I Мой старший брат (2/2)
Саске не понимает. Шисуи не мог его простить, ведь не злился из-за недопонимания с обучением, он злился на Саске потому что он находится рядом с ним. Он разговаривает с ним. Потому что он трогает его. Потому что Данзо-сама на него не в гневе, он с ним не в ссоре, Саске не знал его пол и не испытывает к нему чувства, поэтому он мог быть рядом с ним. Саске не виноват в этом, он не заслуживает злобы Шисуи, и даже понимая это, юноша ничего не мог с собой поделать. Он даже не прекратил ревновать Данзо к Орочимару, а ведь тот омега. Шисуи ревновал, потому что Данзо-сама ему не принадлежит и это так злит его. Хотелось забыть о всех приличиях и присвоить господина себе. Он укусит его и наконец перестанет так мучительно его ревновать. Ах, если бы он мог. Шисуи ничего не ответил на его извинения, они подошли к дому, Итачи уже ждал их на террасе. Он внимательно наблюдал за ними двумя, не отнимая этого внимательного наблюдения за Саске до тех пор, пока юноша не прошёл мимо.
— Саске, — хрипит он с явным недовольством. — Ты наконец вернулся.
— Я с тобой не разговариваю, — небрежно бросает младший брат и теряется в глубине дома.
Шисуи подходит следом и останавливается, чтобы весело потрепать Итачи по плечу:
— Ого, вы поссорились? Ха! — весело грохочет товарищ. — За стул не дрались случаем?
Итачи поджимает губы и сбрасывает руку друга с себя. Он закуривает и недовольно качает головой:
— Да из-за этих дурацких тренировок поссорились, — безрадостно поясняет он. — Я отцу рассказал. Думал, его образумит, а он только хуже сделал.
Шисуи удивлённо проморгался. Чтобы Итачи понадеялся на отца — должно быть он абсолютно безоружен. Итачи никогда ничего не рассказывал своему отцу. Он не просил его об одолжении, не просил решать его проблемы, их отношения сохраняли напряжённый нейтралитет. Фугаку со многими имел такие отношения, тот же Шисуи ни разу не получал от него формальных проявлений уважения или доброжелательности, но юноше хватает отсутствия плевков и оскорблений, всё же дедушка Итачи был куда хуже. Однако товарищ всё равно удивлён, чтобы он да попросил Фугаку помочь ему? Это невообразимо.
— Ты настолько против? — удивился Шисуи.
— Братан, — серьёзно начал Итачи, выдохнув табачного дыма. — Я не знаю какое звено носит господин Шимура. Но я знаю, что у него безумный феромон, один вдох которого вызывает у могущественной альфы, — он красноречиво ударил себя по груди, — тяжёлый гон. Если я, взрослый парень, за один вздох с тормозов слетел и чуть не натворил делов, то Саске ещё подросток. А подростки нихрена не умеют держать член в штанах. В нём сейчас бурлит коктейль из гормонов, — Шисуи хотел было его перебить, но Итачи буквально выцедил последние слова. — Стоит Данзо оступиться, хоть где-то наследить, пускай шлейфом своего сраного дьявольского феромона Саске не сдержится, и когда он не сдержится, то Данзо его накажет.
Итачи промолчит, что один только шлейф феромона Данзо избавил его от всякого самоконтроля, что он уже чуть не изнасиловал советника и все последующие недели ожидал справедливой кары за содеянное. Данзо-сама не поднял шума и никак его не наказал, но Учиха всё равно беспокоился. Шисуи не обязательно об этом знать.
— В общем, я не хочу проблем, — нервно одергивается Итачи. — Не хочу идти на крайние меры. Не хочу переживать. Неужели я так много прошу?
— Слушай, братан, я понимаю твоё опасение, — обеспокоенно вмешался друг. — Ты не подумай, то что я скажу, не в оправдание Данзо-самы, а, чтобы тебе стало спокойнее. Ты не забывай, что я жил с ним одиннадцать лет и Данзо-сама ни разу не отпускал феромона, не следил шлейфом и не позволял мне наблюдать его течку. Всё-таки мы его пол узнали не потому что он где-то оступился. Не думаю, что он сам хочет, чтобы Саске знал его пол. Ты так не считаешь?
— Ты говоришь логично, брат, но мне тяжело бороться с этим, — нервно отзывается Итачи.
— Пойдём побухаем, — усмехнулся Шисуи. — Пиво твою тревогу снимет за милую душу.
Итачи красноречиво кивнул.
***
Свой гон Саске переживал «по старинке». Он не был любителем лекарств и подавителей, от них у него болела голова. Вообще, подавители всегда имели ряд побочных эффектов и мигрень лишь одна из них. У альф не только повышался аппетит и потоотделение, некоторые и вовсе могли слечь на несколько дней с жалобами на мышцевые спазмы. Саске рисковать не хотел, к тому же, как и всякий выходец из современного общества — он обожал секс. В отличие от брата, который боролся с какими-то там «природными звериными позывами» и не давал чувствам управлять разумом, Саске не ограничивал себя в выборе спутников и спутниц в свой гон. Молодые люди не считали секс чем-то «грязным», тем, что обязательно нужно скрывать ото всех, а супротив, выпячивали свои достижения напоказ. Само собой, такое поведение пятьдесят лет назад, тем более учиховскому выходцу, ни за что бы не спустили. Как говорилось ранее, клан Учих был абсолютно пуританским родом и часто требовал от своих представителей соблюдения, как они говорили, «нравственной гигиены». Учихам не только запрещалось поднимать в разговоре пикантные темы, не только запрещалось оголяться, но и проводить гон или течку с неповязанным партнёром — это считалось дурным тоном и осуждалось обществом. Сейчас, называть человека, практикующий промискуитет, путаной и стыдить его за естественный половой голод — подписываться под зашоренностью и ханжеством. Ни одна молодая тусовка не поддержит такого радикализма. Саске не только позволял себе ходить в рубахе на распашку, не скрывая от людей груди и живота, но и открыто обсуждал свою личную жизнь. Он мог менять партнёров три, а то и четыре раза за гон и не считал это чем-то постыдным. Он быть может признался, что поставил своей целью переспать с каждой омегой в городе, но скрывал столь альфачьи предупреждения, считая их излишне дегенеративными для своей глубокой, аристократичной личности. Его брат имел противоположное мнение. Застыдив себя за излишнюю распущенность в подростковый период, он вовсе отказался от секса. Он говорил и твёрдо верил во что говорил, будто от частого секса страдает интеллект. Что если часто потворствовать животному внутри, оно возьмёт вверх. Итачи во всем был такой скованный. Он не позволял себе многие радости, опасаясь, что излишества развратят его разум. Такому человеку как Итачи подобное простительно, Саске и не пытался его отговорить. Старший брат уверял его, что не впадает в страсти из-за страха потерять контроль, а контроль — это то немногое, сдерживающее его от нервных срывов. Итачи объяснил доходчиво и Саске не приставал более к брату с темой: «Почему ты прекратил спать с омегами?». Будто с возрастом Итачи утратил львиную долю своего либидо, будто секс для него виделся такой неоправданной тратой сил и ресурсов, что он даже с кровати подниматься не хотел ради этого. А ведь Шисуи рассказывал о его подростковых похождениях такие байки, что Саске порой завидовал братскому напору. Даже отец признавал его либидо и учтиво просил не домогаться хотя бы его подчинённых. Только сейчас, от той повесы осталась лишь тень. Верно подростковая похотливость всегда оборачивается в итоге воздержанием. И зиждется оно или на философской основе, или на принудительной, но в итоге всегда ожидает любую повесу. Пресыщение — это страх любого гедониста. Саске опасался, как бы он в итоге не стал таким же как брат, поэтому омег много в гон не брал. Не хотел терять магию секса, ведь уже замечал за собой мысли: «Этот омега абсолютно такой же, как и предыдущий, вот бы что новенькое» — эти мысли он гнал прочь. Потерять сексуальный аппетит на пике своей сексуальной энергии это паршивая участь. Он не общался об этом с Итачи, как бы Саске не был открыт к таким темам, обсуждать с братом половую жизнь всё равно ему постыдно. В чём, но в этом, Саске в наставлениях брата не нуждался, а то бы сгорел со стыда. Зато он активно обсуждал половые подвиги со своими друзьями, ровесниками, для которых подобное поведение не грубость, а естественность. От Итачи он не получит такого понимания.
