Глава 5. Истинная грусть (2/2)
— Какое тебе «напьёмся»? — Кендис расхохоталась. — Ты у караоке будешь уже через пару стаканов! Или под барной стойкой.
— Мы всегда отдыхаем так, как я хочу, но я-то знаю, Конфетка, что ты та ещё пьянчужка!
— Нафиг иди, Годжо. — Она с притворной сердитостью ткнула его указательным пальцем в грудь. — Ладно, пошли напьёмся.
— Погоди минутку, — сказал он вдруг.
Достал из кармана брюк бархатистую коробочку, открыл и протянул Кендис: внутри лежал чёрный атласный чокер с подвеской из сапфира.
— Ты вроде любишь такие, — тихо и смущённо добавил Сатору. — Ну, в школьные годы точно носила.
— Знать не хочу, сколько это стоило, — испуганно произнесла Кендис.
— Примеришь? — в нетерпении спросил он.
Кендис бережно взяла подарок, немного повертела в руках, любуясь прозрачной синевой камня, и надела на шею, трепетно провела пальцем по атласной ткани.
— Очень красивая вещь, — шепнула она, потупив взор. — Спасибо, Сатору.
«Камень цвета твоих глаз — знал, что дарить, паршивец. Нет, ну сколько самомнения! Всегда будешь невообразимо бесить меня. Но, клянусь, что всё тебе прощу, если не разочаруешь».
Они напились не сразу: перебежками обошли с десяток баров, выпивая в каждом ровно по одной порции алкоголя. В итоге Кендис выпросила бутылку вина у бармена в одном из заведений, и они неспешно распили её с Сатору на крыльце своего дома, развлекая друг друга рассказами о школьной поре и смотря смешные ролики на Ютубе.
— Извини, мне звонят, — заплетающимся языком произнёс Сатору, когда над видео выскочила шторка.
— Это твоя мама? — изумлённо спросила Кендис, успев прочитать наименование контакта.
Сатору не ответил: выронил из рук телефон, выругавшись по-английски, чем вызвал у Кендис непроизвольный умильный смешок. Кое-как пересилив гравитацию, Годжо поднял с асфальта телефон и приложил его к уху вверх динамиком.
— Мам, у меня сейчас три часа ночи, — безуспешно изображая трезвость ума, произнёс он. — А? — переспросил громче, чем следовало. — Ну что ты, я вовсе не пьяный! Я с Кендис. — Повернулся и протянул трубку. — Хочешь с мамой поздороваться?
— Ты рассказывал обо мне маме?! — шёпотом воскликнула Кендис. — Это… вообще-то мило. — Она накрыла ладонью динамик. — Но давай лучше утром, м? А то как-то стыдно…
— Завтра перезвоню, мам, — пообещал Сатору, снова приложив телефон к своему уху и снова вверх динамиком. — И я тебя. Пока.
Кендис спрятала нос в ладонях и сдавленно хихикала, как нашкодившая школьница.
— Хохочет она, — промямлил Сатору и, расплывшись в улыбке, уткнулся лбом в сложенные на согнутых коленях руки.
— Так странно, что у тебя есть мама…
— По-твоему, Годжо почкованием размножаются, что ли?
— Ага, и минимум от Христа или какого-нибудь там Будды, — со смешком ответила Кендис, а затем сунула моську к лицу Сатору и шёпотом спросила: — А каким ты был в детстве?
Сатору повернулся к ней и, ненадолго призадумавшись, ответил:
— Угрюмым.
— Почему? — шепнула Кендис печально.
— Наверное, потому что у меня не было друзей. — Сатору пожал плечами.
— А почему у тебя не было друзей?
— Ну… мне было не до этого. Я ведь был особенным ребёнком. Даже для клана Годжо! Рядом всё время то мама, то родственники, потому что кругом враги: за мою голову тогда кругленькая сумма полагалась. Мне с пелёнок твердили об ответственности и силе и бла-бла-бла! — высунув язык, брезгливо протянул Сатору. — Короче, всё свободное время я занимался освоением техник и учился контролировать поток своей проклятой энергии, чтобы к моменту поступления в колледж уже что-то из себя представлять.
— Знаешь, Сатору, это многое объясняет.
— Что именно объясняет?
