Часть 10. До. Что-то другое (2/2)

Это была не угасающая вопреки всему надежда увидеть их здесь — в больших, приветливо горящих окнах — занятого каждый своим делом. Увидеть отца, который сидел бы у входа за покрытым бумагами столом и насвистывал только что выдуманную мелодию. Увидеть мать, которая снимала бы мерки с какого-нибудь важного пузатого дядечки и расспрашивала его, как дела у жены и дочки. Всю дорогу его грела и питала силами эта надежда, о которой он и сам понятия не имел, и теперь, увидев перед собой нечто совершенно другое, он отчетливо почувствовал, как эта надежда, этот последний каким-то чудом державшийся клочок его старого мира обратился в пепел.

У входа в ателье, погрузившись по четверть колеса в снежную гущу, были припаркованы две большие блестящие машины с золотистыми значками компании «АвтоВек» на капотах. Вывеска над входом уже была снята, а внутри, среди разрухи и бардака, как если бы учиненных каким-то ураганом, ковылял, опираясь на трость, и размахивал несообразно длинной рукой господин Реймонд, которого Ирвен сначала только по этой руке и узнал, потому что видел один раз, как тот выходил из ателье и, обернувшись, точно так же тряс рукой в направлении входа.

Вместе с господином Реймондом в ателье были четыре мужчины: двое просто стояли в стороне, а двое более активно участвовали в происходящем, то и дело попадая под прицел изогнутого пальца господина Реймонда. Колокольчика над входом больше не было, но, тем не менее, когда Ирвен зашел внутрь, все присутствующие повернули к нему головы, замерев в молчании.

— Что-то потерял здесь, зверенок? — наконец осведомился господин Реймонд сиплым с хрипотцой голосом, словно воздух едва мог протиснуться сквозь скукоженные внутри худой шеи голосовые связки.

Взгляд Ирвена, обратившийся к господину Реймонду, почти сразу сорвался с его лица, словно с жуткой уступистой скалы. А Реймонд вдруг, прищурившись, задумался о чем-то, затем подошел к разгромленному столу господина Эберхарта и, с кряхтением наклонившись, извлек из мусорной корзины фотографию в рамке, которая раньше стояла на столе.

— А-а-а… — тихо протянул он, сверив Ирвена с фотографией.

— Выйдите, дайте с мальчиком поговорить, — замахал он рукой на присутствующих мужчин.

Те двое, что до этого вели с Реймондом разговор, неукоснительно и даже с заметным облегчением подчинились, но те, что стояли у стены, лишь в сомнении перемялись с ноги на ногу. Однако господин Реймонд продолжал без устали махать рукой, пока наконец и они тоже не вышли. Оставшись с Ирвеном наедине, Реймонд подошел и встал напротив.

— Что ж, гордись, мальчик! — торжественно заговорил он. — Твои родители сделали большой вклад в развитие нашей экономики. Здесь, в самом сердце нашей столицы, будет великолепный, несравненный, красивейший салон, — объявлял он, словно описывая грядущий цирковой номер, — от взгляда на который каждый прохожий истечет слюнями! Но позволить себе приобрести автомобиль смогут только самые…

— Вклад? — в отупении переспросил Ирвен, пропустив все остальные слова Реймонда мимо ушей.

Тот, услышав, нехотя прервался, как будто его сдернули с небес на землю.

— Что? — спросил он непонимающе.

— Что вы имеете в виду — «вклад»? — нахмурился Ирвен.

— Я имею в виду, что их жертва не была напрасной, — с недовольством в голосе объяснил господин Реймонд.

— Жертва? — снова не понял Ирвен.

— Ты что, глупый? — рассердился господин Реймонд. — Что ты каждое слово переспрашиваешь?

Ирвен ошарашенно замолчал, потупившись.

— Ах, бедный мальчик, — смягчился вдруг господин Реймонд, — ты, наверное, никак не можешь взять в толк, что же произошло с твоими родителями.

Он подошел чуть ближе и, обведя Ирвена покровительственным взглядом, почти миролюбиво продолжил:

— У меня не было никаких злых намерений по отношению к ним. Они были, мне кажется, хорошие люди. Это просто… Рок. Случай. Извилина судьбы. — Его костлявая рука произвела какой-то художественный пасс. — Всего лишь неизбежный сопутствующий ущерб. Я не хотел им зла, жаль, что с ними так случилось.

