IV (2/2)

– На работе предложили переехать в Штаты. На несколько лет. Но я отказалась, никуда не поеду.

– Почему это? – искренне удивилась Надя.

– По кочану, – Вера ласково ей улыбнулась. – Вместо меня поедет моя заместительница.

– Это какая? – посерьёзнела Надя. – Та блондинка, что ли?

– Милочка, – подтвердила Вера. – Должность изначально и предполагалось отдать ей, просто возникли некоторые… Впрочем, неважно.

Вера вспомнила ссору Разумовского с матерью Милочки, произошедшую прошлой зимой на балу дебютанток. Именно после этого он тем же вечером и предложил Вере повышение, но та отказалась, обрадовавшись, правда, что увольнять её вопреки справедливым опасениям никто не собирался: изначально Милочку к Вере приставили, чтобы впоследствии увезти в головной офис. Но капризы мировой звезды поставили на наполеоновских планах крест (Вера тактично не стала выяснять причин конфликта с госпожой Крю, которая оборвала все связи с их издательским домом и через неделю дала своё эксклюзивное интервью журналу конкурентов). Так и получилось, что Милочка застряла в московской редакции, продолжив мозолить Вере глаза, а Разумовскому нужно было непременно предъявить кандидата себе на смену, чтобы, наконец, самому продвинуться по карьерной лестнице.

– Ми-ло-ть-ка, – прошепелявила Надя с отвращением, скорчив рожу. – И с какой это радости Америка досталась этой Милочке?

– С такой, что она мне надоела до зубного скрежета, а по-другому от неё избавиться не выходит, – Вера помогла дочери стянуть с плеч лёгкую джинсовку и принялась аккуратно её складывать. – Сама она не уйдёт, а её дражайшая маман просто из вредности устроит нам потом кучу проблем. Так что пусть едет куда подальше и портит настроение кому-нибудь другому.

– Эта Милочка тебе что-то сделала? – повалилась Надя на диван, беспардонно закинув ноги на его спинку, и принялась без интереса перелистывать страницы выпуска Вериного журнала за прошлый месяц.

– Нет. Пока. Но есть у меня смутные подозрения, что ничего хорошего от неё ждать не стоит.

– Боже мой, какая скукотища… – резюмировала дочь.

– Что?

Надя перекатилась со спины на живот и подпёрла подбородок ладонями.

– Журналы эти ваши. Скука ведь смертная. Кто как оделся, кто куда сходил… Сколько денег потратил…

Вера иронично хмыкнула и опустилась в кресло.

– Тебе никогда не хотелось делать что-то более… – Надя прищурилась, подбирая нужные слова. – Значимое? Что-то, что изменит мир?

– Хотелось, – ответила Вера с мягкой улыбкой. – Но потом появилась ты.

– И что?

– И ты стала важнее всего мира.

– Фу, какая отвратительная патетика.

– Фу, какой отвратительный характер, – стремительно потянулась Вера к дочери и легонько дёрнула за кончик носа

— Твой.

— Отца.

— Твой.

— Отцовский, я говорю.

— Видишь, упрямство точно твоё…

— Надежда!

— …наш компас земно-ой! — продекламировала дочь, забравшись с ногами на сиденье дивана и вытянувшись в пионерской стойке.

Её счастливый хохот раскатился по тишине Вериной обеззараженной до невозможности квартиры: весь вчерашний день с самого утра в квартире торчал клининг. А сегодня в ней, наконец, поселилась новая жизнь. Вера с удовольствием поглубже втянула пахнущий чистящими средствами воздух

Дочь, накривлявшись, устало обрушилась вниз и блаженно растянулась среди диванных думок.

— А теперь серьёзно. С Милочкой всё ясно. Ты-то почему не хочешь ехать?

– Потому что…

Вера притянула к себе колени и бесцельно побродила взглядом по навощённому старинному паркету, точно искала где-то под напольными часами с позолоченным циферблатом и маятником веские причины, которые можно было бы дочери озвучить. Пауза, заполненная размеренным тиканьем стрелок, слишком затянулась, и это Надю насторожило.

– Ну? – подначила Веру она. – Мало будут платить или что?

Вера тихо усмехнулась, не размыкая губ, а затем погладила дочь по шелковистой макушке.

– Ты вся в отца. Знаешь об этом?

Она серьёзно уставилась Вере в глаза.

– Может, дело в нём?