После гона он встретился с Наруто и Сакурой. Сначала они зашли в его любимую чайную — ту, которой он вечно доставал Данзо-саму. Она с первого взгляда, не примечательная, но именно в этой чайной, пекли самые лучшие чесночные булочки в городе. Самое главное, что эти булочки не сладкие, а солёные, с приятной ноткой чеснока, очень мягкие и нежные, как пух и буквально таяли во рту. Саске мог съесть таких штук семь. И как бы Данзо-сама сначала не отнекивался, Саске заставил его их попробовать и даже он признал высокое качество этих булочек, и более не ограничивал Саске в их употреблении. Метаболизм юноши позволял ему ни в чем себе не отказывать, вот и в этих булочках он никогда себе не отказывал. Разумеется, когда они зашли туда, Саске заказал себе пять таких булочек и не прекращал жевать ими, даже когда они обошли пол города. После гона у альф часто просыпается аппетит, всё-таки они теряют много калорий и теперь, Саске их восполняет. Доедая последнюю булку, юноша видит вдалеке знакомую макушку. Он давится, прежде чем понять кого увидел и уже не слушая рассказа друга, мычит прямо в тесто.
— О! Старик мой! — восклицает он и указывает пальцем в толпу. — Я побежал.
Саске рысью скрылся из виду, Наруто даже не успел осознать слова друга, как не увидел его рядом с собой.
— Что? Куда? — юноша сначала ошарашенно оглядывает толпу, а потом поворачивается к подруге. — Чего это с ним?
Сакура пожимает плечами. Наруто никогда не интересовался делами друга, она и не собирается ему всё объяснять. Разумеется, она то уже всё знала, все секретики, детали и пикантные подробности прошедших трёх недель. Саске говорил об учителе безумолчно и не прекращал сетовать на своего глупого брата. От живости его описаний учителя и его восхищения им, у Сакуры разболелась голова. В последний раз, Саске так описывал своего брата в двенадцатилетнем возрасте. Они тогда поссорились с Наруто «Кто круче?» и, не без истерик, но Наруто победил. Вернее, перекричал. Девушка треплет друга за рукав и переносит его внимание на лавку с масками.
Саске тем временем догнал учителя и фамильярно пропел над самым его ухом:
— Пруве-е-ет.
Он накрыл его плечо ладонью, но Данзо учтиво схватил его за палец, отведя его руку в сторону. Саске неловко скалится на это. Господин Шимура удивлённо осматривает парня — как с иголочки и не скажешь, что вот-вот пережил гон. Саске выглядел свежим и отдохнувшим, так и провоцировал Данзо его помучить.
— Ты что здесь делаешь? — щурится учитель.
— Вас преследую, — оскалился Саске. — Заявите на меня? Ах нет, не заявите, мой отец же начальник полиции.
Господин Шимура отворачивается и хмурится:
— Зубоскалишь. Верно твой гон уже прошёл и у тебя есть настроение на одиннадцатую позицию, — юноша шёл рядом молча, не прекращая улыбаться и Данзо снова щурится. — Что замолчал? Продолжай. Я слушаю.
У него ребячливый тон, насколько это возможно в его возрасте. Господина Шимуру тяжело понять, как человека, Саске потребовалось много времени, чтобы отличать его юмор от серьёзных слов. Он никогда не менял тембр голоса, в особенности, когда шутил, Саске приходилось внимательно наблюдать за его лицом в попытке хоть что-то понять и то, учитель не был щедр на эмоции. Однако очевидно Данзо «просёк прикол» и тоже теперь позволяет себе шутки. Саске это нравится. Приятно знать, что не только учитель влияет на него, но и Саске научил учителя не реагировать остро на колкие шутки, а смеяться над ними и даже отвечать. Однако Саске продолжает осторожничать, ведь всё ещё не уверен в намерениях своего учителя. Он и свои эмоции тяжёло читал, а господин Шимура буквально был абсолютно не эмоционален. Шисуи бы точно его прочитал, ведь умел чувствовать любые изменения в диалоге, а Саске даже намёков не понимал.
Они прошли центральную улицу и шли прямо к воротам квартала Учих. Юношу окликает знакомый голос, и он поворачивается. Это его соклановец, они вместе учились в одной школе. Господин Шимура учтиво отходит назад, но Саске уверяет его, что диалог не продлится долго. Он ошибался. Поприветствовав товарища, соклановец принялся рассказывать ему обо всём произошедшем «на районе» за две недели отсутствия Саске. Рассказал о том, как ему «дала та самая с пятой улицы» и кто из «корешей откинулся». Саске неловко скалится в ответ, ему очень не хотелось, чтобы его учитель слышал всё это. Во-первых, он военный советник, а чинам о глубинке знать не стоит, во-вторых, Данзо-сама его учитель и его слово имеет вес, а Саске не терпел показывать свои недостатки перед уважаемыми людьми. Он не считал свою «уличную» сторону недостатком и не то чтобы стыдился её, но Данзо-сама высший чин, старое поколение и не всё ему обязательно знать. Есть ситуации, о которых не стоит распространяться — этому учил его Итачи и эта параноидальное учение осталось в нём с возрастом.
