Часть 4. До. Вор (1/2)

112-й год по календарю Вечного (Верного) Пути

Ирвен в который раз всмотрелся в бушующую за окном белесую метель и в который раз перевел взгляд на электронные часы, тревожно-красными цифрами показывающие половину девятого. Лайсон старательно делал вид, что заинтересован комнатой: педантично упорядоченными по высоте книгами на полках, самими полками, вытертыми так тщательно, что на них не барахталось и одинокой пылинки, и висящими на другой, свободной от полок стене олимпиадными дипломами в деревянных рамках — выровненными в четыре строгих ряда: по четыре диплома в каждом ряду. Вскоре добравшись до следующей стены и высокого, под потолок, шкафа, Лайсон взял одну из выставленных на нем грампластинок и теперь уже с непритворным любопытством повертел ее перед собой.

— Увлекаешься гитарной музыкой? — спросил он, посмотрев на Ирвена.

Тот отвернулся от окна и кивнул:

— Она неплохая. Но вообще мне просто было интересно собрать проигрыватель, — добавил он, указав подбородком на стоящую возле шкафа тумбочку, занятую громоздким аппаратом, и засмеялся: — А теперь уж раз собрал — надо что-то на нем слушать.

— Ты собрал это сам? — удивился Лайсон, хлопая глазами над проигрывателем.

— Да, а что, не похоже? — усмехнулся Ирвен и подошел. — Где еще такую рухлядь возьмешь? Ручная работа, — не без гордости произнес он и погладил деревянный корпус устройства: — Вот это от старого стола.

Лайсон впечатленно поджал губы и, рассматривая проигрыватель, подумал о том, что вполне мог бы увидеть такую «рухлядь» на витрине магазина домашней техники, мимо которого недавно проходил.

— А сейчас вот радио делаю, — отвлек его от размышлений Ирвен, доставший из шкафа какую-то пластину, на которой был высажен огород разноцветных металлических деталей. — Тут не хватает нескольких конденсаторов, — он потыкал в пластину пальцем, — на ближайшем рынке не было с нужной емкостью — что-то там в последнее время совсем плохо с выбором, так что на выходных поеду… — Он вдруг замолчал и, мельком поглядев на Лайсона, с улыбкой махнул рукой: — А, тебе это не интересно, наверное.

— Да нет, — притворно возразил тот, — я…

В коридоре металлически заскреб о скважину ключ, и Ирвен тут же, не успел еще повернуться замок, встрепенулся и вскинул на звук голову. Лайсону показалось, что даже уши его слегка пошевелились.

Поставив будущее радио обратно на полку и так и бросив дверцу открытой, Ирвен стремительно вышел в коридор. Лайсон был даже рад, что теперь ему не нужно продолжать свой ответ, потому что он толком и не знал, чем продолжить. Он вышел вслед за Ирвеном из комнаты и вежливо поприветствовал госпожу Эберхарт, морозно краснеющую щеками на пороге. Неразлучный со своей книгой, из второй комнаты появился господин Эберхарт.

— Встречалась с Альбертом, — шмыгнув носом, сказала ему Анжелика, пока Ирвен помогал ей снять сиреневое пальто с меховым воротником. — Нас включат в список на этот месяц.

— В список, — неверяще повторил господин Эберхарт, а Ирвен с пальто в руках на мгновение замер, но потом все-таки снова пришел в движение и повесил пальто на крючок.

— Да, в список, — напористо ответила Анжелика. — Потому что этот Реймонд уже переходит всякие границы. Сегодня прямо перед закрытием какой-то его лакей заявился. Говорит, господину Реймонду так срочно надо, так срочно надо. Так срочно надо, что он даже сам не пришел, прислал какого-то прохвоста, — возмущенно пробормотала она, разуваясь на небольшой лавочке у входа, и затем встала, посмотрев на мужа. — Говорит, так срочно надо, что иначе господин Реймонд перейдет к другим способам. И это вот что еще такое значит вообще? — она подперла бок кулаком. — К каким еще таким «другим способам»? Ну ты представляешь, каково нахальство? Если у нас будет государственная поддержка, он уж побоится дальше этим безобразием заниматься.

— Анжелика!.. — пораженно выдохнул господин Эберхарт и зачем-то приглушил голос: — Мы могли бы и сами с этим разобраться!.. Альберт и так уже оказывал нам столько услуг, а ты…

— Ну и что? — перебила его госпожа Эберхарт. — Мы тоже ему помогали. Помнишь, когда его дочка заболела, кто сидел с ней днем и ночью, пока он ездил по командировкам?

