II Любовь длиною в жизнь (1/2)

Хирузен родился прямым наследником рода Сарутоби, будучи сыном Патриарха на тот момент. Родители не ожидали, что родится высшее звено, уже тогда маленькая альфа начала всех удивлять. Большая часть его воспитания приходилась на две матери-дельты, обе из других кланов Конохи с очень мягким и добродушным характером. Обе они глубоко воцерковлены и воспитывали сына с самого детства великодушным и добрым человеком. Хирузен был пластичным, охотно слушался родителей до той поры, пока это не мешало его свободе, а свободолюбивым он был очень. В нём бурлила энергия и желание познать этот мир, с детства смотрел на людей с восхищением и всегда с интересом знакомился с ними, обескураживая количеством вопросов об их жизни и личности. Батюшка не разрешал Хирузену выходить за пределы поместья, но это не мешало мальчику сбегать из дома и бегать по городу, находя себе новых друзей. Дворянского высокомерия у него не развилось по этой причине — так как дворянских наследников не выпускают из поместья до определённого возраста, Хирузену оставалось знакомиться с другими своими сверстниками, а то были простолюдины. Сару не признавался им в своём благородном происхождении, ведь первые знакомства заканчивались дразнилками. Они называли его барином и белоручкой и не разрешали ему выполнять тяжелые или опасные работы (всё же оставалось в них предыхание перед чинами). Чтобы рыть с ними рвы и строить шалашики, он врал, хотя матушки отучали его от этого.

«Дикарские» повадки, какие в нём высмеивал Данзо, приобрёл от постоянного общения с простолюдинами и крепостными, а дети эти даже представления не имели о всех правилах приличия. Вместе эти непоседливые хулиганы гоняли собак, взрывали хлопушки, стреляли из рогаток в голубей, играли в «войнушку», вооружаясь палками, и бросали шифер в костры, весело хохоча, когда он взрывался. Хирузена научили, как незаметно красть фрукты в поместьях, и он этим злоупотреблял, даже когда его замечали и гоняли прочь.

Самыми весёлыми вылазками он считал кражи в поместье Исидзия. Там жила милая девчушка по имени Бивако, она часто сидела на терраске и вышивала яркие цветы на канве, растянутой золотым пяльцем. Они часто перебрасывались только парой фраз, у Хирузена всегда было недостаточно времени, ведь за ним гонялся ворчливый дед с метлой. Ему нравилось смешить Бивако, потому что она вечно сидела с хмурым лицом, а ей очень шла улыбка.

— Привет! — звонко воскликнул Хирузен. — Что ты делаешь? Выглядит весело!

— Привет, — живо откликнулась Бивако. — Плету фенечки. Мама сказала я должна разбираться в цветах. Вот и разбираюсь.

— Как здорово! А можешь и мне фенечку сплести? — Бивако не успела согласиться, её дедушка уже выбегал с метлой из-за угла поместья с грозными криками.

— Ишь ты паршивец! Опять украл мои груши! — Хирузен засмеялся, дедушка шлёпает его по пяткам и кричит ему в спину. — Ну попадись мне негодник, выдеру! — Бивако громко смеялась и хрюкала от этого зрелища.

Маленькая наследница Исидзия подарила ему фенечку при следующей его вылазке.

Хирузен многих наследников знал благодаря таким шалостям. Он и у Кагами вишню крал, правда, никогда на глаза ему не попадался, а всё потому, что вишня у господина Наоки была самая вкусная в городе, и он не хотел, чтобы его выгнали. Господин Наоки всё видел, но по доброте душевной ничего ему не высказывал. Во скольких поместьях он был — не счесть, и столько же фруктов и ягод пробовал. Родители с ним намаялись, Хирузен был очень несносным и, как ни противоречиво, послушным. Несмотря на свою лень, он никогда не пропускал уроки и поручения, помогал матушкам и батюшке, покорно служил в церкви, только своим свободным временем наслаждался на полную. Его предупреждали и о скором сватовстве, и о наследстве, и о высоком посту, но Хирузену всё это было неинтересно. Легкомысленный мальчик относился к этим серьёзным для взрослых проблемам играючи и беззаботно. Про свою будущую невесту он шутил, что найдёт себе в озере лягушку; о наследстве говорил, что поручит всем соклановцам носить глупые шляпы; а на пост плевался, хотел петь песни и играть на гитаре. Альфам в стране Огня не положено учиться музыке, это считалось омежьим делом, в набор уроков для наследника альфы входили, как правило, борьба, военное дело и прочая дисциплина ума и тела. Хирузен всё равно заставил своих матерей учить его музыке, но лень мальчика не дала ему полностью освоить это искусство. Повзрослев, он писал стихи и песни, и Данзо с Кагами с радостью исполняли их. К старости навыки его совсем истёрлись, хотя он до сих пор напевает себе под нос, когда занимается бумагами, чтобы не было очень скучно.

О Данзо, как о тот о нём, он не знал до момента их встречи. Яблоки он у Шимур не крал, боялся больших альф, лица у них были очень хмурые. Изредка он пробегал по краю стены и никогда не видел в этом поместье никакого наследника. Даже если бы Хирузен и узнал, что Данзо омега, никак бы не отреагировал, в силу возраста различий не понимал и не позволял родителям навязывать себе половые предрассудки. Ведь это невесело. С возрастом он почти не изменил своего отношения, но признался себе в большой любви к омегам. Из-за высшего звена он страдал похотью и никогда не воротил нос от любой связи с омикроном или дельтой. Много кто знал о распутстве Хирузена ещё с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Официально Хирузен признал трёх своих потомков — Асуму, Конохамару и Мирай. Господин Шимура не считал, сколько за всё это время видел ребят, похожих на этого похотливого старика. Однако решил покупать себе хиджики всякий раз, когда видел его потенциальных детей. Он сказал об этом Хирузену и предупредил, что если он умрёт раньше сорока лет от отравления мышьяком в хиджики, значит, будет первым человеком кого убила похоть Сарутоби. Хирузен рассмеялся и пообещал наплодить больше детей.

Родителям он своим не рассказал что девственности лишился гораздо раньше замужества, быть может, на второй же гон, после того как Данзо пробудил его феромон. Ни имени, ни лица той омеги не запомнил, но до сих пор помнит, что она пахла травой. Хирузен не понимал своего желания. Он везде искал конкретный, тот самый феромон, и спал с омегами из раза в раз, но никак его не находил. Чем старше становился, тем более тот запах превращался в наваждение, вылизанным до совершенства, и тем меньше омеги пахли соответственно его идеализированным желаниям. Хотя они все были очень милыми. Хирузен придавал сексу тон особенной телесной и духовной связи, не вёл себя как животное, и эта овечья доброта могла усмирить любую строптивицу. Только со злюками он всё равно спал не более двух раз. В этом он был похож на Итачи — хотел как можно меньше проблем, ведь не обладал энергией, достаточной, чтобы ссориться.

По сути своей он был интроверт, хотя казалось обратное. Общение высасывало из него много сил, ведь под каждого нужно подстроиться, о каждом поговорить, подумать, не позволять наступать молчанию в беседе. В детстве и юности он ещё бурлил любовью и интересом к людям, но чем старше становился, тем меньше в нём было интереса и тем сильнее на него давила его маска абсолютного дружелюбия. С немногими он мог сидеть в тишине. Его стремление понравиться было абсолютно неоправданно, но имелось как метод выживания, и животная харизма усилила этот навык, порой представая обладателю тяжким бременем. Нравиться людям не так уж и сложно, достаточно ими поинтересоваться, но всё это не искренность. Его знания. Хирузен был излишне доверчивым, честным и с упрёками Данзо всегда был согласен, но измениться не мог, эту черту в нём не искоренить.

Только себя Хирузен никогда не стыдился, и, в отличие от Данзо, о своих поступках и решениях он не сожалел. Он пережил много боли и страданий, но его гибкая психика относилась к своим проблемам весьма поверхностно — было и было, живи и радуйся. Быть может, поэтому Сару легко прощал людей, ведь старался жить беззаботно, не хотел обижаться. И запутанную, искривлённую, состоящую из сожалений, стыда, комплексов и тайн душу Данзо понять ему всегда было непросто. Тот, кто не устраивал себе никаких проблем, был легкомысленным и ленивым, дружил с человеком, который жить не мог без проблем, вечно создавая их вокруг себя и только глубже погружаясь в самокопание.

Ему больше импонировала философия жизни Кагами, и именно его он чаще брал на всякие попойки. Кагами всегда искрился любовью, добротой и весельем. Всегда был лёгок в общении, хотя куда более закрытым, чем его спутник жизни. Хирузен иногда подозревал его в помешательстве, если уж Кагами хотел спрятать некоторые черты своей личности, делал это искусно, выражая лишь то, что ему было удобно. До тридцати лет эмоции Данзо на лице были написаны. Хирузен же никогда не скрывал себя и, будучи открытым, искал этой открытости в других. Иногда Сару удивлялся, почему Данзо был его лучшим другом, две противоположности, избравшие разную судьбу. Быть может, их как раз и привлекала друг в друге эта разность.