— Тебя. — Кендис с небрежной ласковостью потрепала его по макушке. — Вырвался из родительского гнезда, осознал свою силу и понял, что тебе никто не указ. Теперь ясно, почему ты такой дурачело — в детстве не наигрался.
— Во завернула!
Отшутился по привычке. Легко и просто, будто сделал вдох. Сатору поднялся со ступенек и размял затёкшие мышцы.
— Быть сильным — вовсе не значит, что нужно быть непрошибаемым, — сказала Кендис со всей серьёзностью. — Вообще-то ты имеешь право и на грусть, и на слабость.
— Поздно уже, — проигнорировав её реплику, произнёс Сатору, — пошли отсыпаться, Конфетка!
По-джентельменски предложил руку Кендис и натянул одну из своих самых очаровательных улыбок.
А Кендис подумала о том, что отныне всегда будет терзаться вопросом — какую улыбку прямо сейчас носит Годжо? «Однажды я научусь понимать все оттенки его улыбок», — пришло ей на ум, и Кендис охватила дрожь.
Однажды. Слишком много всего в одном простом слове. Слишком необъятное, слишком пугающее «однажды».
Кендис мотнула головой и взяла Сатору за руку.
Они тихо вошли в коридор и на носочках прошли в гостиную. Кендис направилась к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, а Сатору включил нижний свет, подскочил к стеклянной статуе Фредди Меркьюри и приятельски закинул ей на плечо руку.
— Приветики, старина! — дурашливо поприветствовал он. — Скучно тебе тут, небось, да?
Кендис замерла на нижней ступеньке, обернулась и громко прыснула, увидев мини-спектакль своего дурачелы.
— Слушай, ты же не будешь против, если я и моя девчонка немного пошумим, а? — Сатору повернул статую лицом к Кендис. — Ты посмотри, какая классная! — Склонил голову к плечу. — Тебе больше грудь или попка нравится? Ну, тебе-то скорее всего попка… — Он неловко почесал затылок. — А я вот как-то больше по груди…
— Кончай обезьянничать! — сотрясаясь от смеха, шёпотом крикнула Кендис. — Пошли спать, Сатору.
А он ребячески высунул кончик языка, приподняв очки, а затем достал из пыльной горы пластинок одну — в чёрно-жёлтой обложке, подписанную большими буквами «Great Big Bundle of Love»<span class="footnote" id="fn_37589943_3"></span> — и поставил в проигрыватель. Видимо, Сатору успел послушать эту песню много раз, потому что точно попадал в такт прищёлкиванием пальцев и беззвучно подпевал озорному мотивчику:
«У меня есть большая связка любви,
И я сохранил её для тебя.
Оу, но я хочу добавить немного вкуса:
Милая, позволь своей любви стать правдой!
В твоих руках целый мир,
Весь в одном маленьком человеке, и это — я…»
Покачивая головой, он расслабленно подплыл к своей Конфетке, взял её за руки и повёл в центр гостиной. Кендис сначала смущённо отнекивалась, приговаривая «да пошли уже, сейчас Элейн разбудим», на что Сатору лишь настойчивее увлекал её потанцевать. И Кендис сдалась: кротко улыбнулась, крепко сжала его руку, энергично задвигала бёдрами и плечами. Она гармонично вплетала в свои движения элементы не то джайва, не то буги-вуги, но подстраивала их под более размеренное звучание фанка. Сатору в своей беззаботной манере широко размахивал руками и любовался умелыми, отточенными движениями Кендис, отдавшей годы профессиональным танцам. Она подмигнула ему — ну точно бы он сам подмигнул себе! — но приблизилась так, как могла только она: близко-близко, почти коснулась кончиком носа его носа, но так и замерла в мучительно-сладостных миллиметрах, не давая жажде прикосновений контролировать её. К чёрту вымученную праведность! Рука Сатору опустилась на поясницу Кендис и жадно, нетерпеливо соскользнула на бедро. Удар сердца и скрип половиц, поворот — снова и снова! До дрожи в коленях, до приятной боли в напряжённых мышцах. До умопомрачающей пустоты в голове.
Элейн, разбуженная звуками песни своей далёкой юности, направилась в гостиную, чтобы попросить сделать потише. Но так и встряла в дверном проёме с открытым ртом, засмотревшись на буйство молодости, озарившее её захламлённую старьём гостиную, объявшее жизнью каждый предмет. По-стариковски растрогавшись, Элейн всхлипнула и на миг отдалась воспоминаниям о собственной юности, а затем, чуть пританцовывая, незаметно покинула гостиную и вернулась в свою спальню.