— А вот был бы мобильник, — влез Ирвен, видно давно уже желая высказаться, но так и не дождавшись подходящего момента, — мы могли бы хотя бы позвонить тебе и узнать, где ты. Или бы ты сама могла позвонить и сказать.

— Ой, и ты еще, не приставай ко мне опять со своим мобильником, — госпожа Эберхарт потрепала его по волосам и играючи оттолкнула.

Ирвен недовольно покачал головой, но вместе с тем было видно, что он отчетливо преобразился, будто сбросив с себя какой-то груз, мешавший ему как следует вдохнуть. Это можно было заметить в каждом его движении, в каждом взгляде и в каждой плохо спрятанной улыбке. И Лайсон заметил. После этих долгих, наполненных беспокойной тишиной минут, тянувшихся с тех пор, как они пришли домой и Ирвен обнаружил, что матери еще не было, все снова встало на свои места. Вся эта разноцветно-лоскутная квартира с яркими люстрами, приглушенными лампами и горячими батареями снова была идеальной.

— Тебе бы в техвуз поступать, — сказал Лайсон, когда они вернулись в комнату и Ирвен наконец закрыл распахнутую дверцу шкафа.

— Да это просто хобби, — отмахнулся Ирвен, но даже в этом его движении проглядывалась какая-то свежая энергия. — Этим я могу и так заниматься, далеко ходить не надо. Вот только на Центральный рынок съездить придется, — он засмеялся. — Да и карьеру в инженерном деле все равно особо не построишь, там нет перспектив. Вот Внешние сообщения — это другое дело. Этот Альберт, про которого мама говорила, — это друг родителей — он там крупная шишка. Только он — это первый круг, они там все равно не видят ничего, что… снаружи. С третьим кругом общаются только посредством второго. А я вот мечтаю прямо в третий — там самое интересное, мне кажется.

— А не боишься всех этих баек? — спросил Лайсон, задумчиво помолчав. — Про психологические проверки, и что люди роботами становятся, и с семьей им видеться запрещают?

— Это не совсем байки, — нахмурился Ирвен, подрастеряв воодушевление, — там действительно требования очень строгие и ограничения есть. Не прям, конечно, видеться запрещают, но говорить ничего нельзя… Да… — он вздохнул, совсем поникнув на мгновение, однако затем, словно разом обо всем позабыв, с энтузиазмом воскликнул: — Но, кстати, к интересному — могу показать брошюру для поступающих в этом году.

Не дожидаясь ответа, он опустился на пол перед шкафом, раскрыл нижние дверцы и начал перебирать какие-то сложенные на полке бумажки. Лайсон сел рядом с ним, и его взгляд тут же привлек лежащий в картонной коробке с мелочами кружок: наполовину выцветше-синий и наполовину песочно-желтый, напоминающий крупный нагрудный значок. Лайсон вынул кружок из коробки и понял, что это все-таки не значок: сзади не было булавки, — а поднеся его к глазам, наконец рассмотрел, что синим на кружке было небо, под небом вдоль горизонта тянулась какая-то неровная темная полоса, а ниже начинался странный, не похожий ни на что город, в центре которого вздымался ввысь длинный остроугольный пик, растущий из крыши какого-то здания. Лайсон посмотрел на Ирвена, и оказалось, что Ирвен тоже на него смотрит — каким-то опасливым, но в то же время заинтригованным взглядом, а бумажки перебирать перестал.

— Что это? — спросил Лайсон.

Ирвен раскрыл рот и помедлил, будто сомневаясь, стоит ли начинать говорить. Наконец, решившись, он подвинулся к Лайсону и, аккуратно забрав у него кружок, сказал:

— Это магнит, — он постучал ногтем по обратной, полностью черной, стороне. — Нашел его у прабабушки, когда разбирали вещи после ее смерти.

Он был теперь так близко, что Лайсон даже чуть глубже задышал, на каждом вдохе невесомо щекоча свое плечо о рукав чужой футболки.

— Я не знаю почему, — добавил Ирвен, помолчав, — но у меня есть какое-то ощущение, что это нечто неправильное.

