20. Спокойствие перед бурей (1/2)

Резкая, пронзительная боль в плече вырвала Веру из тяжелого, липкого сна. Она открыла глаза и несколько секунд лежала неподвижно, пытаясь понять, где находится и что произошло. Сознание медленно возвращалось, принося с собой обрывки воспоминаний о прошлой ночи. Тело ломило, мышцы ныли, словно после изнурительной физической работы. Она села на кровати, обхватив голову руками, пытаясь отогнать навязчивые образы, но они, как хищные птицы, кружили где-то на подкорках сознания, готовые в любой момент наброситься.

Комната была окутана серым предрассветным полумраком. За окном едва слышно шумел город, начиная свой новый день. С трудом поднявшись, Вера, поёживаясь от холода, поплелась на кухню. Ноги казались ватными, каждый шаг отдавался болью в коленях и щиколотках.

На кухне она щелкнула выключателем. Теплый свет лампочки под льняным абажуром разлился по комнате, немного рассеивая мрак. Левицкая подошла к плите, чиркнула спичкой, зажгла конфорку и поставила на нее чайник. Пока он нагревался, достала из шкафчика свою любимую кружку — большую, керамическую. Насыпала в нее заварку — смесь черного чая с бергамотом и кусочками сушеной апельсиновой цедры, добавила щепотку сушеной мяты и, прислонившись к холодной столешнице, стала смотреть в окно.

За окном шел снег. Крупные, пушистые хлопья медленно кружились в воздухе, плавно опускаясь на землю и покрывая все вокруг белым, искрящимся покрывалом. Улицы, дома, деревья — все было укутано снегом. Москва, обычно такая шумная и суетливая, в это раннее утро казалась необычно тихой и безмятежной. Изредка по заснеженной дороге проезжали машины, оставляя за собой темные, быстро исчезающие следы на белой поверхности. Вера смотрела на них, погруженная в свои мысли, пытаясь осмыслить произошедшее, как будто наблюдая за жизнью из другого измерения.

Чайник на плите засвистел, тонкая струйка пара вырвалась из носика. Вера сняла его с огня, налила кипяток в кружку, добавила немного сахара и, сделав первый глоток горячего, ароматного чая, почувствовала, как тепло медленно разливается по телу, немного отгоняя холод и страх. Она посмотрела на часы, висящие на стене напротив: ровно шесть утра. Три часа сна. Это было больше похоже на провал в беспамятство, чем на настоящий отдых. Вера продолжала смотреть в окно на падающий снег, чувствуя себя совершенно разбитой и опустошенной.

***

Пчёлкин с трудом открыл глаза. Голова гудела, словно по ней били колоколом, во рту стояла ужасная сухость, а тело ломило, как после марафона. Опустив взгляд, он увидел причину своего дискомфорта — на его плече, свернувшись калачиком, лежала Кристина. Она была обнажена, и лишь тонкая простынь небрежно прикрывала ее спину и часть бедра. Длинные, волосы, словно водопад, разметались по подушке, создавая ореол вокруг ее лица.

Кристина, услышав, что Витя зашевелился, открыла глаза. Ее взгляд, обычно игривый и лучистый, сейчас казался немного мутным, словно затянутым пеленой утренней дымки. Увидев, что он уже не спит, она улыбнулась ему соблазнительной, чуть сонливой улыбкой.

— Доброе утро, соня, — промурлыкала она, ее голос был хриплым после сна, но от этого не менее привлекательным. Она начала медленно водить пальцем по его груди, рисуя невидимые узоры на коже, отчего по телу Вити пробежала легкая дрожь. — Как спалось?

Витя попытался собрать мысли в кучу. Воспоминания о прошлой ночи всплывали обрывками, как яркие, но разрозненные кадры из фильма: шумная вечеринка, много смеха, алкоголь рекой, танцы, поцелуй, а потом — их близость. Да, определенно, было хорошо.

