II Оно умрёт как шум печальный (2/2)

— Зачем? Они противные и от них бородавки растут.

— Хочу Сару-чана испугать! — грозно восклицает Данзо и топает ножками.

С первого дня их обучения Данзо постоянно пакостил юному наследнику Сарутоби и Кагами не понимал почему, его даже пугает такая настырность. Он выдохнул и надул губы:

— Что ты к нему пристал? Он же тебе ничего не сделал.

— Не знаю. Бесит он меня. Хочу его помучить, потому что он дурак. И воняет!

— По-моему не воняет, — пожал плечами Кагами. — Ты вроде говоришь, что он вонючка, но он пахнет приятно. Цветочками и горным воздухом.

Не правда, он воняет. Слишком сильно и резко пахнет, — мускусом и цветами, у Данзо голова из-за него кружится и тело всё чешется, и под животом будто червяки копошатся. Ненавидит это чувство, поэтому будет над ним издеваться!

У Хирузена в друзьях было двое альф — простолюдины, не крепостные, но и не дворяне. Сигму звали Кохару, а эпсилона Митокадо — имена их такие же глупые, как и лица. Хирузен постоянно с ними общался и гулял, и Данзо это раздражало. Во-первых, простолюдинам в таком престижном заведении, основанным лично государем Тобирамой, не место. Во-вторых, простолюдинам не пристало водиться с дворянским наследником. В-третьих, эти двое были такими слабыми и тщедушными, что Данзо поражался как они вообще прошли отбор. Нахождение их в одном классе с Данзо и Кагами — оскорбляет его. Он — попавший в первую десятку молодых воинов, и эти три простофили вообще не должны сидеть в одном классе.

Данзо всячески им пакостил: обливал их водой, пачкал их мелом, в котомку для книг он прятал ящериц и жуков. Хирузен не хотел ему отвечать, зато отвечали его друзья и затевали с Кагами и Данзо драку, пока Хирузен стоял в стороне и просил их прекратить заниматься ерундой. Избитые и потрёпанные наследники возвращались домой, и дедушка Изаму хвалил их за это. Больше всех Данзо не любил Кохару, поэтому стриг ей волосы и тыкал в неё спицами на уроках. После это они всегда дрались.

Хирузена он так и не вывел из себя. Мальчик никогда не дрался с ним, хотя Данзо очень этого хотел. Ему так и не терпелось показать какой он сильный и великий по сравнению с ним, какой он высокий и быстрый, что все эти придыхания отцов об их свадьбе — чушь и ерунда. Ведь если его заставят жениться, Данзо побьет Хирузена, а тот заплачет как мямля и убежит со свадьбы. Тогда Данзо наконец покажет отцам, как ему плевать на все их указы — он никогда их не послушает. Дедушка обязательно его похвалит за это. Ведь Данзо будущих патриарх и ему должно отстаивать свои слова, чтобы люди знали их цену и полагались на него.

Данзо хочет быть сильным, чтобы защищать маму и Кагами. Маму больше не будут обижать отцы, а Кагами больше не обидят дурацкие соседские мальчишки. Он считал своим долгом победить глупого и заносчивого Хирузена — доминантного эпсилона, из-за которого он так плохо себя чувствовал и который так нравился его противным отцам. Как он смеет не отвечать на его пакости? Будто он думает, что лучше Данзо. Чем хладнокровнее Хирузен реагировал, тем более жестокими являлись проделки Данзо. Даже Кагами просил его прекратить, но упрямый друг его не слушал. Он не только злословил на него учителям, но и запускал лягушек в его вещи, побил всех его друзей, пачкал его одежду, крал его туфли и всё равно — противный Хирузен всё равно не обращал на него внимания! Вонючка и заносчивый альфа, как же он раздражал Данзо. Хирузен обязан им восхищаться и обожать, потому что Данзо снизошёл до его ничтожного существа и одаривает его своим вниманием, он должен признать насколько же Данзо его лучше, а он неуклюжий недотёпа и вонючка. Пусть признается в этом и помоется, и тогда Данзо его простит, позволяя с собой играть. Только он его продолжал игнорировать и это злит!

На выходных, когда им не нужно учиться в школе Кагами и Данзо играли на улице, но всё вновь заканчивалось дракой, стоило им встретиться с противными альфами-подпевалами Хирузена. Кагами и Данзо сбегали на рынок и бросались в них яблоками и сливами, пока их не прогонят продавцы, а потом убегали в речку, чтобы продолжить бросаться камнями. Хирузен этим доволен не был. Он много раз просил друзей не приставать к ним и не отвечать на провокации Данзо, но они никогда его не слушали. Хирузену приходилось силой оттаскивать их от злобной парочки. Только все четверо вошли в кураж. Теперь они воевали каждые выходные, заставляя Хирузена участвовать в этом. Данзо придумывал хитрые стратегии и планы, а Кагами отвечал за вооружение и скрытность, он учил Данзо красться тихо как кошка. Его научила этому тётя, чтобы он утаскивал для неё с кухни бутылку вина. Дедушка Изаму был очень ими горд и как подворачивалась свободная минутка, помогал им улучшать свои стратегии и оттачивать боевые навыки. Кагами стал значительно сильнее, чем в день, когда Данзо пригласил его тренироваться вместе.