Данзо был единственным кто не придыхал о нём. Единственный кто не покупался на его дружелюбие и не проявлял лицемерие как остальные. У него было некое волшебное свойство — при нём все выражали свои недостатки, хотя доселе их скрывали, это коснулось Кагами и самого Хирузена. С ним Хирузен был абсолютно честен, по-настоящему. Пока их отношения не превратились в больную игру.

***

Хирузен помнит первую с ним встречу.

Непокорный и пылкий, нрав как у горного ветра. Красивый, статный, стоял с прямой спиной, слегка задрав подбородок, похожий на элегантную женщину рядом, чью тонкую руку он сжимал своими пальчиками. Данзо ему сразу понравился, но Данзо дружить с ним не хотел. Он привлекал его чем-то животным и необъяснимым, на таком уровне, какой Хирузену был неведом, и его к нему тянуло, даже не внимая несносному и противному характеру мальчика. Всё никак не мог забыть тот вечер, когда он в нём что-то пробудил. К зрелости Хирузен забыл об этом, но эти чувства обратились теперь чем-то иным и незримым. Хирузен искренне хотел дружить с Данзо, но он никогда его не понимал, не видел мотивов его поступков. Данзо над ним вечно потешался в детстве, дёргал его за волосы и придумывал оскорбительные прозвища. Убегал от него, вечно пытался показать, насколько же он лучше и сильнее. В пору юности он поубавил свой дикий нрав, но необъяснимое его отношение не изменилось. Данзо вечно с ним в чём-то соперничал, будь то поедание на скорость пельменей или бег до горы Наследия. Устраивал порой ему скандалы, и Хирузен никогда не понимал, из-за чего и что именно его снова вывело из себя. Только при всём его надутом пренебрежении Данзо не отставал от него. Видимо, он сам не видел за собой такой помешанности.

Бивако говорила, Данзо испытывает к нему чувства, какие не признает, но Хирузен тогда отмахнулся от этих слов. На это у неё тоже имелся ответ:

— Мы в эпохе бархатной сексуальной революции. Когда как не сейчас исполнять все наши страстные и потаённые желания? Лёд треснул, люди познали половую свободу, и омеги наконец не скованы сватовством и волей старых патриархов.

Очень красивые слова, правильные. Спустя столько лет они наконец ощутили, что такое свобода, и почти избавились от предрассудков эпохи первого Сенджу. Усилия суфражисток привели к изменению общества, молодое поколение вело себя раскрепощённо, и с годами всё больше людей присоединялись к такому образу жизни. Стало значительно легче жить. Казалось, теперь дворянские альфы могли войти в пару и без омеги, о чём ранее не могло быть и речи. Это навевало некоторые фантазии, в чём-то глупые, ведь неисполнимые. Он пробовал половые отношения с альфами, всегда любознательный Хирузен, и признал такую связь несколько необычной. Проблематично с эпсилоном и сигмой решить, кто будет сверху и кто готов исполнить некоторые фетиши. В особенности нужно учитывать факт, насколько страстно альфы желают метить. Не говоря уже о том, что смазку альфы не выделяют, и секс с ними требовал подготовки. Феромоны их приятные, но на альф воздействуют иначе, тем не менее возбуждение от предвкушения дальнейшей связи обрести нетрудно. Главное — с ним не переборщить, ведь в гон эта связь может стать травмирующей. Хирузен не скажет, что опыт с альфами ему не понравился, с ними так же весело, как и с омегами, но больно много нервотрёпки и не из-за подготовки, а из-за особенностей полового характера. Иногда ему думалось, что он приобрёл этот опыт, чтобы… если получится… первый раз с Данзо не оказался для этой недотроги плохим. Такая глупая и постыдная мысль, несбывчивая. И чем старше они становились, тем более призрачными стали эти мечты. Особенно из-за кардинальных изменений его лучшего друга.

— Развращение молодого поколения, — кривится Данзо. — Никакой дисциплины и нравственной гигиены.

— Я всегда удивлялся, как кардинально ты меняешься. Ты нынешний абсолютно не похож на того взрывного бунтаря, какого я помнил. Ты же сам состоял в рядах суфражисток и отвоевывал эту идеологию свободы.

— Мы подрывали порядок и экономику своего государства. Хирузен, то, что делали суфражистки, это крамола, попытка начала гражданской войны, воровство ресурсов, порча отношений с соседями. Я не говорю, что Тобирама безгрешен, я говорю, что понимаю его решения и признаю, что это был терроризм. Наша организация была самой преступной и опасной в стране. Неудивительны жестокие методы государя. И я надеюсь, Хирузен… — его взгляд омрачился. — И ты не позволишь такой крамолы среди граждан.

Хирузен дар речи потерял от его слов. Разумеется, он не одобрял некоторые жестокие поступки суфражисток, но смирился, Бивако убедила его, что с закоренелым феодализмом иначе сражаться нельзя, они ни за что не согласятся пойти к ним навстречу добровольно. В конце концов Хирузен настойчиво оправдывал это добрыми и благими целями. Всё ради всеобщего блага. Данзо открещивался от половой свободы, начал считать борьбу за такое глупостью, ведь подрывать ради такого порядок государства — величайший эгоизм и слабоумие. Он позабыл, почему сам боролся за это. Ведь эта свобода ничего ему не дала, он всё ещё скован цепями и не видел в обществе никаких изменений, ведь жил в ненависти. Хирузен, наблюдая это закоренелое ханжество, в конце концов похоронил свои глупые фантазии и обратил их отношения дружеским признанием. Даже не внимая его прилипчивости к другу, когда пытался бороться с ним, пытался его обнять или хоть как-то прижаться к нему плотнее — в этом не было ничего чувственного, правда ведь? Хирузен попросту всегда был таким: добрым, тактильным, душкой и заинькой. Он ведь всех обнимал и целовал, со многими играл и кусался, и всё равно с ним это было как-то по-особенному. Хирузен думал, подобные приятельские отношения объяснимы между альфами, ведь все они росли вместе. Кажется, у альф не может быть никаких чувств друг к другу. Всё это бред.

Только Данзо не альфа.

Хирузен не думал иначе, ведь друг его не обманывает. Он говорил об этом с матерью, и она ответила, подобное возможно, альфу может тянуть на уровне инстинктов к другому альфе, если присутствует слабое звено или если феромон резонирует друг с другом, и называла ещё много причин, но главное — в обоих не должно быть стремления к доминации. Хирузену нравился его запах, и в отличие от других он мог его чувствовать, если особенно плотно прижмется к загривку, пускай и не полностью. Ему хотелось снова и снова вдыхать этот приятный фужерный феромон, но Данзо этого не хотел. В зрелости его друг перестал пахнуть абсолютно, и Хирузен забыл его запах, забыл, почему его так влекло к другу, и всё это вновь было похоронено в самой глубине души. Эта их невнятно-чувственная канитель продолжалась так долго, что они уже состарились, и всё равно, даже пройдя столько лет рука об руку, Данзо не выдал свой настоящий пол.

Сколько лет, сколько же лет он был рядом с ним и лгал. Лгал всем, кого знал, всем друзьям, всем коллегам и подчинённым. Неужели он врал и Кагами?

Хирузен два месяца пытался это принять, и всё равно это ему не далось. Он не смог это принять, ни поверить, ни осознать. Такая скорбь гложила его сердце — ненависть и обида. В нём проснулась доминантная альфа, чью сторону он никогда в жизни не проявлял. Хотел поставить его на колени и заставить извиниться, заставить его пережить все те же мучения, на какие обрёк его он. Данзо ведь знал, что Хирузен был влюблен в него, он видел, сколько раз друг пытался подступиться к его сердцу, но Данзо отказывал ему, прикрываясь полом, однако от себя не отпустил. Сбегал от него, молчал в ответ, нервничал и отшучивался — но сам к нему тянулся! Какое же мучение заставил Данзо пройти его сердце. Он в самом деле думает, что подобное не оскорбительно? Это же издевательство, он жестоко издевался над ним, и после этого думает, Хирузен так запросто всё примет? В прошлый раз вёл себя так, будто ничего не произошло, даже не понял, что от него хотят обычных извинений. Однако нет, нет-нет, Данзо ведь не извиняется, он ведь всегда прав. Ничего ему так не важно, кроме своей гордыни, даже чувства лучшего друга.

Разумеется, были особенные моменты и они боролись с признанием абсолютной обиды Хирузена. Не внимая недопонимаю, он неизменно замечал отличие его отношения к нему относительно других в компании, с ним Данзо вел себя излишне импульсивно и эмоционально. Обижался на любую ерунду и принуждал извиняться. Хирузен извинялся и сам не понимал за что, но Данзо выглядел довольным от каждой такой манипуляции. Только наедине он так себя не вёл. Так часто случались моменты близости, и они принимались Хирузеном за должное, будто так и должно быть, и в эти моменты все недопонимания и невнятные ссоры между ними растворялись в забвении, будто их никогда не было. Захороненные воспоминания вспыхивали в памяти назойливо и тем ухудшали его разбитое состояние.

Когда ещё были детьми, Хирузен частенько навещал Данзо, стараясь выцепить его без Кагами. Юный Шимура ворчал на него за такие внезапные появления, в особенности из-за довольных рож его отцов, а довольными он их делать никак не хотел. В особенности когда из-за их довольства хмурился дедушка. Часто он злился на себя за то, что всегда был рад приходам Хирузена, и старался этого не показывать. Только от Хирузена спрятать блеск своих глаз он не мог. Никогда не мог. Юный Сарутоби с детства был проницательным.