— Ммм, нормально, — промычал он, облизнув пересохшие губы и слегка улыбнувшись в ответ. — А тебе?

— Прекрасно, — Кристина приподнялась на локте, ее грудь коснулась его руки, вызывая новую волну приятных ощущений.

Витя усмехнулся, вспомнив их ночные приключения.

— Да, — согласился он, — это было волшебно.

— Мне тоже понравилось, — прошептала Кристина, наклоняясь к нему. Ее волосы щекотали его лицо, от нее пахло алкоголем, смешанным с ароматом ее духов — сладким, чуть терпким, пьянящим. — Может, повторим?

Она провела кончиком языка по его шее, оставляя влажный, горячий след. Ее дыхание участилось, глаза потемнели от желания. Намек был более чем прозрачен — она хотела продолжить ночные утехи. Пчёлкин почувствовал, как внутри все сжимается от желания. Он бы с радостью поддался этому соблазну, но пульсирующая боль в голове не давала ему покоя. Мысли путались, перед глазами все еще плыло.

— Кристина… — начал он, не зная, что сказать. Он хотел повторить, да, черт возьми, очень хотел!

Он уверенно схватил ее за подбородок, приподнимая ее лицо к своему. Большой палец скользнул по ее мягкой, чуть влажной нижней губе.

— Позже, — прохрипел он, его голос был хриплым и низким. — Сейчас у меня голова раскалывается.

И, не дав ей ответить, накрыл ее губы своими в страстном, жадном поцелуе. Он целовал ее требовательно, чуть прикусывая нижнюю губу, словно пытаясь заглушить пульсирующую боль в собственной голове. Кристина ответила на поцелуй, обвивая его шею руками и прижимаясь к нему всем телом. На мгновение боль отступила, уступив место волне желания. Но тут же вернулась с новой силой, напоминая о себе тупыми ударами в висках.

Он отстранился, пытаясь отдышаться.

— Прости, — пробормотал Пчёлкин, глядя в ее распахнутые, слегка обиженные глаза. — Мне правда нужно прийти в себя.

Кристина молчала, играя прядью его волос.

— Кофе? — спросила она наконец, ее голос был немного разочарованным.

— Я бы не отказался, — Витя улыбнулся ей, пытаясь сгладить неловкость. — И аспирин, если есть.

Кристина кивнула и, накинув на себя халат, выскользнула из кровати. Ее фигура на мгновение мелькнула в предрассветном полумраке, прежде чем скрыться за дверью. Витя остался лежать на кровати, прикрыв глаза рукой.

Пчёлкин поднялся с постели спустя несколько минут, чувствуя себя разбитым, но уже немного пришедшим в себя. Надел вчерашние брюки, валявшиеся у кровати, и, найдя свою рубашку, начал неторопливо застегивать пуговицы на ходу, направляясь на кухню. Там его, как и ожидалось, ждала чашка кофе, источающего бодрящий аромат, и таблетка аспирина на маленьком блюдце рядом. Кристина была в гостиной. Сидя перед небольшим настольным зеркалом, она приводила себя в порядок, ловко орудуя кисточками и тюбиками с косметикой.

Пчёлкин взглянул на нее, усмехнувшись про себя. Типичная Кристина.

Он проглотил аспирин, запив его большим глотком ароматного, обжигающего кофе. Почти каждый раз, когда он оставался у нее ночевать, она делала ему кофе и не более — никакого завтрака. Он понимал, что их отношения — это почти сплошной интим, буря страсти, вихрь эмоций, без каких-либо серьезных обязательств. Конечно, где-то в глубине души он, возможно, и испытывал к Кристине какие-то чувства, но скорее это была смесь привязанности, привычки и дикой, животной страсти.

Допив кофе, Пчёлкин поставил чашку в раковину и пошел в гостиную. Кристина уже закончила с макияжем. Она встала с дивана, подошла к нему и, легко поцеловав его в губы, спросила:

— Ну как, полегчало?