Пока соклановец трещал без умолку, а Саске учтиво просил его говорить тише, господин Шимура всё старался отойти достаточно далеко, чтобы случайно не подслушивать, но юноша так орал, что ему некуда было деться. Тогда он хотел приструнить незнакомца грозным взглядом, однако столкнулся с отторгающим зрелищем. Он увидел неприятный сальный взгляд. Глазки с похотливым блеском. Советник кривится. Так альфы всегда смотрят, после проведённого с омегой гона. От него прямо-таки разит соитием, и он не прячет это. Какая невоспитанность и хамство, абсолютное неуважение к окружающим, он нарушил ни один с десяток правил «феромонового этикета».
Данзо нелюдимо отошёл назад и будто спрятался за спину юноши. Саске заметил это, он отвлёкся от разговора с человеком и выглянул из-за плеча, внимательно смотря советнику в глаза. Он ничего не увидел в его взгляде, ни испуга, ни отвращения, ни смущения, только какую-то холодную отстраненность и понял это по-своему.
— Слушай, я сейчас занят, давай позже встретимся, — Саске прервал монолог приятеля, повернувшись к нему; на брюзжание соклановца, юноша только нелюдимо отмахивается. — Да-да, я зайду к тебе позже. Сейчас я занят. Давай, не щёлкай ебалом и пиздуй отсюда.
Приятель оценил советника позади его спины, осмотрев его надменно, с верху вниз, вскинул бровями и ушел. Господин Шимура хотел уже было возмутиться такому хамству, но Саске моментально поворачивается к нему, хитро сощурив глаза:
— А чего это мы занервничали? — оскалился он.
— Без фамильярностей, паршивец, — хмурится советник.
Саске только начал свои подколы. Он демонстративно принял выражение, какое Данзо вечно принимал, мучая его, — вскинул бровями и надул губы.
— Чего это Вы так испугались? — продолжал зубоскалить юноша. — Не понравился его феромон?
— Ты себе надумал, — холодеет в голосе советник.
Вот уж надумал — да он же спрятался за его спиной! Как такое можно надумать? Саске быть может и плохо читал эмоции других людей, но такие мелочи подмечал хорошо. Господин Шимура нуждался в его защите, он попросил его о защите, зайдя за его спину и Саске учтиво его защитил. Только вот что его так напугало в этом буйном незнакомце? Если не феромон, то что? Его взгляд? Саске от него так просто не отстанет.
— Здорово, что у Вас есть человек, способный Вас защитить, не правда ли? — всё шире и злораднее улыбается он. Господину Шимуре не нравится его улыбка. Она какая-то… двусмысленная.
— Защитить? — буквально подавился Данзо от едкой усмешки. — Меня? Я сам могу себя защитить. Мне не нужен защитник.
— Это не правда, — внезапно похолодел в голосе юноша и потяжелел во взгляде. — Каждому человеку нужен тот, кто готов его защитить. Вы не исключение.
Господин Шимура остановился, грозно сощурившись. Саске ответил ему тем же грозным прищуром, но куда более ребячливым. Глупая тема. Данзо не нравится, о чем они говорят и не нравится тон юноши.
— Кончай свои шутки, — нервно осекает советник. — Это с самого начала не было уморительным. Про возраст ты шутил куда остроумнее.
Саске широко оскалился в ответ. Взгляд точь-в-точь как у Шисуи, будто он сделал некие выводы и Данзо вновь не может понять какие. В этих учиховских глазах вечно происходят метаморфозы, в них вечно мелькает некое осознание и Данзо уже устал это наблюдать. Будто Саске только что понял нечто важное, будто он получил что хотел, а Данзо не понимает, что именно. Ему не нравится терять власть над диалогом, не нравится «не понимать» намерений своего собеседника. Таким был Шисуи, тот вечно смотрел на него с одухотворенным выражением глаз, будто все страдания мира были им пережиты, теперь ещё и Саске свалился ему на голову. Прежде Данзо не замечал за собой неразумения слов Саске и его мотивов, но после той злосчастной ночи всё менее понимал, что юноша хотел от него. Это нервирует.
— Что за подарок! — восклицает Саске и трогается с места, широкоплеская руками. — Мне позволено шутить над Вашим возрастом, — а потом усмехается и придаёт голосу деловитость. — Я бы итак это делал.
— Что за нахального грубияна воспитали твои родители? — щурится господин Шимура.
— Это меня так улица воспитала, Данзо-сама, — юноша снова приятельски кладёт ладонь ему на плечо, и советник снова её скидывает, юноша не реагирует и указывает на здание впереди. — Вот знаете, как называются эти улочки? Сортиром. Потому что там чуваки постоянно колются, — его палец переходит на этаж выше. — А это место называется «теплица». Там шлюх держит поц один. Говорят, важная шишка в этом Вашем совете, — наблюдая странное выражение на лице своего учителя, Саске вспомнил кому именно всё это говорил и спешил объясниться. — Мне честно, до пизды, что будет с этим социальным мусором. Я может Вам руку пожму, если Вы всех в этих притонах перетравите, — заметив молчание, будто бы ожидая пояснение, Саске усмехается. — У меня как-то был один знакомый, ну одноклассник, так он искололся в прошлом году. Его в закрытом гробу хоронили, — он посмотрел на советника и усмешливо скривился на его непонимание. — Ноги сгнили до такой степени, что их даже в хакама нельзя было одеть.
Господин Шимура кривит губы:
— Мы боремся с наркотиками, но люди всё равно находят лазейки. Проносят самыми разными способами, — а потом помолчав, сухо добавил. — Хочу ввести смертную казнь.
— Это дело хорошее, — юноша задумчиво почесал подбородок. — Брат тоже такое предлагал. Отец ему ответил, что смертную казнь нельзя вводить, пока не найдут метод абсолютного доказательства вины, — он пожимает плечами. — Ну тоже прав конечно…
— Твой отец, по молодости, траву курил, — грубо вставляет Данзо и хмурится. — Вот у этих его поганых либеральных взглядов оттуда ноги растут.