— Сопутствующий чему ущерб? — неуверенно поднял глаза Ирвен.

Мрачное лицо господина Реймонда свесилось к нему с длинной шеи.

— Ну как же, — произнесло оно бесцветными иссушенными губами. — Защите и возвышению нашей страны.

— Я не понимаю, — помотал головой Ирвен, чувствуя, как от путаницы и бессилия его начинает трясти. — В каком смысле у вас не было злых намерений?

— Ах, это. Я всего лишь хотел, чтобы они продали помещение, — сказал господин Реймонд, слегка оскорбленно добавив: — И за не такую уж плохую цену, по-моему, достойную вполне цену.

— И… что? — беспомощно распахнутыми глазами посмотрел на него Ирвен. — При чем тут помещение?

— При том, что не следовало так долго препираться, — снова обозлился Реймонд. — Было же понятно, что до хорошего оно не доведет.

Ирвен насупился, погрузившись в себя на какое-то время.

— Вы хотите сказать, что… — заговорил он и запнулся, отчаянно силясь не принимать стучавшуюся к нему мысль, его брови жалобно изогнулись: — Что вы хотите сказать?

— «Что я хочу сказать», — недовольно повторил Реймонд. — Да что с тобой говорить, с таким тюфяком? Все спрашивает и спрашивает. Я хотел его ободрить, хотел одарить его жалкую жизнь хоть каким-то смыслом, но, смотрю, что он даже этого не понимает. Тогда и не о чем с тобой разговаривать. — Реймонд на пол-оборота отвернулся и рукой погнал Ирвена, как некстати привязавшуюся дворовую собаку: — Шуш! Пошел!

— Подождите, — Ирвен механически отступил, но уходить и не подумал. — Вы знаете, в чем они были виновны?

— Ну и бестолковые же ты задаешь вопросы, — поморщился господин Реймонд, словно испытав отвращение. — Такой же тюфяк, как и твои родители. Виновны… да были или не были — какая разница? Невиновных нет. Выбери любого! Невиновных нет. А они хотя бы… хотя бы на благо стране употребили свои жизни.

— На какое благо, о чем вы говорите?! — не выдержав, закричал Ирвен. — За что их приговорили?!

Спросив, он в ужасе округлил глаза, словно этот вопрос, как только был задан вслух, тут же ему сам на себя ответил.

— Чтобы здесь ваш салон открыть? — шокированно выговорил Ирвен.

— Мой салон? — переспросил господин Реймонд задрожавшим от гнева голосом. — Да что ты вообще в этом смыслишь? Салон! Это не просто салон, это — восходящая звезда, символ нашего возрождения! На таком критическом для нас этапе, когда выживание всей нашей отрасли, всей нашей страны под угрозой, эти упертые бараны вроде твоих родителей только чинят экономике препятствия. И своей своевольщиной еще и подают пример другим! Что тут начнется, если каждый станет тянуть одеяло на себя? Нам нужен единый фронт, работа на общее благо! А твои родители, — Реймонд склонился к Ирвену, словно чтобы тот получше разглядел отвращение на его лице, — это такие маленькие въедливые вредители, от которых если вовремя не спастись, экономике придет конец!

— Спастись… ценой их жизни?.. — едва шевеля губами, пробормотал Ирвен.

— Что такое одна жизнь в масштабе всего государства? — развел длинными руками господин Реймонд, с помощью них и своей трости как бы демонстрируя масштаб государства. — Это ничто!

— Это… — проговорил Ирвен тихо, — две жизни. Три… жизни.

Господин Реймонд собрал руки обратно, его пыл потускнел.

— Не испытывай судьбу, крысеныш, — холодно сказал он. — А то она ударит тебя еще раз, да так, что можешь уже не встать. Твои родители были наивные простофили, чем и заслужили свою участь, и тебе прямая дорожка по их стопам. А теперь пошел! — Реймонд несколько раз постучал его тростью по плечу, прогоняя.

