26 декабря. Голубая рябина (сневилл) (2/2)

— Что-то ещё? — не выдержал Северус.

— Да!

Странное позабытое ощущение чужих мягких губ на своих, жёстких и упрямых, заставило адреналин зашкалить до небывалых цифр. Годами выточенное из камня самообладание рассыпалось как карточный домик лишь от одного поцелуя. Стыд и неправильность ситуации сушили горло. Северус не мог сказать «перестань», но и не мог продолжать. Это словно забежать в последний вагон уходящего Хогвартс-экспресса, задыхаясь и умирая от собственного биения сердца.

Мальчишка и сам испугался своего порыва, однако до смешного старался казаться невозмутимым; он отстранился, облизывая покрасневшие губы. Тревожные глазищи, нервные пальцы и старый вязаный свитер сгорели в языках пламени камина. Лонгботтом выкрикнул напоследок что-то неразборчивое между «извините», «вымненравитесь» и «куплюигрушки», оставляя Северуса в глубоком потрясении.

***

Северус наивно полагал, что его будут избегать, но дракклы бы побрали этих гриффиндорцев. Лонгботтом, путаясь в словах и собственных длинных ногах, крутился возле Северуса и даже успел урвать ещё один поцелуй.

— Я не могу с тобой, — отрезал Северус, вытирая губы.

— Я такой же преподаватель и мне уже двадцать один. Никто не осудит. Я давно понял свои чувства к вам, профессор. Я не могу предать их.

— Я стар для тебя.

— Нисколько. Вы опытны.

— Сварлив и ворчлив.

— Мне плевать.

— Ты боишься меня.

— Уже нет.

— Нет?

— Нет.

И снова губы, пальцы и плечи под колючим свитером. Да зеленоватые сияющие глаза.

— Уйдите, мистер Лонгботтом, иначе я прокляну вас.

— Невилл. Просто Невилл. И я уже и так болен.

— Сходите к мадам Помфри, если больны.

— Схожу, — улыбнулся Лонгботтом. То есть, Невилл. Нет, Лонгботтом. — Я ещё помню про игрушки. Завтра ждите меня в десять вечера.

Он закашлялся, смутился и исчез в закоулках коридора.

***

Северус ни в коем случае не собирался ждать долговязого юнца с мешком игрушек. Ёлка сиротливо смотрела из угла, буквально умоляя, чтобы её нарядили. Покряхтев немного, проиграв битву с самим собой, Северус сдался и слазал на чердак. Там отыскал пыльную старую гирлянду, которой Эйлин Принц когда-то наряжала еловые ветви, восстановил магией и обмотал ёлку.

Ёлка по-прежнему выглядела убого, но уже немного повеселее.

Бой часов огласил десять, но никаких юнцов с мешками в его камине не наблюдалось.

В одиннадцать тоже никого не появилось.

А в двенадцать Северус выключил мозолящую глаза гирлянду и лёг спать. В его жизни ровным счётом ничего не изменилось, и, кроме, очевидно, очередной порции насмешек, Северус ничего не приобрёл.

***

Утром Хогвартс гудел, как пчелиный рой.

— Бедный мальчик, — услышал Северус мадам Помфри. — Проклятье было необратимым.

— Что случилось? — он растолкал толпу людей, собравшихся в Большом зале, и протиснулся вперёд.

Мадам Помфри, Минерва, Флитвик уставились на первую страницу Пророка с встревоженно-траурными лицами.

— Северус, ты не в курсе? Вы вроде бы нашли общий язык в последнее время, — странно сказала Минерва.

— О чём не в курсе?

— Невилл Лонгботтом найден этим утром мертвым в Хогсмиде. Его поразили проклятием, и он скончался в течение пары часов. Сейчас делом занимаются авроры и проклятийники. Бедный мальчик, — она смахнула слезу с морщинистой щеки. — Кому он мог помешать? Всего-то покупал игрушки для ёлки.

Минерва продолжала что-то говорить, но Северусу будто залило водой уши, звуки доносились глухо и смазанно. Он развернулся и выбежал из Зала, задыхаясь.

Он не разбирал дороги, всё бежал и бежал, пока ледяной воздух не обжёг ноздри и горло. Северус остановился, перевёл дух, из горла вырвалось бульканье и хрипение. Не обращая внимания, он возобновил бег.

Хогсмид встретил разноцветными огнями гирлянд и зачарованных шаров на витринах магазинчиков и уличных елей. Северус оглядывался по сторонам, пока не заприметил двух авроров, разглядывающих снег возле одной из торговых лавок.

— Сюда нельзя, сэр, — остановил один из авроров. — Место преступления.

Северус отступил назад, не сводя взгляда с гранатового цвета капель на снегу.

Холод сковывал пальцы, а ветер трепал волосы.

— Вы оделись бы, сэр, — заметил один аврор.

Северус промолчал.

Неожиданно его взгляд упал на небольшой сугроб чуть в стороне от капель крови. Что-то блестело алым.

Он подошел ближе и присел на корточки, очищая голыми руками предмет от снега. Под лучами утреннего солнца заиграл яркими красками рождественский стеклянный шарик. Чуть сколотый сбоку.

Северус взял его в руки и поднялся. Бережно положив шар во внутренний карман мантии, он аппарировал.

***

Ёлка мигала старой цветной гирляндой, а ближе к верхушке на одной из веток висел треснутый алый шар. В доме пахло пылью и старыми книгами. Черный паук, согнанный со своего угла, расположился в другом и методично плёл паутину.

Тикали часы.

Хотелось улететь вслед за мокрым снегом или истлеть дымом папиросной бумаги. Чтобы не помнить о колючем свитере под пальцами, не подаренных елочных шариках, невысказанных чувствах, неслучившейся любви и глупых стечениях обстоятельств.

Тикали часы. Ни одна битва не была проиграна. Ни одна битва не была выиграна.

А Северус уже слишком устал.