Глава 9 (2/2)

Впервые он говорил мне такие вещи и хотя он орал как потерпевший, я внутренне ликовала. Никогда не надеялась даже, что однажды он решится произнести все это вслух. Впрочем, он был мертвецки пьян.

— Но я же никуда не ухожу, Блас, — я поймала его руку. — Даже если я выйду замуж когда-нибудь, буду навещать тебя каждые выходные. Уговор?

Он навис надо мной, приблизив свое лицо так близко, что я испуганно вжалась в спинку дивана, пытаясь отпрянуть, но отступать было некуда. Наши носы соприкасались.

— Навещать меня будешь? — едко усмехнулся он и, вдруг бухнувшись на колени, притянул меня к себе за плечи и впился губами в мои губы. Он целовал неистово, жадно, и я отвечала, с облегчением давая волю всей своей нежности, так долго рвавшейся наружу. Я опустилась рядом с ним на колени, и он крепко прижал меня к себе за талию, впиваясь губами в мою шею, ключицу, словно пил из родника после долгой жажды и не мог напиться. Я зарылась пальцами в его волосы и порывисто, словно боялась, что отберут, целовала губы, лоб, шею, лицо, царапалась губами о его подборок, и по щекам у меня текли слезы. Мне казалось, что это какой-то счастливый сон, и как не хотелось просыпаться, но в какой-то момент я опомнилась и уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отодвинуть его от себя. С тем же успехом я могла бы отодвинуть антикварный дубовый шкаф, который стоял в гостиной. Блас не отпускал меня до тех пор пока я не всхлипнула и не стала стучать кулаком по его плечу.

Он оторвался от меня, тяжело дыша, и, опираясь на мои плечи, поднялся на ноги. Я обессиленно уронила голову в ладони, всхлипывая.

Где-то над моей головой прозвучал мрачный голос Бласа:

— Теперь не будешь.

Он покинул комнату.

Я просидела у двери его спальни всю ночь. По опыту знала, что происходит каждый раз, когда Блас случайно открывается мне, и не хотела потерять его снова. Ближе к полудню дверь в спальню Бласа распахнулась, и я, не успев пробудиться от дремы, повалилась внутрь, прямо ему под ноги.

Он опустил взгляд и скептически скривился.

— Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног, — процитировал он какого-то поэта.

Я резко поднялась и решительно посмотрела ему в глаза:

— Куда ты?

У того в глазах заплескалось подобие насмешки и он вкрадчиво ответил:

— В туалет. Можно?

Я смущенно посторонилась, и, дождавшись, пока он выйдет из уборной, снова встала у него на пути.

— Надо поговорить.

— Не надо.

— Пошли в кабинет, — решительно мотнула я головой. Он, чуть помедлив, двинулся вслед за мной.

— Ты что-нибудь помнишь? — начала я с места в карьер, как только за ним захлопнулась дверь.

— Провалами в памяти не страдаю, — неохотно отозвался Блас, вальяжно развалившись в кресле.

— То, что произошло, — осторожно смотрела я на него. — Ты помнишь?

Как мне хотелось, чтобы он ответил «нет». Тогда все бы осталось как прежде. Но он, чуть помедлив, кивнул.

— Линарес, ты же не думаешь, что я буду открещиваться? Мне не двадцать лет, как твоему Ричарду.

Сердце упало.

— Ричарду двадцать пять, — машинально поправила я, не зная, как реагировать. Мотнув головой, решительно продолжила:

— Не меняй тему. Почему ты это сделал?

Блас молча листал какие-то бумаги, валявшиеся на столе, и не подавал признаков того, что слушает меня.

— Давно? — снова спросила я, понимая, что на первый вопрос ответа не дождусь. Да его и не требовалось.

— Что — давно? — едко поинтересовался Блас, вскидывая на меня насмешливый взгляд.

— Давно ты… Испытываешь такие чувства, — выдавила я из себя. Вся эта ситуация порядком выводила меня из равновесия, и мне было трудно называть вещи своими именами.

— Какие чувства? — Блас откровенно надо мной издевался. Я знала эту его манеру. Чтобы скрыть свое смущение, он заставлял краснеть меня, тем самым отбивая всякую охоту продолжать разговор. Но сейчас у меня не было путей к отступлению. Я знала, что если не получу ответ сейчас, другого шанса не будет.

