Часть 7. Двойной коллапс. (1/2)
Весь последующий день Валя думала о той неслыханной Стрельниковской чести, что вчера на неё свалилась. С какой это такой радости он вчера спустился к ней и решил провести индивидуальный инструктаж? Что это был за прилив тактильности и нежности? И почему синичка?
Она так и не спросила этого у Гриши вчера, да и не хотелось. Скажет ещё что-нибудь в духе «так американцы называют своих американских бэйб».
Её передёрнуло. Что-то подсказывало Вале, что Стрельников понятия не имел, как выглядят американские бэйбы, да и вообще тот вряд ли в Америке был.
В любом случае после утренней репетиции, возвращаясь домой, думать о чём-то другом было сложно. Очень хотелось спать после ночи, проведённой за тренировками, а вечером уже ждало новое выступление, так что сейчас Валя планировала завалиться домой и отрубиться. Жаль, конечно, что это время она проводит не с Ричардом, Таней и сестрёнкой, а на работе и с бандой, но делать нечего. Ещё и выступление… Зачем вообще приходить на него? Стрельников же сам говорил, что чем меньше о них знают, тем лучше. А теперь они её открыто забирают от дома, на выступления к ней расхаживают. Нормально?
–… И вот таким макаром мы, короче, блин, дочесали хрен пойми куда, ваще. Там, блин, бабуськи какие-то, дедуськи, а нормальных рокеров нихрена и не было, ю ноу?
— Р-роз, б-блин, так это же м-мы с т-тобой туда ходили, ты н-нахрена мне это р-расказываешь?
— Шершень, блин, всмысле нахрена, огурчик ты, блин, невдуплёный? Для освещения памяти, ю ноу? Ты же нихрена не помнишь обычно, не?
— Так м-мы же не пьяные были, Р-роз.
Из-за угла вырулили две фигуры неформального вида, от которого у Вали защемило сердце.
Вот они, блин, самые трушные рокеры за всю историю! И спать, и жрать, и на трубе играть в кожанках и берцах!
— Да блин, Шершень, какая, нахрен, разница? Предаться хорошим воспоминаниям, блин, никогда не поздно, ю ноу? И не рано тоже. О, блин, Белуга! — Роза, кажется, её заметил, схватил Яшу за руку и ещё быстрее потащил навстречу девушке. — Здорóво, блин, ты куда делась, айм э гоуст, нахрен? А как же чай с бутерами и песни нашей молодости, а?
— Роз, наша молодость ещё во всю горит и заканчиваться пока не собирается, — она устало улыбнулась, затормозив перед ребятами. Ехидства на Яшу больше не оставалось, поэтому она просто кивнула рыжему, возвращаясь вниманием к давнему другу, который не умолкал ни на минуту. Лицо Шершанского тут же вытянулось в недоумении. Ничего? Он забавно похлопал глазами, и, кажется, они стали ещё больше.
— Блин, а че с тобой, нахрен? Приболела?
— Да нет, я не спала просто долго, — честно призналась Валя и, будто в доказательство тому, зевнула. Да, надо торопиться домой.
— А, кипитярила всю ночь? Понимаю. А как ты у папки-то, у них же ребетёнок, блин? И чё, одна? Приходи к нам сегодня вечером, вместе полабаем. Заодно и песенки новые покажешь нам.
И тут Сапогова поняла, что срочно нужно куда-то деваться и что-то сказать. Потому что ни песен, ни времени у неё не было. А ещё хуже, она работала в тех местах, которые сама же с Розой презирала. У них даже раньше поговорка была, что аллергии нет, только на попсятину всякую тухлую. И так стыдно стало, но пришлось врать самому близкому человеку.
— Да нет, блин, я не могу сегодня. У меня что-то типа группы наклевывается, ю ноу? Не хочу вас теснить, вам и вдвоём нормально. Потом на фит, мейби, заскочу, окей? А щас побегу. Надо отоспаться, сам понимаешь. Нихрена сонным не исполнить.
— А-а-а, ну да, — задумчиво протянул Роза. — Ну бывай, Белуг, мы с Шершнем тоже погнали. У нас сегодня запись на студии у твоего батяни, прикинь? Договорился по старой дружбе. Всё, давай-давай, пойдём, мы нахрен.
И Роза обошёл её, хлопнув по плечу, а потом пошёл прочь. Только Шершанский остался на месте, внимательно глядя на Валю. Будто что-то понял или что-то знает.
— Т-так у тебя же г-гитарки с собой нет, б-блин…
— Шершень, ты где застрял? — раздался уже издалека голос Розы, и Яша сорвался с места, произнося что-то нечленораздельное, что, наверное, предназначалось Вальке.