— Чё, правда что-ли?! — разразился хохотом Саске. — Ха-ха-ха! Так он был из левых?
— Да, — а потом помолчав, будто обдумывая позволительные темы, продолжил. — Его в детстве мать растила. Отец вечно на войне, служил при Тобираме военным чиновником. Не солгу, если скажу, что по связям служил. В двадцать лет до такого чина своими силами не дослужиться. А мать его, твоя бабушка, была суфражисткой. Она принимала участие в третьем суфражистском шествии, дружила с госпожой Бивако. Вот из-за этого по молодости он либеральными мыслями грешил. Омежье воспитание, — и последние слова чуть ли не выплюнул.
— Бивако? Это же первая Государыня, — Данзо многозначительно кивнул и Саске оживился. — Отец мне этого не рассказывал. А Вы откуда знаете?
— Я видел твоего отца ещё когда он под стол ходил. Помню, даже няньчился с ним, — Саске поднимает бровь в недоумении и заметив это, господин снова кивнул, будто в подтверждение своих слов. — Да. Это правда. Ах, как же звали твою бабушку? Масами, вроде бы, — Саске согласился, и советник продолжил. — Да. Госпожа Масами приносила его младенцем в гости Бивако. Я и Кагами сидели с ним, пока твоя бабушка печатала пропагандистские брошюры, в тайне от твоего дедушки.
— Вы и деда моего знали? — интересуется юноша.
— Знал, — неохотно соглашается Данзо, похолодев в голосе. — Манабу. Мы учились с ним в одной школе. Он был старше меня на год. Хм, помню за ним такая дурацкая кличка прицепилась. Как же это… — он нахмурился. — Носатый? Или нос? Не помню, но помню почему. Потому что он всех называл сопляками.
О, это точно его дедушка. Отец Саске, верно, перенял от него эту дурную черту. Слово «сопляк» мелькало в лексиконе отца постоянно, он кого только этим словом не называл. Ему самому было, не сказать, что много лет, для людей возраста Данзо он сам ещё был «сопляком, жизни не нюхавшим», но позволял себе активно наседать на возраст, будто старше него в этом мире людей не существует. Саске уверен, если бы отец и господин Шимура поссорились, отец бы непременно назвал бы того сопляком. Саске даже не знает, как к этому относиться. Прежде о дедушке ему никто не рассказывал. Мог ли господин Шимура знать больше?
Они вышли ко входу в квартал Учих, Саске нахально открыл ворота в имение учителя, явно наслаждаясь недовольными лицами стоящей рядом охраны — ведь он альфа, которому «можно». Он признался себе, что соскучился по этому зелёному дворику, с бамбуковым фонтанчиком и маленьким прудом возле забора. Он уже ходил здесь, как у себя дома, но господин Шимура не обращал на это никакого внимания. Он давно привык к его наглости и не стремился это перевоспитывать, ведь это его не касается. Он ему не мама. У Саске есть свои родители, вот пусть и занимаются его воспитанием, а он только лишь простой учитель, и не изменяет в нём ничего кроме каркаса мышц. Так он думал. Однако, в очередной раз угощая мальчика чесночной булкой, он заметил, будто что-то идёт не по его планам. Саске сегодня не выглядел как желающий тренироваться, Данзо чувствовал недобрым, будто сегодня ему вновь придётся обороняться от множества вопросов. Он признал свои подозрения не безосновательными, когда увидел в глазах ученика заинтересованный блеск, как бывает порой у детей, ожидающих концовки любимой сказки. О тренировках этот молодой человек даже не задумывался, он попросту навязался к нему в гости. Не сказать, будто Данзо против
— Тренироваться ты сегодня не хочешь? — хмурится он и юноша отвечает ему оскалом.
— Расскажите мне ещё о бабушке, — щурится он. — Я о ней ничего не знаю, даже Итачи её не застал. А Вы так удобно жили в то же время, что и она.
Господин Шимура вздыхает:
— Я сделаю чай.
Услышав это, Саске рысью поскакал на кухню, господин Шимура последовал за ним. Юноша уже знал, где хранится чай, как его заваривать и при какой температуре листья отдают весь свой вкус. Данзо даже не помнит, когда научил юношу этому. А быть может, Саске научился этому сам, просто наблюдая за действиями своего учителя — если это так, то это похвально, у юноши весьма развитый мозг. Господин Шимура присаживается за стол, с интересом наблюдая за действиями Саске. Когда тот наконец отвлёкся и повернулся к учителю, оперевшись о кухонную тумбу, господин Шимура подал голос.
— Почему не о дедушке? — поинтересовался советник, бросая на юношу непринуждённый взгляд.
— Я вижу Вам неприятно о нём говорить, — мрачно ухмыльнулся Саске и скрестил руки на груди. — Я, честно, тоже ничего о нём не знаю. Его Итачи застал, только он мне о нём ничего не рассказывал, а потом я просто прекратил спрашивать. Видел, что ему тоже неприятно говорить о нём, — он посмотрел на гладь стола, молча раздумывая, а потом пробормотал. — Судя по всему, он был неприятный человек.
— В чем-то, — выдавил советник, поджав губы. — У него был, — он оттянул последнее слово и многозначительно выдохнул, — очень тяжелый характер. Не каждый человек его выносил. Госпожа Масами, пожалуй, была единственная, кто держала его в здравом уме, но когда она умерла, он вовсе осатанел. Твоему брату досталось.
Саске шумно усмехается на эти слова. Он достает чашки и разливает чай. У господина Шимуры имелось много сортов чая и самыми любимыми у Саске были генмайча и молочный улун. Данзо-сама научил его пить улун с молоком и ванильным экстрактом, Саске тогда впервые восхищённо ахнул при нём — настолько ему понравилось, а ведь он не любил сладкое. Генмайча ему нравился неповторимым мучным вкусом, ещё с тех времён, когда Шисуи баловал его газировками, а когда учитель научил его солить этот чай, Саске впервые осознал свои вкусы «понятыми». Этот чай идеально подойдёт к его любимым булочкам. Саске сел на против, на «своё место» и он это часто подчёркивал, ведь осознание, что у него есть «своё место» в доме учителя — ему невероятно льстило. Он посмотрел на советника, но взгляд его сделался мрачным и почти печальным. Господин Шимура наклонил голову набок и Саске горько усмехается.
— Моему брату… — бормочет он. — Вы о нём знаете даже больше, чем я.
— Это не правда, — не согласился Данзо.
