Глава 12 (2/2)

В Берг прибыли купцы из империи. Я всё ещё помню те огромные корабли, от одного вида которых захватывало дух. Помню шумную пристань, запах рыбы и перламутровый блеск жемчуга, а ещё — ощущение первого в жизни полёта. То был вкус свободы, о которой я так мечтала. Не передаваемое ощущение, милашка.

Когда я увидела купцов и их корабли из маленького зарешёченного окна, я поняла — это мой единственный шанс. И я твёрдо вознамерилась им воспользоваться. Это было словно просветление перед смертью. Как когда прикованный к постели умирающий вдруг как ни в чём ни бывало вскакивает на ноги и просит принести его любимое блюдо. Я до сих пор не могу сказать, откуда у меня взялись силы, чтобы просто решиться на это. В то время мне казалось, что кроме отчаяния и боли в моей жизни не осталось ничего. Но, как оказалось, меня не так легко сломить. — Элизабет постучала кулаком в районе сердца. — В тот же день у меня созрел план. Набросок плана, если точнее. Потому что слишком многое зависело от банальной удачи. И от моей уверенности в себе. Это сейчас я могу превращаться, когда заблагорассудится, — и в подтверждение своих слов обернулась птицей, оставив после себя лишь сбившуюся одежду. Взмыв под потолок, она что-то крикнула и спикировала на подлокотник диванчика Андромеды. Взмахнув огромными крыльями, Элизабет перевоплотилась обратно и без капли смущения, немного поелозив, уселась поудобнее, закинув ногу на ногу.

— Может оденетесь, мадам? — уточнила Андромеда, кивнув взгляд на кучу брошенной одежды.

— Может… — протянула Элизабет, покачивая ногой. — Так на чём я остановилась? Ах, да. В то время я не могла перевоплощаться по желанию. Я вообще превращаться не могла, если честно. Но достаточно было отыскать, чем разжечь пламя, найти уверенность в своих силах, и всё вышло. Это как магический выброс, милашка. Только если для него достаточно любых сильных эмоций и с ним практически невозможно справиться самостоятельно, то для первого превращения племени рофюль необходима вера, цель. «Чтобы взлететь, нужны крылья, и лишь стремления способны дать их тебе», — так говорила мама. Правда поняла я её лишь годы спустя. Ну, такова жизнь, — пожала она плечами и соскользнула с подлокотника, грациозно, словно дикая кошка, прошла к своим вещам. — Как бы то ни было, а превращаться и более-менее летать я научилась. Собрала немного вещей, столько, сколько смогла бы поднять в птичьем виде, и единственный раз в жизни с нетерпением ожидала момента, когда Андор позовёт меня к себе. Думаю, ты и сама понимаешь, что окна на севере не в почёте, и покои Андора — одно из немногих мест, где они были. Думаю, нет смысла вдаваться в дальнейшие подробности, важно одно — в конце концов я смогла пробраться на корабль купцов. И, Метанум, никаких больше путешествий по воде. Телепортация не так ужасна, как это качающееся деревянное корыто! — возмутилась она, облачаясь в нижнее платье.

— Вот только знаешь, что я не учла в своём плане? Всего две вещи: первое, у моего превращения есть сроки, второе, на корабле от столицы Берга до столицы империи путь не близкий. Не настолько, чтобы можно было обойтись без еды. Так что ожидаемо меня поймали и едва не вернули обратно. Благо, мы к тому моменту преодолели границу, а я очень убедительно показывала своё нежелание возвращаться, чтобы меня всё же поняли и оставили. Но потратиться всё равно пришлось. И узнать, каково это — драить палубы. Впрочем, всё лучше, чем оставаться во дворце. По большей части.

Знаешь, милашка, когда радость побега стихла, уступив место реальности, я не раз думала: «А стоило ли оно того?» Каждый раз, когда стирала колени о палубу, а руки покрывались волдырями из-за постоянной влаги. Когда на грани голодного обморока бродила по столице, разыскивая еду — о культуре империи я не знала ничего, так что денег даже на еду у меня не стало очень быстро. Каждый раз, когда приходилось ковыряться в мусоре и пытаться красть, я думала и сожалела. Потому что, быть может, всё то, что делал со мной Андор, достойная плата за богатую жизнь во дворце? Сейчас я могу с уверенностью сказать: «Да, стоило». И ужасный корабль, и тяжёлый труд, и холод, и голод тех времён, всё это стоило того, чтобы покинуть Берг.