— Давно ты… — я чувствовала как кровь приливает к щекам. — Стал видеть во мне девушку?

— Я и не начинал, — Блас откинулся на стуле, поигрывая ручкой в руках, и довольно ухмыльнулся. Его глаза искрились от смеха. Казалось, еще немного — и он рассмеется мне в лицо.

— А, то есть, ты и парней взасос целуешь? — в конец разозлилась я. — Это как знак дружеской привязанности, да?

Блас не сводил с меня довольного насмешливого взгляда.

— А чего так злишься, Линарес? — развел руками он. — Тебе-то какая разница? У тебя же есть парень, расставаться с ним ты не собираешься. Это был, скажем так, небольшой мастер-класс перед большими серьезными отношениями, — хмыкнул он. — Дружеское напутствие.

— Прекрати, — резко перебила я и нависла над ним, опираясь руками на стол. — Не играй со мной, Блас, — тихо попросила я. — Ответь мне, давно?

Блас встретил мой взгляд, и пару мгновений мы так и провели, неотрывно глядя друг другу в глаза. Наконец, он отвел взгляд и привычным движением провел рукой по лицу, словно снимая с себя незримый грим.

— Давно, недавно — какое это имеет значение? — он принялся механически перебирать бумаги на столе.

— Для меня имеет, Блас! Ответь! — Я была на грани срыва, и он, кажется, понял это.

— Давно, — он поднял на меня на удивление спокойный взгляд, и по глазам я поняла все.

Давно. Как я не засекла момент, когда он стал избегать моего общества и держаться на почтительном расстоянии? Не обратила внимание, когда он начал вздрагивать от моих редких прикосновений и избегать смотреть на меня, когда я являлась перед ним в очередном шокирующем наряде, чтобы подразнить его. Когда он начал не просто разгонять моих неуклюжих ухажеров, но ревновать к ним? Теперь эти вещи стали для меня очевидными и, кажется, только слепо-глухо-немая идиотка могла этого не заметить. Но я не замечала. Мне и в голову не могло прийти, что это вообще возможно.

Я обессиленно рухнула на стул, зажимая виски, в которых пульсировала головная боль. Голова раскалывалась после бессонной ночи и передуманных мыслей.

— А ты давно? — не глядя на меня, все так же поигрывая ручкой в руке, спросил Блас.

— Давно, — эхом отозвалась я, потому что вдруг осознала: давно. Я влюбилась в Бласа в ту самую минуту, когда он впервые зашёл в класс, чтобы сказать, что он наш новый охранник.

— Почему молчал?

— Потому что это не важно, — с неизменным спокойствием ответил Блас, и это окончательно вывело меня из себя.

— Ну как это может быть не важно? — воскликнула я в отчаянии. — А если бы я ответила взаимностью?

Он вздрогнул. На пару секунд в комнате воцарилось молчание. Наконец, он медленно покачал головой.

— Ты бы не ответила, — просто ответил он, наклоняясь, чтобы засунуть бумаги в одну из тумбочек стола.

— Откуда тебе знать... — начала было я, но тут же смолкла, придавленная красноречивым всезнающим взглядом Бласа. Этот взгляд призывал оставить маски и быть честной хотя бы с самой собой.

Он явно недооценивал силу моей к нему привязанности. Все это время я следовала за ним повсюду, куда бы он ни пошел, меня тянуло к нему, словно магнитом, и я все эти годы не находила в себе сил оборвать эту связь. Но в одном он был прав.

Я бы не ответила.

Бласа и так студенты вечно за глаза звали сутенером, полагая, что он не просто так взял к себе жить подопечную из приюта. Если бы он признался мне, и я ответила взаимностью, ничто бы уже не спасло ситуацию. Я ведь была несовершеннолетней. Наше положение было бы настолько непонятным и двусмысленным, что я бы на всю жизнь потеряла уважение общества, друзей и больше не смогла бы жить нормальной жизнью.

Но теперь мне исполнилось двадцать один. Может, поэтому Блас и открылся мне только сейчас. Теперь я могла принять свое собственное решение, не оглядываясь на попечительский совет и прочую дребедень.

— Блас, но это же тупик… — прошептала я в отчаянии и бросилась к нему, падая на колени, чтобы видеть его лицо. — Я люблю тебя, очень люблю, ты же знаешь! — бормотала я, пытаясь поймать его руки, но в волнении промахнулась и, снова нащащупав, сжала их. — Но мы не можем быть семьей в этом смысле. Ты же понимаешь! Это невозможно!

