Часть 8. До. Исполнение (2/2)

— Ну, по протоколу… — начала девушка.

— Да к черту протокол, — перебила ее Ингрид. — Вы видите, что не успеваем уже ничего? Родственникам извещения на явку отправлены?

— Да вроде… — сжалась девушка под ее взглядом, который как будто перенимал остроту ее каблуков.

— Для Исполнителя всё распечатали? — спросила Ингрид. Госпожа Шелебах при этих словах бросила в ее сторону косой взгляд.

— Да что распечатать-то?.. — взвела к ней девушка беспомощные глаза.

— Что есть, то и распечатайте, — отрезала Ингрид.

Девушка понуро поплелась прочь и остановилась у стола госпожи Шелебах.

— Что распечатать? — прошептала она почти одними губами, как студент спрашивает у другого студента подсказку.

Госпожа Шелебах, видимо, не чувствуя в этот момент ни студенческой, ни какой-либо иной солидарности, холодно посмотрела на девушку, но ответить ничего не успела. В кабинет Комиссии, чуть не выбив на своем пути рассохшуюся заедающую дверь, влетел Председатель Первого круга внешних сообщений Альберт Дорадо. Все замерли в тишине, следя, как широкими шагами он в несколько секунд пересек комнату и попытался так же решительно попасть в кабинет Председателя Комиссии.

— Где? — вопросил он окружающих с нетерпеливым раздражением, устав дергать неподдающуюся ручку.

— Господин Дуарт… — ответила Ингрид, замявшись, — еще не приезжал.

— Позвоните ему, — резко скомандовал Альберт.

— Мы уже звонили, — сказала госпожа Шелебах, у которой лучше всех получалось сохранять самообладание. — Его невозможно разбудить, он в эти дни всю прислугу отсылает, никто к телефону не подходит.

— В какие еще «эти дни»?

— Ну вот в такие дни, когда не прихо… когда опаздывает, — поправилась госпожа Шелебах.

— Так езжайте к нему домой! — яростно взмахнул рукой Альберт, как будто подгоняя.

Кабинет снова затих в молчании, и казалось, что не только езжать к нему домой, но и даже вздохнуть или пошевелиться никто не в состоянии.

— Ну?! — прикрикнул Альберт.

Ингрид неуверенно кивнула одной из сотрудниц, которая до этого расфасовывала по папкам какие-то листочки, и та, схватив свою дамскую сумочку, торопливо шаркая, выскочила из кабинета.

— Сразу же позвоните мне на мобильный, как только он будет на связи, — сказал Альберт, обведя сердитым взглядом сначала Ингрид, а потом госпожу Шелебах, и вышел.

В коридоре перед Залом Исполнения, где еще пятнадцать минут назад толпились разбросанные группки людей — толпились одиноко, в стороне друг от друга и в молчании — остались теперь только Ирвен, бывший с ним друг, назвавшийся Лайсоном, какая-то пожилая женщина и ребята из охранного ведомства, как поддерживающие колонны утыканные вдоль стен и подпирающие вход в Зал. Двери в Зал были открыты, и в проеме проглядывалось торжественное пространство, похожее на один из старых кинотеатров, только вместо экрана здесь было прозрачное стекло — словно предполагалось, что актеры будут играть прямо за ним.

Альберт подошел и положил руку Ирвену на плечо — чтобы как-то показать свою поддержку, но при этом избежать взгляда ему в глаза. Вместо этого его взгляд, поблуждав, уперся в старушку, которая остановилась перед охранниками на входе в Зал.

— Г-госпожа Мат-тильда Эв-веретт, — еле получилось у нее выговорить. Охранник стал что-то записывать в лежащую на столе рядом с ним книгу.

Альберт покрепче сжал Ирвена за плечо и сказал:

— Чертов Дуарт не пришел на работу. Без него мы… Я бы сам попытался в любом другом случае, но это… это был прямой приказ от… — он показал пальцем наверх. — Тут только Председатель Комиссии может голос иметь.