— К сожалению, нет, — усмехнулся Саске. — Знаете, мы вроде родные, а как будто чужие друг другу. Я ничего о нём не знаю. Даже то, что Вы сказали сейчас, я вот об этом не знал. Итачи никогда мне ничего не рассказывал. Ни про деда, ни про себя. Для меня вообще новость всё это.
— Быть может у него есть причины, — советник оперся подбородком о ладонь внимательно наблюдая за эмоциями мальчика, а его палец наворачивал круги по каемке чашки.
— Какие? — юноша поднял бровь в недоумении. — Он постоянно корчит из себя заботливого брата, говорит, что всё для меня делает, но у него это плохо получается. Он вечно выглядит так, будто посрать не может трое суток и это моя вина.
— Попробуй относиться к нему мягче, — советник смягчается в голосе, заговорил на полтона тише, будто не хотел быть услышанным. — Он правда не виноват.
Саске продолжает смотреть на учителя с недоумением. Он скрещивает руки на груди и щурится, будто сказанное учителем было воспринято им как вызов к спору.
— Да пошел он, — рявкнул он. — Терпеть его не могу.
Данзо многозначительно вздохнул. Он понимал причины, по которым Саске обижен на старшего брата и понимал, почему Итачи против их тренировок, быть может понимал даже лучше самого Итачи. Он не хотел быть причиной раздора в семье своего ученика, потому что это привлекает слишком много внимания. Ему неудобно, что Саске ссорится со своей семьёй из-за него, ведь он всё ещё учиховский выходец, а семья в их клане первостепенна любым чужакам. Разумеется, молодое поколение не воспринимает традиции своих кланов, но в Фугаку ещё сохранились убойные предрассудки его отца, он мог изгнать Саске из клана просто из принципа и Данзо верил, что Фугаку на такое способен. Саске не стоит портить отношения с братом, ведь он будущий барон. Такое поведение не практично, ведь юноша не сможет пробиться в этой жизни без помощи клана и ему не стоит сжигать с ними мосты. Хотя бы со своим братом. Господин Шимура помнит многие страшные моменты из их прошлого и эти моменты не дают ему согласиться с этой бахвальной ненавистью в сторону Итачи. Саске важно знать какие узы на самом деле их скрепляют, Итачи не прав, не рассказывая ему об этом.
— Саске, — Данзо оттянул слова и нервно застучал пальцем по каемке чашки, — а ты… совсем не помнишь своего деда?
— Неа, — пожал плечами юноша. — У меня, знаете, вообще нет воспоминаний о том возрасте. Как отшибло. Ничего не могу вспомнить, — Саске щурится. — А это Вы к чему?
Господин Шимура прочищает горло и придаёт голосу привычный холодный тон:
— Знаешь, что сделали твои дед и отец, когда Итачи исполнилось шесть лет? — он хмурится и прямо смотрит юноше в глаза. — Они взяли твоего брата, других юных наследников клана, и отвели их на границу, где на тот момент велась гражданская война. На поле прошедшего сражения. Как на детский утренник. Чтобы дети с самого детства понимали ужасы войны.
Саске некоторое время смотрит на учителя, нахмурившись. Ему тяжело поверить в услышанное. Если бы такое произошло сейчас, их бы моментально лишили родительских прав. Итачи никогда не упоминал это в разговоре, даже не намекал, у них с отцом даже ссор по этому поводу не было.
— А Вы откуда это знаете? — напряжённо спрашивает он.
— Твой отец хотел взять Шисуи, — Данзо откинулся на стуле и небрежно закатил глаза. — Я ему не позволил. Не в моих методах воспитания ломать детям психику, будь Фугаку хоть Бароном, хоть Хокаге. Поэтому пойми своего брата, — Данзо акцентировал внимание на последних словах. — Когда рос он, никто его не защищал от твоих отца и деда, а у тебя был Итачи. Он всегда принимал удар на себя. Они не трогали тебя, потому что, — он оттянул последнее слово, его взгляд помутнел неприятными воспоминаниями, — он всегда тебя защищал.
— Защищал меня? — юноша болезненно зажмурился. — Я не могу вспомнить… Я помню только как он укусил меня и как холодно ко мне относиться начал после первого гона. Вот это я помню, — и вновь взглянул на учителя, будто бы в надежде на объяснение.
— Это был не холод. Попросту… — Данзо поджал губы и увёл взгляд, пытаясь вспомнить каким был его брат раньше. — Как бы лучше объяснить, — но наконец взглянул на юношу и выдохнул. — С тобой он всегда был настороже, всегда был серьёзен. Он тщательно следил за тем, чтобы тебя никто не трогал. В особенности, твой дедушка, — господин наклонил голову и красноречиво расставил ладони. — Он с самого детства не жил в тепле и домашнем уюте, он не мог уйти из дома и быть уверенным в твоей безопасности, всюду таскал тебя с собой. Даже школу прогуливал, чтобы следить за тобой. Ты ведь не помнишь, как тебя отводили на границу? — Саске качает головой. — Потому что этого не было. Итачи не позволил им это сделать. Не без моей помощи, но инициатива была его.
— Вы говорите, что он всюду таскал меня с собой, но это не правда, — щурится юноша, облокотившись о стол. — Он неделями не появлялся дома в подростковый период.
— Нет, Саске, — твёрдо отрезал Данзо. — Он никогда не оставлял тебя дома наедине с семьёй. Никогда.
Саске не помнит этого. Он помнил о том, что Итачи стал «неудобным», но теперь он понимает, что это не его оценка, он впитал эту оценку от своих родителей. О недельных отсуствиях Итачи дома он тоже не помнил, но он запомнил, как об этом трещали родители и память додумала детали. В самом деле, он не помнил и половины из той характеристики подросткового бунта брата, которую описал для себя. Он даже не помнил, как брат прогуливал школу. Шисуи что-то такое рассказывал, про создание клонов и прогулы, но Саске думал, они вместе прогуливали школу ради пьянок. Саске не знал, что ради него.
— Нихера себе. Итачи мне никогда об этом не рассказывал… —он красноречиво замолчал, тщательно обдумывая сказанное. — Чёрт возьми, — горько выдавил он и запустил пальцы в волосы. — Я вел себя как мудак. Почему он мне об этом не рассказал? Я бы… — он бы не стал говорить и толики тех слов, которые говорил брату. Внезапно Саске почувствовал себя страшным подлецом. Он почувствовал такую вину, какую нельзя просто взять и проигнорировать.