Губы у Веры чуть дрогнули в подобии улыбки. Она машинально потёрла нижнюю фалангу безымянного пальца: хотела по старой памяти нащупать тоненькую полоску металла, но обручальное кольцо она сняла ещё в тот день, когда курьер привёз документы о расторжении брака.

– Нет, – проронила Вера. – Я скажу. Но ты пообещаешь, что не станешь об этом слишком много думать. И тем более винить себя...

Она затихла, изо всех сил избегая предательской дрожи в голосе. Если и был у Веры самый большой на свете страх – так это что прошлое может повториться, и вот он приводил её в настоящее оцепенение.

– Помнишь, в детстве я тебе обещала, что больше никогда и никуда не денусь? – Вера поправила прядь взъерошенных волос у ещё пухлой щеки дочери. – Я не хочу тебя оставлять здесь и улетать на другой конец мира.

– Я уже не маленькая, – хорохорясь, гордо расправила Надя плечи.

– Вот именно, — горько улыбнулась Вера. — У тебя столько всего впереди, столько радостей… И сложностей. Знаешь, о чём я больше всего жалею?

— О том, что вышла за отца замуж?

Вера с тусклой усмешкой мотнула головой.

— О том, что не видела, как ты делаешь первые шаги.

— Н-ну! — ошарашенно вытаращила глаза Надя и вскочила на ноги. — Вот, гляди! Раз, два, раз, два… Левой-правой, левой-правой!

Она принялась нарочито медленно вышагивать по чуть поскрипывающему от времени паркету, уперев руки в бока и высоко задрав нос.

— Смотри сколько хочешь!

Вера тихо рассмеялась.

— Даже если я буду приезжать – ну как часто? – Вера и сама поднялась, чтобы раздвинуть занавески и пропустить в гостинную солнечный свет. – А ты за это время закончишь школу, поступишь в институт. Может, влюбишься, — она усмехнулась про себя Надиному презрительному фырканью. — Или выйдешь замуж. А меня даже не будет рядом. Нет, Надь, я так не хочу. Так что не бери в голову. Есть хочешь? Давай закажем пиццу. Из того ресторанчика… Помнишь, где тебе очень понравились люстры с абажурами?

***

– …Надя, – Вера внимательно вглядывается в напряжённое лицо. – Почему ты уговорила меня поехать в Нью-Йорк?

– Потому что там есть несколько шикарных учебных программ, – смотрит себе под ноги дочь. — Ростислав, ну, тот препод из лагеря, он получил там степень… Он мне даже книжку подарил, когда я рассказала, что хочу туда поступать… – она взмахивает талмудом с изображением человеческих мозгов на обложке, и Вера от лёгкой брезгливости даже отстраняется назад.

– Не ври, – сурово велит она. – Про учёбу я уже слышала.

– Тогда чего спрашиваешь?

Вера делает один осторожный шаг ближе, словно боится спугнуть дочь.

– Скажи мне, ты злишься на отца из-за нашего развода?

Надя жалит её острым и полным жгучей обиды взглядом, который снова прячет в районе носков своих совсем не по-девичьи массивных ботинок. Мнёт серебряные кольца на пальцах. Вера видит в ней себя двадцатилетней давности. От этого больно.

– Нет, – сквозь зубы отвечает Надя.

Вера, конечно, ни на йоту не верит – слишком много обиды и злости в этом коротком слове.

– Он тебя любит.

– Ага.

– Мы расстались, потому что…

– Потому что он новую женщину нашёл! – вдруг с искренней ненавистью вспыхивает Надя.

– Что за ерунда? – подгибает колени Вера, чтобы стать ниже и заглянуть дочери в лицо.

– Да какая ерунда, мам? У Катьки, одноклассницы, отец тоже из семьи ушёл к своей секретарше. Про Сашкиного отца даже говорить не буду, они с актриской этой… – запальчиво перечисляет Надя, а потом сама прижимается к Вериной груди. – Мам… Я не хочу оставаться тут с какой-то новой мачехой, которую папа ко мне притащит.

Голос у неё становится тонкий, почти детский, хрустальный от сдавивших детскую грудь всхлипов.

– С чего ты взяла, что он притащит её к тебе? – с горьким вздохом спрашивает Вера.

– Притащит, – уверенно повторяет Надя. – Тёть Олю же тогда притащил… И новую притащит.

Вера рассеянно глядит на часы, совсем не видя ни стрелок, ни чисел, и крепче обнимает дочь за плечи.