***
Кендис не могла вспомнить, с какого именно момента всё покатилось к чертям. Возможно, когда она встречала Сатору у штаб-квартиры магов, и его новоиспечённый коллега случайно назвал её «миссис Годжо». Кендис навсегда запомнила животный ужас, отразившийся на лице Сатору, и сбивчивое «мы не женаты». А, может, всему виной была её июльская рабочая поездка в Торонто? Кендис тогда уехала на три недели и редко отвечала на звонки и смс. Она твердила себе, что поездка — отличная возможность показать себя и претендовать на новую должность. Но на самом деле она снова сбежала: хотела побыть наедине с собой, своими мыслями и чувствами. Хотела разобраться и выяснить уже наконец, что же они с Сатору такое? «Мы не называем наши чувства любовью, а себя — парой. Но всё, что мы делаем, подпадает как раз под эти определения. Так что мы такое и куда движемся? Может, я опять попусту трачу время? Хотелось бы думать, что я всего-навсего накручиваю себя. Но мне страшно. Так страшно! Страшно, что он заскучает со мной и не побоится сказать об этом в лицо. Со стороны наши отношения выглядят как идиллия, но вдруг Сатору этого недостаточно? Или вообще не нужно. Это в моём представлении следующий шаг — съехаться, а затем узаконить отношения. Но он-то говорил, что ему такое не подходит. Я опять в проклятой ловушке неопределённости. Снова погрязла в чувствах к Сатору. Мне всё кажется, будто ему со мной душно, будто я перекрыла ему кислород, отрезала пути отступления, и скоро он осознает это и оставит меня. Снова…»
Кендис не хотела, чтобы Сатору думал, будто эти отношения нужны ей больше, чем ему. Будто лишь от него и зависит, что с ними будет дальше. А потому стала избегать излишней теплоты и нежности в общении — искусственно держала дистанцию.
— У нас ведь всё хорошо, а, Конфетка? — пряча тревогу за дурашливым тоном, спрашивал Сатору во время одного из редких телефонных разговоров. — Такое чувство, что тебя похитили инопланетяне и запретили отвечать на мои сообщения!
— Всё нормально, — нарочито холодно отвечала Кендис. — Просто у меня нет времени на пустую болтовню, вот и всё. Я не умею, как ты, забивать на обязательства и правила, уж извини за прямоту.
— Могла бы разочек и попробовать, ради любопытства! — продолжал он отшучиваться.
— Вот точно такими словами подростков на героин подсаживают.
— Опять зануду включила, да, Кенди-Кенди?
Зануда.
Всё-то ему шуточки подавай! Только и делает, что забавляется. И с ней тоже забавляется, как с игрушкой. Почему она должна быть удобной? Почему должна потакать его ребячеству?
— Повзрослей уже, Сатору, — резко бросила Кендис и повесила трубку.
Наверное, стоило сказать это как-то помягче. Наверняка её слова ранили его. Но Кендис никак не могла расслабиться и плыть по течению, каждую минуту она была готова обороняться.
Может, хоть так Сатору не заскучает.
«Вечно будет меня наказывать, — с раздражением думал Сатору после каждого неловкого телефонного разговора. — Зачем так усложнять? Всё же хорошо! Ну, почти. Если не считать моих жизненных планов, полетевших коту под хвост, то, наверное, всё хорошо. И ведь для неё стараюсь! Хоть бы раз сказала, что ценит это. А ещё лучше, согласилась бы вернуться в Токио. Прямо уж она и не сможет поменять одну скучную работу на другую, хах!
Вдруг она вовсе не собирается меня прощать? Может, всё вообще зря? Почему она так холодна? Это какая-то игра? Хоть намекнула бы, как играть. А то на ровном месте отправляет в игнор, и догадайся сам, что у неё на уме».
Кендис вернулась в Нью-Йорк на исходе июля и стала ещё более отстранённой, чем в разлуке. Она избегала Сатору, а рядом с ним в основном была молчаливой и задумчивой. На его расспросы Кендис отвечала всё то же: «У нас всё хорошо». Сатору казалось, будто следом она хочет сказать что-то ещё — что-то очень важное — но не говорила. Кендис становилась прежней лишь во время занятий любовью: была и трепетной и страстной.