Однако тогда… Тогда я была практически в отчаянии. Сбегая из одного кошмара, попала в следующий. И в тот момент боги или судьба, не знаю, сжалились надо мной снова: я встретила мадам Фину, тогдашнюю мадам «Антимаха».

Она приютила меня, обеспечила едой и одеждой, кое-как обучала языку империи. Конечно, делала она всё это не за бесплатно, но ты не подумай ничего дурного! — спешно добавила Элизабет, отвлёкшись от зашнуровывания корсета. — Мадам Фина приставила меня и ещё нескольких детишек помогать с готовкой и уборкой ей и её работницам. Мадам бы никогда и ни за какие деньги не согласилась бы отправить нас, детей, удовлетворять клиентов. Даже в подполье, милашка, мало кто на самом деле абсолютно беспринципное дерьмо. Особенно, когда дело касается детей. Потому что, пусть в это и сложно поверить, но у многих подпольщиков тоже есть семья. И многие из них также испытывают ужас от мысли, что их ребёнок может оказаться на месте тех проданных в рабство или отданных шестёркам Риса<span class="footnote" id="fn_35782354_0"></span> на растерзание детей. Разумеется, есть и те, кто собственного ребёнка подложит какому-то богачу ради наживы, но они, как видишь, есть не только в подполье. Да и большим уважением не то чтобы пользуются. Впрочем, об этом я расскажу чуть позже. Если ты захочешь, конечно, — хитро прищурилась Элизабет и разгладила простецкую зелёную юбку. — Собственно, мадам Фина относилась именно к первому типу, к тем, кто видел в нас своих детей, а потому не хотел для нас вреда. Лишь несколько лет спустя я узнала, что когда-то у неё была дочь, которая скончалась от воспаления лёгких, и с тех пор мадам Фина не могла пройти мимо детей, примерно того же возраста, которого была её дочь. Оксидий, этот разговор напомнил мне, что я давно не посещала могилу мадам. И вряд ли посещу в ближайшее время, — обречённо вздохнула она, прикрыв глаза. — Что же, думаю, мадам Фина поймёт и простит меня за это.

Но я не могла вечно выполнять работу по дому у мадам Фины, как бы мне ни хотелось. С самого начала мадам предложила мне два пути: я могла остаться в борделе и после совершеннолетия, но тогда бы мне пришлось заниматься тем же, что и другие девушки, стать проституткой, если говорить прямо. Или же я могла покинуть бордель и устроиться на более приличную работу. Когда я только услышала варианты… Хах, милашка, я не думала и секунды, выбирая второй вариант! Разве могла я после всего вообще всерьёз рассматривать первый? Как иронично сложилась, однако, судьба, скажи? — завершила рассказ Элизабет и склонилась за чулками и туфлями.

Андромеда ничего не ответила. Лишь продолжила отстукивать какую-то мелодию по стенкам пустой чашки. Что она могла сказать на это? Что у судьбы и вправду странные шутки, раз после всего Элизабет осталась в борделе? Что то, что с ней произошло, — ужасно? Но Элизабет всё это и так знала. Более того, она, казалось, давно это прожила и отпустила. Она не кричала, как Анна, не сжимала чашку дрожащими руками. В её голосе не звенела боль. Только презрение, тянувшееся сквозь года, и обволакивающее тепло, когда речь заходила о мадам Фине. Так не говорили о человеке, причинившем боль. Так Сион отзывался об императоре — с сыновьими любовью и восхищением.

— Может ещё чаю, мадам Элизабет? — так и не найдя подходящие слова, спросила Андромеда. — А после, если захотите, расскажете, почему же вы решили остаться.

— Ладно, — пожала плечами Элизабет.