До того, как трость господина Реймонда его коснулась, Ирвен пребывал в каком-то ошеломлении. Привычные ему рамки, в которых он организовывал свою жизнь, и принципы, которыми он руководствовался в действиях, были как будто кем-то стерты, и вся его система координат, служившая ему когда-то надежным фундаментом, уехала из-под ног. Ирвен больше не понимал, где право, а где лево в этой системе, и, не зная, за что зацепиться, слепо балансировал в ее алогичном пространстве. Причина здесь больше не вела к следствию, а следствие не исходило из причины. Добро не побеждало зло, хорошие поступки не прокладывали дорогу к счастью, плохие поступки не были наказаны. На Ирвена снова нахлынула злость — и ее объектом снова почему-то стал Лайсон. Система координат словно на мгновение нашла в нем опорную точку и вновь обрела равновесие. Но все это было до того, как трость господина Реймонда его коснулась. Когда это произошло, координаты снова посыпались, причинно-следственные связи утеряли смысл. Ирвен отчетливо ощутил какую-то искусственность, выдуманность своей предыдущей жизни.

— Ну! Что застыл?! — прикрикнул господин Реймонд.

Его черная фигура двоилась у Ирвена в глазах, в ушах звенело, «судьба», «ущерб», «простофили» — все путалось в голове. Было жарко — в рукавах куртки, в карманах, в собственной коже. Ирвен вытащил руку из кармана, так и не выпустив из нее какой-то небольшой, уже согретый им предмет, и нажал на кнопку. Почему ему надо было нажимать на эту кнопку, он и сам не знал. У него такого предмета никогда не было, но какая-то старая, из детства, память подсказывала ему, что он уже делал такое раньше, когда игрался у друга дома и когда друг вытащил из комода и показал ему запрещенную игрушку, а родители после этого отобрали игрушку и их обоих отругали. Но родителей больше не было, так что Ирвен нажал на кнопку, и автоматический выкидной стилет автоматически выкинул лезвие. Рука Ирвена, тоже став автоматической, сквозь черную водолазку вонзила стилет в живот господину Реймонду и выдернула его обратно вместе с потоком густой липкой крови. Водолазку в этом месте покрыло мокрым черным блеском, но настоящая, красная кровь, осталась только на лезвии и у Ирвена на руке. Ирвена нагнали какие-то уже отзвучавшие звуки — сначала звук того, как господин Реймонд словно глубоко икнул, затем какой-то плотный, волокнистый звук, затем глухое хлюпанье. Ирвен испугался от этих звуков, ощутив в них некую противоестественность. Он уже и не был уверен, в каком порядке они на самом деле раздавались. Вслед за ними грохнуло об пол тело, и Ирвен попятился. На светло-сером ламинате рядом с господином Реймондом тоже была настоящая красная кровь. С улицы донеслись крики, рванули дверь. Что-то скомандовало Ирвену бежать, и он, не оборачиваясь, побежал.

Он проскочил через подсобку, пронесся по коридору к черному выходу и вылетел на заметенную улицу, поскользнувшись и угодив прямо в сугроб, из которого суматошно выбился, набрав снега за воротник куртки, в рукава и под свитер. Со всех ног он бросился в переулок, но сзади уже догоняли чьи-то хищные и стремительные шаги. Никто не окрикивал его и не требовал остановиться, и от этого шаги звучали еще более зловеще, словно преследующий Ирвена человек и не сомневался, что в считанные секунды его настигнет. Это моральное превосходство, схожее с превосходством охотника над загнанным зверем, почти отнимало у Ирвена смелость бежать, подчиняя его воле преследователя. И тем не менее он бежал — до последнего, на подгибающихся от страха окостеневших ногах, — пока наконец человек не схватил его за воротник. Ирвен затормозил и в тот же момент, зажмурившись, полоснул с разворота стилетом. Лезвие что-то задело — преследователь всхрипнул. Ирвен приоткрыл напуганные, мало что разбирающие вокруг глаза: человек больше не держал его, вместо этого охватив руками свое горло или голову. Ирвен судорожно отступил на несколько шагов и затем ринулся прочь, на бегу сложив стилет и бросив его в карман.