В очередной день, двое друзей подкараулили противных альф в городе, заранее запаслись яблоками и косточками вишни, чтобы иметь преимущество. Кагами выведал, что каждую субботу они идут в пруд за городом и собирают груши, Данзо придумал план, как застать их врасплох — они спрячутся в деревьях, на самых верхушках, Кагами будет бросать в них яблоки и груши, а Данзо плевать них косточки, и противные альфы ничего им не сделают. Так они и поступили и в самом деле застали их врасплох. Только не учли, что Хирузен умеет повелевать землёй, и когда Данзо ему надоел, он поднял покров земли вверх и деревья с хрустом наклонились. Данзо и Кагами упали на землю и началась настоящая баталия!

Они бросали друг в друга всё, что попадалось им под руку, использовали деревья как укрытия, и бегали друг от друга по всей роще. Данзо, явно оскорблённый проявлением силы Хирузена не воздерживался. Благодаря натренированному долгими и изнурительными тренировками телу, Данзо поднимал камни и стволы деревьев больше себя раза в два. Альфы бежали от него с визгами, а он бежал за ними с воинственными возгласами. Кагами хрюкал от смеха, но потом и он захотел показать свою силу. Он выдохнул ртом две длинные огненные ленты и обвязав ими руки, хлестал вдогонку альф по пяткам. Хирузен бросал в них камнями, Кохару и Митокадо помогали другу обливая соперников водой. С виду, верно, эта драка выглядела потешно, но каждый здесь видел себя грозным воином. Они сражались до тех пор, пока все четверо не выдохлись и смотрели теперь друг на друга потерянным взглядом. Они уже не могут драться, но никто не хотел уходить с пустыми руками, ведь такая великая битва не могла кончиться «ничем». Хирузен вышел навстречу двум друзьям, те напряглись, но он поднял ладони вверх и с прозрачной улыбкой выдохнул. Он первым пошёл навстречу.

— Вы сильные, — улыбнулся он и тяжко выдохнул, утирая пот со лба. — Будем дружить?

Данзо принюхался, но от альфы более не исходит тот запах, от которого ему подурнело в прошлый раз. Хирузен больше не пахнет и Данзо теперь может с ним дружить. Дед говорил только если он пахнет с ним нельзя общаться, но сперва, Данзо его подразнит.

Он остановил, готового согласиться друга, рукой и нахмурился:

— Мой дедушка говорит нельзя заключать невыгодные союзы, — он надменно поднял подбородок и сощурил глаза. — Что вы можете нам предложить?

Хирузен стушевался:

— Эм… — он порыскал в карманах кафтана и достал мешочек. — У меня есть леденцы.

— Что скажешь, Даночка, это выгодно? — хлопает глазами Кагами заинтересовано.

— Хм… — Данзо задумчиво замычал, слушая звон конфет в мешочке и повернулся к другу. — Я люблю леденцы. А ты?

— И я люблю леденцы, — друг повернулся к альфе. — А у тебя есть яблочные?

— А вишневые? — повторил Данзо.

— Есть.

— Добро, — нахохлился Данзо, повторяя за дедом. — Союз.

Хирузен сперва улыбнулся, но потом вспомнил все злоключения нового союзника и нахмурился, скрещивая руки на груди:

— Только ты извиниться должен, — посмотрел он на Данзо пытливо.

— Ты сам виноват, бе, — юный Шимура высунул язык, — с простолюдинами дружишь, не паришься и воняешь, а теперь паришься и не воняешь.

— Я и тогда не вонял! — несогласно топчет землю Хирузен. — Злюка!

Они высекли на дереве договор об их перемирии и каждый из них подписался под ним. С эти пор, Данзо и Кагами подружились с Хирузеном, и теперь играли втроём в гостях друг друга.

Хирузен бывало приходил к Данзо один и сначала омега противился этому, но смирился и предлагал мальчику играть в солдатиков, в догонялки и лепить куличики влажным песком из прудика. Он не понимал почему, но он замечал за собой еле уловимую радость при встрече с ним, он правда хотел его видеть. Хотел, чтобы Хирузен его касался и позволял касаться себя в ответ. Он даже замечал за собой ревность, когда Хирузен гулял только со своими двумя подпевалами, однако Данзо и Кагами к другим ревновал, поэтому он считал себя собственником. Только вот что странно, с Кагами он дружит уже три года, а с Хирузеном подружился недавно и всё равно его ревнует. Он не понимал этого, но потом перестал об этом думать.

Изаму со скрипом в зубах принимал это, но противиться не мог, иначе бы вызвал подозрения. Внук подружился с Хирузеном. Это неотвратимо. У Данзо фиксация на феромон юного наследника, он хочет его внимания и общества, но мальчик достаточно запуган, чтобы не сближаться с ним на том уровне, какой ему совершенно некстати. Чего и говорить о внезапно хорошем настроении его старшего сына. Ичиро даже представить не мог, что когда-нибудь удача к ним повернётся, а не только лишь их жестокому отцу. Он внимательно наблюдал за игрой юных наследников и думал, как бы развить их симпатию ещё больше. О том, что их феромон пробудился из-за друг друга он не знал, — Изаму сделал для этого всё. Если бы Ичиро и Кайоши узнали об этом, то моментально представили бы Данзо другим кланам. Отцы же думали или о слабом звене, или о поздней крови. Слабое звено нельзя сватать — это опозорит их клан, поэтому отцам оставалось лишь терпеливо ждать итога этого надоевшего им взросления. У них ещё было время до двенадцати лет.