Позвать слугу и дождаться выполнения поручения — дело не долгое, но даже этих нескольких минут достаточно, чтобы собраться с мыслями. Стоило ли вообще продолжать этот диалог? Или, быть может, правильнее распрощаться с Элизабет, а не идти на поводу у любопытства? Да, стоило. Нет, не правильнее. С этого момента история Элизабет шла об империи и только о ней. И причины её выбора крылись не в ином мире или другой стране, а здесь. Андромеда не могла проигнорировать это. Как невеста кронпринца и дочь герцога Стернбилд, она не имела права закрывать глаза на тьму империи. Ведь невозможно исправить будущее, не учитывая ошибки прошлого.

— Пока мы ждём, — вдруг подала голос Элизабет, — могу я узнать вот что: ты рассказала своему принцу о «Розе Ветров»?

— Пока нет, а что? — выгнула бровь Андромеда. Она собиралась рассказать обо всём Сиону как можно скорее, но у неё совершенно не было на это времени. Да и у него, насколько она знала, тоже.

— Не говори ему, милашка. И не думай спорить — это для твоего блага, — предусмотрительно осадила её Элизабет. — Я не прошу тебя скрывать это от него. Если честно, мне совершенно плевать, что и кому ты говоришь, но это просьба Оденберга, так что не могу подвести старого друга. Милашка, ты же лучше меня знаешь, что к концу месяца император призовёт к себе герцогов, так что обо всём узнает не только твой ненаглядный принц.

— Понимаю. Но что значит «для твоего блага»?

— Просто перестраховка, на случай, если наши враги не идиоты. А в этом не сомневаемся ни я, ни Оденберг, ни, как мне кажется, ты, милашка.

— Глупец не смог бы провернуть незаметно нечто такое масштабное…

…и в мгновении ока погрузить Золотой город в Царство тьмы.

— Оденберг считает, что безопаснее сделать вид, что только он один осведомлён в деталях дела. Что информацию я искала для него одного. Это, кстати, обезопасит нас обеих — ты останешься в стороне от рисков, а меня будут безрезультатно искать во владениях Оденберга, пока я чудесно провожу время с такой замечательной особой, как ты, милашка. Я, конечно, хочу надеяться, что парнишки, преследовавшие нас, не шибко сообразительные, но… Метанум, вряд ли в империи есть ещё один сумасшедший, готовый в одиночку потащиться в трущобы ночью, — Элизабет многозначительно взглянула на Андромеду, — и способный совершить мгновенную телепортацию. Только абсолютный идиот не поймёт, что мне помог Оденберг. Сколько раз гово…

Её прервала открывшаяся дверь — пришла служанка. Зазвенела посуда, комнату наполнил цветочный запах чая. Андромеда глубоко вдохнула его, настраиваясь на ещё один виток тяжёлого разговора.

— И всё же, я ненавижу чай, — произнесла Элизабет, стоило служанке скрыться в коридоре. В уголках её губ залегла тень улыбки.

— Почему тогда не сказали об этом?

— Потому что этот разговор отлично подходит для чашечки чая, — туманно ответила Элизабет. — Ох, милашка, если твой отец узнает о том, что я тебе всё разболтала… Впрочем, ты будущая императрица, так что ради блага империи попросту обязана знать о таких вещах. Да, именно так. И пусть только попробует сказать что-то против! Хотя у Оденберга, наверное, стоило бы спросить разрешения. — Она запрокинула голову и приставила палец к губам. — Нет, глупости. Я в этом замешана ничуть не меньше него, так что пусть извиняет.

Ты хотела знать, почему я осталась в борделе, но, с твоего позволения, я начну несколько раньше. Изначально эту историю я подслушала в разговоре твоего отца и Оденберга, но со временем Оденберг рассказал мне полную версию.

Думаю, ты и сама знаешь, что в свои последние годы Кастрел Оденберг был мало заинтересован в делах герцогства и своих обязанностях. Ужасная халатность, но можем ли мы винить человека, утратившего сначала любимую жену, а после и ребёнка? Человеческие сердца часто слишком хрупки, так что не удивительно, что он сломался. Другой вопрос: имел ли он на это право?

Как бы то ни было, а нашлось множество людей, не упустивших возможность воспользоваться его слабостью ради собственного блага.

Но вот Кастрел умер, и титул перешёл не к регенту, а к его несовершеннолетнему сыну. Мне даже интересно, какое лицо было у несостоявшегося регента, когда заветный титул обошёл его стороной?