Он остановился, выбившись из сил, на какой-то тихой улочке между старинными трехэтажными домами, снова чуть не поскользнувшись на заледенелом тротуаре, который был обманчиво присыпан снегом. Ноги держали его лишь каким-то чудом, виски и челюсти ломило и распирало изнутри, а легкие зудели, как натертые наждачкой. Сгорбившись под весом своего отяжелевшего тела, он уперся руками в колени. Сердце, словно все продолжавшее по инерции бежать вперед, от этого еще сильнее заколотилось. Ирвен несколько раз кашлянул белым паром, наконец выпрямился и огляделся. Мчавшегося по пятам преследования слышно не было, улица была безлюдной и незнакомой. Пошатываясь и цепляясь изможденной рукой за стену, Ирвен заставил себя пойти дальше.

Несмотря на поглотившее все силы бегство, он вскоре с удивлением обнаружил, что чувствует себя странно и легко, как никогда еще прежде. Так, казалось ему, должен чувствовать себя гелиевый воздушный шарик, отпущенный с привязи, или улетевшая пушинка от одуванчика, на который кто-то подул, — возвышенно и свободно, не заботясь больше о земном притяжении. Паря с этими мыслями в свежем морозном воздухе, он донесся до конца улицы и там осел у трамвайных путей.

Трамваев ни с одной, ни с другой стороны было не видно. Ирвен не знал, куда правильно повернуть, и пошел наугад вдоль пути направо. Разгоряченное мокрое под курткой тело остыло и начало промерзать, заставляя Ирвена потрясываться и постукивать зубами. Спустя некоторое время он опознал засветившийся светофорами перекресток впереди — до дома от него было еще три остановки. Но промелькнувшая от узнавания радость скоро задавилась какой-то немотой. Ирвен перестал понимать, что до этого могло его так воодушевить. Оставшийся путь он в понурой отрешенности глядел себе под ноги.

Лайсон сразу же показался в прихожей, как только Ирвен распахнул дверь. Его жалобно-озабоченное лицо мгновенно преобразилось, залучившись испугом, когда он разглядел руки Ирвена, поблескивающие запекшейся кровью в свете коридорной лампы.

— Ты поранился? — проговорил Лайсон взволнованно, оглядывая теперь свою куртку и штаны Ирвена, покрытые менее заметными, но такими же кровавыми следами.

Ирвен, посмотрев на свои руки, медленно вытащил из кармана стилет.

— Это… твое, наверное, — протянул он его Лайсону.

Лайсон к стилету не прикоснулся и как будто даже отпрянул от него своим видом.

— Ч-то случилось? — спросил он, запнувшись, словно сомневаясь в том, какой вопрос он хочет задать и хочет ли задать его вообще.

— Я совершил что-то ужасное, — механически сказал Ирвен.

— Что ты совершил, Ирвен? — спросил Лайсон похолодевшим и провалившимся голосом.

— Я убил человека, — ответил тот.

Лайсон замер, глядя куда-то ему не в лицо и дыша короткими напряженными глотками воздуха.

— Кого? — спросил он после паузы.

— Я убил господина Реймонда, — сказал Ирвен.

— А… — начал Лайсон, тупо уставившись в пол, и затем поднял к Ирвену тревожно блестящие глаза: — где?

— Где? — переспросил Ирвен.

Они сколько-то постояли в тишине. Лайсон, зависший с раскрытым ртом, наконец сказал:

— Неважно. Давай мне. — И забрал у Ирвена из руки стилет.

— Тебя видели? — спросил он, ошарашенно поворачивая и разглядывая окровавленное лезвие.

— Да, — сказал Ирвен.

Лайсон как-то особенно горестно на это выругался и ушел в ванную, принявшись скоблить и тереть под струей воды стилет. Когда он вернулся, Ирвен по-прежнему стоял в коридоре, словно только что зашел.

— Раздевайся. Снимай, — скомандовал Лайсон, указав на куртку и штаны Ирвена. Тот медленно зашевелился. — Пакет есть? — спросил Лайсон, беспорядочно открывая ящики коридорной тумбочки и шаря внутри них, даже если никаких пакетов там не было и ящики были практически пусты.

— На кухне, — слабо проговорил Ирвен.

Лайсон пошел обшаривать ящики на кухне и вернулся спустя полминуты с большим хозяйственным мешком.