«Или хоть какое-то подобие голоса», — добавил он про себя.

Ирвен открыл рот, пошатнулся в твердой руке Альберта и плохо слушающимся голосом спросил:

— Что это значит?

— Значит, что постараемся его найти и все исправить, — быстро сказал Альберт и как будто через силу кивнул головой в сторону Зала. — А ты пока иди.

Ирвен непонимающе посмотрел на него, не двигаясь с места.

— Давай, — Альберт кивнул еще раз. — Ты должен… м-м-м… ты должен пойти.

— Я не… Что там будет? — нервно потрясывая головой, спросил Ирвен. — Я не могу…

— Так нужно, — подтолкнул его Альберт, — иначе это будет расценено… — он запнулся. — Это может быть воспринято… как неподдержка государственного решения.

Лайсон, стоявший до этого как тихо замершая мышь, понемногу задвигался, взял Ирвена обеими руками за другое плечо и легонько потянул его вперед. Но тот как врос в пол ногами и только сильнее замотал головой.

— Так нужно, — терпеливо повторил Альберт.

— Я пойду с тобой, — сказал Лайсон и посмотрел на Альберта: — Я же могу пойти с ним?

Альберт неуверенно раскрыл рот, но ничего не сказал и затем так же неуверенно кивнул.

— Пойдем, — Лайсон незаметно погладил Ирвена по плечу. — Все будет хорошо.

— Что они могли сделать? — растерянно спросил кого-то неопределенного Ирвен. — Я не понимаю.

Лайсон покосился на угрюмые, лишенные человеческих выражений лица охранников, на холодящие черные дыры в глазках видеокамер, развешанных под потолком.

— Я знаю, что это невозможно, — сказал он очень тихо, вперившись в Ирвена взглядом, словно этим пытаясь заставить его услышать. — Но тебе нужно успокоиться. Только на сейчас. Хотя бы на сейчас. Здесь следят, они за всеми следят.

— Я не понимаю, — повернулся к нему Ирвен. — Что следят? Что происходит?

Лайсон видел, как из самой глубины его глаз, из-за баррикады оцепенения и оглушения рвется на волю стихийный, безысходный ужас. Выпускать его было нельзя, ни в коем случае нельзя, и Лайсон торопливо зашептал что-то наугад летящее с языка:

— Это я — ты помнишь? Я взбираюсь на высокие этажи. И я смотрю в страшный лес. Я все сделаю за тебя. Все сделаю сам, а ты просто побудь со мной рядом, хорошо? Я тебя не подведу, — он проникновенно взглянул Ирвену в глаза, с жалостью посыпав землей обещание больше не врать.

Ужас, кажется, притих, замялся, посмотрел по сторонам, как будто на мгновение забыв, что он здесь делает. Лайсон, как ловкий хищник, вцепился когтями в это мгновение и повел Ирвена за собой ко входу в Зал. Ему показалось, что Альберт Дорадо за их спинами облегченно выдохнул.

— Имя, — мрачно бросил им в лицо один из охранников, когда они подошли.

Лайсон легонько постучал молчащего Ирвена по спине.

— Ирвен Эберхарт, — механически ответил тот.

— Л-лайсон Джеммингс, — сказал сам Лайсон, пока охранник писал в своей книге.

Закончив неспешно выводить закорючки, тот воззрился на Лайсона неприятными черными глазами, из которых того и гляди полезли бы умерщвляющие щупальца. Приглашения эти глаза не излучали.

— Да, да, пропустите, — раздался вдруг позади Лайсона переменившийся голос Альберта Дорадо, ставший по-начальственному властным. — Под мою ответственность.

