II Я — омега (1/2)

На площади стояли одни только дети и омеги. Среди множества гробов и надгробий.

Данзо с понурым видом оглядел толпу. Здесь стояли все его одноклассники и соседи: Хирузен, Бивако, Мито, Манабу, Кагами, Масами, Кацуми, как много их было — маленькие омеги и альфы, единственные наследники своих некогда великих кланов. Стояли и сжимали ладони своих матерей, кто-то плакал, кто-то сдерживал слёзы, кто-то с понурым видом стоял абсолютно подавленный. День великого траура страны Огня, и её Государь — достопочтенный Тобирама Сенджу стоял на возвышении, в самом центре площади и произносил речь. Никому из стоящих здесь не было дела до этой речи, никого она не вдохновляла и не утешала, вдовы нашли в себе силы прийти только ради похоронной церемонии. Только хоронить было некого, поэтому символически в землю опускали пустые гробы. Мрачное кладбище символического горя прошедшей войны — усеянный кенотафами пустырь.

Речь Тобирамы изобиловала пафосным трагизмом, был ли он искренен или вся эта речь была лишь притворством, сказать трудно. В стране Огня столь крупных трагедий не случалось давно, ещё со времён эпохи феодальной раздробленности. Однако столь вопиющей катастрофы — никогда. Мертвы все патриархи, разрушены родовые дома, разрушена культура, и вследствие погибают традиции. Сердце всех стоящих среди могил граждан — детей и их матерей — покрылось гарью, болезненным налётом скорби, и она разъедала их подобно паразитам. Дыру, чьи края разъело горе, не заполнить ничем и никогда, она навсегда останется выжженной и всегда будет болеть.

В этой речи государь Тобирама выражал прискорбие, о войне он говорил напыщенно, уверял вдов в необходимости этой жертвы, что все его решения приняты во благо государства. Госпожа Азуми вместе с госпожой Юкой вернулись домой абсолютно подавленными. Детей они отправили в сад, а сами сидели на кухне, распивая десертное вино. Дельты плакали, успокаивали друг друга, гладили руки и волосы, обнимались и целовались. Они всячески поддерживали друг друга после тяжёлого дня, сердца их тянуло болью, а из глаз лились слезы, и даже ласки не могли их успокоить.

— Вынужденная жертва? — в слезах вопит Азуми. — Вынужденная? Сам бы там и подох!

Голос Юки звучал хрипло и тяжко:

— Все наши патриархи умерли на войне. Это сильнейшие воины Огня и они все до единого погибли. Я просто не могу это признать.

— Кума не может быть настолько сильной, Юка. Наши патриархи были способны полностью уничтожить их страну, — и не сдержав прерывистый стон боли, она зажмурилась и пропала лицом в ладонях. — …это он. Я знаю, что это он. Господь Милосердный, Юка, это он убил наших мужей.

— Все дворянки это знают, — с тяжестью согласилась Юка. — Мы жили в эпоху Первого Сенджу, и мы знаем древние традиции нашей страны, знаем весь расклад. Никто ранее не смел вытворять подобное, но амбиции Тобирамы превышают все разумные пределы. Как он собирается сдерживать атаки вражеских стран без главной военной силы?

— Политический договор с Камнем и Ветром, — утерев влажный нос, поясняет Азуми. — Тобирама всё просчитал. Мой любимый ещё до войны считал этот договор подозрительно глупым.

— Он знает о нашем осведомлении, — хмурится Юка и скрещивает дрожащие руки на груди. — Поэтому он и подписывает эти законы. Чтобы заткнуть нас, не дать возродить дворянство. Силой принуждает нас выходить за простолюдинов. Мои соклановцы-чиновники говорят, Тобирама подписывает указ о престолонаследии.

— Он разрушает дворянство, — мрачно бормочет Азуми.

— Уничтожив наши кланы, — подытоживает Юка с тоном отчаяния в голосе.

Дети смотрели на матерей печально, они не понимали сути их разговора, но, наблюдая их измождённые и отчаянные лица, понимали, что происходит нечто более масштабное и гнетущее, чем смерть их отцов и дедушек. Детская проницательность ведала им куда больше, чем их сознание. Данзо сжал руку Кагами и печально сжалобил брови. Кагами звучал надрывисто и плаксиво.

— Даночка… — грустно лопочет он. — Что же с нами теперь будет?

Данзо ещё крепче сжал его руку и посмотрел прямо в глаза. Ему плохо, его сердце разрывается на части, и эта боль слишком внушительная, чтобы хрупкий детский разум мог её должным образом осознать. Однако, когда он увидел лицо Кагами, увидел, как это кроткое, нежное и хрупкое существо смотрело на него грустными глазами, сердце его сжалось в тиски. Он не хочет видеть такого выражения на его светлом личике, он хочет, чтобы Кагами смеялся, он всегда хочет слышать его очаровательный смех. Данзо сильный, дедушка учил его быть сильным, чтобы он всегда защищал близких ему людей. Кагами — его семья. Данзо защитит его, чего бы это ему ни стоило.

Он улыбается своему дорогому другу, и голос его стал нежным и влюбчивым, как пение соловья:

— Мы возродим кланы, Кагаечка, — ласково сказал он и аккуратно соприкоснулся с ним лбом, закрывая глаза. — Мы будем жить все вместе и будем своим собственным кланом. Ты, я, мама и матушка Юка.

— Будем носить одну фамилию, как братья, — слабо улыбнулся Кагами.

Когда общественные метаморфозы претерпели значительные изменения, когда выросло поколение «дворянского раскола», появились первые волнения. Подобно весенним цветам, созревая под снегом авторитаризма и вопреки пробиваясь сквозь толщи льда, просыпались первые подснежники. Это дети погибших патриархов, дети разорённых дворянских домов, дети, воспитанные горюющими вдовами. Дети прошедших войн.

Возмужав, Кагами и Данзо обзавелись лучшими материнскими формами — округлыми бедрами, изящными и правильными чертами лица, и дворянским, полным гордости и манер, станом. Необычайно красивые юноши, выходцы своих кланов, где бы ни ступал их аккуратный шаг, они приковывали к себе восхищенное внимание. Лицо Данзо к юности стало капризным и заносчивым, зелёные глаза, переданные ему от матери, сузились, стали вострыми и категоричными. Он получил взгляд изящной и сильной духом омеги — взгляд своей матери. Острый нос и подбородок, резкие и грациозные черты, Данзо являл собою силу и мощь, пускай был омегой, твёрдо стоял на земле крепкими мускулистыми ногами, способными сечь горы и леса. Атлетическое сложение тела не лишало его утонченности, сильные руки были гибкими и воздушными, Данзо мастерски управлял каждым суставом своих конечностей. Темные волосы юноши пружинились в разные стороны, с возрастом он всё более стал похожим на своего дедушку, но неизменной осталась красота, переданная ему от матери. Данзо никогда не прятал шрам, носил его с гордостью и любому, кто спрашивал о его появлении, рассказывал с каждым разом всякую новую белиберду. Одному однокласснику он рассказывал, будто дрался с медведем за медведицу, ведь медведь этот принял его за медведя (так и говорил), а другому рассказывал, что шрам ему нанёс леший, чтобы сделать из него деревянный стул. Кагами всегда смеялся из-за его глупых историй. Данзо неизменно желал всегда смешить своего дорогого друга.

