anabiose (1/2)

В день похорон Джерарда грозовые тучи обрушились на весь город, словно присоединяясь к трауру. Фрэнк продолжал всматриваться в бледное лицо, на котором застыло умиротворённое выражение, и молился всем богам, что бы всё это оказалось лишь дурным сном, в котором он пребывает с того самого момента, как заснул за просмотром той глупой телепередачи. Фрэнк слышал оглушительные рыдания матери Джерарда и тихие всхлипы родственников и друзей, которые сливались в общий фоновый шум. Но сам он не мог издать ни звука. Однако прекрасно понимал, что всё самое страшное ещё впереди.

Священник зачитывал молитву с немой скорбью на морщинистом лице, но Айеро ничего не слышал. Всё вокруг происходящее казалось не более, чем спектаклем с очень хорошими актёрами. Фрэнк оглядывался вокруг и видел сплошную бутафорию. Кладбище ему казалось слишком маленьким и неестественным, идеально выкошенная трава — пластмассовой, а Джерард, в своём лакированном гробу, был похож на тряпичную куклу. Это было жутко. Жутко настолько, что не сравнилось бы с любым кровавым фильмом ужасов, которых за последние годы стало слишком много, и которые так любил Джерард.

Грудную клетку сдавило, перекрывая доступ к спёртому кладбищенскому воздуху, когда Фрэнк понял, что пришло время прощаться. Прощаться насовсем. Он на негнущихся ногах подошёл ближе к гробу и, последний раз взглянув на любимое фарфоровое лицо, оставил невесомый поцелуй на лбу Джерарда. Крупная слеза разбилась о его щеку, и Фрэнк тут же её вытер, проводя тонкими пальцами по скуле.

Последний гвоздь был забит, и гроб начал медленно опускаться под землю. Донна взревела с новой силой, и обессилено повалилась в объятия Фрэнка, который и сам еле стоял на ногах, утыкаясь в его плечо. Женщина вопила, кричала, сжимала тонкую ткань пиджака Фрэнка. Он буквально физически ощущал, как её слёзы литрами впитывались в чёрное жаккардовое полотно на его груди. Фрэнк не мог позволить себе таких бурных эмоций — хотя, это было ему даже несвойственно, но в этот момент его скорбь являла собой лишь тихие всхлипы и крупные мокрые дорожки, тянущиеся по всему покрасневшему лицу от таких же красных стеклянных глаз.

***

Мрачные тучи на небе затянуло чёрной пеленой, ознаменовав завершение этого бесконечного дня. Время близилось к девяти часам вечера, когда Фрэнк, просидевший на могиле Джерарда большую часть дня, наконец вернулся домой. Заплаканными глазами он оглядел некогда уютную квартиру, которая теперь являлась настоящим пристанищем скорби, освещаемым лишь тёплым светом от настольной лампы, отбрасывающей жуткие тени на белые стены.

На негнущихся ногах Фрэнк прошёл вглубь квартиры, теряясь в её полумраке. Он старался смотреть лишь себе под ноги, опасаясь наткнуться на детали, напоминающие о Джерарде, которыми квартира просто кишела. На стенах висели их совместные фотографии, постеры любимых музыкальных групп и фильмов Джерарда, по углам были раскиданы его вещи как результат того, что он впопыхах собирался на выпускной Фрэнка всего каких-то ничтожных четыре дня назад. Кое-где даже висели его картины, которые Фрэнку особенно запали в душу, но теперь смотреть на них абсолютно не представлялось возможным. Несколько дней назад он мог рассматривать их часами, в то время как Уэй недовольно что-то бурчал про то, что это лишь бездарный кусок холста.

Всё изменилось слишком быстро, и Фрэнк, устало повалившись на диван, шумно выдохнул, чувствуя, как к глазам снова подступают слёзы. Он не знал, сколько слёз уже пролил и сколько ещё потребуется пролить, чтобы эта боль ушла хотя бы на мгновение. Он не спал и не ел все эти четыре дня, потому что истерика не утихала ни на минуту, уничтожая всё его существо без единого остатка. Уже завтра Фрэнк должен был выйти на работу своей мечты, ради которой он половину своей жизни провёл за книгами, но в голове не было ничего, кроме мыслей о самоубийстве, которые не посещали его уже очень давно.

Он сгорбился над журнальным столиком, который по обыкновению стоял перед диваном в гостиной, и его взгляд упал на помятую пачку «Мальборо».

