанной жертвы и врага.