— Это… — с сомнением посмотрел Лайсон на свитер, в котором остался Ирвен, и выдал вердикт: — тоже. Отмой руки и переоденься во что-то.

Пока Ирвен был в ванной, Лайсон собрал всю снятую им одежду в натянувшийся круглым бугристым ежиком мешок, кинул туда же вытертый начисто стилет и вышел с мешком в подъезд. Спустя пять минут он вернулся и нашел Ирвена в комнате, плавно и отстраненно надевающего другие черные брюки. Лайсон несколько мгновений на него посмотрел и затем кинулся к шкафу, выудив оттуда первую попавшуюся кофту.

— Давай, Ирвен, быстрее, пожалуйста, — сказал он, чуть ли не натягивая на него кофту сам.

Ирвен будто бы и постарался ускориться, но получилось это у него неважно. Лайсон, чуть только Ирвен просунул руки в рукава, вытолкал его в прихожую и вручил ему его куртку. На себя он надел какую-то другую куртку, висевшую в прихожей на крючке, оказавшуюся ему слишком большой и явно сидевшую бы гораздо лучше на господине Эберхарте, чем на нем.

— Куда мы идем? — с вялым сопротивлением в голосе спросил Ирвен, когда они обулись и вышли.

Лайсон не ответил, прислушиваясь к чему-то в подъезде и затем спустившись к грязному подъездному окну. Посмотрев сквозь него на улицу, он позвал Ирвена активным маханием руки и стал спускаться дальше.

— Куда мы идем? — повторил Ирвен вопрос.

— Идем за мной, вот куда идем, — ответил Лайсон почему-то шепотом.

Ирвена этот ответ, похоже, полностью устроил, и он вскоре вновь отрешился от происходящего, не следя ни за дорогой, по которой они шли, ни за тем, как менялись вдоль дороги дома, становясь постепенно все более потрепанными и менее обитаемыми, ни за автобусом, в который они сели и сколько-то в нем ехали. Единственным ориентиром для Ирвена было шуршание надетой на Лайсона куртки и мелькание его непривычно объемистого силуэта рядом, из-за которого Ирвену порой казалось, что он идет с кем-то другим. Заново он включился в действительность, только когда понял, что уже долго стоит на месте и что находятся они вроде бы в каком-то помещении.

Помещение было очень холодным, почти не отличаясь по температуре от улицы, и освещалось едва теплящейся лампочкой под потолком — настолько тусклой, что на нее можно было смотреть безо всякой рези в глазах и любоваться золотистой нитью накаливания, изогнутой неровным узором. Лайсон, выглядевший отчего-то совсем на себя не похоже, перебирал какие-то тряпки в картонных коробках. Закончив с коробками, он заставил Ирвена надеть черную балахонистую толстовку, запрятал его голову поглубже в капюшон толстовки и затем снова через улицу куда-то повел. Ирвен несколько раз поправлял капюшон, чтобы хоть что-то вокруг себя видеть, но Лайсон каждый раз натягивал капюшон обратно ему на глаза.

— Не высовывайся, пожалуйста, — с некоторым раздражением добавил Лайсон в очередной раз, и Ирвен перестал после этого поправляться.

Они зашли в какой-то темный подъезд, куда, подгоняя их в спины, вместе с ними залетела вьюга, и Лайсон, преграждая ей дорогу, захлопнул и с усилием приладил к косяку деревянную подъездную дверь. Вьюга с разочарованным вытьем засквозила в широкие дверные щели.

Вслед за Лайсоном Ирвен поднялся на несколько ступенек, зашел в заскрипевшую половицами квартиру и наконец оказался в тепле. По крайней мере, так ему показалось, пока он не снял куртку. Лайсон зажег свет, от которого узкий, занятый каким-то барахлом коридорчик не то чтобы осветился, а скорее приобрел слабые темно-оранжевые очертания. Пропустив Ирвена вперед, он прислонился спиной к двери и различимо вздохнул. Ирвен обернулся к нему, сняв капюшон. У Лайсона была странная прическа, делавшая его каким-то чересчур обыкновенным, невзрачным, словно даже посеревшим. Воротничок белой рубашки был застегнут у его шеи, но и рубашка вместо парадности и изысканности придавала ему какой-то обездоленный поникший вид.

