Часть 5. После. Погружение (1/2)

121-й год по календарю Вечного (Верного) Пути

Когда Эндман, попрощавшись с последним из жильцов третьего этажа, вытер платком вспотевший лоб и тяжело выдохнул, на улице уже смеркалось. Через ноздри в голову заползала изнуряющая духота и висла на мыслях, которые от этого не мчались, как обычно, а медленно тащились, порой замертво падая и так и не достигая точки назначения. Немного постояв в коридоре, Эндман послушал отдаленный собачий лай, больше свойственный какой-то глухой окраине, чем одному из центральных районов, и двинулся обратно к лестнице.

Молодые девушки, проживающие в комплексе, оказались перечислены Лайсоном Джеммингсом с поразительной точностью: все из них нашлись в названных апартаментах и не нашлось, более того, ни единой молодой девушки, которую бы он не перечислил. В обладании экзотическим бельем, однако, никто не сознался. Эндман, держа трусы пинцетом, демонстрировал их и так и этак, приближая и удаляя, поворачивая для обзора под разными углами, но девушки, сначала внимательно всматриваясь, затем лишь отшатывались и мотали головой, а Берта Ательсон из двадцать четвертого номера даже обрывисто вскрикнула, прижав руку к сердцу.

С окном картина рисовалась более определенная. Лайсон Джеммингс и здесь оказался прав: предположенная им дата инцидента совпала с показаниями госпожи Тарс — бойкой энергичной старушки, живущей в апартаментах рядом с окном. Госпожа Тарс услышала той ночью сперва мужские голоса, вслед за ними — звон бьющегося стекла, а далее, как ей показалось, даже глухой стук чьего-то тела о землю. Она же, по собственному признанию, и распустила слух о выброшенном из окна человеке.

«Отчего вы не сообщили об инциденте в полицию?» — спросил ее детектив.

На этом вопросе бойкость и энергичность покинули госпожу Тарс, она сморщилась, съежилась и осунулась, перестав тем самым отличаться от любой другой невзрачной старушки, и лишь пробормотала, что побоялась сообщить что-нибудь не то.

Соседка госпожи Тарс, хоть голосов никаких в ту ночь и не слышала, пожаловалась, что следующим утром не обнаружила на месте свою подставку для зонтиков, стоявшую в лестничном холле около ее двери. Детектив записал в блокнот подробные эпитеты, которыми хозяйка снабдила пропавшую подставку: большая, черная, массивная, из тяжелого металла.

«Из тяжелого металла, — удовлетворенно покивал Киртц и некоторое время посмотрел в окно, а затем спросил: — Отчего вы не заявили о пропаже в полицию?»

«Да, — отвела глаза хозяйка, — у вас там и так дел сколько… Да и побоялась ведь, знаете… Вдруг это ее, ну… конфисковали, потому что запрещено? Подставку тут было держать…»

Однако картина хоть и рисовалась, детектив вовсе не был уверен, проглядывается ли в ее слабых штрихах волнующий силуэт Лайсона Джеммингса: на его участие в этом деле все еще ничто не указывало, даже свидетельства всеслышащей госпожи Тарс.

Возвратившись на второй этаж, детектив подошел к апартаментам номер «восемнадцать» и, взглянув на часы, постучал. На часах было восемь вечера, и детектив скорее проверял гипотезу, чем рассчитывал на ответ. Расписание человека, затруднившегося вспомнить, два, три или четыре дня назад произошло какое-то событие, должно либо быть удручающе монотонным, либо хотя бы прикидываться таковым.

И расписание это, по мнению детектива, предполагало прибытие Лайсона Джеммингса к семи часам вечера в некое фиксированное место в десяти минутах ходьбы к востоку от комплекса апартаментов. Детектив вытащил из кармана сложенную гармошкой карту, отыскал на ней нужный сектор, что-то прикинул и наконец вышел из дома, двинувшись в ту сторону, где скрылась в прошлый раз за поворотом стройная фигура в желтой рубашке и серых брюках.

Вечер понедельника уже отжужжал толпами офисных служащих и длинными маршрутными автобусами, везущими домой заводских рабочих. Только магазины и кафе, ждущие своих поздних посетителей, продолжали работу. Их окна светлячками выглядывали на серо-сумеречные улицы, приманивая прохожих заставленными витринами.