В очередной вечер, юные наследники собрались у Данзо дома. Сначала матушка накормила альфу плюшками с вареньем, Данзо они не достались, отцы запретили, но Хирузен в тайне поделился с ним своей ватрушкой. Они сидели около прудика и полоскали ножки, альфа рассказывал другу о своём клане, а Данзо молча жевал булочкой и слушал. Когда он доел, на губах его осталось варенье и Хирузен наклонил голову. Они молчали некоторое время, но потом он подвинулся к омеге ближе и неловко заломал пальцы. Хирузен хочет подсесть ещё ближе, но боится реакции друга.

— Можно я тебя обниму? — смущенно пролепетал мальчик и спрятал взгляд.

Юный Шимура ехидно улыбнулся, ему нравится видеть румянец на его щеках, так и хочется подразнить. Он тоже пододвигается ближе и кладет голову ему на плечо, альфа вздрагивает. Еще мгновение они сидели так, пока Хирузен не осмелел. Он наконец обнял его сзади и поднял вверх, крепко ухватив за талию. Мальчик зарылся носом в его затылок и вздохнул. У Данзо мурашки пробежали по шее.

— Ты так вкусно пахнешь, — мурчит он. — Мне очень нравится. Больше всех нравится твой запах.

Хирузену опять щекотно под животиком, а Данзо опять потеет и чешется, и вновь у него кто-то копошится внутри. Он вырывается из объятий, но Хирузен его не отпускает. Данзо опять не нравится это странное чувство.

— М-м-м! Уйди, — злится он. — Ты опять воняешь!

— Тебе мой феромон не нравится? — обидчиво проблеял мальчик.

— У меня голова от него кружится! Дурак! — он злостно наступил на его ножку и наконец вырвался из цепких рук. — Помойся и тогда только со мной обнимайся, балда!

— Я тебя и так обниму! — нахохлился Хирузен.

— Сначала догони, — живо прыгнул Шимура и побежал к забору. — Вонючка!

Данзо бегал от него по всему городу, но не сумел от него оторваться — Хирузен его догонял и почти наступал на пятки. Ему даётся это с лёгкостью, абсолютное различие с их прошлыми догонялками, Хирузен стал значительно сильнее. Данзо пробудил в нём инстинкты охотника, пробудил в нём истинного эпсилона. Пробудил желание добиваться, желание присвоить себе омегу, любой ценой. Они оба не знали об этих инстинктах, но такова природа — альф биологически тянет к омегам. Тем более к тем, кто пробудил в них альфу. Через пятьдесят лет альфу пробудит он и в Шисуи. Данзо сбегает обратно в имение, и как бы старательно он не наворачивал круги вокруг поместья, ему не удавалось удалить их расстояние. Он вновь бросается к воротам, но Хирузен кидается на него и валит на землю. Он навис над мальчиком и глубоко вдыхал его запах, еле слышно рыча. Сначала Данзо увидел его клыки, блестящие в приоткрытом рту, они большие и влажные, как у волка. Только стоило ему поднять взгляд, он задохнулся. Красные глаза. Красные-красные глаза, совсем как у отцов! Хирузен тяжело дышит и смотрит на него так, будто сейчас съест и папы так на маму смотрели! Он хочет его обидеть, хочет обидеть его, дедушка был прав! Данзо задрожал в ужасе и съёжился, защищая лицо.

Слёзы проступили на глазах, и он тихо заплакал:

— Н-не обижай меня… П-пожалуйста…

Хирузен мгновенно успокоился и сам чуть не заплакал от вида своего друга. Бедный мальчик дрожал и хныкал, пытался закрыть себя руками, будто Хирузен его сейчас ударит, будто видел перед собой страшного монстра. Как же он мог подумать, что друг на такое пойдёт? Он никогда бы его не обидел, они же просто играли, почему Данзо так сильно испугался? Мальчику внезапно стало очень стыдно за своё поведение. Может его испугало, как Хирузен на него набросился? Может он боялся, что Хирузен его сейчас укусит? Но он ведь не со зла, он просто увлёкся догонялками.

— Не плачь, я, — он попытался дотронуться до него, но друг съёжился и крупнее задрожал. — Я же… Я не хочу тебя обижать…

Раздался грозный и злой крик Изаму:

— А ну, слезь с моего внука, альфа! — Хирузен аж вздрогул, патриарх подбежал к ним и за плечи поднял мальчика на ноги. — Полно-полно, заигрались дети, — нервно пробормотал он, — хватит с вас, поздно уже, родители беспокоятся. Юный наследник, тебе пора домой, а не то твой отец мне хвост надерёт.

Хирузен живо кивнул:

— Хорошо дедушка Изаму! — а потом скорбно посмотрел на друга. — …пока, Дано-чан.