Обворожительное лицо Кагами едва ли изменилось. Нежные линии его расцвели, как садовые цветы, а пухлые щёки и губы придавали некоторое детское очарование. На миловидном лице его всё было аккуратным и будто вылепленным тонкими пальчиками из самой белоснежной глины: аккуратный вздёрнутый нос, широкий подбородок и высокий лоб. Однако главным украшением на его бледном лице были два красивых чёрных глаза кошачьей огранки. Они круглые и сияющие всеми очаровательными эмоциональными бликами, и, подобно зеркалу, Данзо всегда видел в них своё отражение. Лохматая смешная макушка его стала ещё лохматее и смешнее, и причудливая чёлка прятала уши, прилегая к щёчкам, весело колыхаясь от каждого его движения. Кожа его шёлковая на ощупь, пальцы тонкие, а ноги длинные, тело подвижное и гибкое. Кагами обладал потрясающими рефлексами и ловкостью, и, подобно кошке, остро отзывался на любую опасность. Быстрая реакция — это его талант, которым так восхищался Данзо. Быстрый и ловкий Кагами мог незаметно проникнуть куда угодно, пускай он не обладал сокрушительной силой, как у своего друга, но выделялся на фоне сослуживцев иными искусствами.

Они вместе выпустились из военной школы, и дворянское происхождение, престижное образование и боевой талант позволили им обоим вступить в АНБУ. Данзо гнался за чинами и статусом, Кагами наслаждался совместной службой и ни к чему высокому особо не стремился. Он желал сперва познать мир вокруг себя, прежде чем потратить свою юность на военную службу и ничего не попробовать. Он поддерживал друга в его политических стремлениях, ведь они связали свои судьбы вместе. Они жили вместе, готовили вместе, спали вместе и ходили всегда вместе. Более всего Кагами любил, как в детстве, кататься на сильной спине Данзо. Друг подхватывал его на руки и бегал по городу так, что от топота его поднимались клубы пыли. Данзо катал его по горам и по полям и никогда не уставал. Они носили свои дворянские пояса любимого цвета друг друга: Данзо носил фиолетовый, а Кагами зелёный. Шимура готовить не любил, готовил всегда Кагами, однако радовал иногда его яблочным пирогом. Он выглядел несимпатично, и Данзо порой перебарщивал с корицей, но Учиха съедал его до последней крошки. Зато Данзо любил уборку и мог часами мыть полы и стёкла, даже если дом и без того был чистым; Кагами любил наблюдать, как усердно он всё оттирает, и подшучивал над ним вдогонку. Они вместе ухаживали за садом матушки Юки, Кагами учил друга обрезать листики, полоть сорняки и выкапывать корни без вреда для цветка. В саду Учиховского дома росли дивные и разнообразные растения: розы, жасмины, сирени, гиацинты, гладиолусы, ромашки и пионы. Однако Данзо считал жемчужиной их сада вишнёвую рощу и ухаживал за ней особенно трепетно, вылечивал болезни и стриг гнилые ветки. Кагами, смеясь, предлагал ему дать деревьям имена, и Данзо удивительно послушался. Его любимицей стала Флориана. Кагами гоготал каждый раз, как Данзо любовно к ней обращался.

В очередной выходной парочка вышла вместе погулять. Никто уже не удивлялся, что две альфы ходят за руку по городу и никогда не расстаются, горожане привыкли видеть их вместе, однако не привыкли к громкому хохоту непоседливого Учихи. Только Данзо нравился его глубокий гортанный смех, все остальные находили это устрашающим. Проходя парки и весело подшучивая и играя, пара услышала громкий и воинственный женский голос. Он доносился с кладбища, посвященного жертвам Второй мировой войны, там, где лежали пустые гробы их почивших отцов. Кагами заинтересовал этот шум, и, натянув руку друга, настойчиво потащил его к источнику. На поле собралось множество горожан, и все они смотрели в одну точку. Друзья повернули головы.

Это была омега, воинственно стоящая на возвышении. Она не имела права носить военный камзол патриарха своего клана, но носила его с гордостью. В руках она сжимала офицерскую шпагу. Её светло-каштановые волосы были туго завязаны в высокий хвост, а глаза смотрели только вперёд. Тяжёлое и твёрдое лицо с кубическими линиями выражало храбрость и бесстрашие. Она выглядела как воин, гордо задирая массивный подбородок. Это подбородок честолюбивой женщины с сильным характером и стремлением к высшим амбициям. Сердитый и непроницаемый, любой слабостью, вид внушал уважение. Эта дельта преисполнена пылкой волей и стремлением к свободе, в ней столько внутренней силы, что она будто бы горела среди всей этой массы людей. Её величие заражало всех остальных.

Сегодня юбилей великого траура страны Огня, и эта молодая дельта стояла на возвышении в самом центре площади и произносила речь, как некогда произносил её государь:

— Я росла, наблюдая, как моя мать, потеряв на войне всю нашу семью — отца, деда, брата, сына, — поднимала имение с колен. Она растила меня сильной, волевой и храброй, и я росла с примером необычайно сильной омеги. Моя мать одна смогла вытащить нашу семью из той пучины отчаяния, в которую нас бросил государь Тобирама. Я росла и видела, как омег, покинутых и скорбных, потерявших всё, доили, не жалея их здоровья и духа. Доили, желая новых воинов, которых бы также отправили на убой, как бешеных собак.

Мы потеряли отцов, матерей, сестёр и братьев на этой войне, а получили? Речь Государя Тобирамы была в истинном смысле оскорбительна. Эта речь, эта жалкая, кинутая с барского плеча подачка, проявление оскорбительной формы жалости в надежде утихомирить наши чувства. Наш гнев, наше разочарование и нашу скорбь, наше недовольство тем, что наши отцы и братья, наши мужья и друзья не вернулись домой, погибнув на бессмысленной войне. Одной из десятков, устроенных честолюбием Государя Тобирамы.

И когда мы, кормилицы страны — матушки, сёстры и бабушки этих храбрых солдат, — потеряли всё, как обошёлся с нами Государь Тобирама? Сказал речушку. Обложил нас налогами. Заставил рожать и рожать до тех пор, пока наши матери не погибали в муках разрождения. Запретил нам покидать город, страну и свой дом. Запретил тосковать по своим мужьям, принуждая снова жениться. Разрешил альфам силой женить нас на себе, обращаться с нами, как вздумается. Все мы, гляньте же, сколько нас, сёстры и братья омежьего рода, мы для Государя Тобирамы не более чем мусор! Мы рожаем ему воинов, но не имеем права на собственность и образование. Мы трудимся в полях и на фабриках, но ассигнации нам платят в разы меньше, чем альфам. Нас насилуют альфы благодаря его законам, но кричать нам не позволено.