Данзо не упомянул мать, Саске удивился этой проницательности. Матушка в самом деле не обладала достаточной силой, чтобы противостоять отцу, она могла только кричать и не более. Саске повезло войти в лета, когда его дедушка умер, поэтому он не помнил какая обстановка царила в доме раньше. Он не знал, как умер дедушка, Итачи лишь мельком упоминал, что тот проиграл кому-то в дуэли, а кому никто не говорил. Иногда его пугает отсутствие абсолютно всех воспоминаний из раннего детства, но он списывал это на плохую память или что в детстве с ним не происходило чего-то особенно счастливого. Когда ещё Итачи не превратился в «Лорда Тьмы», он говорил мельком и обрывками, что отец стал мягче, после смерти деда, что сейчас им живётся гораздо лучше. Однако Саске не с чем было сравнивать, он ничего не помнил.
— Я это никому не рассказывал, но… Только Вы Итачи об этом не говорите, — господин Шимура молча кивнул в ответ и Саске нервно заломал пальцы. — В общем, меня дико беспокоит его бессонница. Ему постоянно снятся кошмары, и он спит по шесть, а то и по четыре часа. Он это не говорит, но я вижу, он сильно за меня беспокоится, у него постоянно руки дрожат и ногти все искусаны, и курит ещё много. Такое ощущение, будто он до смерти боится, что я умру. Не знаю, мне так кажется… — он неловко потер шею, будто от неудобной чувственной правды всё его тело заломило. — Он мне истерики закатывает, если я беру опасные миссии или вот с Вами тренируюсь. Прям вторая мама. Такой же истерик, не верующий в мои силы.
— Столкновение со смертью в столь юном возрасте имеет свои последствия, — спокойно поясняет Данзо, отпив чая. — Всё это копится снежным шаром в отрочестве и падает на голову в зрелости. Я часто ругался с Фугаку по этому поводу. Бессонница и тревожность лечатся особыми методами, — он некоторое время молчит, раздумывая и словно уверив себя в чем-то, наконец проговаривает. — Отведи его к врачу. У нас много замечательных лекарей.
Саске отмахивается:
— Он не пойдет к местному. Он вообще не любит говорить о своих проблемах, всегда отмалчивается.
— Есть один, кто не разбалтывает чужие секреты и превосходно разбирается в человеческом теле. Он живёт за границей города. Не местный. Его зовут Орочимару, — Саске подозрительно щурится в ответ и Данзо усмехается. — Не внушает доверия? Я сам к нему хожу. Дам тебе адрес. Можешь хоть сегодня к нему прийти.
Саске пожал плечами. Вряд-ли ему удастся уговорить брата на приём, но он попытается. Итачи не привык рассказывать о своих проблемах или переживаниях, даже когда его метка передаёт невообразимый вихрь чувств, Итачи продолжает отмалчиваться, не отвечает даже на прямые вопросы и всё клокочет: «Не беспокойся об этом». Как же Саске не беспокоиться? Он ведь его брат, он не может не беспокоиться. Саске поднимает заинтересованный взгляд, советник опять наклоняет голову набок. Данзо-сама может знать о брате больше. Если он учил Шисуи, Итачи определенно часто был у них дома, Данзо знал Итачи ещё до того, когда он стал «таким».
— Я всё хотел Вас спросить, — Саске долго не решается с вопросом, терроризируя чашку пальцами, всё нервно крутил её ими, но наконец скалится. — Мы раньше не встречались? У меня с самого нашего знакомства ощущение будто я Вас где-то видел.
— Ты не помнишь? — Саске потупил взгляд в ответ, советник пожимает плечом. — Тогда и не нужно вспоминать. Это плохие воспоминания.
Вот уж здрасьте! Юноша возмущённо восклицает:
— Эй! Да кто ж так делает? Теперь Вы обязаны рассказать!
— Я не могу, — несогласно закачал советник головой. — Если это не рассказывал тебе Итачи, я тем более не могу рассказать. Хватает и того, что я уже наговорил. Ему не понравится твоя осведомленность.
Саске цокнул языком и следом за учителем откинулся на стуле, не отнимая взгляда от собеседника.
— Я ему не скажу, — ответил он серьёзно, его взгляд омрачился и потемнел. — Но, на самом деле, то что Вы сказали… Мне будто полегчало, — такое тяжело говорить прямо, но Саске всегда и во всем хотел быть честным. — Ни он, ни отец, ни мать никогда ничего не рассказывали. Я всё гадал, почему он такой говнюк, я ведь стыдился своей ненависти к нему, просто… — слова излишни, он только горько качает головой. — Не знаю. Всё это такая глупость. Он отмалчивался, а я его за это ненавидел.
— Быть может из-за незнания, — советник снова облокачивается о стол и смотрит на юношу прямым, красноречивым взглядом, он придал своему тону некоторую нежность. — Саске, твой брат очень тебя любит. Я говорю это, потому что знаю.
Юноша усмехается:
— Я не то чтобы не верил в его любовь. Просто его любовь очень… — он цокнул языком, и скрестил руки на груди, спрятав взгляд, будто не решался о чём-то рассказать. — Знаете, — выдохнул он наконец мучительно. — Он побил моих одноклассников однажды. Мне десять было. Они меня избили, а он их в ответ избил. «По-взрослому» избил. На мне несколько ушибов было и синяков, а Итачи одному из них зубы разбил о бордюр, — Саске поёжился от последних слов. — Мне до сих пор вспоминать это жутко. Со мной никто после этого не общался. Все боялись моего брата. Только Сакура и Наруто со мной подружились, но даже их Итачи запугивал, — он улыбнулся, будто что-то вспомнив, но вскоре опять омрачился. — Мне не хочется видеть своего брата таким, но он всегда такой, когда дело касается меня, — Саске некоторое время молчит, бездумно разглядывая гладь стола, чем дольше он вспоминал, тем темнее становились его глаза и тем явнее на его лице проявлялся призрак какого-то подавленного детского ужаса. — Вы вот сейчас говорите, что он защищал меня перед отцом. Я ведь начинаю вспоминать. Отец как-то поднял на меня руку, ничего серьёзного, обычная оплеуха, но Итачи разбил ему нос. Они тогда подрались. Мама спрятала меня в комнате, она даже Итачи ко мне не подпускала, а мой брат… — он судорожно и тяжко выдохнул. — Не говорите об этом никому, хорошо? — Данзо молча кивнул. — Он с такой силой толкнул мать от меня, что она ударилась о шкаф. Она плакала, ей точно было больно, но его это не волновало. Он взял меня на руки и отвёл в парк. Мы до самой ночи там сидели, пока я не успокоился. Я почему это рассказываю… У него взгляд был такой. Мёртвый. Он до ужаса меня напугал. Когда он взял меня на руки, я даже не пикнул, так сильно его боялся, а в парке разревелся как младенец. Ему ничего не стоило ударить мать. Он так легко… — Саске кривит губы. — Он даже не извинился перед ней. Он выкрутил всё так, что виноваты они. Нет, я не желаю зла брату, но ему сходят с рук любые зверства, потому что люди боятся его. Он ни себя не ценит, ни людей вокруг.