Дедушка сел рядом с внуком и ласково погладил по голове, Данзо кинулся к нему в объятия и заплакал.

— Тихо-тихо, он ушел, — прошептал Изаму, а потом прочистил горло и прозвучал более строго. — Данзо, тебе нужно защищаться, а не плакать, иначе ты не противостоишь альфам. Вспомни всё, чему я тебя учил, используй это, чтобы дать отпор. Иначе тебя легко обидят, — внук снова задрожал, и дед снова гладит его по голове. — Ну-у. Я с тобой. Тебе ничего не угрожает.

— Дедушка, почему Хиру-чан меня быстрее? — обиженно и завистливо воет Данзо. — Он же неумеха, простофиля, разиня! Ничего без меня сделать не может!

— Таков закон, Данзо, — удручённо вздохнул Изаму. — Что же поделаешь, омеги слабее альф. Силы меньше. Вот и позади бегаешь.

— Я буду бегать много и догоню его! — злится мальчик и утирает слёзы. — Он будет плакать и говорить какой я сильный, а он слабый, потому что это правда. Он больше не будет на меня этими страшными глазищами смотреть.

Добрый настрой. Если он продолжит так думать, то во всём его победит. Дед улыбнулся, гордый сильным характером своего внука, и аккуратно обнял его своими сильными руками.

Государь Тобирама объявил о мобилизации, когда Данзо исполнилось одиннадцать лет. Созывались все альфы страны, в том числе патриархи и члены великих дворянских домов. Изаму принял это с гордостью, и как бы его не отговаривала Азуми, первым вызвался вести кавалерию. Из Учих вышло достаточно наследников — юных и зрелых альф, будучи одной из главных военных сил Огня, наравне с Шимурами и Сарутоби, ни один из них не дрогнул от этого решения. Тобирама настаивал на участии патриархов в предстоящей битве, и каждый из них подумал, будто он желает, как можно скорее закончить эту войну. В последний раз, государь призывал всех патриархов клана, когда закреплял результат отвоевания границ. Мало кто понимал намерения младшего Сенджу, ведь Государь ещё юн, пускай имел богатый военный опыт, прошедший две войны, но его опыта явно недостаточно для ведения этой войны. Как-будто он надеялся на более зрелых и опытных патриархов в этой битве. Если оно так, Изаму рад помочь государю обуздать искусство войны. Его правление разительно отличалось от Хаширамы и многие желали увидеть, как именно он распорядится полученной властью.

Воинам дали на подготовку несколько дней, отряды выступали постепенно, Шимуры наравне с Учихами уходили раньше всех, как главная ударная сила. Азуми долго прощалась с Изаму, плакала и обнимала его, просила быть осторожнее, и дедушка смеялся ей в ответ, уверяя в своей силе. Данзо плакал несколько дней и даже увидев своего величественного дедушку во всей красе — в парадном мундире и начищенных сапогах, с двумя шпагами за поясом, и даже восторгаясь этим видом, всё равно не прекращал плакать.

— Дедушка возьми меня с собой, — плачет мальчик и крепко обнимает его за шею.

— Не возьму, — усмехает дедушка и наконец обнимает ладонями его пухлые щёчки. — Ты будущий наследник и тебе должно охранять наше родовое поместье и защищать свою маму. Защитишь её к моему возвращению?

— Да, защищу! Обязательно защищу! — волнительно закричал Данзо.

— Когда я вернусь с войны ты станешь воином, — улыбнулся Изаму. — И тогда, я буду гордиться тобой. Отпразднуем всем кланом. Когда я вернусь, я объявлю тебя наследником дома рода Шимур. Ты станешь патриархом клана и приведёшь нас к ещё большему величию, чем я.

Данзо снова заплакал и крепко его обнял:

— Дедушка… Я тебя очень-очень люблю. Обязательно вернись.

— И я тебя люблю. И маму твою люблю. Я надеюсь, что вернусь и снова вас двоих крепко обниму.

Все альфы клана покинули поместье и оставшиеся одни Азуми и Данзо печально махали в след этим грозным и храбрым воинам. Они посмотрели друг на друга и обнялись. Теперь они одни.

***

В комнате смердело запахом забродившей водки и гниющей еды. Было темно и холодно. С крана надоедливо капала вода, разбиваясь о груду грязной посуды. Над скопищем тарелок жужжали мухи, в комнате не слышно ничего кроме их мрачного дребезжания крыльев. Призрачный свет пробивался сквозь закрытые окна с неохотой, почти не освещая комнату. Атмосфера здесь затхлая и густая, как в могильном склепе. Ребёнок сидел напротив лежащего тела, укутанного грязным одеялом и не смел двигаться. В своих руках он держал тканевую повязку, с металлическим пластом, на нём выгравирован герб Конохи. Мальчик стал рядовым, прошёл мучительные долгие испытания и получил заветную эмблему, но никому нет до этого дела. Данзо хотел закончить поскорее, ведь на экзамене услышал новость об окончании войны. Его радости предела не было, ему не терпелось встретить дедушку и похвастаться своими учебными достижениями — никто не овладел тайдзюцу лучше, чем он. Дедушка им очень загордится. Данзо побежал домой, как только прошёл церемонию посвящения в рядовые, не остался даже на празднество. Он сжимал влажными потными ладонями эмблему и бежал так, что поднимал за собой клубы пыли. Он весь трясся от предвкушения, казалось если он сейчас же не появится дома, то разорвётся на части. Только дома он никого не нашёл. В поместье холодно. Здесь никого нет. Война же закончилась, но где дедушка?