— Хиру-чан, — внезапно начал Данзо и нахмурился. — Ты когда ко мне приходишь на глаза папам моим не попадайся. Заходи с сада. Я тебе окошко открою.

— Почему? — насупился маленький альфа.

— Потому что, — следом насупился мальчик. — Так надо. Наши игры будут тайными.

Хирузен оживился от этих слов — «тайными», как здорово! Он прежде ни с кем общие тайны не хранил, с детства был болтушкой, но эту обязательно будет хранить!

Теперь, помимо тайных встреч с Кагами ночью, когда они крались из дома и спали на крышах, наблюдая за звёздами, он втайне от отцов играл с Хирузеном в своей комнатке. Хирузен бывало и ночью сбегал на их встречи и тащил гулять в город, воровать фрукты, купаться в речке и жечь костры. Данзо чувствовал себя бунтарём от таких игр, но со своей дворянской заносчивостью не показывал этого восторга. Неизменно он звал Кагами с ними, но Хирузен иногда упрямился на такие решения, тогда Данзо рычал на него, и юный Сарутоби со скрипом соглашался.У них был маленький шалашик в лесу, туда они таскали конфеты, игрушки и всякие побрякушки. В шалашике они кушали что хотели и сколько хотели, нарушая запреты родителей. Это Кагами и Данзо не разрешали есть много сдобы и сладкого, и они так радовались, когда Хирузен таскал им сладости из дома, а Сару предпочитал свежие фрукты. Любимой едой у Хирузена были рыбные котлетки из сардин, какими порой матушки его баловали, и, как ни странно, салат из хиджики.

— Тебе нравятся хиджики? — радостно воскликнул Данзо. — Мне тоже очень нравится! Я люблю хиджики и вишню, — и захорохорился следом. — Я могу большой мешок вишни за раз съесть!

— У Кагами самая вкусная вишня в городе, — довольно заурчал Хирузен.

Кагами гордо приосанился, и лучезарная улыбка украсила его личико. Так и есть, у него самая вкусная вишня в городе, ведь его лучший друг любит вишню и заслуживает самого лучшего. Данзо ведь для него яблоню с красными яблоками посеял и бережно о ней заботился, и обещал скоро его ими угостить. С Хирузеном он был смутно знаком до школы. Папа Кагами — господин Наоки попросил сына угостить непоседливого воришку вишнёвыми пирожками и наконец познакомиться, но Сару был таким юрким и ловким, прыгал по деревьям как обезьянка, и маленький Учиха за ним не поспевал. Данзо говорил о нём, но Кагами не ожидал, что этот «противный наследник Сарутоби» и есть тот самый шалунишка. Ему нравился шебутной характер этого наследника, и причин первоначальной ненависти его друга к нему он искренне не понимал. Однако, даже несмотря на то, что теперь Хирузен излишне часто гулял с ними и это (только слегка, и он сам не понимал почему) раздражало Учиху, он обрадовался новому другу. Хирузен весёлый и всегда придумывал им игры и такие проказливые, на какие эти двое маленьких воспитанных дворян сами не решились бы. Особенно Кагами нравилось смотреть на то, как Данзо вспыхивал от некоторых проделок Хирузена во время игр. Было бы великим упущением для такого шалунишки, как Сару, не подтрунивать над эгоцентричным характером заносчивого наследника Шимура. Данзо сам нарывался на это.

— Ты не можешь его победить, мой солдатик адмирал генерал, а твой лейтенант!

Хирузен хмурится и смотрит на Кагами растерянно, тот пожал плечами. Данзо аж зафыркал от недовольства. Они же наследники своих кланов, они обязаны это знать! Вот дурачины, ну ведь ничего без него не могут, совсем пропадут, если он ими командовать не будет. Даже в солдатиков не умеют правильно играть, всему их учить надо.

— Вот простофиля, чем больше звёздочек и крестиков на погонах, тем он по чину выше, — важно осанится Данзо и задирает подбородок надменно. — Ничего твой лейтенант не может, сам его выбрал вот и играй им как надобно.

Хирузен воинственно воскликнул вопреки:

— Вот и может! Он всех одолеет, потому что у него воли много и ему чины не указ.

— Нет, не может! — грозно насупился Данзо. — Коль чины не указ, ему служить запретят. Мой генерал тебя разжалует за непослушание, бе!

Кагами смеётся и валится набок. Данзо такой смешной, когда всё не по его желанию происходит. Сару подрывается с места, хватает солдатика из рук мальчика и бойко бьёт по нему своим лейтенантом. Данзо, негодуя, бежит за ним, пытается выхватить своего генерала, но никак не догоняет, и из-за их догонялок Кагами гогочет ещё громче.

— Смотри, мой лейтенант побеждает твоего адмирала, бам-бам! — продолжает потешаться Хирузен. — Он не из-за чинов сильный, а потому что тренировался много.

Данзо уже совсем рассердился на его наглость:

— Отдай, болван! Ничего это он не сильный! — валится с ним на пол, пытаясь отобрать; Хирузен смеётся, пользуется разницей в росте, высоко задирает руки вверх, коленками упираясь в живот омеги и не позволяя ему добраться да них.

— Ха-ха! Давай, Сару-чан, свергни этого зазнайку! — злорадно гогочет Кагами и кидает своего солдатика ему в руки. — Мой капитан с тобой, лови!

Хирузен ловит игрушку и энергично застучал солдатиками друг о друга:

— Бам! Генерал повержен! Ха-ха-ха! Лейтенант и капитан хватают его и бросают в пропасть! — и бросает игрушку в самый дальний угол шалашика.

Данзо аж задохнулся от возмущения. Кагами объединился с Сару, чтобы его свергнуть! Он вообще-то всегда должен быть на его стороне, а не примыкать к этой нахальной альфе.

— Дурак! Кагами, ты предатель, на вражескую сторону перешёл! Я вас обоих разжалую; разжалую и повешу за военный переворот!

Кагами воинственно прыгнул на них, крепко перехватил Данзо за грудь и потянул на себя, тормоша в разные стороны.

— Как разжалуешь? Твой генерал в пропасть упал, — смеется он.

— А вот и не упал! — упрямится Данзо и вырывается из их хватки, брыкается ножками, а Сару их хватает. Оба шалунишки пытались поднять его над полом, но энергичные противоборства мальчика не дают им это сделать.

— Упал! — подхватывает Хирузен. — Сейчас и ты упадёшь! Мы тебя свергаем, злюка!

Данзо уже сам смеётся с этих игрищ, но продолжает держать лицо грозного генерала. Сейчас они его заведут, и он тут всё в щепки разнесёт. Он всех сильнее!

— Сейчас я как… Тихо, — Данзо резко закрыл рты друзьям и прислушался. — Вы слышите? Кто-то наш шалаш ломает! — и резко встал на ножки, скидывая с себя мальчиков. — Кто это такой смелый там?!

Двое мальчишек удивлённо похлопали глазками и, осознав слова друга, с воинственными криками бегут к выходу. Из шалашика вела небольшая терраска, огороженная деревянной балюстрадой — они сами вырезали из балок силуэты зверушек. Выйдя наружу, ребята внимательно осмотрели лес и увидели внизу четверых маленьких эпсилонов. Их лица бледные обрамляли чёрные волосы, а глаза переливали жемчужным сиянием. Выглядели они воинственно, и намерения их выражал щурый взгляд и заострённые деревянные ножики в руках.

— Фу! — брезгливо восклицает Данзо. — Это же противные Хьюги. Вечно как собачье дворовое стаей ходят и выпендриваются.

Кагами кривится и подхватывает оскорбления друга:

— Что вам тут понадобилось, выродки кровосмешения?

Один из Хьюг возмущается в ответ:

— Помолчал бы, псина учиховская! Твой клан никто не любит, и ты сам в нём отброс! — его брат добавляет следом. — Да! И ты малявка уродливая, никто с тобой дружить не хочет, потому что характер у тебя хуже гнойной язвы!

— А ты, обезьяна, с изгоями якшаешься, значит такое же отребье!

— Вы своих сестёр сношаете! — грозно воскликнул Кагами.

— Не сношаем!

— И попы друг другу нюхаете! — захрюкал Хирузен от своей нелепой хохмы, и его друзья подхватили этот смех.

Юный Сарутоби смотрит на Данзо и очарованно прикрывает глаза. У него красивый смех и улыбка, хоть она странно смотрелась на его лице. Быть может даже неприятно. Хирузен её любил.

— Не нюхаем! — злостно ответили альфы. — Вот ведь холеры противные, места своего не знаете!

— Мой дедушка генерал, а ваши никчёмные патриархи нет, бе! — насмехается Данзо. — Он такими как ваши папы в зубах ковыряется!

Хьюги злостно зарычали, но юный Шимура бойко прыгнул через перила и с грохотом разбил землю ударом ноги. Это сработало как боевой клич, Кагами прыгнул вслед за ним с воинственным воем, а Хирузен нерешительно топтался на месте. Он хотел решить всё демократично, но как только увидел нападение противных Хьюг на его друзей, разозлился и рванул в бой.