— Ага, намного лучше, — ответил Пчёлкин, обнимая ее за талию. — Спасибо за кофе.

— Всегда пожалуйста, — Кристина улыбнулась. — Какие планы на сегодня?

— Даже не знаю, — Пчёлкин пожал плечами. — Нужно заехать в офис, порешать кое-какие дела… А ты?

— У меня съемка днем, – ответила Кристина. — А вечером свободна. Может, увидимся?

— С удовольствием, — Пчёлкин улыбнулся. — Слушай, мне пора бежать, — Витя изобразил на лице виноватую гримасу. — В офисе сегодня такой завал…

Это была откровенная ложь. На самом деле у него не было ровным счетом никаких дел. Он придумал эту историю про офис, потому что изнывал от желания поскорее оказаться дома.

Кристина, словно прочитав его мысли, томно улыбнулась и предложила созвониться вечером. В ее голосе, несмотря на шутливый тон, явно слышался намек на продолжение их ночных игр.

— Да, конечно, созвонимся, — ответил Витя, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более убедительно.

Они вышли в коридор. Витя, наклонившись, начал неторопливо натягивать туфли. Кристина стояла рядом, её взгляд скользил по его фигуре. Когда он уже почти закончил, она внезапно прильнула к нему и поцеловала на прощание. Поцелуй был долгим, с привкусом ее мятной жвачки и чего-то сладкого, опьяняющего. Отстранившись, она оставила на его шее, прямо под ухом, и на воротнике его рубашки яркий, вызывающий след своей алой помады. Витя, погруженный в свои мысли о предстоящем отдыхе, ничего не заметил. Кристина же, наоборот, специально не стала стирать помаду, прекрасно понимая, что его жена обязательно заметит этот компрометирующий знак. Она хотела, чтобы Вера знала, где и с кем провел ночь ее муж.

— Пока, — промурлыкала Кристина, ее глаза блестели хитрой искоркой.

— Увидимся, — ответил Витя, выпрямляясь. Он уже предвкушал блаженную тишину своей квартиры.

Выйдя из подъезда, Витя очутился в настоящей зимней сказке. Улица была завалена сугробами, деревья стояли, словно припорошенные сахарной пудрой. До Нового года оставалась всего неделя, и в воздухе уже витал праздничный аромат мандаринов и ели. Витя направился к своему блестящему Мерседесу, покрытому тонким слоем снега.

Он припарковал машину возле подъезда, но не сразу вышел. Остался сидеть в салоне, закурил, глядя на окна своей квартиры. В голове, противным, назойливым мотивом, крутился вчерашний вечер.

Вспышка гнева, направленная на Веру, казалась сейчас совершенно необоснованной. Она ведь ничего такого не сказала, не сделала. Просто хотела поговорить, найти общий язык. Стыд, липкий и горячий, обволакивал изнутри

— Попробовать? Что попробовать? Лепить из говна конфетку? — вновь прозвучал в голове его собственный, резкий, полный раздражения голос. – Мне это не нужно, Вера! Я не понимаю, чего ты от меня хочешь!

Он поморщился, вспоминая, как Вера вздрогнула от его слов, как в её глазах мелькнула обида. Ему стало стыдно. Ведь она всего лишь пыталась найти в нём близкого человека. Им ведь еще несколько лет предстояло делить одну квартиру. Не могли же они вечно избегать друг друга, словно два призрака? — думал Витя, делая тяжелую затяжку.

— Дебил, — пробормотал Витя, глубоко затягиваясь, — какой же я дебил.

Он понимал свою неправоту, понимал, что, сбежав к Кристине, только усугубил ситуацию. Но, как всегда, находил удобное оправдание — алкоголь.

— Алкоголь — мой враг, сука, — с яростью думал он. — Развязывает язык, толкает на всякие гадости.

Хотя если быть до конца честным с самим собой, то он и без алкоголя в последнее время становился раздражительным, взрывным. Но признавать этого не хотел.