– Даже если у него кто-то появится… Или уже есть, – Вера напряжённо сглатывает, стараясь не выдать в голосе волнения. – То это ровным счётом ничего не значит.

– Мам… – пытается возразить Надя.

– Для тебя, – берёт Вера её за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза. – Для тебя это ничего не значит. Папа не станет делать того, что тебе не понравится.

– А то ты папу не знаешь…

– Я-то, милая моя, знаю, – покачивает Вера головой. – Ещё как знаю. А вот тебе он никогда в жизни ни в чём не отказывал.

– Я всё равно не хочу с ним оставаться. Что он тебе сказал?

– Ничего определённого, – Вера пожимает плечами. Разговор у них с Пчёлкиным и правда ни ничем так и не кончился, а значит, придётся скоро заводить его вновь. – Но он сильно удивился. Давай дадим ему свыкнуться с новостями. Сама с ним всё обсуди...

– Не буду, – выдвигает нижнюю челюсть вперёд Надя.

– Улетать, не поговорив, тоже плохое решение, поверь мне, – суматошно глядит Вера на часы и чертыхается. – Подожди секунду, я кое-что перенесу.

Дочь угрюмо молчит и думает о чём-то своём. Оглушительной трелью разливается по коридорам звонок; безлюдная рекреация в одно мгновение наполняется подростками, хлынувшими из всех концов школы. Вера затыкает одно ухо и набирает номер Разумовского, но её отвлекает голос директрисы:

– Вера Леонидовна, давайте продолжим нашу беседу как-нибудь в другой раз… – шагает та к ним с любезной улыбкой на лице и покашливает. – Дело в том, что дочь Рената Сабитовича сейчас не может явиться к нам на встречу и…

Сбоку раздаётся сдавленное Надино прысканье.

– Вот и поймали гадючку на прогулах… – злорадствует она.

– Надя, – пресекает Вера ёрничанье дочери. – Честно говоря, я не уверена, что есть какой-то смысл это всё продолжать. Даже если что-то и случилось, то вне школьных стен. И этот молодой человек, он ведь не является вашим учеником, верно я уловила?

– Но Надежда наша ученица…

– И, между прочим, одна из лучших за всю историю, – не упускает шанса упомянуть об успехах дочери Вера. – По окончании вашей школы мы, между прочим, намереваемся поступать в один из вузов Лиги Плюща… – выхватывает она из рук дочери книжку и угрожающе машет ею перед носом директрисы. – Вы же понимаете, как это важно для репутации вашего заведения? Мы ведь можем отнести документы в пятьдесят седьмую, нас туда давно приглашали…

– Вера Леонидовна, погодите, не стоит так спешить, – тараторит директриса и растерянно поправляет свой о белизны выжженный начёс на голове. – Я всё прекрасно понимаю. Мы с удовольствием доведём Наденьку до экзаменов, не нужно никуда переходить… Просто Ринат Сабитович, вы же сами, кхм, вы видели, что он человек сложный, вспыльчивый. Мне бы очень не хотелось, чтобы этот конфликт вышел за пределы школьных стен. В общих интересах во всём предельно аккуратно и щепетильно разобраться, урегулировать, наконец, конфликт, чтобы ни у кого не возникло претензий…

Вера вполуха слушает её сбивчивую и душещипательную речь, а сама смотрит директрисе за спину: по коридору беспечно шагает Руслан, и на лице его написано, что он по уши счстлив из-за окончания встречи в кабинете директора.

– Чтобы не возникло претензий, говорите?.. – эхом повторяет Вера и, прищурившись, следит за парнишкой. – Руслан! Тебя ведь зовут Руслан, верно?

Он в полу-согласии встряхивает неаккуратной копной тёмных волос. Невдалеке его ждёт компания таких же нечёсаных юнцов, которые с любопытством изучают шагающую к Руслану Веру и взрывающихся громогласным гоготом.

– Ща, пацаны, погодите секунду! – нарочито понизив голос, бросает им Руслан и с раздражением смотрит на Веру: – Ну чё от меня опять надо? Я ж сказал, у меня претензий нет. Утрясывайте вопрос с папаней, это у него опять загоны какие-то.

Колючий взгляд Руслана мечется от Веры к Наде, которую та тянет за собой к нему навстречу.

– Твои друзья? – обворожительно улыбается юнцам Вера и полностью игнорирует его недовольство.

– А вам какое дело? – борзо встряхивает чёлкой Руслан.

