V (1/2)
V
– Как прошло?
Вера прикрывает рукой горло от хлынувшего под ворот осеннего морозца и выдыхает облачко сизого пара. Идёт осторожно, чтобы не поскользнуться: ночью ударил минус, и плитка возле здания консульства обледеневшая.
– В Нью-Йорке бывает зима? – невпопад спрашивает она у Разумовского, который набрал ей сразу же после собеседования с иммиграционным офицером. Вера косится на камеры, привинченные к стенам величественного здания: не следит ли шеф за ней прямо через них?
– Иногда бывает, – меланхолично отвечает тот, пока Вера теряется в сомнениях.
– Иногда?
– Раз в год, – слышится мягкое посмеивание.
– Это уже не иногда, это уже слишком часто, – улыбается она.
– Зато в Москве раз в год бывает что-то кроме зимы, – парирует Разумовский. – Так что по твоим меркам зима в Нью-Йорка бывает только иногда. Что там с интервью?
Вера горько вздыхает.
– Спрашивали про мужа, – отвечает она безрадостно.
– У тебя ведь нет никакого мужа, – скептично хмыкает трубка.
– Мужья, Костик, как грязь, – возражает она. – Один раз вляпаешься – уже никогда не отмоешься.
– Тебе попадались плохие мужья.
– Кто кому попался – это тот ещё вопрос, – отвечает Вера и с удовольствием садится в тёплый салон авто. – И лично у меня тут не найдётся хорошего ответа.
Разумовский тихо прочищает горло.
– Расскажешь подробности? – настаивает он.
Вера останавливается на широком проспекте и глядит вдаль – туда, где неиссякающий поток машин тянется бесконечной лентой к горизонту.
– Да что тут рассказывать? – меланхолично отзывается она, вспоминая, как двадцать лет назад возвращалась в Москву из Штатов, как смотрела на эти каменные многоэтажки, как даже не подозревала, что её ждёт в ближайшем будущем и какие планы назревают в голове у её отца, которого не станет всего-то через пару месяцев после Вериного возвращения в день её собственной свадьбы. – Самое смешное, что я даже не хотела за него замуж. А о самой свадьбе и вспоминать-то страшно, я тогда…
– Я про интервью, – перебивает Разумовский.
Вера неловко ойкает и от неловкости заслоняет лоб ладонью. Щёки трогает тёплая волна стыда.
– Конечно. Прости. Не так поняла, – спешит исправить положение она, порядочно смутившись. – Всё, как рассказывал твой спец. Спросили про работу, про мои планы. Про Америку. Я рассказала, что в девяносто седьмом проходила там учебную стажировку по специальности. Им это понравилось, – перечисляет Вера и садится в машину. – Я думала, что всё идёт отлично. Но в самом конце они спросили, зачем я развелась с мужем.
– Даже так?
– Угу, – не размыкает губ она. – Какое это имеет отношение к моей визе? Я не понимаю. Твой адвокат не предупреждал, что об этом может зайти речь.
– Ну, муженёк у тебя и правда… – многозначительно тянет Разумовский. – Предполагаю, это проверка.
– На что? – хмыкает Вера.
– На потенциальную фиктивность вашего развода, – продолжает Разумовский свою странную мысль.
Вера в ответ откровенно смеётся.
– Ты чего?
– Да так, – фыркает она и думает о том, что в истории их фиктивного брака не хватало только фиктивного развода. – Ну и на кой чёрт это мне могло понадобиться? Я про развод.
Она бесцельно бродит взглядом по движущимся фасадам домов за тонированным окном.
– Чтобы повысить шансы на одобрение визы, – объясняет Разумовский. – Проверить твою благонадёжность.
– Мою? – Вера хмурит лоб. – В моей благонадёжности усомниться может только слепой.
– Это-то и настораживает, – Разумовский выдерживает мхатовскую паузу. – А вдруг ты собралась в Штатах отмывать мужнины грязные денюжки?
– Мужнины грязные денюжки не совсем мужнины, – отшучивается Вера.
– Тогда тем более. Или вот ещё вариант: вы с дочкой замыслили коварный план по перевозке горячо любимого отца-уголовника в Штаты, – подкидывает новую версию он.
– Ну уж нет. Пусть уж дочка горячо любит его на родине, – тут же отвергает Вера слишком дерзкое предположение, но сердце в груди всё равно едва ощутимо ёкает: вспоминает, что снова придётся обсуждать с Пчёлкиным щепетильный вопрос перевозки дочери за океан.
Она стаскивает с шеи шёлковый платочек “Эрмес”, потому что дышать становится тяжелей – на горле точно затягивается удавка.
– Всю душу из меня вытянули, – жалуется она в трубку.
– Что ж, раз отчасти я к этому причастен, то приглашаю тебя на обед, чтобы загладить вину, – сладкой патокой разливается в динамике голос Разумовского. – Хотя по времени это уже скорее ужин… Смена часовых поясов скоро сведёт меня в могилу. Хорошо, что зимой это всё закончится. В общем, зову тебя сгладить неприятные впечатления приятной трапезой в приятной компании. Что скажешь?
Вера говорит, что от трапезы и компании отказываться не склонна, потому что и впрямь голодна, и Разумовский называет адрес ресторана.
– Ничего себе, – присвистывает Вера, велев водителю такси направляться к заведению. – Заполучить там столик – большая удача.
– Для тех, кто сидел за одной партой с владельцем, это обычное дело, – бахвалится Разумовский.
На улице уже темно, сверху сыпятся крупные хлопья снега. Москва в свете ночных огней жёлтая и тёмно-синяя, таинственная и наполненная странным, предвосхищающим зиму волшебством: Вера смотрит в окно и ей кажется, что она едет не по автомобильным дорогам, а летит по небу меж ярких потоков звёзд.