Как бы то ни было, мало кто воспринимал нового герцога всерьёз, и это играло ему на руку. Потому что те, кто воспользовался слабостями Кастрела, окончательно расслабились и стали допускать ошибки. Из одной из них всё началось, милашка.

Однажды Оденберг наткнулся на то, что вполне могло означать — на территории герцогства кто-то промышлял работорговлей. И делал это масштабно. Торопливые расследование и сбор информации, минимум задействованных в деле людей, чтобы ни крупицы сведений не попало не в те руки, и вот у Оденберга на руках предполагаемые место и время очередного завоза рабов. И самое главное — ниточка, связывающая это дело с его двоюродным дядей. Возможность одним ударом очистить герцогство от мусора и укрепить своё положение.

Вот только реальность часто куда хуже, чем можно предположить. С возрастом учишься искать подвох и ожидать худшего, но в шестнадцать… Оденберг не думал, что натолкнётся на рассадник детской работорговли. Помнишь, я говорила, что даже в подполье мало кто промышляет подобным? Что даже у подпольщиков есть принципы? Что же, Оденбергу посчастливилось наткнуться на тех самых беспринципных ублюдков, которых не заботит вообще ничего, кроме звона монет.

Думаю, милашка догадывается ради чего чаще всего покупали детей. В конце концов, они слишком слабы для тяжёлого труда, но вот для воплощения влажных фантазий богатых ублюдков… Хах, думаю не таким образом Оденберг надеялся получить подтверждение причастности «дорогого» дядюшки к этому делу. Уж, точно не спасая давящегося ужасом ребёнка от потенциального насильника. Впрочем, «спасая», вероятно, не совсем то слово…

— Простите, что прерываю, мадам, но почему я не видела никаких документов по этому делу? Я находила некоторые записи о судах над работорговцами и шестёрками Риса примерно того периода, но их было не так уж много и ни в одном я не помню упоминания… Аурум, как же его звали?

— Не важно. Не забивай голову всяким мусором, милашка. Что же до документов… Ох, к этому мы как раз подходим. Так на чём я остановилась? Ах, вот представь: у вас есть план местности, где обитают работорговцы, и ограниченное число людей. Какой лучший способ взять как можно больше виновных и собрать максимум улик? Сыграть на неожиданности, конечно же! Для опытных магов простая задачка, если есть точные координаты для телепортации. Целью Оденберга было место, где вероятнее всего заседали руководители. В конце концов, никто бы не рискнул посылать герцога прямиком к мелким сошкам — слишком уж они непредсказуемы.

И знаешь, Оденберг ведь не ошибся в расчётах. Просто он как-то не ожидал натолкнуться на мужика, сдирающего с мальчишки одежду. Знаешь, с этого момента я полностью понимаю Оденберга, и не только как женщина, бывавшая на месте того ребёнка, но и человек, ответственный за детей, нашедших приют в «Антимахе». Меня переполняет ярость только от мысли, что кто-то из моих детишек может оказаться в такой ситуации. А что чувствовал Оденберг, у которого была сестра примерно того же возраста, что и те дети? Быть может, он всего на миг представил её на месте того мальчишки? Или подумал о том, что и сам в любой момент мог оказаться на их месте? Я не знаю точно, а он никогда об не говорил об этом подробно. Впрочем, это и не важно. Куда важнее результат — Оденберг сорвался. Милашка ведь знает, что такое магический выброс? Конечно знает. Оденберг даже сейчас с трудом сдерживает свою непомерную магическую энергию, а что уж говорить о тех далёких временах?

— Имеете ввиду, что…

— Самосуд, до восьми лет строгого режима, если не ошибаюсь. Или убийство по неосторожности — до пяти лет общего. За какое из этих преступлений стоило бы судить Оденберга? У него не было права убивать без суда и следствия, как в Пии. По законам империи он должен был предстать перед судом, но… Оставить и без того ослабленное герцогство Оденберг без герцога, нарисовав на империи огромную мишень? Вряд ли император хотел этого. Да и подумай, какое это пятно оставило бы на роде? К тому же, вряд ли кого-то на самом деле заботила смерть шестёрки Риса. Не удивлюсь, если и император, и герцоги сами были не прочь сотворить с ним подобное. Однако закон есть закон — если открыть официальную «охоту на демонов», Оденберга придётся судить, ведь иначе будет поставлено под сомнение правосудие Стернбилд. Впрочем, ты и так это понимаешь.