Детектив шел, рассматривая вывески и внимательно вглядываясь в каждое окно, и прошел так три подряд перекрестка, прежде чем остановиться у невысокого пыльного крыльца, на козырьке которого из красных витиеватых букв было составлено: «Мир чулок». Недолго подумав, Киртц зашел внутрь.

Зазвенел дверной колокольчик, и высокая седая женщина в черной водолазке тут же поднялась со стула и встала над прилавком. Поверх строгого горла водолазки свесился ее худощавый второй подбородок, а маленькие птичьи глаза устремились к клиенту. С ноткой удивления в сухом дребезжащем голосе она поприветствовала Киртца и замолкла в ожидании. Поодаль, в углу за стеллажами, сидела, уткнувшись в книгу, девушка-подросток.

— Детектив Эндман Киртц, — представился детектив, показав удостоверение.

На лице женщины отразилась растерянность, а девушка-подросток ненадолго подняла к нему голову.

— Мне необходима ваша профессиональная консультация, — сказал детектив и достал из кармана прозрачный пакетик, из которого в свою очередь пинцетом вынул черные трусы. — Узнаете ли вы марку этого белья и есть ли у вас такое в ассортименте?

Продавщица, некоторое время без выражения посмотрев на зажатые в пинцете тесемки, четко и категорично ответила:

— Нет. У нас тут такого нет.

Однако Киртц не шелохнулся, как будто не желая принимать такой ответ, и наконец женщина с отвращением прогундосила:

— Такое… можно найти разве что на Бездонке, среди контрабанды и прочего шлака.

На это детектив удовлетворенно кивнул и только теперь убрал улику обратно в пиджак.

— Благодарю за информацию, — сказал он и уже развернулся было к выходу, как вдруг замер, словно озарившись какой-то свежей идеей.

— А может быть… — начал он, снова повернувшись к продавщице, — вы знаете место здесь неподалеку… — и, покрепче вперившись в нее глазами, после паузы продолжил: — где мужчина может приобрести себе подобное?

Как только он договорил, по желтоватому лицу продавщицы пробежались какие-то вулканические судороги, перекосившие на мгновение всю ее мимику.

— Не знаю я таких мест, — извергла она дергающимися губами.

Детектив разочарованно хмыкнул и снова направился к выходу, когда в спину ему раздался небрежный молодой голос:

— Свернете отсюда налево, на улицу Возрождения, там дальше второй по счету переулок, пройдете его до конца и потом направо, под арку, и еще поглубже пройдете, а там уже сами все увидите.

Девушка из угла, к которой обернулись и детектив, и ошарашенная продавщица, говорила с равнодушной ленцой, не оторвав даже глаз от книги, и, закончив, как ни в чем не бывало перелистнула страницу. Но Киртц тем не менее почувствовал, что вся ее речь была будто выражением какого-то протеста, направленного или по отношению к продавщице, или к общественному строю в целом.

— Протест — движущая сила прогресса, — подбодрил он девушку и, кивнув в ответ на ее неуверенно вскинутый взгляд, вышел из магазина.

Маршрут ясно подсвеченной нитью выстелился поверх мысленной карты Киртца. Он свернул налево, отсчитал переулки, свернул во второй и прошел его до конца, свернул направо, где зияла, как прогалина в другой мир, длинная подворотня, прошел по ней глубже и действительно все увидел.

Перед ним была узкая улица, запертая между огромной застекленной постройкой старого времени и несколькими жилыми домами, которые, впрочем, никаких признаков жизни в своих вытянутых темных окнах не проявляли. Обеими концами улица упиралась в тупик. Прямо над ухом Киртца — там, где он остановился, выйдя из подворотни, — гудела с перебоями синяя неоновая вывеска.

Детектив осмотрелся вокруг. Эти вывески — горизонтальные и вертикальные, фиолетовые, розовые, красные и зеленые — тянулись по всей длине улицы и замещали отсутствующие фонари, подкрашивая стены зданий, искажаясь в неровных треснутых стеклах и проливаясь разноцветными заплатками на асфальт. Детектив вышел на середину дороги, осмотрелся еще раз, и показавшаяся ему с первого взгляда безлюдной улица наконец начала оживать. Из темноты проулка между домами выплывал сигаретный дым, двигалось и подрагивало в воздухе несколько огоньков. На другой стороне улицы, в центре черного пятна, куда не доставал свет неоновых ламп, различалось копошение двух теней.