Господин Шимура красноречиво вздохнул. Тяжёлый рассказ, но не удивительный. На самом деле, поведение Итачи абсолютно естественное. Он вёл себя так и будучи ребёнком. Итачи не знал отцовской любви, он рос в тяжёлой и очень напряжённой обстановке. Мать душила его опекой, а отец и дедушка давили его, давили с такой силой, что попросту сломали. Данзо даже понимает о каком «мёртвом» взгляде Саске говорит, ведь сам видел эти пустые, холодные глаза у одиннадцатилетнего ребенка. Ему жаль этого юношу, жаль, как каждой матери жаль сирот. Дети не заслужили такой участи. Фугаку отвратительный отец и Данзо ничего не переубедит в этом.
— Я не оправдываю твоего брата, но могу понять, почему Итачи ненавидит твоих родителей, — Данзо нервно прочистил горло и придал голосу жесткий, серьезный тон. — Я видел какими методами его воспитывали. Они получили, что заслужили, ничего иного из него бы не выросло. Что посеешь, то и пожнёшь, — он пожимает плечом и вновь акцентирует внимание на сказанном. — Однако. Ты, пожалуй, единственный человек, которого он искренне любит. Если тебя не устраивает его поведение, если ты знаешь, как это исправить, то ты тот, кто действительно сможет его изменить. Только ненавистью и агрессией ты ничего ему не докажешь, — сказал он и наклонил голову набок. — Понимаешь о чём я говорю?
Саске пожал плечами:
— Я постараюсь. Может что-то получится… — он выждал паузу, прежде чем поднять на обозрение учителя блестящий взгляд. — Спасибо Вам за совет и за то, что выслушали меня, — и снова улыбнулся ему той красивой, искренней улыбкой, которую показывал ему лишь однажды. Сердце кольнуло ещё один раз и господин наконец улыбается мальчику в ответ.
***
Лучшие сладости пеклись в стране Чая, Саске знал это благодаря Итачи. В стране Огня самое сладкое, что употребляли люди — был чай с мёдом, кисель или сбитень. Тут любили плюшки со сладким творогом, маковые кренделя и пирожки с вареньем, — всё, что быстро набивало желудок. Итачи любил более изысканные сладости — шоколад, бланманже, безе, клафути, муссы и такие десерты, где не нужно было бросать тесто в печь и ждать, а созидать и чувствовать. В Конохе можно встретить несколько «десертных домов», как их называли гурманы, и лучшие из них принадлежали омегам из Чая. Повара там бывшие шиноби, изучившие некоторые техники, но не найдя себя в битвах, развили свой неординарный талант в кулинарии и используют теперь хитрости управления стихиями, для придания блюдам уникальной текстуры и вкуса. Итачи часто рассказывал брату об этих заведениях. Его возгласы «Бутик Аташе открылся!» он слышал на другом конце квартала Учих. Однако Итачи, по какой-то причине, эти сладости себе не покупал. Саске не знал почему. Быть может, иначе пришлось бы вставать с кровати и что-то делать — верно поэтому. Саске ничего не стоило их купить, он даже не струсил, увидев огромное столпотворение людей рядом с одним из таких бутиков. Люди стояли тремя очередями к трём кассам и оглядев это безобразие, Саске сказал себе: «Ещё чего» и с упорством, достойным воинов страны Огня, принялся продираться через эту толпу. Он буквально «пошёл по головам» игнорируя все претензии в свою спину и не то чтобы эти претензии были громко кинуты ему в затылок, ведь каждый стоящий здесь понял — это Учиха, а с Учихами лучше не ссориться. Однако один возымел наглости и попытался толкнуть юношу от прилавка, Саске красноречиво наступил ему на лицо и рявкнул:
— Вмажь говна.
Стоя на головах нерасторопных прохожих, ему открылся лучший вид. Он внимательно оглядел прилавок, прочитал названия, снова оглядел прилавок и уже позволил себе красноречиво сморщиться. Названия сладостей были не то чтобы уникальными, Саске первый раз слышит о подобном. Там было: сорбет из алое на подушке огуречного тартара; Пять текстур миндаля и абрикоса, посыпанные снегом из миндаля из жидкого азота и парфюмированные эссенцией из сока абрикоса; Яблочный сорбет с шампанским, закрытый в яблочном паре; Панна-котта из щавеля, мороженое из ряженки и курд из эстрагона; Ревеневый пирог с мороженым из топлёного творога; Мороженое из оливкового масла на подушке розмарина, приправленное солью. Всё это не вызывало в Саске даже аппетита. Он так неловко подумал, а можно ли вообще такое есть? Не отравит ли он брата? Казалось бы, некоторые ингредиенты знакомые и по отдельности он бы их съел, но вместе…
— Ебать. Что это за названия такие? — Саске громко окрикнул продавца и помахал ему рукой. — Эй, пацан, иди сюда, — подоспевший юноша поклонился и Учиха наконец слез с голов, чтобы указать пальцем на блюда. — Что это за херня? Это есть хотя бы можно?
— Можно, — снова поклонился юноша. — Это игра с текстурой и вкусами, господин. Для тех, кто пресытился и желает испробовать чего-нибудь нового.
Саске кривит губы и скрещивает руки на груди:
— А это понравится, ну типо, конченному сладкоежке, который все возможные сладости перепробовал?
— Очень-с, — опять поклонился юноша. — Обновит вкусовые рецепторы, испытает новые миксы аромата и вкуса. Если он настоящий ценитель сладостей.
Саске вновь окидывает прилавок взглядом. Нет, ну если «испытает новые миксы», тогда быть может в этом есть какой-то смысл. Саске всё равно не понимает всего этого утончённого изыска, он и сладости то не любил, чего и говорить об игре «текстур и вкуса», это слишком далёкие от него понятия. Саске даже не различал тона специй, его вкусовые рецепторы сожжены острыми перцами и это не лечится.