Тогда было решено действовать скрытно, залучая в дело только герцогов и самых преданных им людей. Вот только для такого масштабного дела нужна приманка. И я по собственной воле стала ей.

Однажды к нам в бордель наведались герцоги Стернбилд и Оденберг собственной персоной. Они долго говорили с мадам Финой, а после позвали нас, бордельских детишек, к себе. Самых младших из нас сразу отсеяли, не став даже пытаться что-то объяснить, а потом рассказали всё, как есть. О том, зачем они пришли, кого придётся ловить и какие риски были у этой затеи.

Я была единственной, кто согласился. Через сковывающий тело ужас, через подкатывающую к горлу тошноту, я вызвалась помочь. Потому что было страшно от мысли, что кто-то может пройти через то же, что и я. Что кому-то может быть так же больно. Я не хотела этого даже для своих врагов. Поэтому я согласилась. Пусть после часто думала о том, что, возможно, это было неправильным решением, что стоило остаться в безопасности, не рисковать, не лезть на встречу с тем, от чего сбежала всего-то чуть больше года назад.

«На счастье» я была мелкой и тощей, так что выглядела младше своих пятнадцати. На меня вполне могли клюнуть всякие уроды. И они клевали. Летели, как холопайки на свежину. Я подрабатывала в тавернах, пекарнях, раздавала газеты или цветы на улицах столицы, а после и других крупных городов империи. Ловила сальные взгляды и ждала, когда же какой-то ублюдок, наконец, проглотит наживку. А когда это происходило, Оденберг или кто-то из его людей ловил их с поличным.

Иногда это было легко — помощь приходила в срок, а ублюдки действовали слишком быстро и явно. Но иногда… Ох, некоторые из них были ужасающе изворотливы, я бы даже сказала опытны. Не хочу и думать о том, сколько детей побывало в их лапах до меня. Они никогда не успевали зайти далеко, но это всё равно было ужасающе страшно. Каждый раз я боялась, что на этот раз помощь не успеет. Что всё вернётся к тому, от чего я бежала. В такие моменты хотелось бросить. Оставить беспокойство о чужих жизнях на кого-то другого и забиться в самый дальний угол, скрыться в объятиях мадам Фины.

Знаешь, почему я ненавижу чай? — Элизабет подняла чашку и замерла, разглядывая светло-зелёный травяной чай, прежде чем сделать медленный глоток. — Потому что Оденберг был слишком проницательным и ужасающе сильно любил чай. После первой такой «неудачной» — он едва успел обезвредить ублюдка до того, как тот стянул с меня одежду — вылазки проклятый Оденберг пришёл ко мне с этой тенезмовой чашкой чая и вопросом: «Как ты?» Метанум, я его придушить в тот момент хотела! Разве и так не понятно, что ужасно? Но это же он, Финикс Оденберг, наверное, самый упрямый человек во всей империи, так что было глупо надеяться, что он уйдёт, как только я его послала. Нет, он остался рядом, продолжая распивать свои чаи. И это его «Как ты?» так отчётливо висело между нами, что я и сама не поняла, в какой момент вывалила ему всё, что думала и о тех ублюдках, и о нём самом, и обо всей этой затее. Хорошо хоть об Андоре не сболтнула. Оксидий, тебе стоило видеть лицо Оденберга, когда я закончила говорить. Никогда больше не встречала у него такие яркие эмоции. Я думала, что он уйдёт. Быть может даже пошлёт куда подальше: я точно помню, что нелестных слов в его адрес была уйма. Но знаешь, что он сделал вместо этого? Он показал мне формулу простейшего режущего заклинания и спросил: «Знаешь, куда целиться?»