Фрэнк сверлил её взглядом не менее десяти минут, тихо всхлипывая, пока всё же не решился взять её в руки. Он посмотрел на жирные буквы, что располагались прямо под логотипом и буквально кричали о том, что курение убивает. Смотря на этот бесполезный текст, который совершенно точно никого бы не удержал от пагубной привычки, он предавался воспоминаниям о том, как постоянно твердил Джерарду то же самое. Фрэнка, конечно, до жути раздражала его зависимость, но он никогда не вкладывал в свои слова о вреде курения что-либо серьёзного. Это было скорее детской шалостью, поводом лишний раз побесить Джерарда, который вскоре и вовсе перестал от этого раздражаться. И, наверное, Фрэнк даже мог назвать этот факт особенностью их отношений. Но если бы он знал, что курение совершенно точно ничем не повредит Джерарду, то делал бы ему предупреждения касательно абсолютно иных вещей. От которых, в прочем, никто не застрахован.

Он усмехнулся сквозь слёзы, размышляя об этом, и приоткрыл коробок, обнаружив там несколько помятых сигарет и зажигалку. Одна из сигарет была перевёрнута фитилем вверх, и Фрэнк тут же представил, как Джерард, открывая очередную новую пачку, переворачивает одну из сигарет, говоря, что это на удачу.

Недолго думая, Айеро вытянул одну и прикурил, решая, что «счастливую» сигарету он оставит напоследок, как и полагалось. В лёгкие тут же сильным потоком поступил дым, и Фрэнк, до этого никогда не куривший, закашлял. Мерзкий тянущийся привкус распространился по всей полости рта, а воздух заполнил такой некогда неприятный, но сейчас такой родной запах. Это не был запах сигарет, это был запах Джерарда, который Фрэнк ни за что не спутал бы ни с чем других.

Слёзы продолжали стекать по его щекам, когда он делал короткие затяжки. Никотин, мгновенно попавший в кровь, ударил в голову, и Фрэнк чувствовал приятное головокружение и некое напряжение, тут же сменяющееся расслаблением по всему телу. Айеро даже не понимал, нравится ли ему это или нет. Он курил, бездумно глядя в один из тёмных углов, до которых блёклый свет настольной лампочки не добрался, а его мысли никак не могли принять одну форму, хаотично мечась по его сознанию.

Фрэнк понимал, что в такой ситуации самым рациональным решением этой проблемы — совершить самоубийство, ведь теперь ему абсолютно нечего терять. Наверное, он впервые в жизни признался сам себе в том, что он действительно нуждался в ком-то рядом, и этим кем-то был исключительно Джерард. Все его цели и планы на жизнь рухнули в один момент, рухнули в тот самый, казалось бы, самый главный и желанный день в его жизни. Теперь всё, чего он желал — что бы этот день никогда не наступил и он жил в бесконечной временной петле, проживая один и тот же день раз за разом, чему он был бы несказанно рад, поскольку в этом случае Джерард был бы жив.

И теперь Фрэнк уже бесконечно прожигал взглядом тумбочку, в которой он хранил пистолет, который некогда покупал в целях самозащиты, если с ним вдруг что-нибудь случится.

Уголёк, обгоревшей до фильтра, обжёг пальцы Фрэнка, выводя его из ступора и подстрекая к действию.

Потушив сигарету о пепельницу, он, немного замешкавшись, поднялся с дивана и подошёл к тумбочке, беззвучно кладя руку на деревянную ручку и открывая ящик. Тёплый луч настольной лампы осветил чёрную холодную сталь, отбрасывающую жуткую тень на деревянное дно ящика.

Фрэнк глубоко вздохнул, взяв в руки «Глок», что буквально ничего не весил. Парень не привык держать оружие в руках, и даже этот маленький пистолет, что так долго покоился в недрах всеми забытого ящика, он брал только тогда, когда принёс его домой из магазина. С тех самых пор Фрэнк даже не вспоминал о нём, но сейчас этот, казавшийся совершенно бесполезным, кусок стали, стал его единственным спасением.

Пуль было предостаточно, учитывая то, что ему нужна была всего одна. Фрэнк этому обрадовался, невольно улыбнувшись впервые за пару дней. В голове промелькнула мысль о том, что радоваться своей собственной предстоящей смерти ему было совершенно несвойственно, и даже если в его голову когда-нибудь закрадывались мысли о том, чтобы лишить себя жизни, он непременно их забрасывал в самый дальный и тёмный угол своего сознания или обращался к специалисту, если это действительно начинало его беспокоить. Сейчас же ни один психиатр в мире не смог бы переубедить его в том, что это плохая идея. Потому что, по его мнению, эта идея была отличной.

Вернувшись на диван, Фрэнк открыл барабан пистолета и вставил в одно из отверстий пулю и, слегка ударив по нему рукой и заставляя вращаться, закрыл его. Ладони вспотели, а лицо так же покрылось испариной. Как бы сильно сейчас ему ни хотелось умереть, всё же тот самый «инстинкт» самосохранения работал и ему стоило немалых усилий приставить холодный ствол к собственному виску.