Блас не смотрел на меня, но при слове семья, вздрогнул и криво улыбнулся.

— Это было бы забавно, — пробормотал он.

— Вот видишь! — обрадовалась я неожиданной поддержке. — Мы раньше поубиваем друг друга, прежде чем дойдем до алтаря, да и дети… Как мы будем воспитывать детей, ты представляешь себе?

Я все говорила, и сердце сжималось, потому что мне было приятно об этом думать. Я никогда не позволяла себе мечтать ни о чем подобном, потому что никогда не позволяла своим мыслям о Бласе зайти так далеко. Но теперь, когда я невольно представляла себе то, о чем говорила, я понимала, что привожу не те доводы. Конечно, детям нашим не повезет, если мы сойдемся, а кому с родителями везет? Идеальных предков я ещё ни разу не видела. И да, мне было действительно не безразлично , как это будет выглядеть в глазах общественности, если двое людей, еще недавно считавших друг друга братом и сестрой, а юридически отец и дочь, вдруг объявят о помолвке. В этом было что-то неправильное, хотя мы не были кровными родственниками и даже не росли вместе. Но я бы наплевала на общественный вкус, и я знала, мои настоящие друзья тоже бы меня поняли и поддержали рано или поздно. Что меня сдерживало, так это страх, что ничего не выйдет. Мы сойдемся, разочаруемся и станем чужими друг другу, а больше у меня никого не останется. Я могла выйти замуж за кого-угодно, потому что знала, что позади останется тыл. Но если не получится с Бласом? Никого настолько же близкого у меня больше не было. Я должна была отказаться от Бласа, чтобы не потерять его.

— Я не пойду на это, Блас, — хрипло произнесла я и крепко стиснула его руку. — Мне страшно. Я трусиха, помнишь? Ты всегда знал, что я трусиха. Имею я право быть собой?

— Чего ты боишься? — одними губами прошептал Блас.

— Мне страшно потерять тебя. Слишком страшно, Блас, я не могу.

Блас молча кивнул. Пару мгновений мы так и просидели в оглушительной тишине, сжирающей мои последние нервные клетки.

— Блас, не молчи, скажи что-нибудь, — едва слышно попросила я, машинально обрывая катышки с рукава его свитера.

Он проследил взглядом за моими действиями и мягко улыбнулся. Никогда он раньше так не улыбался, и было в этой отрешенной улыбке что-то прощальное. У меня защемило сердце.

— Я никогда не считал тебя трусихой.

— А зачем называл?

Губы Бласа сложились в знакомую издевательскую усмешку.

— Чтобы манипулировать тобой, — сказал он так буднично, будто говорил о чем-то самом по себе разумеющемся.— Но больше я этим заниматься не буду. Ты теперь взрослый человек и можешь принимать решения самостоятельно.

Порывшись в ящике, он со звоном выудил оттуда ключи и вложил мне в руку, крепко зажав ее в своих ладонях.

— Это те самые ключи... — дрожащим голосом произнесла я.

Блас кивнул и заглянул мне в лицо. Впервые он произносил ртом то же, о чем говорили его печальные мудрые глаза.

— Ты приняла решение, для этого требуется мужество. Поэтому я не считаю тебя трусихой. Но ты не сможешь двигаться дальше, оставаясь в этом доме. Уходя, уходи. Я помогу тебе переехать в твою квартиру. Ты можешь оставаться в доме столько, сколько потребуется для переезда.

Его слова доносились до меня словно через паралон, гулкий стук сердца отзывался в ушах, и я с трудом различала слова и соединяла их в предложения.

Я знала, это было неправильно решение. Но по крайней мере, ему хватило мужества принять хоть какое-то. Он позволил мне уйти. И это было самое благородное, что он мог сделать для меня и для моего будущего.

Всхлипнув, я поцеловала ладонь Бласа, удерживавшую мою руку.

— Хорошо, — кивнула я, — ты прав, Блас. Я и сама так долго не выдержу. Похоже, съехать — единственный выход.

Блас нежно провел пальцем по моей щеке, стирая слезы и скривил губы в издевательской усмешке.

— Ты не расстраивайся, — елейно пропел он. — Я буду навещать тебя каждые выходные. Уговор?