Глава 9. Освобождение (1/2)

2007 год, конец сентября

Руки и ноги затекли, во рту пересохло и ужасно хотелось в уборную. Сатору осторожно сел на край постели и бросил неловкий взгляд на спящую Кендис: с по-детски откинутой на подушку рукой, распластанная на белоснежной простыне и залитая ледяным лунным светом она казалась хрупкой, беззащитной. Истерзанной его беспощадной любовью. Вина и стыд захлестнули Сатору, смыли в безбрежный океан уничтожающей самоненависти. Он крепко зажмурился, схватился за волосы и стиснул зубы изо всех сил — только бы заглушить проклятую боль, затолкать обратно рвущиеся из глотки рыдания. Он непутёвый друг, отвратительный парень и никудышный любовник — настоящий неудачник. Это он-то, сильнейший Годжо Сатору? Быть того не может!

Он снова посмотрел на Кендис, и в сердце ему вонзился невидимый нож. Как он мог быть с ней столь небрежным? Жестокий и эгоистичный мальчишка. С таким усердием рвался отмыться от провала с Сугуру, что вновь оплошал. Дрожащие пальцы Сатору медленно поползли по простыне, коснулись чернеющего кровавого пятна: оно всё ещё было мокрым. Он нервно сглотнул неприятный комок. Наверное, Кендис было очень больно. Покачнувшись, Сатору склонился над ней, осторожно припал открытыми губами к её промежности и, как бы извиняясь, легонько процеловал до лобка — будто это могло исцелить её тело, исправить то, что он натворил. Наивно и нелепо. Насупившись и тихонько простонав, Кендис повернулась на бок и свернулась в клубок.

Похоже на пытку.

Сатору на цыпочках прокрался в ванную комнату, нажал на выключатель и поморщился от ослепляющего искусственного света. Повернулся к зеркалу и испуганно уставился на свои рот и нос, перепачканные кровью. Он прижал к щеке тыльную сторону ладони и сконфуженно, неспешно утёр лицо. Затем Сатору невзначай глянул на низ живота — тоже весь перемазан кровью, даже белый пучок волос окрасился алым. Будто не любовью занимался, а кого-то убил. Гадкий, бессердечный мальчишка! Сатору приложил растопыренную пятерню ко лбу, грубо впившись пальцами в череп, и чуть слышно завыл. Хотелось живьём содрать кожу и пустить себе кровь в отместку.

Какой он всё-таки мерзкий. Без него Кендис будет лучше. Раз уж начал ломать, то нужно до конца — под самый корень.

Сатору вернулся в спальню, лёг на кровать и отчаянно притянул Кендис обратно, заключил в свои стыдливые, бесполезные объятия. «Я не люблю тебя, Кенди, не люблю! — твердил себе Годжо, стискивая её всё сильнее. — И я ничего не сделал, ты сама мне отдалась. Это не я, слышишь, Кенди? Не я! Это просто не мог быть я…»

***

«Это не я, слышишь, Кенди? Не я! Это просто не мог быть я…»

— Сатору?

Голос Кендис, как свет маяка, вывел Годжо из тьмы воспоминаний на свет настоящего. Он сделал глубокий вдох и попытался улыбнуться, чтобы успокоиться, но это не помогло: над домом Джонсов неизбежно сгущались призраки прошлого.

— Что мы делаем рядом с маминым домом? — спросила Кендис. — Вряд ли ты собрался помочь ей переклеить обои в гостиной, хотя она просила, — добавила со смешком.

— У тебя ведь есть ключи? — поинтересовался Сатору.

— Есть. Но я так и не поняла, что мы тут забыли.

— Узнаешь, когда попадём внутрь.

Он взял её за руку и повёл за собой вверх по лестнице. На мгновение у Кендис подкосились ноги: перед глазами пронеслись злополучный ужин в компании Сэёми и Такеши, после которого Сатору охладел к ней, и тот роковой день, в который случился их первый раз — они не были здесь вдвоём с тех самых пор. Двадцать лет.

— Какое сегодня число? — испуганно спросила Кендис, когда Сатору беспардонно выхватил у неё ключи и открыл входную дверь.

— То самое, — ответил он и сделал пригласительный жест. — Ну же, смелее, Конфетка.

Оказавшись внутри, Кендис направилась в гостиную, но Сатору перехватил её руку и помотал головой:

— Не сюда.

И повёл Кендис прямиком в её комнату.

Она встряла в дверях, а Сатору пусть и робко, но всё-таки перешагнул порог, остановился возле письменного стола и распахнул занавешенное тюлем окно. Их раненая юность неуклюже перетаптывалась яркими лучами по подоконнику, пугливо дрожала солнечными бликами на стенах. Но вот уснувшая в каждом предмете юность сморгнула многолетнюю дрёму и вопрошающе поглядела на двух взрослых, прятавших под одеждой свои искалеченные сердца.

Сунув руки в карманы брюк, Сатору задумчиво огляделся по сторонам, а затем повернулся к Кендис.