Вот только заниматься любовью они стали неприлично редко.
В начале сентября Сатору улетел на две недели в Токио и, к удивлению Кендис, ни разу не написал и не позвонил. Она невозможно скучала и измучилась, ожидая его возвращения.
«Так больше не может продолжаться, — решила Кендис. — Сколько можно ходить по замкнутому кругу? Сатору был так терпелив, пусть порой и бесил меня. Если подумать, то люди только и делают, что бесят друг друга… У меня было достаточно времени, чтобы разобраться в себе. Чтобы простить ему те жестокие слова. Мне страшно — всё ещё. Но Сатору должен знать, так будет честно. Что мне всего-навсего нужно было немного времени! И что я люблю его».
Кендис нервничала всё утро перед приездом Сатору. Принарядилась, накрасилась и надела чокер, что он подарил.
— Приветики! — пропела она в его манере, открыв дверь, и крепко взяла за руки. — Знаешь, я страшно соскучилась, и у меня самое пошлое на свете настроение, но сначала мне нужно сказать тебе что-то важное.
— Погоди, Кендис, — глуповато улыбнувшись и подняв ладони вверх, ответил Сатору. — Мне тоже нужно кое-что тебе сказать.
— Говори, — нежно произнесла она, закинув руки ему за шею.
— Тут такое дело… — Он стиснул зубы. — В общем, я влюбился.
Кендис вмиг перестала улыбаться и отпрянула от него.
— Прости, что ты сказал? — насупившись, переспросила она.
— У нас всё равно какая-то фигня непонятная, согласись? — простодушно заявил он. — А там такая девчонка! — Он мечтательно прикрыл веки. — Мы с ней на одной волне, понимаешь? — Склонил голову, и его рот вновь расчертила глупая ухмылка. — И моё ребячество её не бесит.
— Прямо мечта, — с ядовитой усмешкой отозвалась Кендис, скрестив на груди руки. — Наверное, нескучная, да?
— Настоящий пожар, — поправив очки, ответил Сатору.
— Блядь, ты серьёзно сейчас улыбаешься? — с негодованием спросила Кендис. — Боже…
Она сокрушённо приложила ладонь к лицу.
— Ты расстроена, что ли? — искренне удивился Сатору. — Я-то думал, тебе давно плевать.
— Что?! — протянула Кендис.
— Ты пол-лета то злая, то раздражённая, то холодная как рыба — бла! — Сатору закатил глаза, высунув язык.
— Да мне нужно было разобраться в себе, кретин! — крикнула Кендис, ударив его кулаками по груди. — А я ещё собиралась… я же чуть не…
Она схватилась за корни волос, с силой потянула, а затем закрыла лицо и, сгорбившись, зарыдала.
— Кенди… — растерянно позвал её Сатору, коснувшись плеча.
Кендис смахнула руку и залепила ему звонкую пощёчину.
Остыв, она с ненавистью уставилась в его лицо и процедила:
— Ты не виноват. Я виновата. Сама поверила в твои сказки про «давай забудем о прошлом и притворимся, что у нас всё хорошо»! Какая же наивная идиотка… — прогнусавила она дрожащим голосом. — Так мне и надо! Глупая, глупая Кендис!
— Кенди, я…
— Просто уйди, — оборвала она Сатору. — Уйди насовсем.
Он снова протянул к ней руку, но так и не решился прикоснуться. Молча поднялся на второй этаж, чтобы собрать свои вещи.
Кендис, как оглушённая, не шевелясь стояла напротив входной двери и смотрела себе под ноги. Она не слышала, как Сатору спустился обратно в коридор, не почувствовала, как он на прощание робко поцеловал её в затылок. Не заметила, как сизые сумерки просочились в окна и растеклись по паркету мерзкими чёрными лужами. Она не ощущала ни своего тела, ни душевной боли.
Бесконечная пустота.
Необозримая и непостижимая.
***
На время Сатору почувствовал себя легко и свободно, ведь ничто и никто не напоминал ему об ошибках прошлого, не был живым доказательством его поспешных, необдуманных решений и жестоких слов. Он упал в новый роман со свойственной ему беспечностью. Минори, прожившая несколько лет в Европе, не была скована предрассудками и скромностью: взрывная и взбалмошная, полная огня и самодовольства — Сатору напрочь снесло от неё голову. Будучи ко всему прочему ещё и сильным магом, Минори довольно часто пересекалась с Годжо во время сложных миссий.