Лайсон снова взял магнит — частью из любопытства и частью из желания коснуться руки Ирвена — и попытался прочитать тонкие белые буквы, пересекающие синее небо:

— Ар… Арревор?.. Черт, на каком это языке? Это старый иттгартский, что ли?

— Нет, не думаю, — ответил Ирвен, — но что-то похожее.

Лайсон несколько раз провел большим пальцем по матовой поверхности картинки — на ощупь материал был похож на картон, но какой-то уж слишком мягкий, слишком приятный.

— Да, что-то в этом есть… — тихо сказал он, — неправильное. Но может быть, неправильность — это не так плохо?

Он повернулся к Ирвену и посмотрел в его серьезные темно-карие глаза. Он никогда еще не смотрел в них с такого близкого расстояния — было даже отчего-то страшно. Ирвен долго не отвечал, глядя этими серьезными глазами обратно на Лайсона, и наконец — когда тот уже готов был преодолеть свой страх и заглянуть еще ближе — вместо ответа засмеялся — как непонятной, но веселой шутке. Лайсон чуть погодя тоже засмеялся, но не так активно и, скорее, даже разочарованно.

В дверь комнаты постучали, и одновременно с этим раздался громкий голос госпожи Эберхарт:

— Ужин на кухне!

— Идем! — с готовностью крикнул в ответ Ирвен и, забрав магнит, положил его обратно в коробку. — Пойдем, — сказал он теперь Лайсону. Тот, беззвучно вздохнув, поднялся с пола.

Смех Ирвена нельзя было считать отказом — ведь Лайсон ничего толком и не предлагал. И тем не менее в душе упрямо завывал какой-то морозный сквозняк, продувая и рассеивая так плотно затянувший его туман мечтаний. «Самозванец, — шелестело теперь среди тумана. — Обманка. Фальшивка. Никто».

Может быть, если бы не этот глумливый шелест, Лайсон и не задержал бы взгляда на сиреневом пальто, висящем в прихожей, с еще мокрым от растаявшего снега меховым воротником и приветливо выглядывающей из кармана банкнотой в тысячу крон. Может, и не почувствовал бы, как сердце привычно уколола слабость и захотелось этой банкнотой заесть, заглушить свое незваное уныние, а вместе с тем и восполнить какую-то прежнюю радость, так несправедливо утраченную.

В ванной успокоительно шумела вода, пока Ирвен мыл руки, Эберхарты под тихое завывание чайника разговаривали на кухне, скрытой за изгибами коридора. Лайсон протянул руку и двумя пальцами быстро выхватил банкноту из пальто, а затем так же проворно сунул ее в карман брюк.

«Оно выпало еще на улице, — уверенно сказал он себе. — Просто выпало на улице. А может быть, уже в подъезде и кто-то давно подобрал».

Шум воды стих, зашуршало полотенце, и из ванной показался Ирвен. Лайсон уже хотел было шагнуть ему навстречу, но от едва слышного голоса замер на месте.

— Верни обратно, — прогремел в его голове этот голос.

— М? — переспросил Лайсон, а сердце провалилось в пятки.

— То, что ты забрал из пальто моей мамы, верни обратно, — тихо, бесстрастно повторил Ирвен.

Лайсон все стоял, не решаясь двинуться, и изображал замешательство.

— Думаешь, тебя не было видно? — спросил Ирвен и затем показал на створку трельяжа. — Все здесь видно прекрасно.

Лайсон обернулся: в одной из трех смотрящих в разные стороны створок отражалась ванная комната, умывальник в ней и зеркало над умывальником.

Все внутри оборвалось. Все было потеряно.

— А, точно, — в прострации кивнул Лайсон, вытащил банкноту из кармана и положил ее на тумбочку. — Не хотел, чтобы выпало. Собирался сразу сюда положить, просто задумался о чем-то.

— Задумался и убрал к себе в карман?

— Ну что вы? — в коридор вышла Анжелика и непонимающе посмотрела на ребят.

— Ничего, — ответил Ирвен. — Лайсону позвонили родители и сказали, что пора домой.

— Очень жаль, — расстроилась Анжелика и прислонилась плечом к стене, приготовившись провожать гостя.

Лайсон, чего-то еще подождав, кивнул и принялся обуваться. На Ирвена он старался больше не смотреть: слишком знакомым, слишком привычным было выражение у того на лице. Он пытался скрыться от этого выражения всю жизнь, как мог, но всегда оказывалось, что вместо этого лишь вел его за собой по пятам.