Разумовский уже ждёт её внутри модного и ужасно недоступного ресторана за уединённым столиком, из-за которого тем не менее прекрасно видно весь зал.
Едва она присаживается, он поднимает в Верину честь бокал, и возле его глаз собирается тонкая паутинка морщин. Глаза у него красивые: прозрачные, серо-голубые, но почему-то они Веру никогда не трогают и не греют, даже когда улыбаются. Цвет зрачков ярко контрастирует с аккуратно стриженой шевелюрой на голове неестественно чёрного цвета, и весь Разумовский иногда кажется Вере пластиковым, как манекен.
– Не переживай, – смотрит он поверх стеклянного ободка на Веру. – В головном офисе в тебе очень заинтересованы, так что мне обещали приложить все возможные усилия, чтобы не возникло никаких недоразумений с визами.
– Усилия? – насмешливо кривит Вера рот и, склонясь над столом, почти шепчет: – Ты что, хочешь сказать, в Штатах тоже бывает коррупция?
– Я хочу сказать, что у нас тоже очень важны связи в правильных местах, – довольно щурится Разумовский и убирает со стола руки, чтобы официант выставил перед ним тарелку. – Надеюсь, ты не против, что я сделал заказ на свой вкус? Подумал, ты не захочешь долго ждать.
– Если говорить откровенно, от голода я уже была готова грызть ножку этого стола, – облизывается Вера и хватается за сверкающую серебром вилку. – Так что мясо в любом виде меня устраивает. Слона бы съела…
– Не рекомендую, – серьёзно мотает подбородком Разумовский. – Слонину очень редко умеют готовить надлежащим образом.
Вера тихо хихикает, стыдливо прикрыв салфеткой полный рот. Но улыбка сползает с лица так же быстро, как и появляется: в дальнем углу зала мелькает очень знакомый профиль.
– Не нравится? – спрашивает Разумовский, когда замечает изменение в Верином настроении.
Она отрицательно мотает головой и одним взглядом указывает в глубину зала.
– Я думала, сюда кого попало не пускают.
Разумовский оборачивается, а в исходное положение возвращается уже изрядно помрачневшим. Он манящим жестом вновь подзывает маячащего рядом официанта, шепчет ему что-то на ухо, и бледный парнишка исчезает в неизвестном направлении.
– Глаза б мои её никогда не видели, – прожигает Вера дыру взглядом в профиле довольно улыбающейся Милочки. Та смотрит в экран мобильного и что-то печатает.
Разумовский слегка покачивает головой и хмыкает себе под нос.
– И всё-таки нехорошо с ней вышло.
Вера глотает вина, чтобы запить чувство гадливости.
– Да где бы ей ещё предложили пост главреда? Для неё это был просто подарок, а то, что она решила повыпендриваться и хлопнула дверью… Так скатертью дорожка.
– Зато ей удалось нам в отместку переманить за собой нескольких крупных рекламодателей. Нам бы стоило это предвидеть.
– Тут скорее потрудилась не она, а её дражайшая мамуля, – красноречиво вздымаются вверх Верины брови. – Впрочем, я слышала, что она уже доставляет немало проблем нашим конкурентам.
– Это она может, да, – причмокивает Разумовский со сдержанной улыбкой. – К слову, о проблемах и семейных связях. Из-за бывшего мужа и его репутации тоже можешь не переживать.
– А должна бы?
– Сама понимаешь, обстановка нынче накалённая. В посольстве русских изучают под микроскопом. У Милочки было неоспоримое преимущество: она родилась в Штатах и потому уже имеет гражданство, а значит, нет необходимости во этих визовых процедурах. С тобой всё уже сложнее. Главное тёмное пятно на твоей репутации – это биография бывшего мужа, в которой, скажу я тебе откровенно, полно сомнительных эпизодов, – Разумовский втягивает широкими ноздрями изысканный аромат вина в бокале, точно это единственное, что его сейчас интересует. – Далеко даже ходить не надо: нынешние обвинения в махинациях на его счёт, согласно моим источникам, оборачиваются для него очень серьёзным уголовным делом.
В повисшей тишине у Веры жалобно и слишком громко урчит живот. Правда, аппетит пропадает начисто от всех этих бесед о бывшем муже, которого сегодня только ленивый при Вере не считает должным упомянуть. К горлу подкатывает тошнотворный ком, и она откладывает вилку в сторону.
– У нас с Пчёлкиным уже нет никаких общих дел, – точь-в-точь повторяет сказанные бывшим мужем слова.
– Я донёс это до тех, кто имеет влияние на принятие итогового решения, – с понимающей интонацией отвечает Разумовский.
Вера благодарно кивает.
– В конце концов, – снова отпивает вина она, – если мне откажут, я просто останусь здесь и продолжу свою работу в редакции. В этом ведь нет ничего страшного?
– Да, – с задержкой отвечает Разумовский, секунду посомневавшись, в чём Вера считывает нехороший знак. – Но тогда поиски человека для замены на моём нынешнем посту затянутся ещё как минимум на год, а за это время боссы продвинут кого-нибудь вместо меня, потому что бизнес ждать не может. Им нужен человек как можно скорее.
– Разве нельзя просто найти кого-нибудь из Штатов? Никогда не поверю, что у вас там дефицит кадров.
Он коротко мотает головой.
– Принципиальная политика издательского дома, которому мы продались: на региональные направления всегда ставят директоров, которые имеют непосредственный опыт работы в редакции региона, – возражает ей Разумовский.