Откуда-то сзади донеслись отголоски музыки, перемешанные с неотчетливыми голосами, и детектив обернулся. Из заведения с кратким названием «Точка» выходило несколько молодых людей. Выходя, они один за другим обследовали глазами детектива и так же последовательно теряли к нему интерес. Наконец, выпустив всех, тяжелая железная дверь закрылась, прихлопнув музыку и приглушенно-желтый свет изнутри помещения. Мужчины, негромко переговариваясь, свернули в какой-то очередной незаметный закоулок и там пропали из виду.

Проводив взглядом их спины, Киртц застыл в задумчивости, отчасти чем-то удивленный и отчасти чем-то задетый; ему потребовалась целая минута, чтобы определить, откуда эти чувства взялись. Когда же в конце концов он в этом разобрался, то сразу же придумал и решение. Вернее, не придумал, а просто наткнулся на него взглядом, так как у этого решения была ярко мигающая вывеска «Антимода», которую было невозможно с его места не заметить.

Детектив зашел внутрь и через некоторое время вышел обратно, ощущая себя не иначе как альпинистом, покорившим новую вершину. Вместо потускневшей за годы рубашки на нем была белая провокационная майка, открывающая мужественную грудь, которой детектив очень гордился, и скрывающая лишь нажитый в браке живот, который детектив не так высоко ценил, а старый коричневый пиджак был заменен на новый, из ярко-салатовой атласной ткани, увидев которую детектив сразу же знал, что именно она лучше всего подойдет к цвету его глаз и к тому же будет отлично смотреться в неоновом свете улицы. Не нашел Киртц только никаких понравившихся бы ему брюк, так что пришлось остаться в своих черных.

«Посмотрел бы я, как теперь вы пройдете мимо!» — с вызовом подумал он, глядя в тот закоулок, где скрылись давешние мужчины. Свои старые вещи он оставил в примерочной и уже не собирался за ними возвращаться.

На улицу вслед за ним вышел высокий широкоплечий парень, которого Киртц, пока был внутри, идентифицировал как продавца.

— Платить кто будет? — рыкнул парень, не пряча недовольства и даже наоборот пытаясь его всем своим видом посильнее проявить.

Презрительно сощурив глаза, Киртц вытащил полицейское удостоверение, которое он до этого, вместе с блокнотом и пакетиком улик, заботливо переложил в новый пиджак, и ткнул удостоверение поближе к лицу продавца, для чего ему пришлось задрать вверх руку.

— Выставите счет конторе, — сказал детектив и, удовлетворенный покорным молчанием сверху, направился к «Точке».

Строго говоря, Киртц не слишком рассчитывал на удачу с первой попытки. Пересекая улицу, он отметил еще несколько мерцающих вывесок и мрачных металлических дверей, за которыми могли бы скрываться клубы, бары и прочие злачные места. Руководствуясь какой-то расплывчатой интуицией, Киртц выстроил их в мысленную очередь для посещения, последнее место в которой присвоил заведению с кроваво-красным названием «Крюк».

Достигнув «Точки» и нырнув внутрь, детектив сразу же окутался шумным прокуренным воздухом. Сосредоточенно нахмурившись, он принялся сквозь белесые дымы рассматривать обстановку. «Точка» была больше и вместительнее, чем могло показаться снаружи, и явно пользовалась популярностью. Длинная барная стойка ломилась от налегающих на нее посетителей; по другую сторону стойки бесновались два бармена, свирепо размахивая руками с кружками, стаканами и бутылками. Вдоль стен стояли небольшие столики с квадратными столешницами, за которыми помещалось по четыре, а иногда и по восемь человек. Подразумевался и второй этаж, куда вела лестница в противоположном конце клуба.