Её громкий голос грохотом звучал в воздухе, каждое её слово резало острой категоричностью и яростью каждого здесь присутствующего. Эта омега кричала — от гнева, от разочарования и несправедливости. Эта омега явилась голосом всех тех, кто не мог кричать, всех тех, кто сдался под гнетом неблагостной судьбы. Она говорила то, о чём каждый здесь думал сам, о чём думали все омеги их огромной страны, но из-за бессилия и трусости не могли говорить так же храбро и уверенно. Эта воинственная дельта прорвалась сквозь путы притеснения и возвысилась над ними. Она демонстрировала величие их пола, гордость за себя и своих братьев и сестер, побратимых с ней несправедливым и тяжелым существованием.

— Только все мы знаем, что альфы — никчёмные куски дерьма, — грозно рычит она. — Они не способны к состраданию или хоть какому-то пониманию, и платой за доказательство их маскулинности становятся многочисленные страдания и увечья, неисчислимое количество жизней. Это честолюбие Тобирамы убило наши кланы, только его ничтожная попытка доказать ценность своей никчёмной «альфачности». Нескончаемые войны — тому подтверждение, как же сильно Тобирама желает показать нам и всему миру, какая он «Большая альфа с Большим членом». И ради этого, ради этого малого мига в сиянии славы он готов положить сотни тысяч наших граждан.

Кагами, абсолютно восхищённый воинственной речью дельты, стоял и внимал каждому её слову.

— Кто она? — заинтересованно щурится Данзо.

— Не знаю, — улыбнулся Кагами, — но она мне нравится.

— Душа моя, она крамольница, — шумно усмехнулся Шимура. — Симпатия к ней дурно кончится.

— Разве её слова не отзываются в твоей душе? Я помню наших матерей после войны. Помню как они страдали… — голос его омрачился. — Тяжкое зрелище. Моя матушка погибла, исполняя этот жестокий закон, а твоя сошла с ума от горя. Неудобная правда-матка для Государя.

Данзо не знает, что ответить на это. Он идёт на пост, а пост подразумевает полную лояльность к царю, но слова этой боевой дельты взывают к огню скорби в его душе — к его ненависти, обиде и сожалению. К его судьбе сына, порожденного мученичеством матери.

— Даже так, обычными речами она ничего не добьётся. Не важно сколько пережили наши матери, это не поможет омегам избавиться от пут притеснения. Тобирама всё просчитал.

— Восхищайся им, — нахмурился Кагами. — Я его прощать не хочу.

Данзо не восхищался им, а здраво оценивал их положение. В государстве Огня уже как много лет не существовало оппозиции, здесь всегда был монархизм. Мадара пресекал любые общественные волнения, жестоко, но грамотно не позволял бунтовщикам подрывать порядок и благополучие государства. Тобирама, как его лучший ученик, поступал так же. Он подавил восстания после войны, подавил стачки работников металлолитейных заводов и четко обозначил гражданам, как реагирует на подобные методы переговоров. С омегами он даже церемониться не будет.

— Я бессилен, что ещё я могу сделать? — нервно вздыхает Данзо. — Тобираму не победить. Он сильнейший среди всех Государей страны Огня. Ты знаешь сколько техник он придумал?

— Эта дельта права. Если мы опустим руки, то омеги никогда не обретут славной жизни, — воинственно пробормотал юноша.

— Душа моя, нельзя просто напасть на него, так мы только рыло у кормушки сменим, — очевидно поясняет юный Шимура. — Нам нужна структура, твердыня, к которой мы приведём общество после свержения авторитарного правления Тобирамы. Нельзя убить кого-то, не готовясь к последствиям, так делают только глупые импульсивные альфы.

— Вот ты этим и займёшься, Даночка. Мы не возродим свои кланы, пока он держит пост.

Данзо крепко взял его за руку и повернулся обратно к воинственной оппозиционерке. Возможно ли поменять общество? Возможно ли свергнуть Тобираму и его абсолютно несправедливый политический строй? Это кажется далёкими мечтами, предыханиями наивных детей. Данзо даже представить не мог общество, где омеги и альфы живут наравне, где омег не подавляют жестокие законы, где к омегам не относятся как к людям второго сорта. Традиции его клана воспитывали из него куклу, молчаливую и удобную рабыню своего будущего мужа. Он смог вырваться, но только притворством, никогда не объявляя обществу свой истинный пол, и только лишь поэтому его ценили высшие чины. Узнай они, что он омега, его бы выгнали из АНБУ и лишили бы всех военных чинов. Это острое чувство несправедливости, осознание, что общество никогда не примет на политической должности омегу, резало ему сердце. Данзо — лжец; и всегда им останется. Честная жизнь ему закрыта.

В Анбу он поступил благодаря лжи, Тобирама проявлял к нему заинтересованность благодаря лжи, он получал гораздо больше ассигнаций благодаря лжи — вся его жизнь — это ложь. И только Кагами всецело понимал его, только с ним он мог быть честным, и поэтому Кагами был его жизнью.

В официальный эскорт Тобирамы попадали не каждые, а только самые лучшие из лучших. Из-за непростого детства, постоянно подвергаясь покушениям, государь проявлял несколько болезненную паранойю. Он никогда не выказывал ужаса, всегда держался храбро и величественно, но Данзо, с самого детства умело вычленяя слабости в чужих душах, видел в стремлении Тобирамы брать в охрану только самых лучших воинов страх перед смертью. Данзо не удивился предложению вступить в эскорт, он лучший и сделал для этого всё, он также не сомневался в силе Кагами, восхищаясь его способности шпионажа, но удивился участию Митокады и Кохару — они не были лучшими ни в выпуске, ни в бою, Данзо всегда относился к ним с пренебрежением, еще с самой школы. Он всё спрашивал себя, каким образом простолюдины, абсолютно заурядные по способностям, смогли поступить в один класс с Данзо и Кагами. Его это даже оскорбляло, однако он забыл об этом, как попал в первую десятку учеников. Юный Шимура предполагал их участие в эскорте в желании Тобирамы иметь поблизости «пушечное мясо». Участие Хирузена юношу не удивило, но тоже оскорбило по-своему. Данзо не стал развивать столь противоречивые чувства, заставляя себя об этом не думать.