Охранник с выражением крайнего безразличия вернулся к книге и еще что-то записал. Затем демонстративно отшагнул от прохода, встав к ним боком. Лайсон снова дернул за собой Ирвена, как в трансе пялящегося вперед пустым взглядом. Они прошли мимо охраны, и двери за их спинами закрылись.

***

Вот уже шесть лет — с самого момента введения им Вечных Наказаний — Лидер Джонс лично присутствовал на каждом Исполнении, пропустив по уважительной причине только два раза: в первый раз ему нездоровилось из-за тяжело протекающей воздушной инфекции, а второй неудачно пришелся на день рождения Вероники и Велисента. Сообразив, что такая накладка будет происходить ежегодно, Лидер велел перенести дату Исполнения с пятого на шестое число месяца, так чтобы больше ему пропускать не пришлось.

Врага нужно знать в лицо, считал он. А поскольку прикрепленные к делам фотографии, по мнению Лидера, годились лишь на то, чтобы изучать их в лаборатории под микроскопом, то в лицо узнавать врага приходилось с просторной ложи в Зале Исполнения, обнесенной стеной из четырех слоев бронированного стекла. Здесь дальнозоркий взгляд Лидера Джонса играл ему на руку, позволяя хорошенько рассмотреть всех приговоренных. И Лидер каждый раз подтверждал свое наблюдение о том, что всем им присуща какая-то общая, объединяющая их черта, или даже целая совокупность черт. Это была тихая скорбь в глазах, некая угасшая искра — как от сожаления, что наконец они пойманы, сломлены силой справедливости и больше не смогут творить свою пакость. Джонс уже не раз предлагал ученым произвести математическую модель такого лица, чтобы отлавливать их еще превентивно, до совершения злодеяния, но ученые каких бы то ни было успехов пока не добились. «Разогнать их всех к чертовой матери», — высказывался иногда в сердцах Вечный Лидер, когда был в кабинете один.

Но бесследно такие «знакомства» не проходили, и во время Исполнений Лидера нередко охватывал пессимизм. Кажущаяся неиссякаемость этих преступников, растущие от месяца к месяцу Списки, страх за государство и будущее рожденных здесь детей — все это приводило его в отчаяние. Вечные Наказания были призваны упрочить безопасность, искоренить общественные угрозы, но вместо этого они лишь демонстрировали, как плохо и неэффективно работают части государственной машины.

Вот и сегодня проклятый пессимизм вгрызся в него так глубоко, что Лидеру даже не захотелось разглядывать ничьи лица. Вместо этого, когда начали объявлять и по очереди выводить в операционный отсек приговоренных, он обернулся в кресле и стал наблюдать за Вероникой, разносящей на подносе приготовленные ей утром печенья.

— Шоколадное, для Ронни, — передала она печенье одному из охранников и чему-то смущенно хихикнула. — И клубничное, для Джима! А остальным — мали-иновые! — торжественно объявила она, считая малиновое печенье самым лучшим, а всех, кто его не любил — немного странными.

Лидер Джонс с некоторой гордостью подумал, что имена его телохранителей дочь знает лучше его самого.

Пока Вероника неторопливо выдавала каждому по квадратику хрустящего лакомства, подошедший к ней как будто невзначай Велисент вдруг схватил с подноса два печенья и убежал с ними в другой угол ложи, отгородившись от преследования громадным креслом Вечного Лидера.

— Эй! — возмутилась Вероника. — Ну-ка верни, это не для тебя!

— Поздно, — сказал Велисент и надкусил оба печенья.

— Когда на нас нападут, то тебя защищать не бу-удут! — пригрозила, разозлившись, Вероника.

— Будут, — не поверил ей Велисент. — Пап, скажи.

— Всех будут защищать, — подтвердил Лидер Джонс, снова немного помрачнев.

