ГЛАВА 25. Я тебя не просила. ч2 (1/2)

— Это всё, что ты услышал? — она метнула взгляд через отражение в зеркале. К счастью, Барнс не подошёл. Сделав шаг через порог, он остановился, убрав руки в карманы брюк. Ещё бы подбородок так горделиво не задирал. — Славно…

— Следующий вопрос про фотошоп, — и это была явная попытка кривоватой усмешки.

— Фотошоп — это графический редактор, а теперь выйди вон.

— Надо же, пускай хамишь, но ты умеешь со мной разговаривать. А ещё обратила на меня внимание.

— Обделённый какой, — не выдержала она и обернулась, поджав губы. Уже не было ни нужды, ни шанса переиграть — намёк на кривизну его усмешки стерся, и теперь на лице явное довольство. — Тебе внимания не хватает? Сейчас верну церберов.

Ну, она же хотела, чтобы он очнулся и, будучи напротив… Как же там было в её истеричных и эгоистичных мыслях ночью в больничной палате? Ах, да, Алекс яростно хотела, чтобы чёртов Сержант говорил с ней, упрекал, спорил и слушал. Судя по тонне наглости в его усмешке, он и сам этого хочет. Он точно настроен и на упрёки, и на спор. А ещё он захочет слушать. Она тогда хотела, чтобы он открыл свои чёртовы глаза. Его чёртовы глаза… Мысли заполнила навязчивая идея взять его лицо в ладони и заставить Сержанта не отводить взгляд. Возможно, Алекс пришлось бы попросить об этом.

Захотелось просить…

Новая дрожь взбудоражила тело, взорвавшись между лопатками противным покалыванием. Передёрнув плечами, Алекс шумно выдохнула. Призналась самой себе в поражении, невменяемости, в невозможности мыслить головой, а не чем-то другим. Чем бы то ни было. Мотнула головой и снова отвернулась к зеркалу.

— Вон пошёл, Барнс. Я не в настроении.

Несколько шагов за спиной. Надежда в груди визжала, что шаги удаляются, пока справа не протянулась рука Барнса. Всё содержимое аптечки, что Алекс успела расставить перед собой, Баки махом сгреб, отодвинув в сторону.

— Ты что себе позволяешь?!

— Всё, что вздумается, — гудит его низкий голос ближе дозволенного. А в следующее мгновение, взяв её за плечи, Барнс поворачивает Алекс к себе лицом. Подхватывает за бёдра и грузно усаживает перед собой задницей на столешницу у раковины.

— Ты женщиной ошибся! — у Алекс потоки искреннего возмущения бушевали в колотившемся сердце и коротких задышках в попытках подбирать хотя бы какие-то слова, кроме брани. Брань не сорвалась с губ, в отличие от болезненного шипения, когда высокий пояс юбки впился в кожу прямо под шрамом.

— Кто обрабатывает рану, не потрудившись расстегнуть… — отчитывает её он, тянувшись к ползунку молнии сбоку юбки.

— Убрал свои руки и вышел вон!

— Да замолчи же ты наконец-то! — сорвался Барнс, на мгновение удивившись наступившей тишине. Успел даже насладиться шоком в глазах Кетлер.

Она уставилась озадаченно в стену напротив, то приоткрывая рот, то закрывая. А вот и насупилась, а глазки-то бегают в стороны так растерянно. Баки с усилием сдержался от очередной колкости насчёт действенного способа заставить эту женщину замолчать. В тишине едва слышен краткий звук бегунка молнии, приспущенного на несколько сантиметров, чтобы ослабить пояс юбки. Его пальцы лишь слегка соприкоснулись с её кожей. Прикосновение длилось меньше одного удара сердца, но этого было достаточно, чтобы по всему телу Алекс прошёлся тонкий электрический импульс. Мышцы напряглись, сковывая плавность даже дыхания, а по коже побежали гнусные мурашки. Что бы Барнс ни задумал делать дальше — он медлил. Хотя, быть может, именно это ему и нужно. Чтобы узнать, ей нужно хотя бы обернуться к нему, а не прожигать взглядом входную дверь в безмолвии.

— Те убитые судьи… — Барнс поочерёдно рассматривает каждый флакон и банку из аптечки. — Есть подозрения, что они были коррумпированы. И зацепки по взяткам тянутся к тебе.

Это не прозвучало как вопрос, и Алекс молчит. Секунда, вторая — на что получает лёгкий тычок пальцем бионики в бедро.

— Это официальный допрос?

— Мы учимся диалогу, — отвечает Баки, и Алекс позволяет изогнуться правому уголку рта, чтобы он этого не видел.

