Часть 2 (1/2)
Рене застывает в ступоре. Поборов соблазн притвориться спящей с расчëтом на то, что Лу покинет её, она переспрашивает:
— Что?
— Люблю вас, — шепчет он с тем же пылом. — Готов повторить это тысячу раз, если пожелаете.
Вот уж точно не пожелает!
Что за галиматья, в самом деле? Рене хотела лишь сбить спесь с Франсуазы, хотела переиграть её. Но обрести покорную собачонку в лице Лу — такого она точно не планировала! Что нужно иметь на плечах, чтобы всерьёз называть это любовью?
— Послушайте, месье! — продолжать говорить шëпотом странно, но, кажется, сделать этот шëпот суровым у Рене получается. — О какой, ради всего святого, любви речь? Если наша близость внушила вам какие-то неуместные надежды, то, уверяю вас, они рассыплются в прах.
К Рене приходит осознание: обычно это мужчины говорят женщинам подобные вещи. Такой переворот даже будто будоражит — если не брать в расчёт нежеланность ситуации.
— Я не требую вашей любви, мадемуазель. Просто позвольте мне быть с вами.
«Спать с вами», — цинично поправляет Рене в мыслях.
Лу пододвигается к ней чуть ближе, заглядывая в глаза.
— Вам ведь было хорошо со мной?
Как же трудно солгать в ответ на такой вопрос — особенно сейчас, когда в теле всё ещё теплятся и тлеют угли от огня страсти.
— Было, — нехотя признаёт Рене.
— Мне этого достаточно. Только не отвергайте меня, прошу.
Охота завыть, подобно его псам. Однако Рене вдруг понимает: в самом деле, другого столь чуткого и искусного любовника найти сложно. Вдобавок мозг вытаскивает последний козырь: мадам де Монтеспан. Любопытно будет посмотреть на её выражение лица, когда она узнает, что распространëнные ею же слухи осуществились. Интересно, продолжает ли Лу за ней волочиться?..
— Хорошо же, — вздыхает Рене. — Надеюсь только, вы не станете докучать мне зря.
— Я так благодарен вам, — Лу целует кончики её пальцев, и этот невинный и куртуазный жест выглядит в постели чрезвычайно забавно.
Пока он выуживает из кучи одежды детали своего гардероба и заново облачается, Рене размышляет о том, что несколькими веками ранее рыцари поклонялись дамам и совершали подвиги в их честь. Правда, делить с ними ложе они не могли. Интересно было бы узнать, всегда ли соблюдался этот постулат…
Утро встречает Рене безрадостными вестями: дофина, несмотря на все меры предосторожности, выкрали из его собственной постели. Она оказывается одним из немногих лиц, посвящëнных в эту тайну — происшествие планируют сохранять в секрете, дабы не сеять панику и по возможности вычислить похитителей — ими определëнно должны были стать кто-то из придворных.
Люди Жюля и Лу проводят обыски и контролируют входы и выходы из Версаля, королева пребывает в ужасе и отчаянии, ну а Рене… Рене остаётся только смотреть, слушать и ждать.
Она присутствует на совете, где застаëт министров спорящими о распределении средств из казны, и выдвигает предложение официальной версии исчезновения дофина — его болезнь. По окончании совета зал превращается в место для молитв, и Рене находит среди присутствующих мадам де Монтеспан. Та предлагает ей присоединиться к молитве (ну и праведница!), и Рене, нацепив на лицо учтивейшую из улыбок, принимает у неё чëтки. В конце концов, они красивы.
После проповеди Жака-Бениня Франсуаза увлекает Рене за собой, и за учтивым касанием ладони ей чудится стальная хватка когтей.
— Вы и Лу… — перекошенное злобой лицо разительно контрастирует с недавним выражением умильной кротости. Неужели Буриданов осëл и впрямь выбрал один из стожков сена?
— Я и Лу, — весело вторит ей Рене, мысленно ликуя. — Очень уж хотела я угодить вам, исполнить ваши сокровенные мечты!