Сопровождение государя было частым — Тобирама постоянно путешествовал по политическим делам, проводил военные совещания, договаривался о мире (как правило, на своих условиях) или же угрожал прекращением спонсирования, если замечал подозрительные действия подконтрольных республик. Данзо впитывал все его политические приёмы, запоминал ухищрения и уловки. Только он один навязывался на заседания, и Тобирама будто бы относился к этому с легким интересом. Данзо хотел нравиться ему, он проявлял изумительные познания в политике, пользовался этим на полную, но не напыщенно и без излишней навязчивости. Он знал об указе о престолонаследии и делал всё, чтобы стать следующим государем. Только так его амбиции будут удовлетворены.

Общественные волнения сперва являли собою призрачные всполохи — слухи, сплетни, пересуды на кухне. Чутьё Данзо видело это в тлеющих угольках предстоящего пожара. В отличие от Тобирамы, которому всегда было плевать на социальные неспокойности, юный Шимура нутром впитывал в себя каждую мелочь, ведь воспитание его клана научило его прислушиваться к окружению. Его пост и чин позволяли присутствовать на некоторых аудиенциях и заседаниях, и он не отказывал себе в этом. Он пригласил Кагами, он подошёл ближе и тихо обнял его за талию, укладывая подбородок на плечо, Данзо улыбнулся. Сегодня, стоя в тени и наблюдая общественные просьбы, его внимание привлекла группа омег, состоящая из трёх дельт. В их руках была кипа документов, исписанных подписями, их стискивала в руках та самая девушка, которую он и Кагами видели давеча. Её шаг твёрдый, она шла со стремлением к овальному столу, где сидело четверо советников государя. Рядом с ней Кагами узнал Учиху, свою соседку за три дома, а Данзо узнал наследницу клана Узумаки позади, с таким же недовольным видом, только благодаря алым волосам. Их очевидного лидера пара узнала не сразу, пытаясь понять, кто же эта загадочная дельта на самом деле. Она казалась очень знакомой.

Только подойдя к столу, они остановились, самая грозная из них оглядела всех с прищуром и небрежно бросила бумаги на стол.

— Я принесла все необходимые документы, — произнесла она с явным недовольством. — Теперь-то государь соизволит осчастиливить меня своей аудиенцией?

Советники даже не посмотрели на эти бумаги. Их ответ придуман ещё тогда, когда трое омег показались в ставнях двери.

— На данный момент Его Светлейшество не заинтересовано в этом, — мерно бормочет один из них.

— Я подавала эти идиотские бумажки ещё в прошлом году и вы сказали мне тоже самое, — уже повышает голос дельта. — Так трудно прочитать и увидеть, сколько омег выступили против дискриминации в политической и экономической жизни? Неужели нельзя хотя бы обсудить изменение конституционных прав? О боже, хотя бы поднять этот вопрос.

— Государь не будет сейчас этим заниматься, — хмурится другой советник. — Достопочтенный Тобирама занят созданием военного союза с Мидзу, ради колонизации южных островов. Ваши несчастные омеги подождут.

Дельта хмурится. В прошлом году эти поганые советники сказали то же самое: «Тобирама занят. Тобирама захватывает залив Хангури. Тобирама то, Тобирама сё», и уже второй год ей не дают аудиенции с Хокаге. Постоянно придумывают отговорки, отмахиваясь от её предложений, как от бесполезного мусора. Им плевать, что большая часть населения страны Огня полностью недееспособна в экономическом, политическом и социальном плане. Им плевать, что омеги с каждым годом теряют терпение, что с каждым месяцем у неё появляется всё больше последователей. Социальные проблемы для Тобирамы всегда не были важны.

— Ах да, — презренно оскалилась девушка, скрестив руки на груди. — Сенджу, видимо, занят очередной бессмысленной войной, ему, как обычно, нет дела до проблем его граждан. Омеги всей страны требуют равного доступа к образованию и собственности, но вам всем плевать на это. Вы, альфы, поглощены взаимным отсосом ради крохотного шанса на власть.

— Следи за языком, омега, — хмурится советник. — Тебя не вышвырнули только потому, что ты наследница дворянского рода. Пока мы церемонимся с тобой, но ещё одна такая выходка неуважения к государю и совету, и ты отплатишь за это. Это последнее предупреждение.

Омега готова была вспыхнуть, она уже яростно оскалила клыки, но юная Учиха остановила её ласковым взмахом руки. Узумаки сочувственно похлопала её по плечу. Они уходят в напряженном настроении. Кагами толкнул Данзо плечом и с детским озорством улыбнулся, указывая головой в сторону ушедших дельт. Шимура ухмыльнулся, и они неспеша последовали за ними. Встретили же они их в парадной, девушки стояли у широких и высоких дверей и что-то бурно обсуждали. Пара двинулась к ним.

— Масами, это не помогает, я тебе ещё в прошлом году говорила об этом! — всё же взорвалась их лидерша. — Они опять даже слушать нас не хотят!

— Мы верно составили бумаги, — обеспокоенно грызет ногти Учиха, — если попытаемся ещё раз…

— Ты понимаешь, что это не работает?! — в гневе перебивает она.

— Бивако, успокойся, — хмурится Узумаки. — Истериками мы делу не поможем. Нужно думать, что делать дальше. Очевидно, советники не позволят нам поговорить с Тобирамой. Они не хотят никак отвлекать его от внешней политики.

Масами нервно трёт переносицу и вновь обеспокоено тараторит:

— Нам нужно больше последователей. Если мы покажем Тобираме, сколько омег хотят равных прав, он передумает. Однако нам нужно найти способ прорваться сквозь его законосовещательный орган, эти напыщенные аристократы во всём нам помешают. Значит, стоит кричать ещё громче.

— Больше последователей? Омеги не вынут головы из задниц, пока мы не покажем нашу решимость! — разозлилась Бивако, махнув ладонью. — Они ссутся от одной только мысли отстаивать свои права и свободу!

Данзо и Кагами узнали эту воинственную дельту. Единственная наследница клана Исидзия — Бивако Исидзия. Только её дворянский чин бесполезен в любой политической деятельности, ведь она омега. Юного Шимуру заинтересовал её неукротимый и непотопляемый пыл.

— Что, — вмешался в их разговор Данзо с ухмылкой, — не получается договориться с тупоголовыми мерзавцами из царской думы?

Девушка осмотрела их взглядом презрения, как только увидела их кушаки:

— Нам не нужны советы поганых альф, — злится Бивако в их сторону.

— А советы старшего лейтенанта внутреннего органа исполнительной власти? — кокетливо щурится он. — Мой дорогой друг Кагами имеет тот же чин. Мы многое из внутренней кухни знаем.

Масами услышала знакомое имя. Единственный сын коллежского советника, несмотря на порицание собственного клана, сумел добиться заслуженного ему по дворянскому положению чина. Она, как и прочая Учиха, знала о тяжкой судьбе его семьи, а также знала, насколько Кагами силён.

Она вмешалась, осекая пыл своей подруги:

— Бивако, это очень весомые связи в государственной власти. Они дворяне и военные.