После этого я просто не могла относиться к нему так, как раньше. Хотя бы потому что до того момента я как-то не задумывалась, что он всего на год старше меня. Он вечно ходил с таким отстранённым, величественным видом, что начинал казаться таким же далёким, недосягаемым, как и твой отец, милашка. А в итоге оказался мальчишкой, очень правдоподобно изображающим взрослого. По крайней мере, тогда мне так казалось. Смотря на него сейчас, понимаю, что делал он это не так уж и правдоподобно. Но это не так уж важно.

Что важнее, в какой-то момент Оденберг с чашкой чая и раздражающим «Как ты?» стал неотъемлемой частью охоты. Уже не имело значения, неудачная вылазка или нет, он всё равно приходил, ставил передо мной каждый раз новый сорт чая и слушал. Не могу сказать, что я доверяла ему вначале. Скорее наоборот: мне постоянно казалось, что ещё немного и он вставит мне нож в спину. Но этого не происходило. И однажды я прямо спросила, зачем он это делал? И знаешь, что он ответил? «Какой смысл от меня и моего могущества, если мне не под силу вернуть свет в глаза такой прекрасной девушки, как ты, Элизабет?» Всё ещё не понимаю, как ему хватило сил сказать что-то подобное, не умерев при этом со стыда или не забыв человеческую речь от волнения. Впрочем, в том, как он комбинировал обезоруживающую прямолинейность и постоянный сарказм было что-то притягательное…

— Мадам, вы…

— Любила ли я его? — догадалась Элизабет. — Разумеется. Милашка, Оденберг был симпатичным шестнадцатилетним юношей, спасающим меня от опасностей — в которые, правда, сам и втягивал, но не суть, — и без осуждения относящимся к моему не самому приятному прошлому. Я не могла не влюбиться. Но не беспокойся — всё это давно в прошлом. Сейчас Оденберг не более, чем близкий друг.

— Вы говорили, что он был вашим постоянным клиентом, — напомнила Андромеда, выгнув бровь.

— Друг с привилегиями, — нашлась Элизабет. — Как и твой брат, впрочем. Что важнее: я отвлеклась. Отчасти. Потому что Оденберг заставил меня задуматься о том, ради чего я сбегала из Берга. О том, какую жизнь я хочу. Спустя год со встречи с мадам Финой я снова стояла на перепутье, вот только теперь я не торопилась с выбором.

Я всё также помогала с хозяйством борделя, участвовала в «охоте на демонов» и пила чай с Оденбергом. А ещё — в свободные минуты отрабатывала полёты и быстрые превращения в птицу. И вот однажды я увидела, что к нам одновременно прибыли все трое герцогов и зачем-то скрылись в комнате для особых гостей. Ох, мне было слишком любопытно, чтобы не подслушать. Но мадам Фина караулила у двери, так что я нашла отличный способ проверить свои способности. Знаешь, у огненных лезвий<span class="footnote" id="fn_35782354_1"></span> невероятно острые зрение и слух даже по меркам хищных птиц. Так что подслушать их не было проблемой, а вот то, что аургентский в то время я ещё знала так себе — вполне было. Не то чтобы это как-то уменьшило моё желание подслушивать чужие разговоры. Скорее наоборот — это такой азарт собирать информацию по кусочкам, составлять свою версию событий, а после предполагать, насколько же она близка к правде. Было невероятно весело.

А потом твой отец засёк меня, и мне влетело. Не только от него, конечно, но нотации твоего отца, милашка, запомнились больше всего. Настолько, что после я, вопреки обыкновению, целую неделю выбирала не его, а Оденберга.

— Вы что? — переспросила Андромеда, едва сдерживаясь, чтобы не зашипеть из-за обожжённой губы. — Что значит выбирали Оденберга, а не отца?

— Ммм? Ох, милашка, что за непотребства лезут тебе в голову? — Элизабет в притворном шоке вытаращила глаза и приложила ладонь ко рту. — Я говорила о телепортации. Какие бы чувства я ни испытывала к Оденбергу, а телепортироваться с ним в то время было сродни самоубийству — пространственная магия была его слабейшей стороной. Я и не перечислю каким количеством бранных слов оборачивалась каждая его попытка воспользоваться ею. Так что во имя собственной безопасности я телепортировалась с кем угодно, но не с Оденбергом. Жизнь мне была дороже влюблённости.