Фрэнк шумно выдохнул, когда почувствовал ледяную сталь на тонкой коже. Положив указательный палец на курок, он крепко зажмурил глаза, а в его голове с одинаковой силой бились мысли и надежды о том, что он бы хотел, что бы этот выстрел стал холостым так же, как и хотел что бы пуля вышибла его мозги и всё это наконец-то закончилось. Он нажал на курок и вздрогнул, когда в его ухо врезался лишь звонкий щелчок.

Выстрел стал холостым, и слёзы хлынули по щекам Фрэнка с новой силой. Он проклинал себя за то, что вообще вздумал играть в эту чёртову «Русскую рулетку», вместо того, чтобы покончить с собой сразу, потому что второе нажатие на курок казалось ему совершенно невозможным после того, что он только что испытал. Это был животный, ни с чем несравнимый ужас, пришедший в первую очередь из-за страха собственной кончины, а в последнюю — из-за осознания собственной слабости и трусости. Фрэнк никогда не был склонен к суициду и даже предполагал, что попросту по природе своей не способен на такой поступок, и теперь он проклинал себя за это. Его раздражало, что он не наделён «разумом самоубийцы», что он не может освободить самого себя от страданий.

Фрэнк замер в прежнем положении и просидел так ещё пару минут, не решаясь вновь спустить курок. Тогда он швырнул Глок на столик перед собой и быстро прошёл в кухню, открывая бутылку виски и крепко отпивая прямо из горла. Алкоголь обжёг горло, но этого было всё ещё недостаточно для опьянения, поэтому он вновь вернулся в гостиную и сел на диван с бутылкой в руке, продолжая делать большие глотки и сверлить взглядом пистолет перед собой.

Когда бутылка была осушена почти наполовину, Фрэнк почувствовал, что этого вполне хватит для того, чтобы набраться смелости для столь отчаянного шага. Оружие вновь оказалось в его руке.

Вернувшись в исходное положение, он продолжил предпринимать попытки довести задуманное до конца. Однако каждый раз, когда он вот-вот собирался нажать на курок, его собственный разум останавливал Фрэнка, словно его мозг просто отказывался посылать этот сигнал телу. И вот, когда он уже почти сделал это, его отвлёк звонок в дверь.

Раздражённо выдохнув, Фрэнк швырнул пистолет на стол и, нехотя оторвавшись от дивана, прошёл к двери, в которую неугомонно продолжали звонить. Быстро расправившись с щеколдой, Фрэнк распахнул дверь и перед его глазами появилась девушка. Сейчас её уже так хорошо знакомое лицо казалось таким обеспокоенным, что застань он её в таком виде, то непременно впал бы в тревожность, поскольку на этом лице он никогда не видел ничего, кроме улыбки.

— Фрэнк, как ты? — тихо произнесла она, а её большие зелёные глаза забегали по лицу Айеро, словно пытаясь разглядеть мельчайшие его детали.

— Зачем ты пришла, Джамия? — безразлично ответил Фрэнк, устало выдохнув. Он знал, что девушка была в курсе о случившемся, и он так же знал, что они являются друзьями и её порыв прийти сюда и поддержать его был совершенно естественным, но сейчас ему как никогда хотелось, чтобы Джамия просто ушла и не доставала его.

— Я хотела узнать как ты, — её тонкие брови сдвинулись к переносице, и теперь её лицо приняло озадаченный вид. — Я знаю о том, что произошло с Джерардом.

— Всё в порядке, — соврал Фрэнк, пытаясь придать своему лицу самое безразличное выражение из всех возможных. Но он прекрасно понимал, что она ни за что не поверит в этот абсурд.

— Я принесла пиццу, — девушка попыталась выдавить из себя подобие улыбки, но получилось у неё крайне плохо. — И ещё несколько твоих вещей. Ты не против, если я зайду?

Фрэнк прикрыл глаза, думая о том, что последнее, что он хотел бы сейчас сделать — нагрубить своей единственной подруге, с которой они провели бок о бок долгие восемь лет, пока учились в одном университете. Джамия была единственной, разумеется, после Джерарда, кто знал о всех его секретах и тайнах, обо всех его переживаниях и загонах, о которых он добровольно поведал ей когда-то просто по причине того, что она хороший человек. И он знал её так же хорошо, как и она его. Ему не хотелось бы уходить, причинив ей боль, поэтому, сдавшись, Фрэнк сделал шаг назад в прихожую, уступая место девушке.

Она благодарно улыбнулась и немедленно переступила порог, передавая большую коробку с пиццей в руки Фрэнка и сбрасывая с плеч тонкую кожаную куртку коричневого цвета, которую так любила и никогда не упускала повода надеть её.