Мито заинтересованно подняла подбородок, оценивающе оглядывая пару. Их сила видна невооружённым глазом, она видела множество воинов и запомнила, как они выглядят. Взгляд их прямой, наполненный гордостью, всегда они ходили с прямой спиной. Всегда держали руку на рукоятках своих мечей, ведь положение обязывает их быть бдительными. Мускулы Данзо и Кагами проступали сквозь одежды, а также она подчёркивала их широкие плечи. Мито одним взглядом своим способна оценить силу, ведь росла среди множества сестёр-воинов.

Однако юная Исидзия непреклонна. Она кривит губы и надменно хмыкнув, поворачивается к выходу.

— Я не доверяю альфам.

Её подруги пожали плечами и, поклонившись юношам, последовали вслед за ней. Кагами заинтересованно улыбнулся. Он хорошо знает о характере своего друга и легко понимает причины его очередных политических игр. Данзо игрив, когда дело касается манипуляций, ему доставляло особенное удовольствие пускать злые сплетни про каких-нибудь неугодных ему советников. Не для того, чтобы занять его место, он слишком молод для такого поста, ему попросту нравилось иметь власть над остальными и выгонять из государственной власти всяких неудачников и лентяев. Командирский нрав его дедушки. Кагами не удивился, что Данзо увидел в этих троих очередных игрушечных солдатиков. Советникам они не нравятся, советникам не нравятся они — Данзо так же не терпел весь этот гадюшник. Ведь они бесполезны. Это видно уже по прошедшей аудиенции. Не прочитать столь важный документ — недопустимо. Совет на то и нужен, его обязанность — решать внутренние дела города и страны, всякие мелочи, чтобы государь лишний раз не отвлекался от своих дел. Это советники должны составить акт об изменении конституционного права, это советники должны взвесить все за и против. И только тогда, когда они получат все нужные документы, когда составят свои собственные, только тогда им нужно идти к государю. А они попросту ждут его односложного ответа. Разумеется, Тобирама откажется, не увидев никаких экономических и фактических доказательств. Это вопиющая некомпетентность и пренебрежение своими должностными обязанностями. Они были обязаны обсудить всё с Бивако, но они не сделали этого, потому что она омега. Будучи сам омегой, Данзо принял произошедшее на личный счет.

— Ты как обычно хочешь плести интриги, — улыбается Кагами. — Правда в этот раз цели у тебя куда благороднее, чем обычно. Думаешь, в них есть политический потенциал?

— Да, — пожал плечами Данзо. — Их лидер, Бивако, обладает должным нравом и пылом для социальных изменений. Её речь была грамотно поставлена, ощутимый напор на чувства, но и помимо разговоров она не боится действовать. Это значительно. В ней нет страха перед борьбой.

Юных Учиха благоговейно вздохнул. Заинтересованность Данзо в этих храбрых дельтах — хороший знак. Если он видит в них потенциал, значит, они действительно способны что-то изменить.

Только интересно, что они смогут изменить? Возможно ли это? Смогут ли они бороться достаточно, чтобы Тобирама изменил конституционные права омег? Сейчас это кажется нереальным, пустыми инфантильными мечтами.

***

Бивако Исидзия — лидер социального омежьего движения по борьбе за равные права. Боевая и храбрая дельта, единственная выжившая своего дворянского дома. Ранее клан Исидзия был известен за значительный вклад в аграрные производства страны. В своём распоряжении они имели многочисленные плодородные поля и множество крепостных для работ. На гербе их клана была изображена рыжая мушмула — полезный, сладко-кислый фрукт, противостоящий резким перепадам температур, который часто используют в создании лекарств. Бивако носила его на камзоле своего почившего отца. Это достойный герб, он напоминает людям о наследии её клана, напоминает о том внушительном влиянии, какое они имели в прошлом, до того, как все вымерли на войне.

Бивако обладала вспыльчивым и импульсивным нравом, который позволял ей добиваться желаемого, и даже невзирая на рассудительность и некоторую мудрость, это не мешало ей взрываться от каждой увиденной несправедливости. Как и прочие омеги Страны Огня, в школе она не училась, но мать, будучи дворянкой, воспитала в ней любовь к труду и знаниям, и, порой воруя книги из городских лавочек и библиотек, девочка зачитывалась приключенческими романами, куртуазной лирикой и военными учебниками. Вдохновлялась рыцарством, прививала себе честь и доблесть, прививала бесстрашие перед смертью во имя идеологии. Матушка Бивако не обладала должной силой противостоять жестоким традициям Огня, но её страдания и муки, её молчаливое мытарство и тяжкое услужение воспитали в Бивако необычайную храбрость и вольнодумие. Ещё с раннего детства Бивако знала, кто она и какой великой омежьей силой обладает. Омеги терпели каждомесячные боли, муки разрождения, унижения и притеснения альфами, бесконечный рабский быт и смирение перед жестокостью. Она считала, только самый сильный духом пол способен это выдержать. Бивако гордилась своим полом, громко и уверенно объявляла себя омегой и уважала каждого, кто не позволял альфам властвовать над собой. Войдя в лета, обуреваемая юношеским огнем предстоящих перемен, навидавшись на безволие власти и на беспредел альф, Бивако только ужесточила свой характер и свои намерения.

Юная Исидзия легко находила союзников среди своих сверстников, старшего и младшего поколения, её пылкие и уверенные речи откликались в душе каждой омеги. Она эмоциональна, но даже не обладая опытом оратора, вовлекала в свои речи стремительным чувственным порывом. В ней кипела боль и ярость, то, что кипело в каждой омеге их страны, она пробуждала эту ярость, возводила в абсолют и превращала её в лавину неуправляемого гнева. Чем громче и злобнее она говорила, чем чаще кричала на улицах, взывая к храбрости, тем более омег внимали её речам.

Её приближёнными товарками, боевыми сёстрами, были Масами Учиха и Мито Удзумаки. Как и все прочие в этом движении, они выросли жертвами авторитарного и сексистского режима родного государства. Все они — дочери и сыновья сломанных омег, наблюдавшие за мучениями матерей. Они наблюдали уставших и измождённых матушек после долгих рабочих смен на заводе и в полях, но приносили они домой копейки. Они видели, как отчаянно омеги кланов помогали друг другу и благоустраивали свои дворы, пытаясь хотя бы фасадом сохранить то дворянское величие, которое они некогда имели. Обширные поместья всегда нуждались в уходе, но сил на этот уход ни у кого не было. Масами и Мито наблюдали осиротевших беспризорников, они ходили по городу неприкаянные и просили еды. Пока вовсе не уходили в деревни на работы и, как правило, погибали по пути. Это было немое разложение, тихое, почти незаметное, и государственной власти было на это плевать. Ни Масами, ни Мито не могли это принять.