— Разувайся, — тихо, словно оставшись без сил, и от этого как бы даже ласково проговорил Лайсон.

Ирвен разулся, и Лайсон показал ему пальцем направо. Ирвен проследовал на так же бедно освещенную кухню, где едва помещались небольшой коричневый стол, старый и низенький, по пояс, холодильник, газовая плита и белая треснутая мойка, покрытая градиентом рыжей ржавчины. Лайсон плотно закрыл за ними дверь с грязным разбитым стеклом, налил из графина воды и залпом выпил. Ирвен неприкаянно поозирался вокруг и, все больше ощущая какое-то странное чувство, нарушающее его равновесие, сел на пол. Только с пола он заметил две затолканные под стол табуретки. Он взялся для опоры за край одной из них, рука его дрожала и потела. Тишина этой кухни вдруг накатилась на него какой-то давящей волной, зашумело в ушах. Воздух словно комкался и сползался вокруг него, как черная грозовая туча, и ему показалось, что вот-вот уже грянет гром.

Лайсон, боязливо посматривавший на него из противоположного угла, наконец спросил:

— Как… Что произошло?

— Это все неправильно, — судорожно прошептал Ирвен то ли ему в ответ, то ли даже не услышав его вопроса. — Так не должно быть.

Он не останавливаясь замотал головой, как бы пытаясь отогнать что-то, что никак не уходило. Повременив, словно преодолевая некий внутренний барьер, Лайсон приблизился и сел рядом. Его рука осторожно коснулась лица Ирвена и осторожно стала гладить его, пока оно не затихло, оставшись в выражении полной безысходности. Это сокрушенное и потерянное лицо окончательно сломило в Лайсоне какое-то шаткое оборонительное сопротивление, сковавшее его с того самого момента, как он увидел в руке Ирвена свой окровавленный стилет. Он обхватил Ирвена обеими руками, прижав к себе, и тот, оторвавшись от табуретки, вцепился в него, как в спасательный круг.

— Мне страшно, — прошептал Ирвен Лайсону в ухо. — Что будет?

Его тело в объятии Лайсона ходило ходуном, как заведенный гудящий мотор, вот-вот сорвущийся с креплений.

— Что теперь будет? — тише и безнадежнее повторил Ирвен.

Лайсон, некоторое время тщетно попытавшись его успокоить, в конце концов мягко отстранился.

— Сейчас, — сказал он в ответ растерянно отпустившим его рукам.

Он вытащил откуда-то из-под мойки прозрачную пластиковую бутылку без этикетки и налил из нее в чашку воды. Ирвен принял чашку в свои трясущиеся ладони: воды в ней плескалось совсем на донышке, на пару глотков. Он выпил, заметив лишь странный обжигающе-сладкий вкус, какого у воды обычно не бывало, — но как бы и не обратил на этот вкус внимания. Лайсон забрал у него чашку, налил в нее еще немного и, морщась, выпил сам, а затем отставил бутылку с чашкой чуть поодаль и снова подвинулся к Ирвену, тронув его за плечо.

— Я знаю человека, который… — сказал Лайсон неуверенно, — знает людей, которые… наверное, могут помочь.

— Помочь? — посмотрел на него Ирвен. — Как?

— Я не знаю пока, — тихо ответил Лайсон. — Я попробую узнать… завтра.

Ирвен отвернулся и, обхватив себя за колени, уставился в пол перед собой.

— Я хочу, чтобы все было… как прежде, — нахмурился он, словно пытаясь воплотить свое желание усилием воли. — Я хочу, чтобы ничего этого не было.

Он никогда в своей жизни не желал ничего с большей силой. Он был уверен, что если и возможно сырой человеческой волей что-то сделать, то это было оно, это было сейчас. Ему казалось, что от его усилия вот-вот задрожит комната и затрещит по швам воздух.

— Я знаю, Ирвен, — погладил его Лайсон, сочувственно изогнув брови, и добавил, помолчав: — Прежнего не будет. Будет что-то другое.

Все усилия Ирвена от его слов мгновенно рассыпались в прах.