Младший брат ушёл домой с полными пакетами всевозможной дряни, но он был абсолютно уверен, что Итачи эта дрянь придётся по вкусу. Если же нет, он разгромит этот бутик и камня на камне от него не оставит. Он чувствовал себя оскорблённым покупая сладости, будто он кому-то проиграл, быть может своей альфачьей мужественности. Саске тихо заходит домой, телевизор всё так же работает, и он наблюдает чёрную макушку. Шесть утра, и брат опять не спит. Итачи не поворачивается, тогда Саске красноречиво прочищает горло. Да, они поссорились, но ведь младший брат пришел домой, можно быть и посговорчивее. Итачи устало поднимается на руках и внимательно осматривает юношу, Саске давит ехидную улыбку.
— Саске… — Итачи неодобрительно щурится. — Ты опять был у…
— Так, спокуха! — восклицает Саске. — Прежде, чем ты продолжишь ворчать, — он достаёт из-за спины два белых пакета с золотой эмблемой и ставит рядом с братом, на спинку дивана. — У меня для тебя подарок.
За него всё сказала эмблема на бумажном пакете. Это знак «Бутика Бланше», одного из самых лучших десертных домов Конохи. Саске верно сам не понимал, насколько ценный пакет он держал сейчас в руках, раз желал поскорее от него избавиться. У Итачи челюсть отвисла, настолько он был поражён. Он сначала посмотрел на пакет, потом на Саске и младший брат улыбнулся ему. Это не был оскал, это была искренняя улыбка, ведь Саске рассмешили эти огромные, полные удивления глаза. Наконец-то в них есть живой блеск.
— Шутишь? — удивлённо хрипит Итачи, заинтересовано разглядывая содержимое пакетов, а потом снова поднимая взгляд на брата. — Откуда это у тебя? Они же работают всего несколько часов в день и там километровые очереди.
Саске первый раз видит брата таким восторженно-довольным. Он улыбку-то его видел редко, а столь блестящий удивлённый взгляд, как у ребенка — никогда. Будто ему десять лет и он получил на день рождения подарок. Саске приятно хотя бы на мгновение увидеть своего старшего брата таким… счастливым.
— Ну знаешь, людям тяжело отказывать Учихам, — заехидничал Саске и потянувшись, направился в свою комнату. — Наслаждайся, братан.
— Ты не будешь? — у старшего брата полный надежды взгляд, однако Саске не понимал, что он от него хотел.
— Фу, не, — скривился юноша. — У меня ещё от их названия весь аппетит пропал. Я лучше что-нибудь более приземлённое похаваю. Без «игры вкуса и текстур».
Итачи поджимает губы. Что это с ним? Чего это он вдруг решил его порадовать? Они же в ссоре. Саске никогда ему ничего не дарил без повода, тем более сладости, тем более такие дорогие сладости. Итачи сам жадничал тратиться на эти пирожные, а тут Саске, который ненавидел сладкое и никогда не тратил на них и полушки своих денег. Сердце удар пропустило. Надо же. Его младший брат просто так купил ему то, что Итачи так давно хотел попробовать. Он помнил об этом. Не забыл. Подумал о нём.
Как-то… тяжёло сдавило грудь, будто весь воздух вышел из лёгких и с красных опухших глаз его аккуратно упали слезы, смочив пергамент темными пятнами. Руки онемели. Итачи странно себя чувствует. Саске заметил его слёзы и обеспокоено метнулся к нему.
— Эй, ты чего? — испуганно заклокотал младший брат, пытаясь выловить его лицо. — Эй. Братан. Тебе не нравится?
Итачи отмахивается и как-то нервно крутит головой, будто пытаясь спрятать лицо за длинными волосами.
— Всё нормально. Я просто… — он сжимает пакет крепче, и продолжает нервно дёргаться, то пожимает плечами, то качает головой. — Немного. Смущён. Даже немного… Может, рад?
— Люди обычно не плачут, когда рады, — неловко оскалился Саске.
Потому что Итачи не помнил, когда в последний раз чему-то искренне радовался. Он не мог понять испытанных сейчас чувств, он забыл время, а быть может никогда не знал, когда ему не приходилось нервничать по любому поводу. Он хоть раз, в своей жизни, был счастлив? Должно ли быть так больно, когда так хорошо?
Саске хотел было сказать что-нибудь, но любая ласка его смущала, добрые слова говорить Итачи куда тяжелее, чем грубые. Он поступает иначе, красноречиво укладывает голову на худое плечо брата и многозначительно вздыхает. На улице поёт звучной трелью синица, с открытой террасы тяжёлыми кубами пара доносится влажный воздух, пропитанный душистыми нектарами садовых цветов. Сквозь шторы, еле-еле, пробивался призрачный прохладный свет. Тихо, только еле слышное бормотание телевизора щекочет уши. Они единственные в доме не спят. Саске думал о том, что вёл себя с братом отвратительно и искренне сожалел обо всём.
— Знаешь, я нашёл хорошего доктора, — Саске первым подал голос. — Он может вылечить твою бессонницу, ну и… всё остальное.
— Я сам справлюсь — хрипит Итачи.
— Пошли, — юноша отнимает голову от плеча брата и серьёзно смотрит тому в глаза, Итачи вновь прячет взгляд. — Он хороший. Он никому не расскажет, — брат никак не реагирует и Саске продолжает давить, — Итачи, он тебе поможет. Выпишет таблетки, и ты наконец сможешь нормально спать.
Старший брат откладывает пакеты на кофейный столик и откидывается на диване. Он заводит прядь волос за ухо и вздыхает. Итачи много чего хотел сказать вопреки, но не хватило ни слов, ли сил противостоять Саске. Шесть утра, откуда силам взяться в его измождённом теле?
— Откуда такая уверенность? — нервно спрашивает он.
— Его посоветовал человек, чьему мнению я доверяю.
— …не знаю, — Итачи пожимает плечами. — Не хочу.
Как Саске и думал, ему придётся пробиваться через упрямство брата и его абсолютную апатичность. Юноша не знал какие слова заставят брата передумать, поэтому решил просто говорить честно:
— Я пойду с тобой. Я уже был у него, он очень умный. Я и половину его заумного пиздежа не разобрал, но кажется он сечёт в болячках.
— Не знаю… — вновь обессиленно пробормотал Итачи.
Саске вздыхает и кладёт отложенный пакет с пирожными обратно на колени брата. У него проникновенный и нежный взгляд, он крепко сжимает его холодную ладонь и качает головой. Тяжёлая смесь чувств. Почему он раньше не понял, что Итачи нужна помощь? Почему был так ослеплён своей ненавистью? Отец всегда их сталкивал лбами, но сейчас, он наконец почувствовал то, чего на долгие годы был лишён. Сейчас он рядом. Он его поддержит. Как когда-то старший брат поддерживал его.