На танцполе, которым являлось все свободное от столиков пространство в середине зала, под невнятную и немелодичную музыку двигались люди. «Мужчины, — прошерстил танцпол глазами Киртц. — Все до единого — мужчины». В его внутреннем голосе, впрочем, не было никакого удивления, а было лишь, напротив, незыблемое чувство собственной принадлежности, за считанные мгновения распустившееся в нем из какого-то потаенного ростка. Эта группа людей, эта группа мужчин — кто-то был без рубашки, кто-то тесно прижимался своим телом к другому — податливо приняла его в себя, как только он ее коснулся, отряхнула его от шелухи прошлой жизни и одарила новыми смыслами. Она обняла его плотным кольцом, пропитала своим запахом и устремила к нему свои ладони, взгляды и дыхания. Все здесь было свое, здесь не было ничего чужого.

«И чем я только занимался все это время? — выдохнул детектив, когда толпа вынесла его к барной стойке, в которую он тут же, от захватившего его головокружения, уперся обеими руками. — Чем я занимался, когда я мог бы…»

Но на этом он запнулся, неожиданно вспомнив, чем занимался.

По лестнице в дальнем конце клуба спускались два человека. Первый, поскорее торопящийся вниз, был в неприметном сером костюме, мешковато висящем на щуплой низкой фигуре, и трепетно прижимал к груди черный кожаный портфель, в каком у клерков среднего звена было принято носить рабочие бумажки. Сбежав по ступенькам, он с брезгливой пугливостью начал пробираться к выходу, сторонясь людей и шныряя вокруг глазами. Тонкие кисточки рук нервно перехватили портфель, когда клерк прошел мимо детектива, и Эндман самодовольно усмехнулся: клерк явно не вливался сюда так же хорошо, как он сам.

Однако всему этому детектив посвятил лишь побочные, периферийные части своего детективного внимания, а вот в центре этого внимания, как в свете ярких софитов, с самого начала единолично господствовал Лайсон Джеммингс, спускавшийся по лестнице вторым. Задерживаясь на каждой ступеньке словно в кадре эксклюзивного фильма, он неспешно застегивал пуговицы светло-сиреневой шелковой рубашки. На затылке неряшливым хвостиком топорщились пшеничные волосы. Без особой целенаправленности Джеммингс оглядывал зал и танцующих на танцполе мужчин, затем, спустившись пониже, обратил глаза к барной стойке и затем, наткнувшись на задранную к нему голову Киртца, непроницаемо поморгал, сошел с лестницы и пропал в толпе.

Детектив, как будто от чего-то опомнившись, встрепенулся, вытянул шею и завертел головой по сторонам. Тесная толпа мужчин, несколько минут назад так радушно и ласково погружавшая его в себя, теперь только раздражала. Голоса вокруг, мешая сосредоточиться, отчего-то стали казаться громче. А может быть, это стала тише музыка.

Детектив встал на цыпочки, пытаясь выглянуть из-за чужих голов и плеч, безрезультатно пробежал глазами по всем углам, обернулся в другую сторону и замер. Занимавший стойку сбоку от него бугай куда-то делся, а на его месте теперь стоял неожиданно нашедшийся Лайсон Джеммингс, с любопытством осматривающий Киртца сверху вниз.

— Вы… — сказал Лайсон детективу, — работаете под прикрытием?

— Нет, — категорично ответил тот, отойдя от замешательства. — Это просто мой стиль.

— Оу, — кивнул Лайсон.

— Вам не по вкусу?

— Нет, что вы, — нахмурился Лайсон. — Замечательный стиль. Главное, что вам было по вкусу.

Киртц посмотрел в зеркало, занимавшее стену за баром, чтобы убедиться, что салатовый пиджак все еще подходит к его глазам, а провокационная майка все еще демонстрирует его мужественность, и даже для уверенности себе подмигнул. Ему показалось, что Лайсон Джеммингс двумя глазами подмигнул ему в ответ.

— Детектив, я боюсь показаться претенциозным, но… вы что, следите за мной?

Киртц отвернулся от зеркала.

— Ни в коем случае. Следить за вами было бы ужасно, подло и низко. Я нашел это место сам, — гордо заявил он и добавил: — потому что я здорово натаскан на такие вещи.

Лайсон снова подмигнул двумя глазами, и детектив теперь подумал, что это вовсе и не подмигивание, а некое выражение усталости.

— Могу ли я предложить вам напиток? — спросил Лайсон без лишнего энтузиазма.