Врагов было больше, но трое мальчишек обучались не у абы кого, а у сильнейших воинов своих кланов. Данзо взял на себя двоих и, несмотря на возбуждение, старался их сильно не травмировать, что было проблематично в его стиле боя. Кагами выдохнул две огненные ленты и погнался за одним из альф, хлестая его по пяткам. Тот смешно кричал. Хирузен же, уворачиваясь от выпадов кинжала, бегал кругами вокруг деревьев, прыгал по ним и бросал в маленькую Хьюгу насмешками и оскорблениями. Кагами подтвердит, как тяжело за ним угнаться. Альф даже раздражало, с какой презрительной иронией эти трое зазнаек относились к этой драке, и, переглянувшись, решились бить всем скопом.

Один из противников Данзо побежал к Кагами и со спины ударил его по ногам. Мальчик упал, и двое Хьюг принялись избивать его пятками. Данзо моментально подорвался к ним и со всей силы ударил одного из них ногой так сильно, что тот впечатался в ствол дерева. Его брат обернулся к нему, и Данзо хватает его запястье и перебрасывает через себя. Кагами быстро встал на ножки и побежал к Хирузену, набрасываясь на преследующую его альфу. Данзо подрывается следом, но его хватают за руки и заламывают за спину. Боль стрельнула до плеча, и он шипит, не заметив, как подоспевший к ним брат больно ударяет ладонью о его живот. Омега стонет от боли, брыкается ножками, задевая противную альфу, но тот отбивается от них, пытаясь попасть в живот. Как только Сару увидел это, всё его озорство мгновенно испарилось, и он с громким рычанием приземлился на землю и набросился на двоих Хьюг.

— Эй! Не трогайте его, трусы!

Альфа сзади мгновенно летит в сторону от волны острых камней, возникших из земли, а главный виновник боли друга получает удар по уху такой силы, что кровь пошла.

Хирузен совсем на себя не похож — как же он разозлился! А ведь он никогда не позволял злости властвовать над собой. Данзо несогласно надул губы и нахмурился, вот ведь нахал, он и сам может себя защитить, его так дедушка учил! Кагами тоже хмуро посмотрел на Сарутоби и бросился вперёд, явно демонстрируя, что его сила не уступает этому альфе, и он способен защитить лучшего друга сам. Данзо внезапно почувствовал себя лишним, когда эти двое устроили какую-то негласную игру за первенство. Он никогда не замечал между ними никаких конфликтов, а ведь он был, но скрытым от глаз маленькой омеги и никогда ими двоими не обсуждался, незримый, еле уловимый детский конфликт, который ведом лишь им двоим. Такое часто бывает, когда оба дружат с одним мальчиком и не хотят его делить. Хирузен никогда не оставлял попыток оказаться у Данзо на первом месте и в более зрелом возрасте стыдился за некоторые подлые поступки и совращения за спиной Кагами. Он ведь знал, что Данзо своему партнёру о них не рассказывал, это было очевидно. Только что поделаешь, он ведь эпсилон, некоторые половые особенности не способен подавить даже его божеский характер. Со временем их борьба поутихла, но никак не мог Хирузен на корню загубить эти ростки ревности и зависти. И только когда их возраст приблизился к почтенному, он избавился от этого. После смерти Кагами он даже не осмеливался об этом думать.

Кагами ведь никогда не сомневался в своём первенстве, он самый важный и дорогой, но ведь именно Хирузен был тем, кто украл первый поцелуй друга, ведь именно с ним наедине вожделенная омега вела себя по-настоящему открыто. Какая же пытка, этот шимуровский дурак никогда не мог выбрать, будто бы играл с его чувствами. Хирузен, даже узнав его пол, так и не понял, игра ли это была или это Данзо просто упрямый баран, любящий всё усложнять. Только ведь… ведь эти ситуации, эти неловкие встречи, эти поцелуи, эти ласки, его дрожащий голос и стоны, всё это ведь на самом деле не было игрой. Данзо хотел его как омега. Так почему?

Вспоминает одну из экспедиций их эскорта, Данзо выглядел тогда абсолютно подавленным, ведь в этот раз с ними не было Кагами. Учиха переживал пик цикла, и его не пустили на службу. В этот день он был особенно раздражителен, молчал, а кто смел заговорить с ним, слушал в ответ раздражённые вздохи и ворчания. Тогда эскорт засел у костра, выжидая скорого появления послов из вражеской страны, чтобы перехватить их и узнать детали. Данзо сидел с понурым видом и не вовлекался ни в шутки, ни в байки, не отвечал никому ради поддержания диалога, а только уныло смотрел в костёр, уложив подбородок на предплечья. Хирузен по обычаю заводил всех остальных, не позволял компании поддаться молчанию, травил анекдоты и рассказывал нелепые истории из академии — и, как каждый эмпат, который берет на себя ответственность за настроение компании, негатив Данзо пробирал его неприятным скрежетом в костях. Он кожей ощущал его скуку и печаль, но не трогал его, ведь тот определенно резко на это отреагирует. Каждый здесь не замечает этого ради собственной безопасности, но Хирузен не мог игнорировать, ведь отсутствие общего единого настроения невероятно его калит. Он смотрит на Данзо во время рассказа историй, смотрит на него, пока смеётся с анекдота, и он надеется, этот взгляд принудит Данзо хотя бы обратить на всех внимание. Он знает, что этот вредный наследник Шимур всё видит, но не отвечает из принципа, и остаётся только гадать, чьи принципы окажутся сильнее. Данзо выдержал час, прежде чем отлучиться, как он пробормотал «подышать свежим воздухом», будто здесь его недостаточно, и невзрачно покинул место у костра. Все учтиво проигнорировали его уход, только Хирузен подозрительно смотрел ему вдаль. Внутри него боролись желания серьёзно с ним поговорить или оставить его в покое — не знал, как лучше поступить. Разумеется, Данзо тяжело без Кагами, но Сару по какой-то самонадеянной эпсилоновской причине считает, будто нахождение рядом его должно затмить отсутствие лучшего друга. Это неловкие позывы, но он никак не может с ними бороться, поэтому Хирузен последовал за ним, заранее обозначив свою причину отсутствия как интимную.

Юноша нашёл его недалеко от реки. Друг стоял, повернувшись к нему спиной, уткнувшись лбом в дерево, и загадочно дрожал. Хирузен аккуратно приближается к нему из-за спины, держа в памяти его ненависть к подобному, старался двигаться медленно. Тот даже не отреагировал. Тогда лицо его стало жалобным.

— Тебе так плохо без Кагами? — грустно спрашивает он.

Данзо нервно вздыхает и не отвечает. Конечно, плохо, но у друга тяжёлый цикл, и не привыкший брать миссии без него, пошёл на это ради его просьбы. Несмотря на их метку, а значит и одинаковое течение цикла, в Данзо достаточно выносливости, внутренней силы и стойкости, чтобы переживать его незаметно для остальных. Так учил его дед. Только Кагами не способен переживать циклы так же стоически, и эти сигналы передавались Данзо. Он грустил, потому что никак не мог помочь. Он дрожал, потому что чувства друга были яркими, изводящими и без того страдающую по сексуальной близости омегу. Желание Кагами… не уступало его собственному.

— Без тебя скучно, — ласково признался Хирузен, — пошли.

— Зачем ты врёшь? — раздался подавленный голос друга.

— Но они же наши друзья.

— Они твои друзья, а не мои, — раздражённо гаркает Данзо. — Там мне не место, меня там никто не ждёт. Просто оставь меня в покое.

Какие неприятные слова. Почему он вечно так о себе думает? Хочет его пожалеть и успокоить, Данзо всегда выглядел так, будто нуждался в защите, казался таким хрупким, несмотря на крепкое телосложение. При всей его вредности, на самом деле, Данзо весёлый и тот ещё шутник, хоть и шутки его часто не смешные и какие-то до дурости неловкие. Сколько оригинальных и забавных способов поздравления Хирузена с днём рождения они с Кагами придумали. Нанимали для него полуголых танцовщиц, развешивали объявления о пропаже его девственности или весь день преследовали его, бросаясь пирогами. Данзо угощал его семейной настойкой клана Шимура, Хирузен её обожал и так напивался из-за неё, что его потом силком до дома тащили. Пели громко песни втроём, весёлые и пьяные. Данзо ведь способен на это. Им втроём было так весело друг с другом. Им весело и друг с другом. Нет никакого деления на «мои и твои». Почему же из раза в раз между Хирузеном и Данзо случаются такие неловкие сцены?

Хирузен немного мнётся прежде чем смущённо спросить:

— Тебя можно коснуться?

Данзо единственный кого Хирузен спрашивал об этом.

— …да.

А Данзо всегда прятал лицо, когда отвечал на это.

Тогда он касался. Гладил его руку, перебирал его пальцы, ласкал от запястья до локтя. Соединял их руки, и Данзо никак ему не отвечал — ни позитивно, ни негативно, только слегка дрожал в ответ, позволяя руке Хирузена чувственно ласкать его кожу. Эта вседозволенность всегда вскружила юношескую голову. Тогда он прижимался носом к загривку, Данзо вздрагивал, а Хирузен наслаждался его еле слышимым запахом. Водил кончиком носа от бока до горячей каемки, его щекотали крохотные светлые волоски. Данзо не понимает, зачем он согласился, ведь из-за цикла Кагами сейчас слишком чувствительный. Никогда не понимал, зачем на это соглашался. Только соглашался из раза в раз…

— Не говори так о себе. Я жду тебя, — горячий шёпот проходится по коже мурашками и Хирузен слышит судорожный вздох. — Я хочу, чтобы ты был там.