— Можно включить свет? — аккуратно поинтересовалась девушка, заходя в просторную, скрытую полумраком, гостиную.

— Да, я сам, — Фрэнк нажал на выключатель. Яркий свет тут же ударил в глаза, отчего оба невольно поморщились.

— Ты теперь куришь? — огорчённо спросила Джамия, переводя взгляд на тлеющую сигарету в руке Фрэнка.

— Наверное, — отмахнулся он, поставив коробку на стол.

Джамия села на диван, печально оглядываясь вокруг, а Фрэнк молча сел рядом, уже считая секунды до того, когда она скажет, что ей пора. И он наконец-то сможет осуществить своё самоубийство.

— Я не знала, что у тебя есть оружие, — она перевела на него настороженный взгляд, заметив пистолет, покоящийся рядом с картонной коробкой.

— Теперь ты знаешь, — просто ответил Фрэнк, делая последнюю затяжку и выкидывая бычок в пепельницу.

— Зачем он тебе, Фрэнк? — продолжила девушка, и Айеро точно знал, что она уже строит у себя в голове самые худшие версии.

— Предполагалось, что для самозащиты, — пожал плечами он. — Но сейчас я хочу убить себя с помощью него, а ты мне помешала.

— Фрэнк, я понимаю, как тебе тяжело и я хочу чтобы ты знал…

— Ты ничего не понимаешь, Джамия, — перебил её Фрэнк на полуслове. Ему были совершенно не нужны её слова поддержки, поскольку он уже определил, что в данном случае ему не поможет абсолютно ничего, и решение уже было принято, а это значило, что парню оставалось лишь довести его до конца. — Я ценю, что ты пришла успокоить меня, но прошу, не смей говорить мне о каком-то понимании, потому что ты не в силах меня понять.

— Я хочу помочь тебе пережить это, только и всего, — девушка накрыла своими ладонями руку Фрэнка и заглянула ему в глаза. — Я знаю, что происходило между вами, и я знаю, что ты думаешь, что остался совсем один. Я лишь хочу сказать тебе, что это не так.

— Тебе легко говорить, — усмехнулся Фрэнк, чувствуя, как ещё одна горячая слеза поползла по его щеке, а глаза вновь адски запекло.

— Мне нихрена не легко говорить, Фрэнк! — вспылила Джамия, возмутившись этому заявлению. — Мне с трудом даётся каждое слово, потому что мне невыносимо думать о том, что ты сейчас чувствуешь!

— Извини, — тихо произнёс Фрэнк, переводя поникший взгляд в сторону. У него не было никаких сил на глупые ссоры и перепалки, поэтому единственное, что он мог сделать, так это обрубить это всё на корню. — Я просто не знаю, что мне делать дальше. Моя жизнь больше не имеет смысла.

— Ты справишься с этим, Фрэнк, — смягчилась девушка, и её голос вновь стал тихим и успокаивающим. — Я правда хочу помочь тебе. Просто… просто расскажи мне, что у тебя на душе.

— Я не знаю, что у меня на душе и я сейчас не в состоянии говорить, Джамия, — Фрэнк резким движением вытер слёзы рукавом. — Ты пришла в очень неподходящее время и, конечно, я благодарен за твою внимательность и за пиццу, но мне правда нужно побыть одному.

— Я понимаю и я бы с радостью оставила тебя, — она многозначительно перевела взгляд на Глок. — Но если я сейчас уйду, то может случиться что-то ужасное. Ты должен понять меня. Прошу.

— Я даже не знаю, способен ли я на это, потому что я пытаюсь предпринять это уже битый час, — ответил Фрэнк, равнодушно смотря на оружие. — Я чувствую, что меня разрывает изнутри от этой боли, и мне ещё больнее от осознания, что я не способен даже положить этому конец.

— Потому что ты не должен, — Джамия покачала головой и опустила её, пытаясь скрыть свои слёзы, но ей не удалось этого сделать. — Вселенная не посылает испытаний, которых ты бы не пережил.

— Ты же знаешь, что я не верю ни во Вселенную, ни в Бога, ни в кого ещё либо, — ответил Фрэнк. — Я просто слишком слаб во всех случаях, так что я буду просто страдать, пока от меня ничего не останется. Просто уйди. Прошу.

— Я хочу знать, что ты не сделаешь ничего с собой, Фрэнк, — серьёзно сказала Джамия, заглядывая в его полные слёз глаза. — Если я уйду сейчас, и что-нибудь произойдёт, я ни за что на свете не прощу себе этого.