Масами Учиха — гордая омега, воспитанная патриархом пятой ветви, военным чиновником генералиссимуса Мадары. На войне она потеряла не только отца, но и троих своих братьев. Её мать служила при церкви прихожанкой: ухаживала за садом, помогала собирать вещи и еду для нуждающихся и учила крестьян слову Божьему. От матери Масами достался утонченный и божеский характер, от отца — упорство и несломленная отвага, она сочетала в себе дуалистические настроения своей семьи, но, вопреки Учиховскому воспитанию, не обладала беспрекословным подчинением перед бароном. Несмотря на свой хрупкий вид и ласковый характер, она обладала нравом грозного горного льва и противостояла любой замеченной ею несправедливости. Ещё до вступления в команду она давала отпор городничим, высокопоставленным альфам и хулиганам, защищая обездоленных омег. Она давала им кров и защиту в местной городской церкви, порой спасая омег от страшной судьбы убиенных своими мужьями. В городе и в клане её знали благодушной спасительницей, которая поможет любому, кто к ней обратится. Бивако, не раздумывая, приняла её в свои ряды, слава Масами была обширна. Немногие омеги клана Учиха пробуждали силу своих глаз, но Масами пробудила свой шаринган после того, как увидела труп своего отца, его принесли соклановцы. Как раз-таки те немногие омеги с шаринганами получили их после смерти своей семьи. Альфы не стали бы её учить обузданию полученной силы, поэтому она обратилась к древним учебникам своего клана и всё равно не отточила свои навыки до совершенства.

Как и многие омеги клана Учиха, Масами обладала бледной и изящной красотой. Дворянское происхождение Учих всегда виделось в их хрустальной и прозрачной коже. Лицо её было аккуратным, почти компактным, её нос маленький и курносый, щёки слегка припухлые, как у ребёнка, и на полотне матовой и бархатной кожи вырисованы мазками пухлые губы нежного оттенка розового кварца. Глаза у неё глубокие, чёрные, как две смородины, и на мраморно-белом лице они цвели сияющими ягодами. Сам образ её личика являл собою благодушие и доброту. Её улыбка ослепительна, и короткие тупые клычки украшали её здоровые десны.

Её высокий лоб открыт, и из пробора обрамляла припухшее лицо объёмная чёлка. Масами затягивала длинные волосы в тугой хвост, но её волосы были настолько густые, что резинка постоянно соскальзывала вниз.

Мито Узумаки — надменная и грозная омега, единственная выжившая дочь генерала, приближенного к государю Сенджу. Давеча она делила дом с пятью сёстрами-сигмами, и то ожесточило её нрав. Говорила и вела она себя как-будто альфа, отторгая любую жалость и презирая слабость. Её омега-мать воспитала в ней сострадание, но всем своим тяжёлым характером она пошла в мать-сигму. Строптивая воительница своего клана, когда юная Масами проявляла слабину, крепкой грудью защищала её от нападавших. Она и Бивако никогда не чурались грубой силы, не трусили перед насилием и желали привнести в своё движение более радикальные идеи. О надменном взгляде Мито знал весь город, этот взгляд будто чувствовался заранее, будто объявляя о скором приходе своей хозяйки. Великий клан Узумаки испокон веков хранили в своём теле силу девятихвостого монстра и передавали его по наследству, ведь так велел им предок клана Сенджу, и воля эта обратилась легендой и традицией. Будучи юной девочкой, Мито не успела принять эту ответственную и великую честь, и её мать вынуждена была спешно передать его дальней родственнице, живущей далеко от границ огня, в стране Изуши, в их изначальной родине. Характер Мито мягким не назовёшь, даже в близких отношениях с друзьями. Её язык колкий и острый, чувство юмора весьма циничное и едкое, она не сдерживала себя в выражениях, но никогда не прибегала к обсценной лексике, ведь считала то недостойным её положения. Она горделива, но гордыня эта также несла в себе честь, благородство, достоинство, принципы и доблесть. И как носительница этих качеств, она умела видеть это в других и выражала таким людям своё уважение.

Лицо её скулистое, точёное, прямые линии изрезали её формы до острых углов. Тонкий и прямой нос, как полагается дворянке, довершал эту очевидную надменность своей мраморной отделкой. Взгляд Мито был особенно действенен из-за её глаз. Они большие, но зрачки её тёмные и непроглядные, арктический холод веял от них, ведь виделись в них замёрзшие глубины айсбергов, с тех далёких краёв, которые никто никогда не видел. Её алые, как кровь, волосы аккуратно убраны в два пучка, она украшала их традиционной тиарой своего клана в виде скрученных водоворотов. Во всей её одежде виделась аккуратность и чистоплотность, и среди своих товарок она единственная, кто сохранила дворянские рукава.

Пускай у них не было должного политического опыта, но была молодая сила и достойная похвалы целеустремлённость. Бивако сокрушалась, что у них сейчас почти нет ничего, кроме немногочисленных последователей, а их оппозиция не структурирована должным образом. Мито помогала составлять бумаги, но помимо петиций они ничего более существенного не имели. Предложение изменить конституцию требовало гораздо больше, чем хотелки сорока восьми омег. Все трое понимали, что этого недостаточно, но советники сокрушали любые попытки и не помогали составлять нужные документы, отмалчиваясь. Бивако терзала и метала. Сколько ещё несправедливости она будет встречать на протяжении своей жизни? Однако она не сдавалась, она даже не думала о проигрыше и была уверена в будущем успехе их стараний. Этот боевой пыл вдохновлял её товарок.

В очередной раз Бивако не оставалось ничего иного, кроме как снова произносить речи, провоцируя омег на стачки. Она предполагала, если усиленно давить на гражданок, они устроят забастовки рабочего хозяйства и отрежут Тобираму от внутренней экономики города, но Бивако пока не обладала должным уважением и известностью среди омег, не заручилась их абсолютным доверием, чтобы уничтожить в них трусость и тщедушие. Ассигнации, выплачиваемые им, малы, но они всё же были, а им нужно кормить своих детей.

Только бурные речи она свои не прекращала:

— Хватит ждать поощрения альф. Хватит ждать от них позволения начать менять общество. Ни одна настоящая социальная революция не может осуществиться с помощью альф, поскольку все альфы наверху блюдут статус-кво, а все опущенные альфы хотят быть сверху. Они ни за что не пойдут на борьбу ради наших прав, они не согласятся терпеть наше равенство, потому что их устраивает наше низкое положение. Мы всегда были от них зависимы, так воспитывали нас и с самого детства уверяли в нашей беспомощности перед мужьями. Нас лишали выбора, уничтожали нашу самостоятельность и храбрость, и даже теперь мы ждём, когда альфы защитят нас и решат за нас наши проблемы. Запомните то, что вы и так знаете: альфы не пошевелят и пальцем ради нашего благополучия. Мы и только мы способны изменить это. Мы встанем с ними наравне, ведь мы сильнее и мудрее их, и они будут вынуждены признать нашу силу.