Данзо переборол тревогу и страх, подав волнительный голос:

— Я стал воином, мама, — она не реагирует. — Мама, когда вернётся дедушка? — она опять не реагирует и голос мальчика срывается на дрожь. — Мама… Война же закончилась… Почему не вернулся наш клан? Где все?

— Твои дерьмовые папаши не вернутся с войны… — захрипела Азуми. — Как и… Твой дедушка.

Данзо задрожал, крепко сжимая ткань хакама. Что же мама такое говорит?

— Весь наш клан погиб, — сказала она.

— М-мамочка… — задохнулся мальчик. — Что ты такое говоришь?

Послышался надрывистый стон и всхлип, мать повернулась к нему и Данзо увидел её красные, опухшие от слёз глаза:

— Даночка, — заплакала мама. — Теперь ты единственный наследник рода.

— Н-нет… Нет!

— Будь ты альфой ты бы тоже погиб, но они не взяли тебя. Потому что ты омега. А ты… — она всхлипнула и потянула к нему руку, нежно огладив шрам на подбородке. — Что на тебе надето? Кушак? Даночка, мой маленький ангелочек. Ты так похож на своего дедушку…

— Нет… Дедушка… Мама-а-а-а! — он только сейчас осознал её слова и осознав их, сердце его сразила боль; он громко зарыдал, кинувшись в объятия мамы. — Это не правда, скажи, что это не правда! Дедушка сильный и здоровый как бык, его никто не победит! Мама, пожалуйста, скажи, что соврала! Пожалуйста, мама-а-а!

Азуми крепко сжала сына в объятиях и заплакала ему в плечо:

— Я тоже, сынок… Я тоже…

Данзо подавленно сидел на краю стены, сгорбившись. Кагами сел рядом с ним и печально положил голову на его плечо. Они плакали тихо, так, чтобы никто их не слышал.

Послевоенные годы были худшими для омег страны Огня. Все патриархи клана, огромное количество альф погибли на войне и Тобирама, желая возродить демографию до приемлемых значений, выпустил множество жестоких законов. Эти законы, обязывали омег рожать детей. Тобирама ввёл налог на бездетность, разрешил альфам обходить сватовство и сразу жениться на желаемых омегах. Им запрещалось покидать границы страны и множество омег, похищенных при разбоях, из восточных и северных стран ввозили в Огонь несколько месяцев после войны. Тобирама выжимал из них столько, сколько они могли дать. Альфы не остались в стороне. Такого быстрого развития промышленности не смогла бы повторить ни одна другая страна. Экономика страны Огня была буквально построена на костях. Его не волновали страдания сегодняшнего дня, он думал только о будущем, ведь все его расчёты, при нынешних условиях, предрекали полное демографическое пополнение через десять лет. Через двадцать лет, Огонь полностью восстановится от нескончаемых войн и выйдет в лидеры мирового рынка. Тобирама не жалел жертвовать ради этого результата всем, что у него было.

У одиноких, скорбящих омег не осталось никого, кроме друг друга. Азуми и мать Кагами — Юка, каждый день старались помогать их маленькой общине. Убирались, ухаживали за цветами, готовили еду, делились одеждами и собирались с другими вдовами ради увеличения и структуризации волонтёрской помощи. Некоторые дети и вовсе лишились родителей, и омеги искали им новых воспитателей. Традиции погибали в след за патриархами и омеги теперь не знали, как им жить дальше. Социальный бардак, который Тобирама никак не исправлял. Вместо того, чтобы оставаться дома, омеги вышли на работы, ведь работать было попросту некому, а содержать огромные поместья теперь не имело смысла. Торговые рынки, широкие пшеничные поля, швейные производства, столовые и аптеки — теперь всё это держали омеги. После войны граждане более не могли позволить себе дорогие шелка и сатины, и чтобы дети не ходили в обносках, омеги подшивали военные костюмы. Многие омеги не могли позволить себе даже сарафаны, зимой они облачались в камзолы, под сарафанами носили галифе и хакама, чтобы не было так холодно. Нет смысла придерживаться традиций и устоев, когда в стране дефицит ткани. Медицина после войны развилась стремительно, но из-за отсутствия денег омегам пришлось податься в традиционные методы. Они лечили морфием, кокаином и героином, использовали это для местной анестезии. Активно изучали антибиотики, которые открыли в середине войны. Однако простуды и тяжелые циклы лечили травами и растираниями. Этого всё равно было недостаточно, но Тобирама выделил деньги на их изучения. Он не жалел денег на то, что поможет развитию страны, на социальные метаморфозы ему было плевать. Они происходили, но не осталось тех, кто мог бы их увидеть и у кого было бы на это время. Его правление это тот самый «дворянский раскол» о котором писали в учебниках, и во время которого жил Данзо. Это время оказало на него и на всех его сверстников огромное влияние, отпечаталось на них тяжёлым бременем, воспитало поколение, значительно отличающее от прошлого — они дети остаточного дворянства.