— Ничего не произойдёт, — Фрэнк взял в руки пистолет, достав из барабана единственную пулю и про себя отмечая, что если бы Джамия не успела и он нажал бы на курок, эта пуля убила его. Затем он поднялся с дивана и, вытаскивая увесистый коробок из ящика, бросил его на стол перед девушкой. — Забирай это с собой. Это все пули, что у меня есть. Я знаю, что ты не имеешь права носить оружие, поэтому не хочу для тебя неприятностей. Забери их. Без них пистолет бесполезен.

— Хорошо, — она благодарно кивнула головой, убирая все пули куда-то в недры своей сумки. — Дай мне знать, когда захочешь поговорить. Я всегда рядом, Фрэнки.

— Спасибо за эти слова, — произнёс Фрэнк девушке в спину, следуя за ней к прихожей.

— И ещё кое-что, — накинув на себя куртку, она открыла сумку и начала судорожно копаться в ней. Через пару мгновений она выудила оттуда толстую помятую тетрадь, которую Фрэнк тут же узнал. На его лице сменились всевозможные эмоции, когда Джамия протянула ему руку, чтобы передать её. — Ты оставил это в ту ночь, когда мы до утра торчали у меня, работая над проектом по анабиозу. Я думаю, ты бы хотел, чтобы она сейчас оказалась у тебя.

— Я думал, что потерял её, — Фрэнк прикрыл рот рукой, вглядываясь в злосчастную обложку этой изначально ничем непримечательной тетради.

— Да, я тоже, но недавно я разбирала хлам в комнате и нашла её, — улыбнулась Джамия и подошла к Фрэнку, заключая его в объятия. — Ты справишься с этим. Я люблю тебя.

Ничего не ответив, Фрэнк крепко зажмурил глаза, пытаясь вжаться в эту девушку всем своим телом. Наверное, как бы сильно он ни пытался это отрицать, поддержка ему все же была нужна. Мягко разорвав объятия и потрепав парня по волосам напоследок, Джамия ушла, и Фрэнк захлопнул за ней дверь.

Фрэнк не знал, сколько времени прошло, пока он сверлил взглядом помятую обложку тетради. Он всматривался в небрежное изображение, некогда оставленное Джерардом, чувствуя, как всё внутри встало вверх дном. На обложке были изображены две угловатые фигуры — мужская и женская. Они стояли в профиль, их страдальческие белые лица, перемазанные кровью, которой выступали небрежные красные мазки, были устремлены друг на друга, однако глаза у обоих были закрыты. В этой картинке преобладали тёмные тона, вызывая чувство какой-то непонятной скорби, возникающей из ниоткуда. И если раньше Фрэнк смотрел на это, как просто на нечто прекрасное, чем он мог любоваться часами, то сейчас это изображение причиняло ему лишь невообразимую боль, но он по-прежнему не мог отвести от него взгляда. Ведь это была лишь одна из немногих вещей, лично предоставленных ему навсегда ушедшим Джерардом.

Словно выходя из некого транса, Фрэнк открыл тетрадь, только для того, чтобы перестать смотреть на её обложку. Слеза разбилась о первую страницу, размазывая уже давно впитавшиеся в неё чернила. Парень бездумно вглядывался в собственноручно написанный текст, даже не пытаясь вникать в него, листая одну страницу за другой. Однако вскоре его внимание привлёк лишь один единственный абзац:

Анабиоз — временное замедление или прекращение жизненных процессов под воздействием внешних или внутренних факторов.

Глаза Фрэнка забегали по тексту, и он вникал в него настолько внимательно, что, казалось, это стоит ему всех его сил.

Наблюдается при резком ухудшении условий существования. При наступлении благоприятных условий жизни происходит восстановление нормальных жизненных процессов.

Айеро подскочил с места и принялся судорожно бегать по квартире в поисках ручки. Найдя её в одном из ящиков соседней комнаты, он пулей вернулся в гостиную и, продолжая читать, принялся делать пометки.

…временное замедление или прекращение жизненных процессов… — Что, если наоборот?

…сопровождается более глубоким подавлением жизнедеятельности… — Обмануть?

Обмануть смерть анабиозом?

Вписав последнее предложение, Фрэнк захлопнул тетрадь, пулей накидывая на себя верхнюю одежду. Если то, что он только что придумал, может быть правильным, то у него нет ни секунды промедления, поскольку он точно знал, что необратимый процесс вот-вот начнётся.

Бросив оружие обратно в ящик, он захватил из чулана лопату и, громко захлопнув за собой дверь, помчался на улицу.

Единственная незамеченная пуля сверкнула во мраке деревянного ящика.

***

Потрёпанный жизнью «Шивроле», мчался по оживлённому шоссе, вздымая тучи пыли. Фрэнк, вдавив педаль газа глубоко в пол, был сосредоточен лишь на проносящемся перед собой горизонте и совершенно не замечал пейзажей за окном, сменяющих друг друга со скоростью света, и точно так же не слышал возмущённо сигналящих ему водителей.