Как бы ему ни хотелось, а от реальности не скроешься — и лучше уж сталкиваться с ней, зная врага в лицо. Он снова повернулся к операционному отсеку, где за стеклом стояла теперь пара: бледная, лихорадочно озирающаяся по сторонам темноволосая женщина и мужчина, который был чуть меньше ее и по росту, и по общему впечатлению. Пока операционисты фиксировали их и устанавливали капельницы, женщина ожесточенно вырывалась, словно и не была вовсе сломлена справедливостью: махала полными сил руками, ногами и, кажется, всеми способными к движению частями тела. Лидер нахмурился: такого ему лицезреть практически не приходилось. Было видно, как рот женщины раскрывался в несомненно бесчестных и непристойных выкриках, но до микрофона Исполнителя, стоящего в целях безопасности в соседнем отсеке, ничего не долетало. Операционисты, однако, сработали четко и слаженно — эта часть государственной машины Джонса сегодня не разочаровала.

— Согласно Указу Вечного Лидера об Исполнении Вечных Наказаний граждан, — заторопился объявлять Исполнитель, как только с приготовлениями было покончено, — от сто шестого года по календарю Вечного (Верного) Пути, приводится в Исполнение Наказание для: Эберхарт, Арчибальд, учетный номер двести семь тринадцать тридцать; Эберхарт, Анжелика, учетный номер двести семь двенадцать триста восемь. За вклад в раз… — Исполнитель вдруг запнулся, и повисла короткая, но крайне неприятная уху Лидера пауза, которая заполнялась только криками детей, носящихся друг за другом вокруг его кресла.

Наконец в микрофон просочилась скомканная речь:

— …в-звитие п-требильских-слух…

— Что там бормочет?.. — негодующе прищурился Вечный Лидер.

— …м-хм, м-хм… — сказал что-то еще Исполнитель и дальше уверенно закончил: — …вышеназванные приговариваются к Вечному Наказанию!

Лидер недовольно покачал головой. Исполнитель, отложив бумаги, по которым читал приговор, нажал на черную кнопку, выпускающую в капельницу химикат. Спустя несколько секунд тела мужчины и женщины перестали двигаться, обмякли, превратились в рыхлую материю. «О-без-врежены», — с поэтичной ноткой проговорил про себя Лидер и удовлетворенно склонил голову. Операционисты, не мешкая, унесли тела и стали загонять в отсек следующих приговоренных.

Вероника, до этого резвившаяся с братом, вдруг припала к стеклянной стене и, от непоседливости возя по ней руками, с любопытством вперилась вниз. «Что ж, пусть смотрит, — про себя похвалил ее Лидер. — Пусть тоже запоминает, как выглядят наши враги». Но тут совершенно случайно он заметил, что из зрительного зала, откуда обычно торчали лишь понурые затылки, к их ложе было обращено чье-то лицо — страшное, как ему показалось, лицо, с печатью маньяческого безумия на нем.

Джонса почти явственно передернуло. Отойдя от первичного ошеломления, он негодующе засопел. Это было большим и неприятным огрехом закона, что вместе с приговоренными нельзя было сразу приговорить и их родственников, потомков, и вообще всю их кровную линию. Преступники не возникали с потолка — у них всегда был след, и это был след их крови. Закон требовал постоянного пересмотра, улучшений и кропотливой работы. Бестолковые еженедельные обновления, которые присылали ему из Отдела законодательного обеспечения, на на что не годились. Лидер сделал себе мысленную пометку с сегодняшнего дня заняться этим вопросом более серьезно.

Рядом с лицом, на соседнем месте, зашевелился чей-то белобрысый затылок. Начались какие-то дерганья и копошения, и наконец лицо пропало, слилось с остальными неприметными головами.

«Что-то там уже замышляют наверняка, — подумал Джонс, чуть не стуча нервно зудящими зубами. — Когда уже мы избавимся от этой заразы? Вечная зараза, право слово…»

— Вероника! Отойди оттуда, — скривился Лидер, словно поймав дочь за ковырянием в грязи, и громко хлопнул ладонью по подлокотнику.