А дома Сапогова, как и планировала, сначала забежала в ванную, а потом сразу завалилась спать и, кажется, тут же уснула.
Примерно через час вернулся Ричард. Обнаружив дочь в комнате, он осторожно прикрыл за собой дверь и подошёл к её кровати. Он сёл на краешек, натянул повыше одеяло и коснулся рукой Валиных волос.
— Бедная моя девочка. Ты так устаёшь, малышка. И что-то тебя гложет внутrи, но ты молчишь. А мне бы так хотелось узнать и помочь тебе. Может, вместе мы смогли бы что-то пrидумать. Дома не ночуешь, с нами не rугаешься. Я ничеrта не понимаю, Валюша. Навerное, я очень плохой отец.
И пока Тани не было дома, Ричард так и просидел у кровати дочери, неторопливо гладя её по пепельным волосам.
***
А Стрельников не обманул. За полчаса до вечернего выступления в гримёрку буквально влетела взволнованная Аграфена Ивановна. Она кинулась к Вале с небывалой скоростью, такой, что Сапогова снова засомневалась в том, что та вообще могла быть на такое способна, схватила со стола пудреницу и, быстрыми хлопками покрывая лицо девушки тонной косметики, принялась трещать:
— Милочка, у нас небывалое событие! Сегодня в зале сам Григорий Константинович Стрельников, наш президент! Тебе так везёт, дорогая, так везёт. Нужно, чтобы ему обязательно всё понравилось, поэтому сегодня выложись на все сто. Не оплошай!
— Аграфена Ивановна! — сквозь пудру Валя не могла не то, что говорить, даже дышать. — Вы меня сейчас запудрите до смерти и будете петь сами.
Она ловко выхватила спонж из рук администратора и положила его не место.
— Я знаю, меня уведомили. Не переживайте, всё будет в лучшем виде, обещаю. Программу мы отрепетировали ещё утром, так что да, президент не останется равнодушным.
— Ну и слава богу. Ах да, и ещё, — она подскочила к вешалке и стала стремительно перебирать платья и костюмы. — Вот, надень это.
В её руках было ярко-алое платье. Почти такое же, как на её первом выступлении, только без вычурных блёсток.
— Не забудь мех и перчатки! Всё, начинаем через пятнадцать минут! — Аграфена скрылась в дверях, а Сапогова усмехнулась. Да, знала бы она, что это платье ей сам господин президент и подарил.
Напоследок оглядывая себя в зеркало, Валя решила распустить волосы и подкрасить губы красной помадой. Выглядит богемно, зал будет в восторге. И… Стрельников, наверное, тоже. Да…
Выходя на сцену, она снова широко и ослепительно улыбается. Пока не привыкнув к ослепительному свету прожекторов, Сапогова еще не видит зала, так что петь первую песню просто.
— Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами города,
Взлётные огни аэродромов.
Здесь у нас туманы и дожди,
Здесь у нас холодные рассветы.
Здесь на неизведанном пути
Ждут замысловатые сюжеты…
Она помнит, как под эту песню часто засыпала в Америке. Старалась не плакать, быть сильной, иногда ей это даже удавалось. Однако все-таки с плеером под подушкой она часто пускалась в какой-то мир грез, где ей всё еще десять, они с мамой и папой ходят на аттракционы и гуляют по паркам, и всё хорошо.
— Надежда — мой компас земной,
А удача — награда за смелость.
А песни…
довольно одной,
Чтоб только о доме в ней пелось.
А в зале многие уже вставали на первые танцы. Трезвые, счастливые. Кто-то даже подпевал, правда из-за микрофона этого было почти не слышно. И в такие моменты Валя даже становилась на капельку счастливее. Она приносит радость людям, пусть и не в таком ключе, в каком хотела. Зато она сможет после плодотворно заняться нормальным роком, да и к Розе заскочит не на пять минут, а как минимум на недельку.
Так и пролетела первая песня. А, как говорится, между первой и второй перерывчик небольшой.
— С отечественной классики медленно перекочуем на зарубежную. «Somebody to love», Queen.
Anybody find me somebody to love…
Первая строка протяжная. Потом долгое вступление с легким мычанием. Глаза привыкают к рампам, и Валя видит зал. Сразу на глаза бросается стол по центру, за которым восседает вся банда в полном составе. И Стрельников, конечно. Он выглядит каким-то уж слишком довольным, даже сквозь очки понятно. Сквозь полумрак зала Сапогова различает его полуулыбку сквозь усы, и это, почему-то, придает уверенности.