На заднем сидении покоились лопата, лом и ещё несколько других инструментов, что напоминало типичный набор серийного убийцы, однако целью Фрэнка было не убить — а скорее наоборот. Он не знал, сработает ли только что пришедшая ему в голову безумная теория, но точно знал, что не попытаться он не может, поскольку даже если это и не сработает, то он будет точно уверен в том, что старался что-то предпринять.

Путь до кладбища лежал через пару жилых кварталов и длинную трассу, которую Фрэнк сейчас так стремительно пересекал. Единственное, чему он молился в данную секунду — так это быть не остановленным полицией. Не то, что бы он боялся проблем, которые могут повлечь за собой вождение в нетрезвом виде и грубое нарушение правил дорожного движения, скорее он боялся того, что может не успеть.

Не успеть — было самым страшным. План Фрэнка был до безумия прост в теории, но на практике всё казалось гораздо сложнее.

Ему было отлично известно то, что тело в гробу начинает разлагаться через двадцать часов с момента захоронения. Из этого следовало, что, как бы ужасно и аморально это ни выглядело, Фрэнку было жизненно необходимо эксгумировать тело Джерарда и поместить в среду, которая смогла бы препятствовать неизбежному процессу разложения некоторое время. Время, каждую секунду из которого он потратит на опыты и исследования своей ужасной, не вписывающейся ни в какие нормы морали задумки. Задумки, которая, возможно могла бы изменить этот мир и перевернуть общепринятое представление о смерти. Однако это было совершенно неважно, потому что Фрэнк уже давно поклялся самому себе, что если эта идея сработает — ни одна живая душа о ней не узнает.

Преодолев расстояние в несколько километров за рекордные пятнадцать минут, Фрэнк одним рывком вышел из автомобиля, громко захлопывая водительскую дверь. Тогда он достал с заднего сидения все вышеупомянутые инструменты и, заблокировав машину, остановился у ворот Кембриджского кладбища, вдыхая затхлый аромат смерти, который доносился уже на самом подходе к погосту.

Когда Фрэнк мчался сюда, он совершенно не подумал о том, что это кладбище, как и любое другое — охраняемый объект, и если он заявится сюда с таким сомнительным набором, да ещё и в пол одиннадцатого вечера — к нему возникнет очень много вопросов, на которые если он даст правдивый ответ — определённо точно будет заключён в тюрьму. Но назад пути уже не было.

Он подошёл ближе к железным воротам, сразу же замечая на них увесистый замок со стальной цепью, и ничуть этому не удивляясь. Фрэнк не стал предпринимать никаких попыток дёргать замок или пытаться его сломать, потому как это было сродни самоубийству и на эти сомнительные попытки точно обратил бы внимание местный сторож.

Он побрёл по правой стороне от ворот, в надежде обогнуть кладбище вокруг и найти хоть малейшую лазейку пробраться туда и не быть схваченным. Сердце бешено стучало в груди, в ушах звенело, а глаза застелила призрачная дымка. Тело едва его слушалось, и Фрэнк тут же заключил, что это всё не более, чем алкогольное опьянение. В каком-то роде это даже помогало ему осуществить свой безумный план, и хоть он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что делает это не из злых побуждений — вряд ли он бы решился на такое в полностью трезвом рассудке.

Прокручивая в голове все эти мысли, Фрэнк дошёл до крайне плохо освещённого места. Железный забор здесь прятался за густыми кустами, пробираясь сквозь которые, Фрэнк оставил бесчисленное количество царапин на своих руках. Он старался делать это так бесшумно, насколько это только было возможным. Кладбище было столь огромным, что, даже пробравшись через все эти заросли, он вновь уткнулся в тупик в виде железных прутьев, находящихся друг от друга на слишком маленьком расстоянии, чтобы протиснуться между ними.

Продолжая брести сквозь кусты, сопровождая это действо грязной матерщиной, через несколько минут парню всё же улыбнулась удача: он наткнулся на едва заметную часть забора, где прутья были изогнуты в разные стороны, предоставляя возможность незаконно вторгнуться на кладбище прямо под покровом ночи.

Фрэнк сперва перекинул инструменты на территорию, стараясь не касаться металлом инструментов металла ограды, дабы не издать звонкий лязг, который легко смог бы нарушить буквально гробовую тишину этого места.

Убедившись, что лишнего шума он не создал, парень одной ногой переступил через некий образовавшийся перед ним порог, поворачиваясь боком и пытаясь втиснуться через узкую щель. Это потребовало неких усилий, несмотря на то, что Фрэнк был худым, но всё же, спустя несколько секунд, он уже целиком и полностью оказался на территории старого кладбища.