Его вздохи делают Сару смелее, и вот уже облизывает чувствительную кожу, позволяет себе скользнуть свободной рукой под кафтан и огладить живот. Никакой негативной реакции. Тогда вторая рука оглаживает груди, а другая тесно опускается на лобок. Давит на выпуклое место, массирует ощутимо и ритмично, и омега упирается в ствол дерева. Данзо ведь хочет большего, Хирузен чувствует это. Только воспользоваться этим рискованно. Большой риск, но он пойдёт на него.

— А-ах. М-мф… — сладкие придыхание уже тяжелее прятать, он больше не пытается.

Данзо крепко держал запястье Сару, не давая ему спускаться ещё ниже. Хирузен и не пытался, помня прошлый раз и зная, как Данзо реагирует на прикосновения к его члену. Стоны обрастали громкостью и хрипом, тогда его прижимали к дереву ещё плотнее. Ерзания и трение Данзо о разгоряченное мужество только сильнее возбуждали альфу, он дышал глубоко и вульгарно прямо в ухо омеги, принуждая ту только активнее извиваться. Хочет увидеть его лицо и тогда поворачивает омегу к себе и поднимает под бёдра, жадно пожирая его сладкое и млеющее выражение: влажных алых щёк, сладостно приоткрытого рта, взгляда изумрудных глаз, полных нетерпения, удовольствия и смущения.

Тёрся о промежность каменным членом из-под хакама, массировал сфинктер, засасывал взбухшие соки языком, слегка задевая клыками. Стоны омеги теперь надрывистые, сопровождаются крупной дрожью. Невыносимо, сейчас кончит только от его ласк и феромона, остановись же. Нет никаких сил и желания сопротивляться…

И наконец Хирузен позволил себе жадно и страстно увлечь Данзо в поцелуй. Ловил его дыхание, оттягивал губы, когда тот стонал в его рот, совсем себя уже не контролировал. Незрелая жадность. Хотел получить от этого поцелуя всё, ведь боялся, что эта ситуация может никогда не повториться.

Тогда Данзо взрывался, отталкивал его от себя и вскрикивал смущенно:

— Я-я т-тебе не разрешал, выскочка! — и убегал.

Как всегда, убегал от него.

И такое происходило не раз и не два. Вот они одни, вот Хирузен тянет к нему руку, и Данзо позволяет — лишь на мгновение позволяет себе быть честным. Только всё равно неизменно убегает. Это так надоедает, это качает его на головокружительных эмоциональных качелях, но он не мог прекратить к нему лезть. Он не знал, что из-за своего пола и страха его раскрытия Данзо убегал из-за возбуждения и выделения секреции, а ведь он всегда старательно прятал свой запах. С сару сдерживать его было тяжело, потому он и не оставался надолго. В итоге оба неудовлетворённые ласкали себя, чтобы избавиться от напряжения. Однако после этого Данзо приходилось мыться в речке, искать поблизости мыльнянку и судорожно втирать в тело её пену. Ведь снова пропах своим и дружеским феромоном. Хирузен был единственный альфа на свете, способный раскрыть его тайну. До Шисуи. К тому моменту, когда Шисуи появился в его жизни, их с Хирузеном отношения уже давно превратились в игриво-приятельские. Они оба смирились, что они хорошие друзья и невнятные коллеги. Только шутки, и ничего более.

***

Тобирама умер, не дожив до глубокой старости. Частые стрессы, излишняя нервозность привели к проблемам с сердцем. Он прожил еще один год после коронации своего приемника и погиб, ожидая смерти, встретил её как старого друга, лежа в своей постели. Траур длился много недель, несмотря на жесткое правление, частое участие в войнах, сложные социальные метаморфозы — его неоценимый вклад в развитие государства признан гражданами. Стремительная индустриализация, расширение границ, множество выгодных союзов и, разумеется, монополизация древесины, которая продолжает кормить страну Огня до сих пор. Его правление признали лучшим за всю историю Огня. Столь колоссальное признание он получил только после смерти. Данзо втайне от многих читал его трактаты, чем старше становился, тем более прикипал к его методам правления, не признавал их лучшими, до самой старости он будет чтить дедушку и Мадару, но многие жестокие поступки второго Сенджу выглядели вполне оправданными. Ранний подростковый максимализм его бы с ним ни за что не согласился, Шимура кардинально менялся в течение своей жизни. Видимо, поэтому он известен многим как оппортунист.

В день коронации Хирузен еле провёл инаугурацию, ведь сильно напился с Бивако, Кагами и Данзо, и они втроём стояли с бодуна, усердно пытаясь это скрыть. К сожалению, Бивако не могла присутствовать, но наблюдала издалека. Только после смерти Тобирамы она взойдёт на пост и, войдя в него, произнесёт речь, какую услышат тысячи детей, и в этот самый день обозначится новая эпоха, названная «Бархатной сексуальной революцией».

Первая государыня Бивако займётся работой по социальному обеспечению, Хирузену повезёт больше, чем Тобираме, в его совете будут люди, которым не наплевать на благосостояние граждан, и, не смотря государю в рот, они будут заниматься внутренним устройством страны. Хирузен был рад этому, начало его правления началось в период расцвета, и ему осталось только поддерживать благосостояние своей страны, но всё же в совете города ему не хватало еще одной важной детали. Важного человека, правой руки, того, кто изумительно разбирался в политике и кто будет верен государству ничуть не меньше, чем он. Того, кому несправедливо не давали возможности проявить свой талант на практике.

— Поздно ты, Данзо.

О другом человеке и речи не шло. Как только Хирузен вступил на пост, первой же его идеей было назначить своего друга на должность как можно ближе к себе. На протяжении жизни он наблюдал его таланты, фактически убеждался в его пользе для государства, Сару знал, насколько Данзо умён и амбициозен, и в любом бы случае повысился до высшего чина сам. Хирузен попросту хотел ускорить это. Он не справится один.

Господин Шимура не торопясь заходит в комнату. Выглядел он уставшим, всё-таки уход за Орочимару требует больших усилий, и ему тяжело совмещать работу и его воспитание. Он всё равно не жаловался, с юности был заядлым трудоголиком.

— Извини, — устало отозвался он. — В совете устроили скандал из-за твоего нового указа. Надо было их приструнить. Всегда пожалуйста.

Хирузен весело усмехнулся:

— Спасибо, Данзо. Что бы я без тебя делал? — он отошёл к столу и постучал пальцами по бумагам, лежащими на нём. — Конечно. Ты много работаешь, я это вижу и ценю.

Данзо подозрительно нахмурился на эту подводку. Хирузен тянул со своим объявлением, ему внезапно стало нервно, ведь его лучший друг с ним непредсказуемый, и он не знает, как тот отреагирует на его слова.

— …но всё-таки, — Хирузен широко улыбнулся и повернулся к другу, — не пристало действительному тайному советнику опаздывать.

Короткое молчание. Данзо поражённо распахнул глаза:

— Ты шутишь, — и сощурился подозрительно. — Если это шутка я тебя ударю.

Смешная реакция, Хирузен никогда его таким удивлённым не видел.

— Нет, не шутка. Я считаю, что ты это заслужил, — Сару вглядывается в его лицо и обеспокоенно наклоняет голову. — …что-то случилось? Ты не рад?

Данзо выглядит растерянным, взгляд его мечется по сторонам, а губы поджаты.

— Хирузен… — выдавил из себя он. — Я даже не знаю, что сказать…

Данзо совсем этого не ожидал, он даже представить такого не мог. Хирузен никогда не соглашался с его взглядами, учитывая, как категоричны и жестоки они становились со временем. Погром приюта случился полтора года назад и взорвался скандалом что среди обывателей, что в государской думе. Хирузен знал, кто это устроил и почему, и, не внимая своей напускной умственной неряшливости, подозревал о происхождении Орочимару. Только старался об этом не думать, заставив себя об этом забыть. Хирузен знал, что, несмотря на свой грозный образ, Данзо добрый человек. Не будь Сару в этом уверен, не наблюдай он доблестные поступки друга и не слушая его умные изречения, он, разумеется, эту должность ему бы не отдал. Данзо об этом не знал, Хирузен не всё рассказывал своему другу, поэтому поступок государя оказался для будущего советника загадочным.

— Простого спасибо будет достаточно, — улыбнулся Хирузен. — Правда если ты хочешь меня побаловать, прекрати вести себя как упрямая задница.

Данзо весело усмехнулся и вальяжным шагом приблизился к Сару.

— Хм. То цветочки. Раз уж мы теперь работаем напрямую, ты увидишь насколько я упрямая задница, — и натянул его государскую шляпу вниз. Хирузен засмеялся.

После того, как будущий советник увидел беззаботную улыбку друга, веселый настрой его пропал, он неловко отвел взгляд, голос его притих.

— Но я благодарен, Хирузен. Даже не думал, что ты сделаешь это. Учитывая, как ты не согласен с моими методами.