Она сдалась Сатору не сразу, как следует потешив его жажду охоты. В постели Минори оказалась такой же пламенной и не замороченной: «И никаких дурацких табу! — воскликнул про себя Годжо, в очередной раз оказавшись на ней сверху. — Даже в рот берёт, да ещё как! Не то что Кендис… Минутку, причём тут Кендис? Почему я вообще о ней сейчас подумал? Я же лежу на другой женщине. Твою мать, только бы не упал…»
— Всё нормально? — спросила вдруг Минори, заметив его отрешённость.
— Конечно! — натянув широченную улыбку, соврал Сатору.
«Нет-нет, только не падай! Чёрт, подумай о Кенди…— Он закрыл глаза и вообразил свою Конфетку, покачивающуюся на нём, будто парусник, в лучах рассветного солнца, и кровь бешеным потоком вновь хлынула к низу живота. — Да, вот так… — успокаивал себя Сатору. — Кенди… Кенди! Кенди!»
— Кенди!.. — прокричал он в ледяную темноту комнаты.
— Кенди? — хлопая глазами, удивлённо спросила Минори. — Какая ещё Кенди?
— А? — Сатору разомкнул веки и изумлённо уставился в лицо Минори: действительно, какая же это Кенди?
Минори шикнула, оттолкнула от себя Годжо и взбешённо подскочила с кровати. Нервно застёгивая лифчик, она всё ждала, когда Сатору возмутится её выходке и начнёт уговаривать продолжить. Да хотя бы дурную шутку выкинет, без разницы — выдаст хоть какую-то эмоцию. Но он не произнёс ни звука, словно только и ждал, когда она наконец уйдёт.
Оставит его наедине с призрачной Кенди.
Захлопнулась входная дверь, и Сатору сел на краю кровати. Спросить бы себя, отчего он вдруг вспомнил Кендис, побыть с собой хоть немного откровенным, — но вместо этого Сатору отправился на кухню, достал из холодильника шоколадный торт и молча ел его в темноте.
Грустить? Вот ещё! Он же сильнейший. Ну свалила какая-то девка — сколько их таких ещё будет! Подумаешь, вспомнил о какой-то бывшей — сколько их таких…
А сколько?
Одна лишь Кендис.
Кусок не шёл в горло, однако Сатору всё равно проглотил его — из принципа. Себе назло.
Бросил вилку, подскочил и согнулся пополам над раковиной: желудок свело мучительным спазмом, слюна обильно смочила рот, и Сатору стошнило. Открутил кран, напился воды и брызнул себе в лицо. «Наверное, срок годности вышел», — сказал он себе, и кривая, безобразная улыбка исказила его красивый рот.
Сатору увидел её, когда вернулся в спальню и на миг остановился напротив зеркала: синеглазый демон с уродливой ухмылкой глумливо насмехался над ним. Отвернувшись, Сатору выставил перед собой ладонь с растопыренными пальцами и вдребезги разнёс проклятое зеркало.
Лёг на кровать и свернулся калачом, прижав к животу подушку.
«Тебе грустно, Сатору?» — раздался в темноте хрустальный шёпот Кендис.
Эхо его потерянного рая.
Сатору стиснул зубы, сжался в комок и притянул подушку крепче.
Он проснулся совершенно разбитым и опустошённым. Прошёлся босиком по осколкам, брызгами усеявшим пол, надел униформу и отправился в колледж. Оказавшись на публике, Сатору как по щелчку сделался весёлым болванчиком и развлекал учеников бестактными шутками, приправленными эксцентричным поведением. Сегодня он был особенно оживлённым, так как предстояла поездка в Киото, на ежегодную программу обмена опытом с Киотской школой.
Казалось, командные соревнования полностью поглотили его внимание. Как и традиционные препирательства с Утахиме, не переносившей Годжо на дух.
Казалось, прошедшей ночи и вовсе не существовало.
— Привет, Сатору! — пропищала опоздавшая на начало соревнований Рэйко.
Окончив обучение в Токийском Магическом колледже, Рэйко перевелась преподавать в Киото, чтобы быть поближе к жениху.