— Некоторые из судей тормозили продвижение по делу Stark Industries. Восемь переносов слушания. У меня были сжатые сроки. А любые разговоры о зацепках — не более чем домыслы. Нет ничего, что указывало бы на меня или на Stark Industries непосредственно.

— И это всё, что ты можешь сказать об их убийстве?

Нет конкретики в вопросе. Можно упустить конкретику в ответе.

— Это была моя самая недолгоиграющая инвестиция, — Алекс передёргивает бровями и, поворачиваясь, тянется к бумажным полотенцам. — Мазь нужно стереть…

— Руки! — одёргивает он, возвращая её ладонь обратно к поверхности столешницы. Эта невыносимая хрипота в его голосе…

— Учимся диалогу, говоришь?

— МЫ учимся, — язвит Сержант, его губы растягиваются в тонкую жеманную улыбку. Глумится. — Откуда рана?

Бумажным полотенцем Барнс медленно проводит по краю шрама, стирая плотный слой вязкой мази. И снова его случайное касание к коже. Случайное и совсем невесомое. Этого достаточно, чтобы Алекс зажмурилась, словно играя в прятки со своими же мыслями. Это не она здесь и сейчас сидит рядом с ним, перед ним, раскрытая и уязвимая из-за этих взбудораженных его ничего не значащими прикосновениями мыслей. Раскрытая и уязвимая. И дело не только в том, что она практически раздета физически. Не в том, что те сучьи мурашки по коже не только не проходят, но и усиливаются. Усиливаются вместе с чужим дыханием напротив. Это всего лишь детали. Она не понимает мотива. Барнс ведёт себя более чем странно. Эта забота. Это забота? Почему он здесь? Зачем делает то, что делает? Почему так спокоен? Если, конечно, он спокоен. Она раскрыта и уязвима от того, что не понимает. И вместе с тем, пока она раздета, пока позволяет ему прикасаться к коже, пока позволяет быть рядом, и пока её мурашки по коже не дают сосредоточиться на её набухших сосках… Мысли сбились. Мысли в её голове сбились. Вот почему она уязвима.

— Почему ты не заступился за Шэрон? — вопросом на вопрос парирует Алекс, стараясь выглядеть как можно более равнодушной.

— Она не нуждалась в моей помощи, — без промедления отвечает Баки, сгибая полотенце пополам и захватывая новый участок кожи.

— Я спрашивала не о помощи.

Его движения замирают. У Алекс покалывает по позвоночнику, намекая нутру, что Сержант именно сейчас пристально всматривается ей в лицо. Пытается поймать её взгляд. «Да пожалуйста!» — кричит её нутро, и Кетлер поворачивает к нему лицо, отвечая таким же выжидающим взглядом.

— Откуда рана?

— Несостоявшееся покушение.

— Вот как. И чем же ты его заслужила?

— Серьёзно? — изумляется Кетлер, а в груди вздымается нечто тёплое и вихрем просится на свободу. Ещё и такой бестолковый вопрос от Сержанта — бесконтрольная улыбка сама расползлась по её губам. На выдохе Алекс хотела выпустить это нечто из груди, а оно предательски защекотало по всему телу. И этот взгляд напротив… и его чёртова ответная полуулыбка.

Теперь под рёбрами щекотно. Алекс отвела взгляд от глаз Сержанта вниз к его губам. По его губам она и читает новый вопрос, не слыша ничего, кроме шума собственного пульса в ушах.

— Почему об этом покушении никто ничего не знает?

«Думай, Алекс, думай головой. Выдохни. Постарайся отвлечь внимание.»

— Ну-у-у, невыгодно, — тянет Кетлер на выдохе, махом головы откидывая пряди волос с плеч за спину. Плечи и ключицы пробрало прохладой. — У меня много планов приведены в действие. Но это покушение, как и последующая шумиха, связанная с ним, сейчас не пошли бы на пользу ни одному из них.

— Расчётливо.

— Спасибо, — кивает Алекс.

— И что стало с нападавшим?

— Сбежал.

— Сбежал, — повторяет Барнс. — Рассмотрела его?

— Увы, — пожимает плечами Алекс, — было темно.

— Конечно, было темно…

Ещё немного, и вибрации его голоса окончательно выплавят ей последние здравомыслящие мысли. Они и так уже соображают с помехами, отчего Кетлер упрямо смотрит Барнсу прямо в глаза. А потом, скорее изменяя самой себе, слегка поддаётся вперёд и, снизив голос практически до шёпота, спрашивает:

— Сержант, мы учимся диалогу или повторениям?

В ответ — сначала невесомая, но едкая ухмылка на расстоянии меньше локтя. Затем Джеймс копирует её, наклоняясь ближе. Рот Алекс машинально приоткрылся, готовясь ловить его дыхание в тех жалких сантиметрах у её губ. Его чёртов рот… Её чёртовы набухшие соски… Да, она готова просить.