— Ты талантливый политик, — успокаивает его Хирузен. — Тобирама этого не увидел, а многие видят.

Данзо презрительно фыркает. Всё прекрасно видел этот Тобирама, искусственно не давал ему возможность повысить свое влияние. Господин Шимура до конца будет считать, что тот испугался его, пускай это и маловероятно.

Данзо еще немного помялся, но всё же аккуратно прижался к нему и обнял, уложив подбородок на плечо. Хирузен такого совсем не ожидал, но воспользовался, чтобы аккуратно, почти невесомо обнять его талию. Ничем больше не пахнет. Больше нет.

— Тогда убери Митокадо и Кохару, я оскорблён работать с ними на одной должности, — наконец ворчит он.

— Ха-ха-ха! — захохотал Сару и отстранился. — Ну уж нет, надо же как-то тебя помучить. Будут тебе напоминаем не зазнаваться.

Данзо мягко улыбнулся.

Хирузен с самого начала, ещё когда государём Тобирамой Сенджу было принято решение о назначении ученика на столь важный пост, считал, что должность эта ему не подходит. Не подходит настолько, насколько слону подходит учиться вязанию. В начале своего правления он чуть не потерял половину земель и из-за излишней мягкости и доверчивости, шёл на уступки во вред своего благосостояния. Данзо волосы на голове рвал первые несколько лет их сотрудничества, такие истерики ему устраивал, вспоминать страшно. Сейчас, разумеется, Сару возымел политический опыт, обзавёлся хитростью и аккуратностью в переговорах с другими, повзрослел как правитель, но всё равно нуждался в Данзо как в воздухе.

Ему назначил неофициальную встречу Король Песков, правитель Суны Га’ара, старший сын ныне покойного короля Ра’аса. Вступил на свой пост он в возрасте чересчур юном, но для их страны это нормально, смертность среди Казекаге всегда была высокая. Га’ара разговаривал с Хирузеном около часа, наслышавшись о его мягком нраве, использовал благородство своих намерений как главный козырь. Он хотел уйти из-под покровительства государства Огня, долго обдумывал свои слова, и Хирузен внимательно его слушал. На лице Сару всегда легко читались эмоции, оно пластично, и тот даже добавлял экспрессивности этим выражениям, чтобы очевиднее донести собеседнику свою сочувственность и понимание. Он всегда легко вызывал доверие, с ним комфортно находиться рядом или разговаривать, поэтому некоторые правители проговаривались с ним, не так усердно следя за речью. Однако неизменно никто из них не догадывался, что господин Шимура слушал все разговоры Хирузена и о внутренних, и о внешних делах, никогда не чураясь использовать оговорки правителей им во вред. Хирузен — доброжелательное лицо, Данзо — жесткий разум. Инь и Янь, поддерживающие величие своего государства, преумножая наследие их бывшего и великого государя Тобирамы.

Сару слышит аккуратный стук трости, поступь его не слышима, и его появление всегда предупреждает только этот звук. Он готовится к нравоучениям. Данзо пришел его защищать, ведь что-то ему не понравилось в речи Казекаге.

Раздаётся жесткий и громкий голос:

— Что за тон, король песков? Ваш юный возраст не даёт Вам право вести столь бестактные вольности, — Данзо заходит в помещение сохраняя хладнокровие, но голос его грозен. — Как Вы смеете предлагать моему государю такие оскорбительные условия?

— Данзо… — еле слышно и мрачно пробормотал Казекаге. Его приход осложнит переговоры.

Хирузен испытал сейчас разный спектр чувств, но на лице у него всплыла смущённая улыбка — «Мой государь», это всегда так мило звучало из его уст. Наедине он ему такое никогда не скажет.

— Чем же Вас не устраивают эти условия, советник? — щурится Га’ара.

— Мне стоит напоминать о нашем покровительстве? — намекнул господин Шимура слегка задрав подбородок. — Вижу не стоит. Прежде Вы не жаловались на нашу защиту. Кава, Хоши, — непринуждённо перечисляет он, — помогаем Вам поддерживать порт Акулы. Это всё великодушие достопочтенного государя Сарутоби.

— Да, но…

Вновь раздаётся грозный голос:

— Что за «но», юный Король? Какое оскорбление. Какая ещё страна оказывает Вам столь неоценимую поддержку? — советник слегка приоткрывает глаз. — Почти не требуя ничего взамен.

И ведь не поспоришь, но Га’ара не хотел оставлять свою страну в столь зависимом положении. «Почти не требуя ничего взамен» — Данзо тут сильно лукавил, договор многому их обязывал. Отец согласился на это, но юноша желал уйти из-под покровительства и войти в союз на равных условиях. Его советники называли это глупостью и неуместной гордыней, говорили ему ни за что не подрывать их международные отношения, ведь их военная сила слаба и экономика ни к черту, он пришёл на эти переговоры втайне от них и с жёсткими намерениями. До этого с господином Шимурой напрямую он не контактировал, видел мельком на собраниях, и тот вёл переговоры жёстко. Га’ара рассчитывал воззвать к милости Хирузена, объяснить ему по-человечески свои желания, поговорить как товарищи (и положиться на слухи о его мягкосердечности), но Данзо не позволит ему это. Юноша рано воссел на трон, не возымел должного опыта, слишком эмоционален и подвержен юношескому максимализму, и господин Шимура вертит этим сейчас, сам использует его методы — пристыдил казекаге, и у него получилось. Юноше подумалось, что выглядел он перед Хирузеном неблагодарным наглецом, но такое грубое вмешательство человека ниже его по статусу Га’ару возмутило.

— Я веду переговоры с государем Огня, а не с Вами, — сощурился Га’ара.

Хирузен вмешался:

— Не смущайтесь, право. Вы не часто у нас бываете, мне следовало бы пояснить. Переговоры вместе со мной так же ведёт господин Шимура, — объясняет он. — Все условия Вы можете обговорить с ним.

Всем своим видом показал «съел?». Вынуждал его не зарываться и не надумывать о себе лишнего, Га'ару предупреждали что на политической арене, без должного стержня, его с головой поглотят «старички». Сейчас именно это и произошло.

— Благодарю за оказанное внимание, государь Сарутоби, — мрачно проговорил казекаге и удалился, очевидно не желая более терпеть присутствие Данзо.

Хирузен ощутил оплеуху на затылке и насупился в сторону советника. Тот строго посмотрел на него.

— Не позволяй всяким недорослым наглецам навязывать тебе свою волю. Ты правитель одной из самых могущественных стран в мире, навязываешь условия здесь ты, — и спесиво скривился, — а не страна-куртизанка, воюющая на стороне тех, кто предложит содержание. Пускай, но пока это наша куртизанка.

— Полегче, Данзо, — усмехнулся Сару. — У него не было дурных намерений, просто мальчишка юн и горд, и хочет для своих людей самого лучшего.

— Не ценой нашего благосостояния, — строго напомнил Данзо.

Хирузен мягко улыбнулся ему и господин Шимура хмыкает. Дурачок. Ну ничего же без него не может.

Хирузен совершал очередные глупости. Очередной раз подвергал опасности государство и свою жизнь из-за своей доверчивости. В нём никогда не было жесткого стержня правителя, терпеть не мог решать чьи-то судьбы, проливать зазря кровь, жаждал «дружить» с соседями, а всё это в политике неприемлемо. И чем-то сокрытым, глубоким, отвергаемым из раза в раз, Данзо желал, чтобы Хирузен в нём нуждался. Всегда был рядом с ним. На каждом заседании, на съезде первых лиц различных государств он был рядом с ним. Не позволял подписывать Хирузену договоры, пока сам их не изучит. У Данзо много привилегий, и многие удивлялись этому, ведь обязанности тайного советника не предусматривали его фактическое положение. Воплощая темную сторону, уравновешивал светлую, гармонично сосуществуя вместе с ним. Они общались не как подчинённый и государь, а как близкие друзья. Обижались, задирались, подшучивали, ссорились, использовали порой ситуации, чтобы друг друга подразнить. И казалось, будто Хирузену нравились его манипуляции, пускай порой их не замечал.

Когда он его особенно злил, Данзо кричал на него:

— Дурак полоумный! Немедленно расторгни этот договор!

Хирузена никогда не трогали ни его оскорбления, ни его вспышки злости, и позволял такое отношение лишь ему одному. Он слушал его периодически, иногда поступал по-своему, ведь предложения Данзо были излишне жестокие, лишенные всякого сострадания, но, пускай имея мягкий нрав, Сару умел противостоять ему. Этот упрямый баран всё равно вмешивался в решения Хирузена. Тогда в государе появлялось странное желание схватить его за волосы и укусить в отместку. Дурацкие мысли. Непозволительные. Не понимал, откуда они взялись, совсем о них забыл, о причине, так много времени прошло. Они попросту проскальзывали мимо, как почти призрачная вспышка. Шутил и только, издевался над ним и потешался, специально, чтобы приструнить и смутить. Видимо, эти воспоминания и чувства были очень болезненные, и он принудил себя забыть их.