Ещё один призрак далёких, позабытых дней студенчества.
Рэйко тараторила со скоростью миллион слов в секунду, и Сатору не понял ни слова из её верещаний. Но он был почти уверен, что она говорила о своей будущей свадьбе.
— Я ему сказала, что надо поторопиться, а он ни в какую! — надув губы, возмущалась Рэйко. — Даже милашка Кендис уже замуж выскочила! — бросила как бы между прочим. — Прикинь? А я уже больше года в невестах хожу и всё никак не…
— Кендис?.. — Сатору резко повернул голову. — Кендис вышла замуж?
— Ага, даже заметка в новостях была. За какого-то там строительного магната, что ли, я не запомнила, — протараторила Рэйко, махнув кистью. — Так вот, я своему и говорю, что пора бы уже и нам…
Сатору отключился и перестал слушать бывшую сокурсницу.
«Тебе грустно, Сатору?»
Вот пристала! Грустно да грустно. Плевать он хотел.
Однако домой Сатору вернулся с ощущением, будто он при смерти. Кое-как снял ботинки, взял с кухни банку колы и прошёл в спальню. Устало рухнув поперёк кровати, он свесил голову и уставился в окно. Шумный проливной дождь проворными змейками струился по стёклам, холодный свет ночных фонарей белыми иглами прошивал темноту.
«Тебе грустно, Сатору?»
Он смахнул очки на пол, зажал ладонью лицо и, содрогнувшись, сдавленно всхлипнул.
Громадные слёзы безостановочно полились сквозь растопыренные длинные пальцы.
«Тебе грустно, Сатору?»
— Да… — шепнул он в пустоту. — Да, Кенди…
Глубокий вдох — нечем дышать, и нос забит. Какой он, должно быть, жалкий и нелепый.
Плевать он хотел!
— Прости… прости меня, Кенди…
***
2019-й год
— Я очень удивилась, когда ты позвонила, Сёко. Но, знаешь, наверное, мне это было нужно… Приятно за столько времени затворничества увидеть хоть одно знакомое лицо!
Кендис и Сёко стояли на заднем дворе морга Токийского Магического колледжа — вышли подышать воздухом: под блёклым светом электрических ламп, в окружении металлических каталок и дверец холодильников для тел Кендис едва не потеряла сознание, и Сёко пришлось приводить старую знакомую в чувства.
— Я покурю, ты не против? — из вежливости спросила Иейри и, не дожидаясь ответа, достала из пачки сигарету.
Серое облачко взвилось над каштановой макушкой, и Сёко с блаженством прикрыла усталые веки. Постояв в тишине, она зажала сигарету в зубах, сунула руку в карман, вытащила телефон и протянула его Кендис.
— Держи — это тебе.
Кендис вновь ощутила головокружение и чуть покачнулась, но смогла удержать равновесие.
— Но это же…
— Ага, телефон Годжо. — Сёко настойчиво всучила его ошарашенной Кендис. — Он сам попросил меня отдать его тебе, если… ну… не выживет. Чёрт… — Приставила к тонким губам трясущиеся пальцы и сделала глубокую затяжку. — Я сначала не поняла, что всё это значит, пока случайно на заставке твою фотку не спалила. Никогда бы не подумала, что вас до сих пор что-то связывает. Ты же вроде замужем? Ой… извини. — Мгновенно осекла себя. — Лезу тут не в своё дело.
— Да ничего. Всё равно там не брак, а одно название, — ответила Кендис, вертя в руках телефон и трепетно поглаживая дисплей. — Мы уже полгода даже спим в разных комнатах. Знаю, здесь в этом нет ничего сверхъестественного, но у меня на родине это чуть не сигнал бедствия.
Задрав голову, она сделала глубокий вдох.
— До сих пор голова кружится?
— Ага. И тошнит.
Сёко задумчиво нахмурилась, смерила Кендис взглядом, а затем тихо спросила:
— И давно тебя тошнит?
В груди клубком свернулся страх, земля растворилась под ногами. Кендис приоткрыла рот и перевела испуганный взгляд на Сёко.
Неужели очки с телефоном — далеко не всё, что ей осталось от чёртового Годжо?
Отдышавшись, Кендис робко приложила ладонь к животу и чуть слышно ответила:
— С тех пор, как мы с Сатору последний раз были вместе.