Раздавив окурок в пепельнице — пустой банке из-под кока-колы — он снова задумался. Вчера он оставил Веру одну в ресторане, взбешённый её попытками завязать разговор. И как она добралась домой? Дома ли она вообще? Может, уехала к подруге? Он потянулся к сотовому , но так и не решился позвонить. Что сказать? «Извини, был пьян и наорал?» Звучало жалковато.

Витя глубоко вздохнул и, наконец, решился выйти из машины. Холодный воздух ударил в лицо, отрезвляя и забивая лёгкие. Он поднял воротник пальто, невольно скрывая след алой помады на шее, и медленно побрёл к подъезду.

Пчёлкин прикрыл за собой дверь, ступая по выложенному плиткой полу коридора. Первое, что бросилось в глаза — туфли Веры, небрежно скинутые у порога. Значит, дома. Эта мысль принесла облегчение. Но обычно такая аккуратная, Вера никогда не оставляла обувь разбросанной. Он снял свои туфли, повесил пальто на крючок рядом с курткой Веры, пытаясь не шуметь.

Первым делом Витя заглянул в спальню. Веры там не было, но смятая, не заправленная постель красноречиво говорила о ее недавнем присутствии. Он прошел в гостиную. И вот она — Вера, свернувшаяся калачиком на диване. Она тихо посапывала, ее темные волосы разметались по подушке.

В гостиной царила тишина. Он включил телевизор, убавив звук до минимума — пусть хоть какой-то фон будет, иначе эта тишина просто раздавит. Затем вернулся в спальню, чтобы переодеться. Скинув костюм, он натянул домашние штаны и нательную майку. На кухне, за столом, разложил папку с документами. В кабинете работать не хотелось, душа просила смены обстановки. Он заварил себе крепкий чай — настоящий, цейлонский, привезенный из очередной поездки — и, сосредоточившись на бумагах, попытался вникнуть в работу.

Прошло около часа. Пчёлкин, углубившись в расчеты, машинально потянулся за чашкой. Резкий, неловкий взмах рукой — и чашка полетела на пол, разлетаясь на мелкие осколки. Горячий чай растекся по полу темным пятном.

— Твою мать! — выругался Витя, вскакивая со стула. Звук его голоса, резкий и неожиданный, разорвал тишину квартиры.

Вера открыла глаза, вынырнув из сна, как из теплой воды в холодную. Какой-то шум. Сквозь дремоту она услышала приглушенный звук телевизора, а затем — резкий, мужской голос. Кухня и гостиная в их квартире были объединены широким проемом, без двери, поэтому Вера сразу увидела Витю, стоящего посреди кухни, над лужей растекшегося чая и россыпью осколков.

— Витя? — произнесла она удивленно, ее голос был хриплым, сонным.

Она потерла глаза, пытаясь окончательно проснуться. Присутствие Вити здесь, дома, казалось ей невероятным. Она была уверена, что он не появится как минимум до позднего вечера, а то и до следующего дня. И еще больше ее поразило то, что она вообще уснула. Помнила, как рано утром встала, заварила себе чай, сидела на кухне... А как оказалась в гостиной, на диване — совершенно не помнила. Должно быть, просто отключилась от переживаний.

Витя обернулся на ее голос. На мгновение их взгляды встретились. В его глазах Вера увидела что-то непонятное. Усталость? Раздражение?

Он тяжело вздохнул, отводя взгляд и снова устремляя его на осколки чашки, словно они были причиной всех его бед.

Не получив от Вити толкового ответа, Вера, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, встала с дивана. Она направилась к кухне, чтобы помочь ему убрать осколки.

— Давай я помогу, — тихо предложила она, подходя к проему.

Витя резко поднял руку, останавливая ee.

— Не надо! — сказал он более резко, чем хотел. — Можешь пораниться. Я сам уберу.