До этого момента ему не приходилось бывать в подобных местах во время, когда луна уже полностью царствовала небом. Атмосфера кладбища была пугающей, тяготящей и тревожной, отчего Фрэнк невольно поёжился. Холод, бушующий здесь сейчас, не шёл ни в какую ровню с температурой на улице. Это вовсе не было странным, поскольку это было типичным для открытой и хорошо продуваемой местности, усыпанной множеством каменных плит, но всё же добавляло антуража и нагоняло жути.

Неизвестно, сколько Фрэнк бродил по совершенно незнакомому кладбищу в кромешной темноте, ища могилу Джерарда, но ноги начали болеть, когда он наконец-то её обнаружил. На холодном камне были высечены буквы, сочетание которых Фрэнку казалось до жути абсурдным и вызывало приступ накатывающей истерики. Он мог представить на этой плите имя кого угодно, имя самого президента, но точно не Джерарда, который так недавно улыбался ему своей лучезарной улыбкой с таким искренним и живым огоньком в глазах.

Фрэнк не стал плакать, как он это обычно делал последние несколько суток, когда лопата твёрдо уперлась в рыхлую землю и первая горсть земли положила начало будущей кучи. Дождевые капли падали на его лицо, смешиваясь с потом, проступающим он монотонных движений, которые он совершал уже автоматически. Это не стоило Фрэнку никаких усилий, поскольку мысли его в голове вытесняли физическую усталость и откладывали её на самый последний план. Его мысли стали чёткими и структурированными, словно мозг на ходу генерировал тщательно продуманный план, и Фрэнк вовсе не думал о том, что у него может не получиться. Было ли это пустым оптимистичным настроем или неким таинственным предчувствием, он не знал, но уверенность в собственном успехе его не покидала.

Когда лопата уткнулась в дерево, Фрэнк предположил, что время уже глубоко за полночь, но сверившись с наручными часами понял, что часы лишь недавно пробили двенадцать ночи. Про себя он удивился тому, что раскопал несколько метров земли, потяжелевшей от дождя, за жалкие полтора часа, но не стал слишком зацикливаться на этой мысли, начав предпринимать попытки вскрыть гроб.

Вооружившись ломом, Фрэнк начал не спеша поддевать деревянную крышку, стараясь не создавать шума, насколько это конечно представлялось возможным. Крепко вбитые гвозди долго не хотели поддаваться, и Фрэнк всё ещё не мог использовать дрель, которую он учтиво взял с собой на всякий случай, чтобы не создавать подозрительных звуков, и посему, провозившись с этим целую вечность, всё-таки открыл гроб.

Джерард в своём последнем пристанище выглядел точно так же, как и несколько часов назад, когда Фрэнк готов был поклясться, что его сердце вот-вот разорвется на куски. Посмертный «грим» с его лица уже начал потихоньку сползать, обнажая мелкие ссадины на лице и рану, проходящую по правой стороне лица, которая стала бы шрамом, похожим на тонкую молнию в пасмурном небе, но ей не суждено было им стать. Фрэнк точно знал, что может это исправить.

Фрэнк дотронулся ладонями до израненного лица, чувствуя, как грудь снова неприятно сдавило, а в лёгких стремительно кончается воздух. Слёзы вновь предательски поползли по щекам, смешиваясь с дождём и спадая на холодное тело Джерарда, имя которого Фрэнк повторял из раза в раз в надежде, что это всё сон и он сейчас очнётся, и всё будет как прежде. Но это всё было суровой реальностью, которую Айеро был просто не в состоянии вынести. Он упал на колени рядом с гробом, в которого не было места для них двоих, и положил голову на бездыханную грудь, тихо всхлипывая.

Где-то в небе гремел гром, дождь давным-давно перерос в сильнейший ливень с бушующим ветром, который заставлял деревья сотрясаться и гнуться, а Фрэнк продолжал лежать на груди у Джерарда, не слыша ничего, кроме собственных удушающих мыслей и отсутствия сердцебиения у человека, который всё ещё являлся центром его вселенной. Поэтому его надо было спасать. Так срочно, как это только возможно.

Фрэнк приложил все свои усилия, чтобы тело Джерарда оказалось вне его собственной могилы и немало усилий для того, чтобы выбраться из неё самому. Он несколько раз падал, а когда наконец выбрался, то был весь перепачкан в грязи, которая кусками падала с его волос и одежды, но это всё было таким второстепенным по сравнению с тем, что теперь ему нужно было разобраться с этим бардаком, чтобы на следующий день семье Джерарда не поступили новости о том, что его могила была «осквернена», или, еще хуже, разграблена.