— Так и будешь там стоять?

— Сатору, зачем ты меня сюда привёз? — дрожащим голосом спросила она. — Здесь же… мы же…

— Потому и привёз, — тихо ответил он, а затем приблизился и сжал её кисти. — Я хочу кое-что предложить, но ты можешь остановить меня в любой момент, лады? — И дурашливо склонил голову, мягко улыбнувшись.

— Я слушаю.

— Эм… в общем… я понимаю, что случившееся здесь двадцать лет назад никак не даёт нам сегодня быть вместе. Понимаю, что нанёс тебе душевную рану, которую ничем не залечить, хотя мы оба пытались. — Сатору смущённо поправил съехавшие очки, но затем нервическим движением снял их, приподнял голову Кендис за подбородок и заглянул в её глаза. — Я не могу изменить прошлое, Кенди. Не могу забрать лживых слов жестокого мальчишки. Не могу заставить его быть с тобой бережнее и ласковее. Я никогда не смогу ответить взаимностью на твоё единственное признание мне в любви. — Усмешка бессилия. — Ты не представляешь, как я хочу вернуться в тот день, Конфетка! Но это невозможно. Мне никак не заслужить твоего прощения, никак не убедить тебя в своих чувствах. Но, может быть… если мы попробуем понарошку вернуться в тот момент, и я сделаю всё так, как должен был… может, тебе станет хоть чуточку легче?

По щеке Кендис скатилась слеза, затекла Сатору под пальцы.

— Я не знаю… — на выдохе произнесла она, а затем рухнула ему на грудь, вжалась безропотно и нежно. — Не могу тебе противиться. Совсем как в тот грёбаный день! — Кендис стиснула зубы. — Омерзительно. Ненавижу тебя, Годжо. Ненавижу за то, что имеешь надо мной столько власти!

— Если тебе страшно и ты не хочешь, мы сейчас же уедем.

— Нет! — запротестовала Кендис: утёрла слёзы и смело заглянула в лицо Сатору. — Давай попробуем.

Сатору приулыбнулся и снова взял её за руки, сел на край постели сам и усадил рядом Кендис. Она разглядывала их переплетённые пальцы, страшась посмотреть в его лицо: тогда, двадцать лет назад, он точно так же сидел на её кровати и был до невозможного красив, но мучительно холоден и отстранён.

— Если бы это снова был наш первый раз, то начал бы я вовсе не с «хочу тебя», а с извинений за то, что пропал, не писал и не звонил. — Сатору волновался и нервно стискивал пальцы Кендис. — Что бы ты мне на это ответила, Кенди?

— Захотела бы узнать, в чём причина.

— Причина? Хах… Ну, я испугался того, что мои чувства стали сильнее и глубже. Это не было похоже на то, как я влюблялся прежде. И вообще ни на что не было похоже. А потом этот дурацкий ужин: меня покоробила не столько бестактность твоей матери, сколько то, что именно она говорила. Ещё меня испугал твой ответ на мой вопрос о том, чего ты хочешь от жизни.

— Танцевальная школа и семья — это так страшно?

— Я думал, что не готов к этому, что мне это не нужно.

— А разве я тебе предлагала жениться и завести детей? — Кендис вдруг расхохоталась. — С чего ты взял, что в тот момент я подразумевала тебя? Ты был моей школьной любовью — и всего.

— Знаешь, наверное, этот ответ даже меня в прошлом расстроил бы! — честно ответил Сатору и в очередной раз спрятал за ухмылкой печаль.

— Мир не крутится вокруг тебя, не поверишь. Да и не собиралась я тогда ни с кем семью создавать: я, блин, школьницей была!

— Ясно, — прошептал Годжо. — Я кретин.

— Не кретин, — попыталась смягчить углы Кендис. — Просто слишком до хрена о себе мнишь.

Сатору сделал паузу, чтобы переварить услышанное и собраться с мыслями, а затем продолжил:

— После твоего праведного недовольства я бы сказал, что расстроен и что мне нужен друг… — Сатору помрачнел, и его плечи печально опустились. — Кто-то, кто сможет выслушать. Потому что в тот день я узнал о том, что натворил Сугуру, а после нашей недолгой встречи потерял его навсегда. — Он со всей силы стиснул пальцы Кендис. — Мне вообще-то не секс был нужен, а чтобы меня по головке погладили и утешили! Вот только предстать перед кем-то уязвимым, слабым… Я не мог себе такое позволить. Вместо этого я решил вернуть утраченное чувство контроля, и ты показалась мне самой лёгкой мишенью… Прости, Конфетка.

— Если бы мы разоткровенничались, то в конечном счёте я бы всё равно отдалась тебе, Сатору. Хочу, чтобы ты знал и зарубил на длинном носу раз и навсегда: я бы ни за что не сочла твои откровения — даже твои слёзы! — слабостью. На кой мне робот, не способный на эмоции?

— Наверное, я не смогу как следует объяснить это, но мир магов — те ещё джунгли! Если не будешь самым опасным хищником, то тебя съедят.