Андромеда не могла до конца поверить в услышанное. Из всего, что говорила Элизабет, только эти слова никак не укладывались в голове. Пространственная магия считалась одним из сложнейших разделов магии — сразу после исцеляющего и святого искусств жрецов и священников. Не было ничего удивительного в том, что с её освоением возникали трудности — от одного только ознакомления с теорией у Андромеды пухла голова, а что уж говорить о магах, которым приходилось применять эту запутанную, полную условий, ограничений и опасностей информацию на практике? Даже создание портала — простейшей пространственной магии — часто требовало месяцев упорных тренировок. Всё так, вот только…

Герцог Оденберг отнюдь не обычный маг. И Андромеда не раз в этом убедилась. Так что было невероятно трудно осознать и принять, что у кого-то, кто мог телепортироваться за доли секунды, кто отмотал время на целых два года назад — а это считалось сложнейшим, практически недостижимым уровнем — могли возникнуть какие-либо трудности с начальными ступенями пространственной магии. Слишком выбивающееся из облика герцога Оденберга открытие.

— Сложно поверить? — понимающе улыбнулась Элизабет. — Он всегда был слишком упрям, чтобы отступить перед трудностями. И уж тем более в том, что касается его обожаемой магии. Метанум, в былые времена мне казалось, что он волне способен развязать войну за обладание каким-нибудь невероятно древним фолиантом с информацией о каком-то давно утерянном виде магии. Это не так, разумеется, — он их просто скупает, но всё равно мне всегда будет интересно, как далеко он пойдёт ради книжечки и новых знаний. Типичный помешанный на науке маг, что с него взять? Впрочем, я опять отвлеклась.

Итак, когда твой отец остыл после моей выходки с подслушиваниями, а герцог Алекто очень убедительно — Метанум, да у меня от одного его вида поджилки тряслись! — попросил меня рассказать всё, что я узнала, им троим пришла замечательная идея, как навесить на меня ещё больше работы. Кхм. Если точнее, то они попросили меня проследить за некоторыми подпольными авторитетами и разузнать, связан ли кто-то из них с группой торговцев детьми, с которой всё это и началось. Правда, для того чтобы от моего шпионажа был хоть какой-то толк, мне стоило подтянуть аургентский. Так что с тех пор без преувеличений каждый член нашей небольшой группы — герцогов и их доверенных людей — считал своим долгом помочь мне с изучением языка. Метанум, как вспомню уроки твоего отца, так вздрогну. У вас, Стернбилдов, слишком выразительные глаза — одного взгляда достаточно, чтобы понять, что ещё одна ошибка и мне конец. Даже Алекто оказался не таким жутким. Впрочем, он в целом только выглядел грозным, а на самом деле был милейшим дедом — постоянно рассказывал о своих внуках. Жаль, что он умер. Надеюсь, ему посчастливилось попасть в царство Оксидия, — покачала головой Элизабет. — Что же, так я стала изредка шпионить для герцогов. Но время шло, и спустя год пришла пора прощаться. К тому моменту охота прекратилась, и я продолжала только время от времени приносить им информацию о планах верхушки подполья. Однако, как бы нам того ни хотелось, а искоренить преступность невозможно. Она как сорняк — прорастала даже в самой непригодной почве снова и снова, сколько бы мы ни уничтожали её стебли. Знаешь, можно стереть подполье до основания, ужесточить наказания за нарушения законов, увеличить уличные патрули; можно создать богатейшую страну, в которой не существует бедности, можно сделать многое, но… Но преступления всё равно будут совершаться, просто потому что искоренить причину не удастся никогда. И в ответ на бескорыстное добро можно легко получить нож в спину, просто потому что такие ублюдки, как… кхм… не важно. Просто помни, милашка, — люди идут на зло без причины так же часто, как и от безысходности, от переполняющих душу боли. Так что иногда на вопрос «почему?» ты не найдёшь ответа, — печально проговорила Элизабет. — Это совет тебе, как будущей императрице. Мне нравится эта страна, нравится император — я встречала его всего дважды, но он со всех сторон чудесный человек, — нравятся люди, пусть и встречаются полные ничтожества, так что я хочу верить, что, когда придёт время, вы с твоим принцем станете достойными правителями, которые продолжат вести империю в светлое будущее. И поэтому я хочу, чтобы ты заранее осознала: не во всём творящемся вокруг дерьме виноваты вы. Иногда оно просто случается, как случились Пии. В былые времена я не смогла втолковать это Оденбергу, но, надеюсь, ты прислушаешься ко мне хоть немного. В конце концов, сколько бы сил и могущества ни было в твоих руках, невозможно предотвратить всё.