И вот Данзо не альфа, и эти мысли, эти чувства, время проведённое с ним, то что ранее было лишь призраком давно захороненных грёз — накрыли его лавиной воспоминаний. Всевозможных торгов, принятий (пускай и сквозь скрежет зубов), обиды, недопониманий — их отношения теперь казались ему обречёнными на скорбь. Все действия, казалось бы, друга, его слова, признания теперь разили фальшью. Издевательством. Предательством. И злобой. Данзо только предаёт. Никакой искренности. Это было больно — думать об этом столько времени. Из-за обиды, из-за оскорблённого достоинства, невозможности смириться и простить. Разве можно простить за подобное? Хоть кто-нибудь способен такое простить? При всём его великодушии, подобное предательство и оскорбление проглотить — всё равно что глотать кислоту. Хирузен пытался. Теперь и сам не понимал, простил или нет? Думал, что простил, когда говорил с Шисуи думал что простил, а потом отрекся от этих мыслей, чем больше вспоминал своих попыток и чувств. Не простил.

А Данзо, отойдя от этих мучительных нескольких недель, думал совсем иначе. Как и всегда, виноватым он себя не считал, не считал свою тайную жизнь оскорблением и то, что должен всё подряд Хирузену рассказывать. С их недолюбовных встреч прошло слишком много времени, чтобы забыть о тех чувствах, поэтому он думал только об их политических отношениях. Он думал, раз Хирузен так много ему позволял на работе, позволял не рассказывать о некоторых тёмных делах, о некоторых штурмах и прочей деятельности Корня, если сам предоставлял возможность оставаться в неведении, то и в этой ситуации не должен обижаться. Данзо слишком привык быть его военным советником, слишком привык быть всегда прощённым, оправданным, и что ему позволено делать, что он хочет. Он привык уговаривать государя. Привык им манипулировать, склонять на свою сторону, скрывать от него секреты, он был слишком поглощён своей вседозволенностью. Господин Шимура отмёл дружбу в сторону, так далеко, как мог, будто лихорадочно не позволял себе испытывать к Хирузену хоть что-то кроме товарищества.

Мысли его были только о работе, чем более времени шло, тем больше он о ней думал, Хирузен превратился не в друга, а в «глупого государя», Корень стал домом, он завтракал новостями с пограничных фронтов, провоцировал гражданские войны по щелчку пальцев, держал феодалов на коротком поводке, агенты Корня находились повсюду — его влияние было несоизмеримо огромным, но этого всё равно было недостаточно. Его ничего не удовлетворяло. Поэтому мысли о государственном посту приобретали навязчивый тон, ведь он всю жизнь к нему стремился и думал, только став государем, он избавится от ощущения пустоты и неудовлетворенности. Тогда Хирузен стал неудобством, помехой на пути к заветной цели, и чем чаще видел его на кресле государя, тем раздражительнее ворчал.

Все эти годы ложились друг на друга, и если один думал о чувствах, другой думал о работе. Один считал поступок отвратительным, другой не мог понять проблемы. Из-за этого непонимания Данзо злился. У него не было времени обдумать это, понять Хирузен, поэтому вернулся к этому неудобству в прежнем состоянии. Ненавидел недопонимать людей. Государь — его инструмент для провокации войны, Хирузен нужен Данзо, как и Данзо нужен Хирузену, им нельзя работать друг без друга. Хирузен не выстоит против других государств, он не сможет вторгнуться в республики плодотворно, он не сможет вести войну, он же не может без своего военного советника! Так и почему он это делает?! Ставит на карту столь важные вопросы ради своей обиды, смеет подвергать государство такой опасности ради своих глупых принципов! Но более Данзо злило, что Хирузен посмел за ним следить.

Его злило, что Шисуи согласился, злило, что, подвергнув их неофициальный договор сомнению, Хирузен назначил его же собственного воспитанника предать Данзо! И ради чего? Что заставило его пойти на это? Хирузен заподозрил его в предательстве? Да как он посмел думать, что Данзо предаст свою страну! Как он посмел думать, что Данзо предаст его! Или же он, спустя столько лет, всё же заподозрил его в омежьем поле? Тогда это ещё более неслыханно! Ни одно из предположений советника не оправдывало Хирузена, все причины слежки были отвратительными. Данзо поверить не мог, как этот тщедушный дохляк решился на это, ведь ещё никогда не смел делать что-то против советника исподтишка. Как правило, он уличал его напрямую, честный и прямой Хирузен, и это неизменно, опустился до методов Данзо. Куда же делось его великодушие? Заставил Данзо пройти через такие мучения — верно злорадно сейчас потешается, верно упивается сейчас своей местью, подло потирая свои альфачьи ладошки. От одной только мысли об этом кровь вскипает. Так низко относился к Хирузену и не мог проглотить, что тот одурачил его. Лежал и думал, где же просчитался? Что делал не так? Чем же он заслужил подобный итог своей мучительной жизни? За какие грехи Хирузен обрёк его на эти страдания? Он виноват. Он виноват во всём этом. В этих унижениях и проблемах, сколько ужаса и тоски он пережил, носил теперь метку троих высших эпсилонов и боялся неверного шагу ступить, лишь бы вновь не вызвать их возбуждение. Чуть не умер из-за них и их неуёмной похоти. Чуть не умер из-за него. Альфы всегда отравляли ему жизнь, он не удивлён, что из-за альф он и ляжет в могилу. Только без боя он уйдёт. Не уйдёт, пока не отомстит им всем, пока не заставит их страдать и жалеть о встречи с ним.

Сначала он разберётся с Хирузеном. Потом примется за тех троих. Больше никакой жалости. Данзо чуть не умер из-за них, пора платить по счетам.

Господин Шимура давно не навещал Корень, у него не было даже возможности узнать о нынешнем положении дел, поэтому шёл он туда ко всему готовым. Орочимару просил его не перенапрягаться и не нервничать, отсидеться дома, но Данзо не был бы собой, не отправься на работу при малейшем намеке на своё выздоровление. Он не мог больше отсиживаться, слишком много дел, слишком много проблем и планов, он обязан сделать хоть что-то, пускай и мелочь. Он обязан.

Тихая поступь — неслышимый шаг, призрачное присутствие, как всегда скользил по тени, не замеченный. Никуда не торопился. Феромон проступал слегка, но был доволен и тем, что смог полноценно его удержать, тем более теперь носил не только свой. Сотрудники не смели проявлять ярких эмоций и задавать вопросов о долгом отсутствии, но волнительно-преданными взглядами встретили его. Аккуратно прыгнули по обе стороны и шли подле молча, ожидая слов.

— Самое важное, — сухо проронил он.

— Признаться честно без Вас нам было трудно, — неловко ответил Карат. — Однако Чародей передавал все Ваши указания. Республики зашевелились после объявления вторжения. Казахана была внезапно захвачена Молнией. Так же мы нашли в Та и Юи обширные военные орудия.

— Интересно, — сухо заключил советник. — Теракты, теперь ещё и это, при их официальном обещании держать вечный нейтралитет в международных отношениях. Сами же отказались от оружия. Вы изучили материал, из которого они сделаны?

— А надо было? — удивился Карат.

— Да. В мире не так много глобальных железодобывающих мест. Определенные типы металла добываются в определенных странах. Изучите, — после этих слов один из строя мигом потерялся из виду, Данзо продолжил. — Казахана была республикой. Что значит «захвачена»?

— Всё так. Наши ребята видели вторжение армии на их границы, это случилось совсем недавно, — Карат пожал плечами. — После этого главы наших республик прекратили отвечать Лазарю на письма. Он пытался с ними договориться и предупреждал о последствиях нарушения мирного договора, но они не идут на встречу.

Господин Шимура остановился.

— Я просил послать подкрепление в республики. Двое, не присылавших информацию, следили за наследниками этих стран. Вы нашли их?

— Не нашли, они пропали.

— Убиты, — утверждает господин. — Использования проклятой печати не было. Мне нужна кровь правителей всех трех республик, включая Казахану. Доложите о военной численности Та и Юи. Мне нужны последние сведения о трате ассигнаций этих стран. Они есть? — Карат кивнул. — Молодцы. Отправьте это во второй корпус.

— Что-то серьёзное?

— Я бы не стал тратить на это столько лет, не будь это серьёзным, — он ухмыльнулся. — Каган не ожидал от нас вторжения в республики, раз решил показательно вторгнуться в собственную. Это вызов. Мы должны быть готовы встретить его.

— Да, Омут.

Данзо обращается ко всем остальным с громкой речью:

— Я объявляю военное положение. Повышенную готовность и внимательность. Мы переносим осенний отбор на нынешний месяц и ожесточаем подготовку. Всем разведчикам сдать экзамен на переквалификацию. В этот раз принимать его буду я. При моем отсутствии Чародей.

Ответили ему единым возгласом, но после разразились напряженным молчанием. Господин Шимура объявляет подобное, только когда уверен в опасности и угрозе государству. Шисуи напряжённо нахмурился. Господин Шимура наконец вернулся в Корень, выглядит посвежевшим, но ещё более злым и грозным. Учиха сам подозревал о военном настроении Молнии, но только Данзо мог сказать наверняка и знал, как к этому подготовиться. Даже несмотря на прошедшие месяцы, Шисуи старался несмотря ни на что выполнять свою работу грамотно. Это было самоотверженно с его стороны — терпеть обиду, возбуждение, грусть и злость, и вкладывать в работу все силы. Даже сейчас, после всего этого травмирующего случая, он надеется, Данзо оценит его старания. Ведь всё это он делает ради него.