— Это я вам предлагаю напиток, — твердо возразил Киртц и жестом подозвал одного из барменов.

Бармен, к удивлению детектива, отреагировал почти молниеносно, тут же подойдя и подставив ухо, чтобы выслушать заказ.

— Как пожелаете, — согласился Лайсон. — Я буду водку с тоником.

Детектив заказал две водки с тоником и выложил на стойку тысячекроновую бумажку.

— Как продвигается ваше расследование? — спросил Лайсон.

— Вы знаете, я сюда не о расследованиях пришел говорить.

— Хм, — Лайсон обвел глазами зал, словно только что вспомнив, где он находится. — Действительно. Место явно не для этого.

— Я пришел… чтобы пригласить вас на танец.

— Я не танцую, детектив, — после секундной паузы ответил Лайсон.

— В таком случае я арестую вас.

Светло-серые глаза спокойно и даже с некоторым укором посмотрели на Киртца.

— За то, что я не танцую? Вряд ли. Это с трудом можно назвать запрещенной деятельностью, ведь это вообще не деятельность.

— Как свободно вы трактуете закон, — нахмурился Киртц.

— Не свободнее, чем вы, — бросил в ответ Лайсон.

Киртц съел бы его глазами, если бы мог. Он съел бы его глазами, зубами и всеми частями своего тела. Как оголодавший волк, он накинулся бы на эту фарфоровую кожу, на эту нежную шею, на эти бунтарские губы и разом бы всё проглотил.

— Но… заставит ли вас что-нибудь согласиться, если уж не страх ареста? — сказал он, медленно выдохнув.

— Детектив, простите за прямоту, но что вы в самом деле от меня хотите?

Киртц не мог сказать, чего он хотел. Его бы приняли за каннибала.

— Я… кхм… я, может быть… Может быть, это и не моя вина. Может быть, вы настолько загадочны и поэтичны, что от вас невозможно чего-то в самом деле не хотеть.

Лайсон растянул губы в какую-то полоску, не слишком похожую на обрадованную улыбку, а Эндман залпом выпил поднесенную водку с тоником.

— Что ж… — заговорил он снова после молчания. — Могу ли я хотя бы проводить вас до дома сегодня? И не говорите, что вы не ходите домой. Это будет бродяжничеством, а за это уж точно предусмотрена конкретная статья.

Неслышно за шумом чужих голосов вздохнув, Лайсон покачал головой.

— Скажите, вы всегда пытаетесь знакомиться с молодыми людьми с помощью запугивания? — спросил он, с любопытством посмотрев на Киртца.

— Мне… не доводилось раньше знакомиться с молодыми людьми, — понуро признался тот. — Простите, если моя тактика оказалась неудачной.

— Ах, вот оно что… — кивнул Лайсон. — Я понимаю. Но что бы вас во мне ни привлекло, детектив, — продолжил он со вздохом, — есть несколько причин, по которым вам не стоит поддаваться этому увлечению. И мне кажется, что вы эти причины знаете не хуже…

— И тем не менее есть столько причин ему поддаться! — перебил его детектив. — Давайте я спою вам об этих причинах!

— Спо… — не успел удивиться Лайсон, как детектив зычно запел:

— Первая причина — это вы,

Лик неоспоримой красоты,

Благородный профиль и анфас

И невинный хвостик белых влас!

— А вторая причина… — продолжил детектив, но замешкался, — вторая причина — это… — И, поглядев в зеркало за баром, он вновь обрел вдохновение: — Вторая причина — это боль!

Вы выстригли волю мне под ноль,

Вы вынули сердце из меня,

И мне не прожить без вас ни дня!

— А третья причина, — разошелся детектив, — это жизнь,

Ее я не видел всю свою жизнь,

Ее я увидел только сейчас

В таинственном блеске ваших глаз!

Киртц замолчал, и лишь спустя несколько секунд после этого Лайсон закрыл рот и поверх еще прикрыл его пальцами. Пристально-распахнутым взглядом он долго смотрел на детектива и наконец заговорил, отняв ладонь от лица:

— Вы, что… Вы это сейчас?..

— Я не претендую на высочайшую оригинальность, — быстро ответил Эндман, — но мои слова идут из самого сердца.