Несмотря на законы, Азуми не решилась рожать опять, но Юка решила попробовать. Это решение, стоило ей жизни. Кагами жил теперь с Данзо. Азуми сама предложила ему переехать к ним, не будь это долгое желание исполнено в таких условиях, они бы сильнее обрадовались. Азуми ухаживала за садом и домом Юки два раза в неделю, для того, чтобы по возвращению Кагами домой, он не вернулся в грязный сарай. В конце концов, она делала это чтобы не спиться от скуки и тоски. Как и многие омеги её судьбы.

В подростковом возрасте отношения Данзо и Азуми ухудшились. После смерти клана, матушка сломалась, запила, стала слезливой и хмурой. Данзо не сказал, будто его мать всегда отличалась жизнелюбием и радостью, но она не позволяла себе истерики и излишнюю, даже параноидальную, опеку. Данзо не мог её терпеть потому, что из-за сложного, противоречивого воспитания и из-за нужды сдерживать свой пол, жить ему сталось куда тяжелее, чем его сверстникам. Когда его школьные товарищи Кохару, Митокадо и Хирузен встречались со сверстниками и лишались девственности, Данзо был вынужден терпеть естественные позывы, ради сохранения своей тайны. Той тайны, ради которой он всё детство изнурительно тренировался и учился военному искусству со своим дедушкой. Данзо — единственный наследник клана Шимур, его Патриарх, и когда он войдёт в лета, он возьмёт на себя обязанность руководить им, чтобы возродить его величие. Он жил мыслями об этом, желая отдать долг своему дедушке и своему патриарху — Изаму Шимуре. Он станет тем, кем дед желал его видеть, тем, кого он воспитывал. Только чем яростнее Данзо тренировался и брал миссии ради повышения своего чина, тем ярче противилась этому его мама.

Данзо устал слушать её, почти каждодневные, горестные вздохи и причитания о её большом желании стать бабушкой. Сначала он держал себя в руках, но чем дольше это продолжалось, голос его становился всё грубее, а взгляд омрачался. Кагами часто успокаивал Данзо после ссор с Азуми, просил его успокоиться и не злиться на неё, ведь она пережила большое горе. Данзо не понимал её. Его мама страдала в этом браке, она ненавидела своих мужей, с ней обращались как с живой куклой, почему она навязывает Данзо такую же жизнь? Почему не обрадовалась смерти тех, кто так истязал её? Пускай Изаму его дедушка, но он всё же Патриарх, и она также подчинялась ему. Почему она навязывает сыну такое же мучительное существование? Дедушка растил его воином, а не кухаркой. Он устал от этих ссор, мать не слушала его, думала только о детях и свадьбе, не желала верно ничего сильнее этого. Она считала его таким же жалким как остальных омег, а Данзо не такой. Он сильный, выносливый, амбициозный и умный. Выходить замуж — значит поганить его уникальный талант и списывать в мусорную корзину. Его желания и стремления выходили за рамки «омежьего предназначения», он шёл к таким целям, о которых ни одна омега страны даже подумать не могла — он желал стать Государем. Разумеется, как единственному «альфе» его клана на службе ему везло меньше, чем тому же Манабу — он Учиха, этот клан из-за своего количества пострадал меньше, поэтому сидевшие в совете чиновники помогли своему Барону быстрее подняться по карьерной лестнице. Данзо злился, Манабу он терпеть не мог ещё до вступления в школу, но его удача на службе злила его ещё больше. Даже больше, чем зазнайство Хирузена. Чем старше Данзо становился, тем очевиднее видел несовершенство этого мира — несправедливость, шаткое положение тех, кто делил один с ним пол. Острое неравенство альф и омег. Он явно видел отношение к себе и к тем, кто не додумался прятать свой пол. Как жестоко Тобирама относился к таким как он, не видел в них ни политического, ни умственного потенциала, он видел в них инкубаторы. Данзо вырвался, да, но не вырвались все остальные. Он не знал, что от этого чувствовать. В очередной раз, наблюдая как обходительны с ним на службе и как эти же самые люди относились к омегам — он не хотел подпускать к голове то, что гнило у него в животе.

Мать не помогала ему в этой мучительной борьбе.

Всякий раз, когда она напивалась, Данзо сбегал из дома или прятался по комнатам. Всё потому, что, напившись, мама безжалостно давила на него. Данзо с детства разрывался между матерью и дедушкой — омега, альфа, патриарх и жена наследника. И мать давила на это, выворачивала наизнанку, заставляла сомневаться вновь и вновь. Он хочет стать Государём и вернуть клану могущество, престиж, заставить страну содрогнуться от единственного наследника Изаму Шимуры. Только… его сверстники. Красивые, приятно пахнущие, высокие и сильные альфы — как их много вокруг него и как он хотел испытать то, чего так желало его тело. Его течка всегда была мучительной. Она была столь мучительной и каждый цикл переубеждала его всё бросить и стать тем, кем так хотела видеть его матушка. Только природа не учла его упрямства и стойкости — черты, передавшиеся от его деда. Дедушка был бы им горд, он бы поддержал его, но не мать. Мать не видела его храбрости, как он бесстрашно, каждый день выходит в мир жестокости и несправедливости. Его в любой момент могут изобличить, в любой момент могут поймать, но каждый день, Данзо со всей дворянской честью и доблестью, ведёт свою тихую борьбу.