Она приседает в подобии реверанса, задорно продолжая:
— Сколько у нас уже детей завелось, не подскажете? Уже сбиваюсь со счёта!
— Не совестно вам уводить чужих мужчин? — Франсуаза шипит подобно змее, сходство с которой Рене приметила ещё при первой встрече.
Монтеспан заговорила о совести! Ну и потеха.
— О, неужто ваш мужчина — телок на привязи, которого можно увести, а не человек с собственной волей? Да и вдобавок, — Рене едва сдерживает смех, — отныне вы женщина с безупречной репутацией, не омрачëнной интрижками, и ничто не помешает вам стать фавориткой Его Величества!
— Вы… вы… — красноречие Франсуазы иссякает. Но затем она брезгливо кривится и, удаляясь, бросает вслед: — И не противно же подбирать объедки с чужого стола…
Рене становится даже будто бы слегка обидно за Лу. Он, разумеется, круглый дурак во всём, что касается отношений — но, вероятно, мало приятного в том, чтобы предмет твоих чувств считал тебя объедком… И всё же цель достигнута — самолюбие Франсуазы уязвлено.
Рене отправляется на пикник с другими дамами, — по словам Катерины, с их места открывается прекрасный вид. Вопреки своему обыкновению, сейчас она мало думает о развлечениях, однако нужно поддерживать впечатление, будто всё в порядке, — и, кроме того, в любом случае на возвращение дофина она повлиять не в силах.
«Прекрасным видом» можно было бы назвать искусственное озеро, возводимое трудами швейцарских гвардейцев — но лишь по прошествии некоторого времени. Сейчас же оно являет собой малоприглядную грязную яму, а под «прекрасным видом» подразумеваются сами гвардейцы, по пояс обнажённые.
Замечает Рене и знакомую рыжую шевелюру — надо же, отрадно, что глава гвардии тоже принимает в этом участие. Его тело уж точно не является для Рене никакой диковинкой, но всё же широкая покрасневшая спина и напрягающиеся мышцы рук являют собой довольно приятную картину.
Специально она за Лу не наблюдает — просто обозревает окрестности, смотря на него лишь когда он попадает в её поле зрения, без тени смущения. Он, вероятно, каким-то образом ухитряется это заметить, поскольку в поле зрения начинает попадать всё чаще. Устав от гляделок, Рене устремляет взор на кроны деревьев. И как у Лу получается делать столько дел одновременно: копать, раздавать распоряжения и впридачу пытаться красоваться перед нею. Гай Юлий Цезарь, не иначе.
На бурные восторги Нанетты по поводу их пары Рене кивает подобно китайскому болванчику и изящно переводит тему. Её с Лу связь и в самом деле тревожит дам менее всего. Гораздо более их занимает личная жизнь Гортензии, которую пребывание в женском монастыре — вот так неожиданность! — отнюдь не наставило на путь истинный.
Спустя некоторое время устав от праздной болтовни, Рене прогуливается в одиночестве, досадуя на то, что за день так и не узнала ничего нового. Ноги сами ведут её к лабиринту — именно там она слышала заговорщиков, и теперь иррационально рассчитывает на то, что там и располагается их гнездилище. Однако сталкивается она с Арманом, который, согласившись присоединиться к её променаду, тем не менее всем своим видом выражает горячее желание куда-то уйти.
Рене удаётся вывести его на чистую воду: он собирается отправить письмо Генриетте. Выясняется, что Арман не осведомлён о её преступлении — надо же, что-то в Версале всё же возможно сохранить в тайне. Рене уговаривает перестать писать ей, чтобы не навлечь на себя подозрения в государственной измене. Когда-то они были близки, и хотя их пути и разошлись, Рене питает к Арману сильную симпатию и не желает терять его вслед за Генриеттой. Письмо она оставляет у себя, и, расшифровав, не обнаруживает ничего примечательного.