Данзо и Кагами вновь слушали её с улыбкой. Они наблюдали, как её речи, обрастая уверенностью и выражаемым благородством, привлекают к себе все больше и больше омег. Они не могут её не слушать, так же, как не может не слушать Данзо. Он омега, и, как омега, он всецело впитывает её слова. Он чувствует то, что чувствует здесь каждый от этой речи, — пробуждение угасшего ранее огня.

Бивако закричала ещё яростнее и увереннее:

— Сёстры омеги, дельты и омикроны, мы устроим шествие! Мы покажем государю Тобираме нашу решимость! Мы покажем, сколько сломленных судьбой граждан страдают от его социального пренебрежения. Мы утрём нос его поганым советникам. Мы заставим их признать нашу силу, наше стремление изменить общество! Они увидят наше непоколебимое мужество!

Ранее, когда она говорила речь, среди толпы змеился рокот и еле слышные перешёптывания. Но последние слова, как искра, вспыхнули в нарастающих чувствах омег, и улицу содрогнул их восхищённый клич. Данзо увидел в Бивако еле скрываемый трепет. Это лишь начало. Она знала. Семена посеяны еще много лет назад, из-под земли пробиваются ростки, и сейчас она предстаёт им солнцем, помогая расцвести.

И как бы то ни было странно, среди всей этой омежьей толпы стоял Хирузен и восхищённо, с мягкой улыбкой, хлопал её речи. У Данзо мгновенно испортилось настроение, когда он здесь его увидел — он чужой, он альфа, ему здесь делать нечего, но этот лицемер стоит здесь и хлопает. Кагами сразу заметил его недовольство, он аккуратно положил руку на его плечо и выловил его хмурый взгляд своей ласковой улыбкой.

— Он хороший, Даночка. Он здесь не из-за дурных намерений.

— Он грёбанная альфа, — презрительно плюёт Данзо. — Ему здесь не место. Он и половины наших страданий не нюхал, чтобы позволять себе находиться здесь и надменно хлопать в свои альфачьи подлые ладошки.

Кагами вздыхает, сказать ему нечего. Об упрямстве своего друга он осведомлён и никогда не пытался его переубедить. По части яростных споров с Данзо ему не сравниться, тот исключительно хорош. Данзо пока лишь наблюдал, не участвуя ни на одной, ни на противоположной стороне. Его интересовало зарождающееся явление, но политическое чутьё не давало ему с рёвом присоединиться ни к омегам, ни к политике государя. Разумеется, его пылкий нрав стремился поддержать Бивако в её борьбе, привнести в её идеологию радикализм, научить её всей политической хитрости интриганства, но Данзо так же стремится на пост. Если каким-то образом выяснится его участие в этом движении, Тобирама ни за что не рассмотрит его кандидатуру. Данзо сделал многое, разорвал не одну глотку, переступил немало голов, чтобы получить абсолютное доверие государя. Он не собирался этим жертвовать ради неустойчивого социального движения. Речь Бивако хороша, но пока это только речи, её не поддерживает совет, устойчивой политической твердыни у них нет, они лишь хотят изменения конституции, но собирают только подписи. Этого мало для изменения конституционных прав. Шествие при их абсолютном монархизме ни к чему не приведёт. Тобирама не занимается социальными проблемами страны, его никогда это не волновало, он устремляет своё внимание на внешнюю политику и экономику, и обращает внимание на внутреннюю только тогда, когда видит в этом потенциал. Тобирама спонсировал развитие медицины, создание множества школ, институтов, развитие промышленности, спонсировал развитие аграрного производства и военной мощи, и только лишь это. Ему дела не было до нытья обедневших дворянских кланов и претензий омег, Тобирама не считал, что это хоть как-то поможет его государству.

Данзо со всей присущей ему рациональностью полностью его понимал. Тобирама — хороший правитель, но не вождь. Советники смотрели ему в рот, хотя именно на них лежала задача следить за социальными проблемами, пока Тобирама приводил страну к процветанию жесткими методами. Тщедушные и мелочные советники, зацикленные только на своих никчемных амбициях и усердном нализывании государю, были на деле абсолютно ему бесполезны. Во многих причастных к политике омегах бурлила ненависть и обида, и Данзо не был исключением, но он старался всеми силами это подавлять. Натренированная его дедом стойкость изумительно связывала его бурные эмоции железными путами. Он видел в Кагами эту злость, и ему становилось легче, ведь он мог хоть как-то успокаивать этим себя. Наблюдая за этими хмурыми кошачьими глазами, он успокаивался, ведь Кагами выражал и его собственную злость. Этот прекрасный юноша не привык показывать свои глубокие чувства, для остальных он выказывал свою ласковую сторону, и только Данзо, его семья, имел право видеть вспышки его ярости. Только пока они оба не лезли в эти бурные изменения, они оба наблюдали и ждали.

Они ждали изменений.

***

Тобирама вновь взял с собой эскорт ради сопровождения до страны Железа. Государь желал договориться насчёт поставок фебрариума взамен на полную политическую лояльность. На деле эта лояльность несла под собой цель колонизировать страну под республику, а после полностью сделать частью страны Огня. Позже, через много лет, «Город Мастеров» станет главной столицей железнодобывающей отрасли страны. Путь вёл через страну Юкагуре. Пускай эта страна абсолютно отказалась от военной мощи, объявляя свой нейтралитет в любых политических конфликтах, но она стояла прямо на границе Молнии и Огня. То, что эта страна наполнена шпионами Кумы и Конохи, Тобирама знал. Что вражеский каган, что государь пользовались нейтралитетом Юкагуре ради слежки друг за другом. Поэтому Тобирама был особенно осторожен.

Путь стоял неблизкий, Тобирама никогда не использовал сопроводительный полк и лошадей для таких миссий, не желая привлекать никакого внимания. В путешествиях он ценил изворотливость и мобильность, так можно быстрее спрятаться и сократить количество потенциальных жертв своего эскорта. Данзо никогда не удивлялся такой паранойе, а Кагами только усмехался. Кагами всегда ненавидел Тобираму. И всё равно эта ненависть не лишала его осторожности. Непрекращающаяся напряженность между Молнией и Огнём давила эскорту на нервы, неудивительно, что государь был так напряжен. Как только Кума им не пакостила: всегда исподтишка и всегда скрытно — похищала феодалов, убивала шпионов и послов, требовала выкупы и спонсировала свою экономику диверсиями и грабежами. На войне все средства хороши. И как бы Данзо ни ненавидел Куму, не мог не поощрить подобную экономическую хитрость. Их амбиции ничуть не уступали Огню.