— Уверяю, я не поранюсь, — ответила Вера, и на ее лице мелькнула робкая, почти извиняющаяся улыбка. — У меня в этом деле достаточно опыта, — добавила она, пытаясь разрядить обстановку неуклюжей шуткой.

Витя с удивлением посмотрел на нее. Вера, заметив его взгляд, слегка смутилась, опустила глаза и, не дожидаясь разрешения, начала аккуратно собирать осколки, складывая их на сложенный вдвое лист бумаги, который Витя предусмотрительно приготовил.

Они молча, бок о бок, собирали осколки. Тишину нарушал лишь приглушенный гул телевизора, доносящийся из гостиной.

— Что ты имела в виду, когда сказала про опыт? — наконец спросил Витя, нарушив молчание. Его голос был тихим, почти спокойным, но Вера все равно вздрогнула от неожиданности.

Она вздохнула, нехотя вспоминая эпизоды детства, которые так старательно пыталась забыть.

— В отцовском доме… — начала она, — мне нередко приходилось убирать осколки. Отец… он вспыльчивый человек. В порыве гнева может разбить что угодно — статуэтку, чашку, вазу…

Она замолчала, чувствуя, как к горлу подкатывает знакомый, неприятный комок. Витя молча слушал, глядя на ее склоненную голову, на тонкие пальцы, бережно собирающие осколки. В его взгляде Вера, к своему удивлению, не увидела ни осуждения, ни насмешки — только… сочувствие? Или ей показалось? После всего, что он вчера сделал — наорал на нее, фактически бросил одну в ресторане… А она вот, еще толком не проснувшись, идет ему помогать. Глупо, наверное. Но ничего не могла с собой поделать.

— Черт, — подумал Витя, — после всего, что я вчера сделал...

Он смотрел на Веру и чувствовал себя последним мерзавцем.

Вера взяла влажную тряпку и, переложив свои распущенные волосы на одну сторону, обнажая шею, принялась вытирать пол от остатков чая. Пчёлкин, все это время молча убиравший последние элементы разбитой кружки, поднял глаза. Его взгляд мгновенно приковали розово-синие пятна, расцветающие на ее нежной коже. Он нахмурился, в его глазах мелькнуло беспокойство, и он невольно протянул руку к ее шее.

Он легко притронулся к одному из пятен, слегка надавил. Вера невольно вздрогнула, чуть сжала шею, прислоняясь к его руке. Ее брови слегка нахмурились от боли, но она не произнесла ни звука. Пчёлкин не убрал руку, но и не стал больше надавливать, просто оставил ее лежать на ее шее, чувствуя под пальцами тепло ее кожи.

— Что это? — наконец спросил он, его голос звучал хрипло, словно ему не хватало воздуха. — Откуда у тебя это?

Вера замерла, не зная, что ответить. Перед ее внутренним взором пронеслись события вчерашнего вечера — ссора, слезы, бегство из ресторана, улица, грубые руки, заталкивающие ее в машину… Рассказать ему правду? Признаться в том, что произошло? Или соврать? Она понимала, что врать не умеет, что у нее это выйдет крайне плохо, но все же решила попробовать.

— Я не знаю, — пробормотала она, стараясь не смотреть ему в глаза. — Наверное, где-то ударилась, может быть вчера…

Она замялась, не договаривая. Ее голос звучал неуверенно, слова путались.

Пчёлкин, не отрывая взгляда от ее лица, почувствовал фальшь в ее голосе.

— Не ври мне, Вера, — сказал он тихо, но твердо. — Я все равно пойму, что ты врешь. Лучше расскажи правду. Что случилось?

Вера опустила взгляд, уставившись в пол. Ее глаза забегали, словно ища пути к отступлению. Она не знала, что делать, что сказать. На глаза навернулась тонкая пелена слез, но она изо всех сил старалась сдержаться. Вера не хотела плакать при Вите, боялась, что это может его разозлить, оттолкнуть.