Фрэнк предусмотрительно закрыл крышку гроба, когда находился внизу, и сейчас максимально быстро закапывал яму, постоянно оглядываясь по сторонам и стараясь ни за что не смотреть в сторону тела Джерарда, что давалось ему с огромным трудом, поскольку оно находился буквально перед ним.

Притоптав землю, Фрэнк водрузил Джерарда на своё правое плечо и, забрав с собой инструменты, двинулся назад, всем Богам молясь на то, чтобы его не обнаружили, когда дело было уже почти завершено. С каждым шагом идти становилось всё труднее, ноги под весом Джерарда подкашивались, а дождь, превративший сухую землю в грязь, только препятствовал его пути. На секунду Фрэнку даже показалось, что это всё — очень плохая идея, и об этом ему говорят буквально все мешающие обстоятельства. Лишь одно из них в этой истории было для Фрэнка благоприятным: захоронение было свежим, а поэтому, никто, даже при всём желании, не смог бы обнаружить, что покой Джерарда кто-то потревожил. И Фрэнк заострил внимание лишь на этом.

Кое-как добравшись до машины, Фрэнк закинул инструменты в багажник, а Джерарда усадил на заднее сидение. Он поцеловал его в лоб, пообещав, что всё будет хорошо, прежде чем навсегда убраться из этого места.

Теперь пунктом его назначения была больница. Если быть точнее — морг, куда он мог без труда попасть даже в это время, поскольку последние несколько лет проходил там практику и, соответственно, давно получил там работу. На которую ему, кстати, нужно было явиться уже завтра. Острая нужда везти Джерарда туда заключалась в том, что только в подобном месте находились холодильные камеры, способные приостановить процесс разложения тела. Без них Фрэнку пришлось проводить бы свои опыты непосредственно на теле Джерарда, чего он делать, разумеется, не хотел. Джерард не был для него подопытной крысой. Совсем наоборот — для него это и было задумано, и Фрэнку не хотелось нарушать абсолютно все возможные нормы морали и тем более осквернять труп, в случае, если ничего толкового из этого не выйдет.

Нужно было лишь время, которого было катастрофически мало. Если бы Фрэнк мог видеть будущее, то совершенно точно начал бы работать ещё как минимум несколько лет назад. Сейчас же времени оставалось чуть больше месяца.

***

Мрачное здание морга казалось особенно пугающим в свете луны. Чистые окна зловеще блестели в её лучах, отбрасывая длинные тени на землю. Не было слышно ни единого звука, и хоть Фрэнку было не в первой бывать здесь в столь поздний час, его немного передёрнуло от этой обстановки. Учитывая то, что в его машине находился Джерард, который умер несколько дней назад.

Фрэнк огляделся по сторонам, проверяя, нет ли поблизости никого из охраны. Всё тело било мелкой дрожью, сердце, казалось, выдавало сотни тысяч ударов в секунду, а руки беспощадно тряслись, и эта нервозность, которую он сейчас был не в силах унять, вполне могла его выдать.

В любом случае, отходить от плана было поздно. Фрэнк достал с переднего сидения заранее подготовленную одежду, которая могла прикрыть следы его совсем недавнего беспрерывного копания в грязи. Пока он переодевался в полной темноте, нарушаемой лишь холодным больничным светом, бьющимся из окон морга, постоянно оглядывался по сторонам, больше всего на свете опасаясь быть пойманным за этим странным занятием, которое, помимо всего прочего, было абсолютно незаконным. Смотрясь в боковое зеркало, он наспех вытер лицо и руки, так же пытаясь привести в порядок свои волосы, и хоть он не мог знать наверняка, как это выглядит, на его взгляд получилось сносно.

Аккуратно достав тело Джерарда из машины, он неспешно пошёл ко входу. Про себя он отметил, что шанс быть замеченным сильно снизился при том условии, что у него был свой личный пропуск и он без препятствий мог войти через запасный выход, не привлекая внимания охраны.

Преодолев расстояние в несколько метров, Фрэнк ещё раз осмотрелся, прежде чем поднести ключ-карту к замку и открыть дверь. Это всё выглядело, словно Джерард был смертельно пьян и Фрэнк попросту пытается дотащить его до дома, и в обычных обстоятельствах у других людей не возникло бы к нему никаких вопросов. Но не тогда, когда Фрэнк тащит его в морг посреди ночи.

Знакомый длинный коридор сейчас находился в непривычном полумраке. Фрэнк медленно двигался в нужном направлении, создавая еле слышные звуки, но это давалось ему очень тяжело. Сейчас ничтожное расстояние до лаборатории, которое он в обычный день проходил за несколько секунд, превратилось в экспедицию по покорению самого Эвереста, и Фрэнк уже начал раздражаться от отсутствия возможности банально выругаться.