В очередной вечер, Данзо вернулся домой после задания. Он обнялся с Кагами, холодно поздоровался с мамой и хотел было принять душ, но матушка взяла его за руку и крепко обняла. Данзо кривится, запах алкоголя и сладкой женской кожи, душистых волос и скорби. Он не обнимает её в ответ, а только терпеливо стоит на месте. Азуми посмотрела на сына со скорбной улыбкой и влажными глазами, и повернула его лицо к зеркалу. Обняв его сзади, она прошелестела в его плечи.

— Посмотри, какой ты красивый. Да, сынок? — трепетно выдохнула она. — Посмотри. Какие красивые у тебя бёдра, какие ноги красивые и лицо красивое. Твоя осанка, твои манеры, твои элегантные движения, я так горда тем, что воспитала тебя. Какая же ты у меня славная, прекрасная омега. Достойная самого Государя омега, — а потом всхлипнула и понурила голову. — Если бы ты… родился в нормальной семье…ты бы стал такой хорошей женой, и я наконец… стала бы бабушкой…

— Этого никогда не будет, — холодно и жестко ответил Данзо. — Я Патриарх рода Шимур. Альфа, а не омега. Тебе лучше не забывать об этом.

— Сынок… — тяжёлое молчание и опустошающий взгляд. — Не поступай так с собой. Путь, что ты себе выбираешь полон страданий.

Данзо вырвался из объятий и нахмурился, глядя в её лицо:

— А разве ты жила счастливо? Ненавидела своих мужей, не могла ни говорить, ни открывать глаз, тебе даже принимать решения в семейном совете не разрешали. Это счастливая жизнь? — довершив речь криком, он широко плеснул ладонью. — Посмотри до чего она тебя довела!

Азуми едва сдержалась от крика, но голос её волнительно повысился:

— Не осуждай меня, Данзо! Я делала всё, что в моих силах!

— А может не надо было так усердствовать? — презренно кривится он.

— Твой дедушка принял меня в семью, хотя меня обесчестили! — слёзно выдавила она. — Он принял меня в семью даже после всего этого! Он не отказался от меня! Я служила ему верой и правдой все эти годы, в благодарность за его великодушие и у меня не было выбора даже думать иначе!

Изнасилование, осквернение порочным ребёнком и двенадцать лет страданий — вот её выбор. Её омежья, безмолвная судьба, полная унижения, боли и принудительного подчинения.

— А я такой жизни не хочу, — грубо, почти жестоко цедит сын сквозь зубы.

Её сын не понимает, она хочет ему добра, она ведь знает какими последствиями обернётся его упрямство. Она хотела выкорчевать влияние деда из него, хотела изменить жестокую судьбу, на какую обрёк его Изаму, но сын не слушает её. Только любовь излечит его страхи, только любовь избавит его от глубоких ран на сердце. Но сын отказывается от любви.

— Данзо, ты омега. Зачем ты в это лезешь? — почти взмолилась мама. — Не соревнуйся с альфами, нам до них не добраться. Ты потеряешь себя, если…

— Я не хуже альф! — закричал он. — Я докажу это, я стану Хокаге и ты увидишь на что я способен! Они все увидят, никто не посмеет смотреть на меня свысока! Я никогда не буду тем, кем ты и отцы меня хотели видеть! Не бывать этому!

— Данзо… — заплакала Азуми. — Я не могу выносить… этого одиночества. Я хочу внуков. Пусть хоть кто-то бегает по этим мрачным коридорам как раньше. Когда все были живы. Я больше не вынесу этого. Я так больше не могу… Да хоть альфа, хоть кто, дай мне любить твоих детей, как меня учили, как я всю жизнь мечтала! Когда выходила замуж за твоих отцов, в отчаянной надежде когда-нибудь стать бабушкой, я жила только мыслями об этом! — чем дольше она говорила, тем громче и отчаяннее плакала, а потом и вовсе упала на колени. — Сынок, мой маленький, пожалуйста! Пожалуйста! Возроди наш клан, не оставляй меня здесь одну!!!

Она рыдала так отчаянно и громко, как маленький ребёнок. Будто вся долгая, скрываемая боль, которую она держала в себе, хлынула из её глаз. Данзо никогда не видел, чтобы мама так плакала. Он не знал, как ему поступить, не знал, как успокоить её, и стоял в ступоре, поражённо наблюдая за её истерикой. Его пальцы задрожали, горло свело судорогой и сердце будто пронзили ледяные иглы. На крик прибежал Кагами и увидев это душераздирающее зрелище, он бросился к женщине и крепко обнял за плечи.

— Матушка Азуми… Всё будет хорошо, пожалуйста, не плачь, — он посмотрел на юношу с осуждением. — Данзо, ну зачем ты с ней так?