Уже поздно вечером Рене слышит звук ногтя по дверному косяку. Её визитëром оказывается Лу.
— Ах, боже, вы меня компрометируете! — театрально восклицает она, прижимая руки к груди.
— Я по важному вопросу, — отвечает Лу деловито. Однако с ухмылкой скашивает глаза на её новый пеньюар: — Вам очень идёт.
— Я старалась не ради вас, а ради себя, — фыркает Рене, и эта чистая правда отчего-то заставляет её на миг зардеться.
Лу вновь серьëзнеет.
— Короля я будить не смею, поэтому отдаю свою находку вам, — он протягивает Рене обрывок ткани. — Это обнаружили мои собаки. Должно быть, застряло в живой изгороди.
Рене сжимает улику в кулаке, и сердце её наполняется волнением и решимостью.
— Надеюсь, это поможет вам найти больше сведений.
— Неужели мы близки к тому, чтобы обнаружить похитителей?
— Я приложу к этому все усилия.
Лу порывисто выдыхает, задумавшись о чëм-то.
— И всë же приятно, что нас с вами связывает тайна…
Рене издаёт смешок.
— Тайну, которая известна такому количеству людей, сложно назвать таковой, не находите?
— Я говорю о расследовании.
— И я говорю о расследовании.
Они смотрят друг на друга несколько мгновений. Лу выглядит так, словно он не в силах решиться ни покинуть Рене, ни предложить своë общество.
— Можете остаться, — она делает выбор за него. Рене — точно не та, кто станет стесняться и тушеваться, тем более — перед Лу. Подумать только: несколькими днями ранее слухи о них вызывали у неё смех и недоумение, а теперь…
Лу глядит на Рене так, словно ему была пожалована великая награда — это раздражает и льстит одновременно. И лëгким движением дëргает за ленточку на груди, отчего пеньюар скатывается на бëдра.
— Очень удобно, — комментирует Лу с поистине дьявольской ухмылкой. Как он умудряется так стремительно менять свой настрой?
— А это — не очень, — Рене принимается расправляться с бесчисленными пуговицами. Теперь её движения ловчее и увереннее, но Лу то и дело отвлекает её быстрыми поцелуями, от которых Рене беззвучно всхихикивает.
А после он убеждает её в том, что безрассудное решение оставить его подле себя было верным. Обращается с ней, словно со священным Граалем, благоговейно и даже неверяще, покрывает поцелуями каждый дюйм её тела, шепча что-то про бархат и атлас — сам ещё не определился, на что похожа её кожа. Где-то на краешке сознания мелькает мысль о том, что нужно чем-то на это ответить, но блаженство пригвождает тело Рене к кровати, и она лежит почти недвижно — однако Лу, похоже, счастлив уже и этим.
Собачья преданность? Пусть собачья. Если он всегда будет смотреть на неё так, если всегда будет касаться её так — что за беда, что он легкомысленный болван? Внутренний голос злорадно замечает, что Франсуазе такого испытать уже не дано.
Безграничная деликатность обретает характер пытки, когда Лу, распалëнный до предела, скользит между её бëдер, дразня, не проникая. Осознаёт ли он свою власть над Рене, когда та извивается и подаётся ему навстречу? «Откуда столько силы ты берëшь, чтоб властвовать в бессилье надо мной»… Вот только мыслей о Шекспире в такой момент не хватало! Надо сказать какую-нибудь колкость.
— Скоро я начну думать, что вы уже забыли, куда вам надо.
Миг — и Рене едва сдерживается, чтобы не застонать. Или не выкрикнуть его имя — как будто бы столь короткая форма именно для таких целей и предназначена. Однако оба они тихи, как мыши — отчего-то кажется важным охранять этот секрет Полишинеля. Лицо Лу, старательно контролирующего себя, так серьëзно и вдумчиво, точно он размышляет над фундаментальными философскими вопросами. Что ни говори, а выглядит оно исключительно привлекательно.