Вечерело, тяжелый путь по редким лесам Юкагире действовал на нервы. Тобирама молча шёл спереди, вслушивался в окружение. Он всегда приказывал эскорту молчать и не отвлекать его, приказывал быть настороже и следить за местностью. Кохару, благодаря своим способностям сенсора, наблюдала за присутствием чакры поблизости. Её способности не были особенно хороши, но чрезвычайно полезны для команды. Напряжение змеилось между семью людьми. Они знали, что кумовцы следят за ними, они знали, что каган ни за что не позволит им заключить столь выгодный контракт со страной Железа и не позволит государю дойти до Железа живым. Тяжело понять, сколько врагов окружали их, но команда шла вперёд и не подавала виду об их знании о слежке. Тобирама ослаблял их бдительность, оценивал обстановку, выявлял потенциально полезные места для сражения, думал, как выгоднее использовать свою команду для победы. В его голове происходил мозговой штурм. Данзо не уступал ему, подозрительно косясь на Хирузена. Ему интересно, о чём он думал, хотел убедиться в своём превосходящем его плане, но только изводился желчью от его беспечного вида.

Он чувствует пальцы на своей ладони и слегка выдыхает. Кагами крепко сжал его руку и еле слышно прошептал:

— Мы используем Небесного Огненного Дракона, Даночка. Не переживай. Я рядом с тобой.

Судя по всему, Кагами почувствовал через метку страх Данзо о возможном проигрыше. Техника, которую предложил его друг требует большого количества чакры и физических сил. Данзо и Кагами использовали её в крайних случаях, ведь ещё не обладали достаточным опытом и силой чтобы управлять этим драконом. Однако не было в этой команде человека, который не восхищался бы их совместными техниками, их уникальной связью, позволявшей им действовать как единое целое. Тобирама слышит шевеление листьев на верхушках деревьях и резко взмахнул ладонью, команда среагировала моментально. Шесть молодых людей рассыпались по лесу, образуя широкий круг вокруг государя.

Тобирама, будто предсказывая атаку, складывает руки вместе и создаёт плотный барьер из воды. Летящие в него яркие искры взрываются мощным паром из-за соприкосновения температур. Воинственные крики раздаются тут и там, государь предчувствует удар сзади и резким взмахом шпаги отсекает противнику руку. Данзо набирает полные лёгкие воздуха и сдувает этот туман тяжёлым порывом ветра. Эскорт увидел, сколько врагов их окружило, и, резко хватаясь за мечи, незамедлительно нападает на них. Данзо мечом не пользовался, это только сдерживало силу его рук. Юноша схватил одного из нападавших за руку и, вонзая ладонь в плечевой сустав, пальцами разрывает связки, отсоединяя её от тела. Техника боя его клана — «укус крокодила». Хватаясь за рваную рану, враг кричит, и Данзо разбивает его лицо раздробленной костью. Кагами хватает друга за руку и бросает в следующего противника, а сам вспыхом огня поражает того, кто хотел со спины напасть на Данзо. Юный Шимура резко сносит врагу голову тяжёлым ударом ноги.

— Гильотина! — восхищённо захохотал Хирузен.

Данзо только нахмурился на это прозвище и, не обращая внимания ни на что остальное, нападает на других противников.

Казалось, нападавшие не кончались, и Тобирама дал чёткий приказ отступать. Он создал множество клонов своих соратников и скрылся с ребятами в тени деревьев. Ему нужно продумать следующую тактику нападения.

— Это Кинкаку. Военный офицер Кумы, он ведёт штурмовой гвардейский полк, — хмурится Тобирама. — Я узнаю его подлую стратегию - разбивать строй подлыми нападениями. Серьёзный противник.

— Достопочтенный государь, — вмешался Данзо. — Если мы переформируем отряд…

— Это не поможет, — осекает его хокаге. — Нам остаётся только использовать наши сильнейшие способности прямого нападения. Их можно взять только штурмом, нацеленным на широкий радиус поражения. Их значительно больше, чем нас.

Это намёк Данзо и Кагами на их совместную технику Небесного дракона, намёк Хирузену использовать способность создания тысячи копий ножей, брошенных в противника, Кохару — внимательнейшего сенсорного восприятия окружения, а Митокадо — на отвлечение противников множеством своих копий. Тобирама ни за что не позволит Куме отрезать Огонь от потенциального мирного договора с Железом, и ему плевать на потенциальные жертвы. Он с самого начала относился к эскорту как к прикрытию. Однако даже несмотря на эти жестокие ранние мысли, он всё же доверился своей команде. Он правда не хотел терять столь изумительных воинов в этой борьбе. Хирузен, Данзо и Кагами — гениальные выходцы своих кланов и способны достичь великих свершений. Тобирама обращает свой серьёзный взгляд на Сару, вид его стал напряжённым и обеспокоенным.

— Сару, — твердо произнес государь, — если эта миссия окончится для нас плачевно, я обязан доложить тебе о моём решении передачи престолонаследия. Моё желание таково, что ты станешь следующим государём.

В команде настроение резко похолодело. Внутри Данзо что-то хлёстко порвалось и упало в живот. Хирузен? Хирузен — следующий государь? Как такое возможно? Почему Тобирама назначил его на этот пост? Его! Этого тщедушного, мягкого слабака, не способного дать отпор никому из царской четы. Как Тобирама посмел подумать о грамотности такого решения? Ведь именно Данзо проявлял уникальные познания в политике! Ведь именно Данзо обучился искусству манипуляции, обладал чутьём и обширными знаниями, должным опытом, амбициями и честолюбием — он сделал всё ради этого поста! Даже сквозь гордость выказывал Тобираме свою лояльность, и этот чёртов Тобирама всегда интересовался его умениями, подмечал их, хвалил за них, но выбрал он Хирузена! Как такое возможно? Как он смеет назначать на должность следующего государя столь никчемного и тщедушного слабака?

Кагами заметил тяжело скрываемую ошарашенность своего друга и ощутимо сжал его колено. Он был удивлён ничуть не меньше. Данзо — лучший из всех лейтенантов Анбу, именно он станет следующим капитаном, а это похвально в столь юном возрасте. Кагами так считал не из-за дружбы, абсолютно объективно, этого нельзя было не признавать. Он тоже не понял выбор Тобирамы. Кагами любил Хирузена, он очень добрый и мягкий альфа, всегда готов прийти на выручку, но никогда не проявлял интереса к политике. Не вышел станом.

— Я… — абсолютно ошарашенный Хирузен смотрел на государя потерянным взглядом, он сам удивился этому решению, и ему понадобилось время, чтобы переварить его слова. Почему Тобирама выбрал его? Да, государь всегда проявлял к нему особенное отношение, но Сару не видел в этом настолько глубокое доверие. Однако Хирузену ничего не оставалось, кроме как покориться воле великого государя, он не имел права отказаться.

Хирузен почтительно склонил голову и произнёс дрожащим голосом:

— Если такова воля Его Светлейшества, я исполню её.

Данзо спрятал лицо, не желая показывать свою ярость, метка Кагами так и горела злобой, но он терпел и только крепче сжимал его колено. Юный Шимура кусал губы до крови от досады и зависти. Хирузен снова его опередил, снова догнал его — Хирузен всегда впереди. Он альфа, а Данзо омега.