– Это их с Гадючкой компания, – сразу же шепчет ей Надя на ухо. – Небось их всех к Олимпиаде вызвали, чтоб они рассказали, где её искать.

Вера ей благодарно кивает.

– Стукачка, – презрительно выплёвывает Руслан.

Надя только фыркает с откровенным презрением, сунув себе подмышку книгу и скрестив руки на груди.

– Какое мне дело? Сейчас поймёшь, – не спускает Вера с лица своей елейной улыбки и приглушает голос почти до шёпота. – Я ведь правильно тебя поняла: ты утверждаешь, что никакого нападения не было и никто тебя не пугал?

Руслан упрямо сжимает губы в тонкую нить.

– Ну, – опускает он подбородок.

– Вот и прекрасно, – миролюбиво резюмирует Вера. – Олимпиада Андревна, мне помнится, на собрании вы рассказывали, что ученик старших классов и их родители зимой проводят вечер с благотворительным концертом, так?

Директриса складывает руки в замок и утвердительно кивает.

– Вот как всё замечательно складывается, – тихо хлопает в ладоши Вера и, встав между Надей и Русланом, ласково обнимает их за плечи обеими руками, прижимая к себе. – Наденька и Руслан обязательно примут в нём участие и выступят. Вместе. На деле продемонстрируют нам полное отсутствие каких-либо претензий друг к другу.

– Чё за тема, нахрена мне ваши концерты… – тихо рычит Руслан.

Верина рука на его спине тут же скользит вверх по ткани мешковатой толстовки и хватается за капюшон, оттягивая назад и заставляя ворот кофты сжаться тесной удавкой на юношеском горле. Он замолкает.

– Я тоже не собираюсь выступать в…

– Надежда, – тоном, не терпящем пререканий, одёргивает её Вера. Затем вполголоса мурлычет Руслану на ухо: – Значит так, мой хороший, у нас два варианта: ты либо соглашаешься на моё предложение, либо прямо сейчас мы устраиваем шумные разборки на всю Москву, чтобы все-все-все твои друзья узнали, как тебя запугала какая-то девчонка. И не просто девчонка, а настоящая ботанша. Суть улавливаешь?

Вера красноречиво косится на компанию юнцов, по-прежнему с интересом наблюдающих за разворачивающейся сценой. Руслан молчит, и это молчание Вера однозначно истолковывает как согласие.

– Теперь ты, – обращается она к дочери, решив, что одну сторону конфликта удалось вразумить.

– Мама, я ненавижу выступать на сцене, ты же знаешь! – шипит Надя ей и округляет тёмные глаза, налитые страхом и злостью.

– Что за ерунда, – отмахивается Вера. – Ты всю жизнь у Ольги с пианино выступаешь.

– Я просто аккомпанирую Сашке, – артачится дочь. – А ты хочешь, чтобы я одна и с ним…

– Значит, зови с собой Сашку и не выпендривайся. Олимпиада Андревна, Саша Белов тоже будет выступать вместе с ребятами. А я обязательно окажу родительскому комитету всю необходимую поддержку, вовлеку наш журнал в распространение информации о благотворительном сборе и обязательно сделаю щедрое пожертвование… Я надеюсь, вам удастся убедить Рината Сабитовича в том, что мы не имеем к нему никаких претензий и не будем сами подавать заявление в полицию на его сына о нападении на Надю, так что если он тоже проявит благоразумие и не станет делать из мухи слона, тем более что ребята смогли найти общий язык…

– Мам! – капризно восклицает Надя. – Ну пожалуйста!

Вера вскидывает указательный палец, чтобы прервать дочь.

– Ты, моя дорогая, эту кашу заварила сама. Будь добра теперь расхлёбывать. А если не готова понести ответственность, тогда правда останешься в России с отцом. Мне отказываться от работы уже поздно. И Милой заменить меня тоже уже не выйдет: она уволилась. Так что я улетаю со стопроцентной вероятностью, чтобы не подводить взрослых людей, а вот насчёт тебя я ещё ничего не решила.

– Ты так не поступишь! – возмущается Надя.

– О, моя дорогая. Ещё как поступлю. Я и не такое могу устроить. Поинтересуйся у своего отца на досуге: может, он с тобой поделится воспоминаниями.

– Мам!

Вера правую руку кладёт на плечи Руслану, а левую – Наде, затем делает шаг назад и прижимает их друг к другу.

– Всё! А теперь извините: я очень опаздываю.