Прикусив нижнюю губу, она сделала глубокий вдох и повернулась к нему.

— Я вышла из ресторана, — начала она, ее голос дрожал, — и пошла по улице... Было уже довольно темно, за мной ехала черная машина. И знаешь, я сначала не обратила внимания, думала, просто проезжает мимо. А потом она перегородила мне дорогу и выскочили трое мужчин... — Вера запнулась, с трудом сглатывая подступивший к горлу ком. Ее дыхание стало прерывистым, руки начали мелко дрожать. Витя молча слушал, не перебивая. Он видел, как ей тяжело дается каждое слово.

— Они затолкали меня в машину... — продолжила она, ее голос стал совсем тихим, едва слышным. — я пыталась кричать, вырываться, но они были сильнее. Потом привезли меня в какой-то ангар. Темно, страшно. И начали… начали срывать с меня одежду...

На этих словах ее голос прервался.

Она резко отвернулась от Вити, до боли закусив нижнюю губу и зажмурив глаза. Слезы, которые она так отчаянно сдерживала, наконец, прорвались наружу, стекая по ее щекам горячими, обжигающими дорожками. Она обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от невидимой угрозы, ее плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

Пчёлкин, напряженно слушая Веру, чувствовал, как внутри поднимается волна гнева. Каждое ее слово, обрывистое и дрожащее, отдавалось в нем тупой болью. Когда она дошла до момента с раздеванием, жевалки на его лице заходили ходуном. Кто посмел тронуть то, что принадлежит ему? Его собственнические инстинкты, обычно дремавшие где-то глубоко, проснулись с утробным рыком.

— И что было дальше? — спросил он, с трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться на крик. Голос прозвучал жестче, чем он хотел.

Вера не ответила. Она продолжала сидеть, отвернувшись, словно пытаясь спрятаться от всего мира. Ее беззвучные рыдания разрывали ему сердце. Он не привык видеть ее такой — сломленной, испуганной.

Пчёлкин протянул руку и, слегка, но настойчиво, потянул ее к себе за руку.

— Вера, — повторил он, на этот раз его голос был тверже, с металлическими нотками. — я спрашиваю, что было дальше?

Она медленно повернула к нему голову. Ее глаза, красные от слез, смотрели на него с такой болью и страхом, что у Пчёлкина — человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы, — неприятно сжалось сердце. Женские слезы — это было нечто из области ему малознакомой. Он, конечно, видел их и раньше, но чтобы так, чтобы так близко и чтобы так задевало… Последний раз что-то подобное он испытывал, наверное, глядя на Ольгу Белову после того случая, когда их с Сашкой чуть не подорвали.

Он ждал, не сводя с нее взгляда, требуя ответа. Тишина в комнате загустела, стала почти физически ощутимой.

— Они… — начала Вера, ее голос дрожал, прерывался всхлипами. — Они не успели ничего сделать.

Она замолчала, снова закусив губу, словно боясь продолжить. Пчёлкин терпеливо ждал.

— Двое из них — продолжила она после паузы, — отошли к машине за чем-то… Другого я ударила чем-то тяжелым, не помню чем. А другие…Они побежали к нему… Я воспользовалась моментом и спряталась. Они искали меня, но не нашли. Потом, потом уехали…

— Уехали? — Пчёлкин почувствовал, как ярость, сдерживаемая с огромным трудом, начинает захлестывать его. Мать твою! А если бы она не смогла за себя постоять? Если бы они нашли ее. Он даже думать не хотел о том, что могло бы произойти. Пусть теперь молятся, чтобы он их нашел раньше, чем они успеют испариться. С милосердием Пчёлкина им явно не повезло.

Она замолчала, ее взгляд блуждал по комнате, словно она все еще была там, в том проклятом ангаре, и пыталась найти выход. Пчёлкин видел, что она на грани истерики. Нужно было ее успокоить. И как можно скорее найти этих ублюдков.