— Мой бог… — пробормотал Лайсон, покачав головой, и посмотрел в свой стакан, только теперь в первый раз к нему притронувшись, — и что же мне с вами делать?

— Вы могли бы дать мне шанс, — сказал детектив, услышав неразборчиво произнесенный вопрос.

Лайсон вздохнул.

— Шанс… — удрученно повторил он. — Детектив, сообразили ли вы уже, чем я зарабатываю на жизнь, м? — Он вновь поднял голову к Киртцу. Короткая прядь упала на лицо, закрыв уголок глаза. — Вы ведь здорово натасканы на такие вещи.

— Я… — растерялся детектив. — У меня есть свои догадки.

— Что ж. Возможно, мне следовало бы сразу вам ответить. Я… оказываю интимные услуги. Предоставляю свое тело за деньги. Естественно, в специально отведенном для этого месте, не подумайте, — уточнил Лайсон, вновь глядя в стакан, и небрежно махнул пальцем куда-то наверх. — И, по моему опыту, существует не много людей, кто был бы готов…

— Я готов заплатить, — решительно заявил детектив, казалось, и не ожидавший ничего другого.

Лайсон перевел на него недоуменный взгляд, и хотя недоумение тут же скрылось под привычной его лицу загадочной маской, Эндман видел, что что-то не так — словно эта маска была в спешке надета наизнанку.

— Как мило, — сказал Лайсон, дернув уголками губ в каком-то подобии улыбки. — Но, боюсь, это будет для вас слишком дорого.

Он оттолкнулся от стойки и выпрямился.

— Прошу меня простить, детектив, мне нужно возвращаться к работе, — сказал он, посмотрев куда-то мимо Киртца, и шагнул в толпу.

Вскоре детектив потерял его из виду. Повернувшись к стойке, он взял стакан Лайсона и, опрокинув его в себя, вновь вперился в свое отражение.

— Ну что, Энди? — окликнул он себя. — Кто сегодня молодец? Ты сегодня молодец!

— Познакомьтесь, я Эндман Киртц! — Он накренился к растрепанному патлатому парню, занявшему место Лайсона, и победоносно воздел руки: — Звезда номинации «Шансы — в трубу-у»!

— Ри-чард, — икнул в ответ парень и мотнул головой в сторону выхода: — Хо-чешь?

Киртц с омерзением скривил верхнюю губу и отвернулся.

Лайсона этим вечером он так больше и не увидел. Покурсировав по танцполу, пока публика не начала редеть, и без удовольствия употребив у бара еще несколько стаканов водки с тоником, детектив вышел на улицу.

Ночь, только объявшая город, еще не успела пропитаться свежестью и прохладой. Подбирающийся к своему девятнадцатому числу месяц Позднего Урожая приносил в этом году лишь урожаи пыли и сухости в глотке. Детектив закашлялся и, чего-то подождав, двинулся обратно к подворотне.

Не желая, однако, полностью расставаться со своими планами, он проводил сам себя до дома Лайсона и даже немного постоял под фонарем у подъезда, изучая цепочку темных окон. Но поскольку в темных окнах ничего не менялось, а за плотными шторами не маячило радующего глаз силуэта, детектив все-таки побрел дальше и следующую остановку сделал у стоящих в закутке улицы мусорных баков.

Остановила же его здесь какая-то не вполне разборчивая мысль, отложенная еще в прежней, трезвой части его сознания. Детектив вытащил блокнот и посмотрел в него, изо всех сил пытаясь в этой мысли разобраться, а разобравшись, кивнул и ближе подошел к помойке.

Из баков торчали вверх объедки в грязных пакетах, рваные картонные коробки и обломки досок, ошипованных, как дубинки, гвоздями. По расписанию коммунальные службы должны были вывозить мусор утром понедельника, однако скоро уже наступал вторник, а мусоровоза здесь не было, по меньшей мере, с прошлой недели. Отчего-то обрадовавшись этому факту, детектив нацепил на плохо слушающиеся руки перчатки и, воззвав к своей внутренней силе, раскачал и опрокинул по очереди все три бака. Оглушающий железный лязг залил улицу вместе с тонкими ручейками помойной жижи. К ближайшим кустам помчался, ища спасения, белый кот.