— Я понимаю. И потому на дух не переношу магическое сообщество. — Кендис высвободила руку и утешающе погладила Сатору по лицу. — А уж индивидуалисту вроде тебя в нём тем более невыносимо и душно.

Он перехватил её кисть, поцеловал в ладонь, а после закрыл ею свои глаза. Тепло и приятно. Но сердце всё равно ныло от боли и сожалений, а перед взором немым укором чернело кровавое пятно на белоснежной простыне.

«Это был я. И я раскаиваюсь, Кенди».

Сатору опустил руку Кендис, придвинулся ближе и едва касаясь припал к её губам.

— Ты чего такой робкий? — со смешком спросила она.

— Ну, у нас же первый раз, — с улыбкой ответил Сатору.

Кендис умильно прыснула и внезапно покраснела — ну точно как девчонка!

— Знаешь, что было обидно в первый раз? — проскулила она.

— Что?

— Что я тебя рассмотреть не успела! Завалился на меня, как тюлень…

— Честно говоря, я твоего тела в тот момент тоже почти не помню. У меня страшно горело внизу и плыло перед глазами.

Кендис забралась на матрас, села на колени и принялась в спешке раздевать Сатору. Долой пиджак и белую футболку! Сатору послушно поднимал руки и не мешал. Кендис принялась покрывать отрывистыми поцелуями его лицо и шею, а затем по груди спустилась к крепкому животу и потёрлась о него щекой.

— Какой же ты красивый… — прошептала она, а после удивлённо добавила: — Подожди, а куда делся шрам?

— Давай потом расскажу, а? — сипловато отозвался Сатору.

Кендис закусила кончик языка, нетерпеливо расстегнула ширинку и обнажила его член. Сатору самодовольно ухмыльнулся и пошире расставил ноги. Кендис стянула с плеч рукава, оголив грудь, склонилась и провела сочащейся смазкой головкой по соску. У Сатору нестерпимо защекотало под языком от удовольствия. Смущённо улыбнувшись, Кендис внезапно нагнулась и трепетно поцеловала его член у самого основания, провела нижней губой по всей длине и слизнула с кончика прозрачную вязкую каплю. Сатору содрогнулся, экстатично закатив глаза, и непреднамеренно хохотнул.

— Ты чего, Конфетка, ртом это делаешь? Хах, во даёшь! — Он смял в кулаке пододеяльник. — Я-то думал, у тебя табу.

— Так и есть. — Её щёки залились румянцем. — Просто решила попробовать.

— И как?

— Не блюдо от шефа, но ты приятен на вкус, — тихонько отозвалась Кендис, потупив взор и облизнув губы. — Чёртов Годжо! Всё-то у меня с тобой в первый раз. Ещё и в этой комнате…

В этой проклятой комнате. По спине Сатору пробежали мурашки: удушливые воспоминания вырвались из глубин подсознания, обожгли стыдом. Он размашисто обнял свою Кенди, сжал изо всех сил и самозабвенно целовал в висок рваными поцелуями, безмолвно крича: «Прости меня! Прости!» Уложил её на спину, стянул нижнее бельё и, осторожно разведя ноги, припал к её промежности открытыми губами, легонько процеловал до лобка. Кендис с хрипловатым удовлетворённым стоном податливо задвигала бёдрами ему навстречу, опустила вниз разомлевшую ручку и, мазнув пальцами по узкому лбу, сжала мягкую чёлку.

— Сатору!.. — сладко выдохнула Кендис, сомкнув веки.

Первый раз. Первый раз она от удовольствия звала его по имени. Растроганный Сатору протяжно застонал, потёршись лицом о нежные мокрые складки, и стал быстрее перебирать юрким языком. Легонько оттягивал ртом тонкие губы, старательно, но бережно посасывал клитор и влажно щекотал слипшимися ресницами кожу Кендис.

— Пожалуйста, вот так… — проскулила она. — Пожалуйста, Сатору…

«Смотри и учись, глупый мальчишка! — самодовольно кричал Годжо юному и неопытному себе. — Девчонкам не нравятся эгоистичные и грубые засранцы. Сначала она, а потом ты, балда!»

Сатору изнывал от нетерпения: изнутри колотило, тело полыхало. Но он твёрдо вознамерился в первую очередь удовлетворить свою Конфетку и прилежно держал нужный ритм. Его умелые движения были отточены до совершенства годами бесчисленных занятий любовью и десятками «средненьких» оргазмов. «Я почти до мелочей знаю, как сделать тебе приятно, Кенди. Но это нисколько не скучно, это, чёрт побери, удобно! Что может быть лучше превосходного секса с любимой женщиной? Разве что только сражение с достойным соперником».

Она вот-вот кончит: Сатору понял это по напрягшимся мышцам живота, вытянутым носочкам и отсутствующему дыханию. Он надавил языком чуть сильнее, участил темп ласк и мысленно отсчитал: «Три, два…»