Шисуи услышал ропот своих коллег неподалёку.

— …вы слышали? Его феромон.

— Он наконец его отпустил?

— Не знал, что он могущественный альфа.

— И прятал его столько лет. Я ещё более им восхищаюсь. Наш господин велик во всём.

И правда, — Шисуи удивлённо проморгался. Он вышел несмотря на свой феромон.

Данзо закрыл дверь в свой кабинет и облегчённо выдохнул. Всё прошло превосходно, незачем было переживать. Хотя не мог не переживать после пережитого.

В самом деле много ему предстоит сделать, Шисуи тяжко пришлось без него, но он отлично справился. Жалко от него избавляться, но постарается найти замену получше. Данзо оглядывает свой кабинет, кротко ведёт носом, наслаждаясь запахом, — скучал по этому. Здесь так тихо и прохладно, сладко пахнет книгами, пылью и фужером. Он глубоко вздохнул и откинулся на стуле. Смысл его существования. Сейчас его жизнь перевернулась вверх дном, но что-то неизменно. Данзо здесь главный, у него всё под контролем, всё предсказуемо, никаких идиотских чувств и эмоций, может отмести это как мусор в сторону. Главное, ничего здесь не таит в себе опасности. Он задумался сейчас, быть может, из-за этого чувства умиротворения он и пропадал здесь днями и ночами. Здесь Данзо чувствует себя защищённым, никто не посмеет даже усомниться в нём, всё идёт слаженно, как часы. Не нужно беспокоиться, будто он кого-то обидит, спровоцирует, в ужасе думать, как спастись от похотливого зверя.

Данзо окидывает взглядом документы. За этот срок его подчинённые выяснили немного, но даже это можно использовать. На границах Та и Юи Хирузен выставил армию, они штурмуют близлежащие посёлки, - Сару не уговорит их ни в чём, они не пойдут на переговоры. Хазану Молния, очевидно, использует для расположения их военных баз. Это республика находилась на границах республики страны Снега, а они имеют выход в море, и лишь оно отделяет их от страны Камня. Это провокация двух стран. У Кумы нет ни одного порта, но они хотят их получить, и Данзо мог лишь догадываться почему. То, что Кума хочет их республики, очевидно. Корень нашёл у республик оружие, по многим данным, они получают загадочные и большие ассигнации, устраивают теракты, и внезапное вторжение в Хазахану, как намёк, довершает это подозрение в сотрудничестве. Очевидное нарушение договора о нейтралитете. Вождь страны Камня и царица страны Снега определённо назначат встречу Хирузену, если близкие соседи Кумы уже не накручены тамошним Каганом. Что-то шевелится, и, кажется, нечто более масштабное, чем желание Кумы заполучить их республики. Дурное у Данзо предчувствие. Ему нужно как можно скорее уладить недопонимания с Государём, а если тот откажется от дальнейшей работы, Данзо прибегнет к крайним мерам. Он не может допустить проигрыша, он обязан защитить свою страну, только он сможет это сделать.

После одобрения всех бумаг и принятия экзамена у некоторых нэповцев, он дал небольшой группе тихий приказ. Касательно государя.

***

Хирузен думал почти о том же, раскуривая трубку табаку на балконе. Прискорбно, когда он знает даже меньше, чем его военный советник. Данзо сейчас очень не хватает, но Сару всё ещё его не простил. У него разорвётся сердце, если они снова начнут работать, как и было, будто ничего не произошло. Наследники Та и Юи не отвечают на его письма, вождь Камня прислал ему письмо о своих беспокойствах по поводу вторжений. Он не понимает, что происходит, но, видимо, Данзо был прав. Опять. Нет смысла стучаться в закрытую дверь, нужно продолжить вторжение. Мирные методы в этой ситуации бесполезны, придётся дать Фугаку приказ отправить отряд Учих на границы.

На этих мыслях он уворачивается от трёх ножей, кинутых в его сторону. Вражеская атака? На методы Кумы не похоже. Острые водные лезвия рассекают балкон, он прыгает на крышу, и вторят ему взрывы и дымные шашки. Несерьёзная атака, но он не хочет, чтобы его дом разрушили, и ведёт нападающих дальше в лес.

Прыгает по толстым ветвям, и преследующих бьёт ими же, отбрасывая в сторону. Приземлившись на голую опушку, взмахивает рукой и возводит каменные стены, защищаясь от лезвий. Враг преодолевает высоту и вновь сцепляет руки, готовясь выпустить струю воды. Хирузен опережает, выдохнув в него обширный столп огня. Полукругом очертил вокруг себя огненную сферу, контролируя ближний радиус. В печатях он сильнее, чем в тайдзюцу. Следующий появился из-за спины. И так же резко врезается в каменный столб. Хирузен щурится, одежда очень знакомая. И когда на него напали двое других, он наконец понимает, что здесь происходит.

Ах. Это Корень. Сару вздохнул. Интересно, что на этот раз?

— Ваши атаки всё такие же не изысканные, — усмехнулся Хирузен, — как всегда из-за спины, ха-ха. Довольно!

Их ноги глубоко вколачиваются в землю, и от сжатия ладони государя, она болезненно сдавливает их голени. Нэповцы остановились, не пытаясь сопротивляться.

— Где он ждёт меня?

— В Вашем кабинете.

Хирузен неспеша идёт в резиденцию, кажется, намечается серьёзный разговор. Он даже не представляет, к каким выводам пришёл его старый друг за это время, но, зная его скверный характер, ни к чему хорошему. Вряд ли он созрел для извинений, послал к нему своих ручных собак, потому что очевидно зол. Интересно даже, что могло его разозлить. Ничего кроме вторжения Хирузену на ум не пришло, сейчас он определённо начнёт кричать на своего государя за попытки мирно всё решить. Сложно понять. Данзо всегда вёл себя непредсказуемо с ним. Не успел он зайти в кабинет, как в него летит острый нож. Это брошено не с целью убийства, Данзо обозначал, какой их ожидает разговор. В его духе поджидать в темноте. Когда хокаге включил свет, темный силуэт повернулся к нему на кресле, выглядел он взбешённым и феромон источал соответствующий, но усердно прятал свои эмоции. Не получалось.

— Хирузен, — мрачно пробормотал Данзо.

— Данзо, — Сару прикрыл веки. — Опять хотел убить меня? Что же на этот раз?

Его военный советник выглядит слегка помятым, но неизменно свой грозный образ демонстрировать он умел мастерски. Каждой своей морщинкой на лице он показывал Хирузену свою ненависть и намерение убить. Его стан всегда всех устрашает, даже самого Хирузена, но сейчас всё иначе. Сейчас он не чувствует ни капли страха, только великую решимость и храбрость. Что-то в Данзо не так, этот их разговор будет совершенно иным.

— Такому скользкому ублюдку не место на посту Хокаге, — гаркает Данзо, надменно приподняв подбородок. — Такие, как ты, поганый выродок и мразь, должны быть уничтожены. Мои ребята не убили тебя, но убью я. Снимай плащ, ублюдок. Я убью тебя в честной битве, и ты наконец увидишь, насколько же я сильнее тебя.

— Успокойся, Данзо, — мерно произносит Хирузен.

— Тебе, мать твою, лучше меня не успокаивать, — советник громко зарычал, глаза его недобро сузились. — Минуты твоей жалкой жизни утекают вслед за моим терпением. Проведи их с пользой. Встань на колени и проси меня о снисхождении, умоляй меня простить тебя, тщедушного, жалкого труса. Никчёмного выродка, выползшего из зловонной дыры.

Причина такой злости не связана с работой. Это личное. Так оскорбить его способно…

— Данзо, — всё так же мерно говорит Хирузен. — Дело ведь не в этом.

— Верно, — Шимура бросил развёрнутый рулон с просьбой о конфиденциальной встрече на стол и скрестил руки на груди. — Ты приказал им следить за мной. Ублюдок. Кусок дерьма. Подлее твари в жизни не встречал.

Узнал всё-таки. Это правда, от Данзо ничего нельзя скрыть. Хирузен даже предполагал мысли, какие его взбесили, ведь, будучи скрытным параноиком, не терпел слежку за собой до скрипа зубов. Тем более когда за ним следил его же собственный друг. Это напомнило ему, как Данзо разозлился из-за случая с Орочимару. Данзо портил жизнь Фугаку еще года два после этого. Не терпел, когда Хирузен влезал в его дела, а здесь случай даже хуже. Хирузен не будет оправдываться, он правда виноват, но по сравнению с виной Данзо это роли не играет. У него не получится перевесить свой поступок.

Хирузен нахмурился:

— Я перестраховался. К тому же… — голос его дрожит, слегка спёрло дыхание от обиды. — Не мог поверить своим ушам. Я думал, знал тебя шестьдесят лет, а на деле оказалось, что вовсе не знал. Ты не доверял мне.

Данзо возмущен. Этот негодяй еще смеет строить из себя жертву?

— Я имел право держать это в секрете, — злится он. — Это не относится к делам Конохи. Это не касается никого, кроме меня и тебя в первую очередь.

— Кто я по-твоему? — обиженно гаркает Сару.

— Подлый ублюдок. Скотина. Мразь бесхребетная. Полоумная старая перечница. Дегенерат.

Это даже забавно.