Данзо поджимает губы. Нет. Зачем она с ним так? Зачем так безжалостно навязывает ему вину? Зачем так давит на него? Он не хочет, он не может исполнить её желание, ведь этот выбор стоил ему всего. Её слезы прожигают ему душу, оставляют на ней глубокие дыры, полные отчаяния и ненависти к себе. Желчь льётся из них, опаляет его живот, высасывает тепло из пальцев. Он хочет заплакать, но не может. Это бы значило, что он проиграл.

***

Данзо старался не пересекаться с мамой после этого разговора. Ведь каждый раз, когда её видел он чувствовал вихрь негативных эмоций. Будто после тех лет, когда он плакал, глядя на неё и в отчаянии думал, как её спасти — ничего не изменилось. Снова вина, снова стыд и отчаяние, снова сомнения. Данзо избрал свой путь, и во чтобы то не стало обязан пройти его с гордо поднятой головой. Когда он и Кагами вернулись с миссии, то обнаружили Азуми лежащей на земле. Рядом с ней разбросаны яблоки, выпавшие из плетёной корзины. Данзо подумал, что она опять напилась до беспамятства и уже хотел её упрекнуть, но когда подошёл, увидел её землистый, бледно-зелёный цвет кожи. Её лицо будто потемнело. Данзо в ужасе бросился к ней.

— Мама! Матушка! Кагами, маме плохо!

Он обнял её и уложил на колени, убирая с её лица локоны волос. Азуми тяжело дышала, почти невесомо, её пульс еле стучал по коже, а глаза болезненно прикрыты. Однако она улыбнулась, увидев сына и провела холодной ладонью по его щеке. Данзо накрыл её руку своей.

— Даночка… — тихо прохрипела она. — Есть кое-что, что я хочу тебе сказать. То, как… — снова тяжёлый вздох. — Нет. Вернее, я ведь… тоже жила скрываясь. Не жила той жизнью, какой хотела. Из-за правил. Традиций. Общества. Подавила в себе желания и надежды. Поэтому… не хотела такой судьбы тебе.

Её голос слабел и растворялся с каждым словом и Данзо в отчаянии взмолился, оглаживая её лицо:

— Мам… не говори, береги силы. Мы отнесём тебя…

— Нет, — перебила Азуми. — Послушай, Даночка. Я… — тяжёлый вдох и хрип лёгких. — Я не хотела, чтобы мой ребёнок родился от непростительной связи. Не хотела, чтобы он родился от ненависти и всю жизнь нёс это клеймо позора. Но ты… родился от любви.

— Что? — испугался он. — О чём ты говоришь?

— Ты так похож на него, — улыбнулась мама лучезарной и нежной улыбкой. — На своего отца…

Юноша сжал её холодную ладонь, капая слезами на её лицо:

— …что? Мама, о чём ты?

Азуми с улыбкой огладила его щеку, утирая слёзы и выдохнула в последний раз.

Кагами бросился к другу, крепко обнимая. Он отчаянно гладил его по голове, сам уже не выдерживая внутренней боли, рыдал и гладил. Данзо взрывается слезами, скорчившись:

— Я так плохо с ней поступал! Я так… Господи Боже мой, за что? — громко и отчаянно ревёт он. — Я так жалею, обо всём жалею, матушка! Кагами, что же я наделал?

Он гладит матушку по лбу, гладит её плечи и руки, целует в щёки и лоб, целует в макушку и рыдает. Она холодная, но холод этот иной, не из этого мира. Лицо её вовсе потемнело, жизнь ушла из её хрупкого тела и как бы сын не пытался разбудить свою маму, она не просыпалась. Он забылась сном. Раз и навсегда. Данзо не мог это принять и как бы крепко он не обнимал свою мёртвую маму, не мог поверить в её смерть. Если бы поверил, сошёл бы с ума.

— Мама, прости! — кричит он надрываясь. — Прости меня! Прошу тебя, прости!

Кагами вжался в него всем тело, почти царапая его плечи ногтями, оба они дрожали и задыхались от слёз. Более не вынося этих чувств, более не вынося страданий, где оба они чувствовали то же самое, но чувствовали всё равно в одиночестве — он решился разделить это тяжёлое бремя. И тогда Кагами первый раз укусил Данзо.

— Даночка, — рыдает он. — Даночка, я тебя очень люблю, я всегда буду с тобой. Всегда-всегда. Мы вернём всё утерянное вместе. Мы возродим наши кланы вместе. Всё будет хорошо, Даночка, всё будет хорошо, — и говорил так, будто сам не верил в это. Но одно Кагами знал точно, они никогда не бросят друг друга, навеки связав свои души бременем их тяжёлой судьбы. Они разделят горести друг друга, сыновья матерей, потерявших всё.

Азуми не была счастлива и Данзо запомнит это — он на всю жизнь запомнит её скорбное, жертвенное существование. Он всегда будет помнить её грустные глаза, её холодное лицо, как она не позволяла себе говорить и смеяться при других, её скованность и её тихий голос. Он навсегда запомнит её отчаянные глаза и двух подонков, каждый месяц насилующих её в гон. Он запомнит её слёзы. Навсегда запомнит её слёзы и отчаянные просьбы подарить ей детей. Тех детей, какие никогда бы её не бросили. В отличие… от её единственного сына.