— Но можно попытаться, — уверенно возразила Андромеда, посмотрев Элизабет в глаза. Та на миг замерла, озадаченная, а после как-то странно улыбнулась.

— Какой знакомый взгляд, — ностальгически шепнула она, откинувшись на спинку диванчика. — Но да, попытаться и вправду можно. Поэтому я и осталась в «Антимахе» — просто поняла, что в нём я смогу сделать куда больше, чем где бы то ни было ещё. За тот год, что помогала герцогам, я многое поняла и узнала, но главное — осознала насколько важна информация. Намного больше, чем мне казалось поначалу. И так уж вышло, что секс и алкоголь — одни из простейших способов её добычи. И всё это есть в борделе. К тому же мне хотелось продолжить дело мадам Фины, но в несколько иных масштабах. Дать кров как можно большему числу детей, как когда-то его дали мне. «Антимах», милашка, для меня куда большее, чем просто бордель. Он — это труд моей жизни, моё драгоценное детище, с которым считается подполье. Никто в наших кругах не смеет игнорировать мадам борделя «Антимах». Потому что, кроме секса, я предоставляю ценнейшую валюту в подполье — информацию. И мне за неё прилично платят. Настолько, что я могу себе позволить вышвырнуть за дверь любого не умеющего вести себя в постели или с людьми идиота. В конце концов, безопасность меня и моих ребяток куда важнее. Да и не просто же так «Антимах» считается престижным заведением. Кому попало в него не попасть, а в особенности тем, кто не ценит моих ребят. Как-то так. Хах, тогда, сбегая из Берга, я и не думала, что моя жизнь обернётся таким образом. Но я ею совершенно довольна, даже несмотря на то, что не раз сомневалась в своих решения. Потому что, вопреки всему, это та жизнь, которую я выбрала и построила сама, а значит, она куда лучше всего, что мне могли предложить другие.

Надеюсь, я тебя не утомила, милашка, а то рассказ несколько затянулся. — Элизабет бросила выразительный взгляд на сгущающиеся за окном сумерки. — Впрочем, ты сама спросила, так что моей вины ни в чём нет. Но если честно, то я рада, что ты поинтересовалась. Всё же мы — ты, я и Оденберг — отныне одна команда, так что стоит знать друг друга поближе, чтобы после не было разногласий. Если это вообще возможно, конечно.

— Если герцог Оденберг будет держать язык за зубами — вполне.

— Тогда это невозможно — его не заткнуть. Впрочем, если это плата за то, на что ещё, кроме язвительности, способен этот язык, то я готова смириться, — задумчиво добавила Элизабет.

Андромеда озадачено склонила голову, пытаясь понять смысл её реплики. На что способен?

Аурум!

— Мадам, проявите хоть немного уважения — вы, в конце концов, говорите о герцоге империи, — осадила её Андромеда, надеясь, что волосы достаточно скрывали уши, а строгий тон звучал естественно.

— Уважения? Брось, милашка, это же всё равно останется между нами. Впрочем, Оденберг в прошлом. При всех его несомненных талантах, музыканты — вот кому в радость вручать своё тело. Ах, что они творят пальцами… А, уж твой братишка, без сомнений, лучший из лучших.

— Мадам… — обречённо вздохнула Андромеда, смиряясь с тем, что избежать подобных тем в разговоре с Элизабет не удастся. Впрочем, почему бы не дать ей поблажку на сегодня? В конце концов, с завтрашнего дня Элизабет придётся играть совершенно другого человека. И пусть Андромеда знала её невероятно мало, отчего-то не сомневалась — за этими смущающими разговорами она скрывала волнение. И оттягивала момент прощания.

Пусть будет так. Ведь такие бессмысленные разговоры тоже нужны, не так ли?