— Ты была в тот день в здании суда, — не вопрос. Утверждение. Абсолютно не те слова, которые она надеялась услышать. Мать его, совсем не те.

Скользкое разочарование смешалось с освежающим облегчением, и Кетлер, вздыхая от всей души, закатывает глаза:

— Нет.

Да. Он знает. Да, она была там. Баки нутром это чувствует, понимает, и его нутро коробит и выворачивает наизнанку от её лжи. Ложь. Кетлер продолжает возмущаться, что-то бормочет себе под нос. Отвернула лицо снова к входной двери, и с каждым новым возмущением на её лице появляется новая гримаса. Барнсу стало любопытно, что иссякнет скорее: её запас кривляющихся масок или его терпение. Он не привык играть так.

— Вокруг одни сбрендившие, — бубнит Алекс, игнорируя взгляд Сержанта и то, что он снова продолжает возиться у её шрама. Знать бы, что он там делает, но для этого пришлось бы отвернуться от двери. А это чревато — опять встретиться с его взглядом. Поэтому она глушит любопытство и, воспользовавшись моментом, продолжает делать то, что умеет очень профессионально: лгать, играть и раздражать. — Я даже кофе сама себе не варю. Даже дома, когда одна… Суд? Пф-ф-ф…

— Знаешь, Джеймс… — не унимается Кетлер, начиная вертеться по сторонам. Она вырывает из коробки несколько бумажных полотенец и вытирает вспотевшие ладони. — Людям стоит меньше верить во всё, что говорят. Земля ведь на самом деле не плоская. И да, американцы действительно первыми ступили на Луну, это не видеомонтаж 70-х годов. Масоны — тоже выдумка, — палец за пальцем протирает полотенцем, бубня всё громче, чувствуя нарастающее напряжение в комнате. — Конкретно масонов нет, и нет никакого всемирного масонского заговора. Вообще всемирного заговора нет и быть не может. Как в такое можно верить, если люди даже об единых розетках договориться не могут? Ты же знаешь, что в Европе и Америке разные разъёмы розеток? Тебя это не бесит? Меня вот бесит.

Скомкав салфетки, Кетлер, не глядя, швыряет их в сторону раковины. Ладонями упираясь в столешницу, она готовится спрыгнуть на пол, решив, что её бесконечный поток слов — это идеальная возможность вырваться на свободу.

Показалось, что он способен предусмотреть каждый её шаг. Грубо и цепко Барнс обхватывает её подбородок, не давая ни спуститься на пол, ни шевельнуться вовсе. Шаг ближе, бионикой упирается в столешницу у её бедра и оказывается прямо напротив. Его пальцы давят на подбородок, заставляя повернуть лицо и требуя зрительного контакта.

— Скажи мне, Кетлер, ты считаешь меня идиотом?

— Нет, — цедит сквозь зубы Алекс и сжимает губы до побеления от злости.

— Ты можешь обмануть Дивера, Сэма… — новым рывком Баки крепче сжимает её под челюстью, пальцы вонзаются в кожу, прижимаясь к лицевым артериям. — Сдается мне, при хорошей мотивации, ты способна облапошить самого дьявола, Алекс…

Легкий скрежет пластин вибраниума доносится справа, у её бока. Барнс делает это нарочно, чтобы она услышала. Его бионическая рука медленно прогибается в локте, наклоняя его лицо ближе к её, не давая шанса вырваться из захвата. Его глаза удерживают её взгляд.

— Только какого хрена ты решила, что я поверю хотя бы одному твоему слову? Ты действительно думаешь, что я не распознаю свой удар под диафрагму? Два прокрута, чтобы зубчатой частью клинка разорвать поджелудочную и селезёнку. Моего ножа хватило бы, чтобы достать до сердца. Потому что это мой нож, и удар был моим.

Его ледяные глаза горят злостью, а каждое тихое дыхание так близко к губам Алекс обжигает её угрозой.

— Я бы умерла…

— Верно, — перебивает Баки. — Но вот ты здесь, вполне живая. И сердце у тебя нормально работает. Я ощущаю твой пульс. Он только на мгновение ускорился на один удар от твоего обычного.

— Ты слишком близко.

— К правде? — Барнс почти оскалился, едва размыкая губы, позволяя словам вырваться наружу.

Хищники чуют адреналин жертвы на глубоком, инстинктивном уровне. Так же, как они чувствуют свою добычу, им природой дано распознавать присутствие другого хищника. Иногда хищник ошибается и слишком поздно реагирует на присутствие конкурента, врага.

Алекс думала, что справится с теплом его дыхания, в каких-то сантиметрах от её лица. Но Барнс стал слишком близко. От него исходил жар, и этот взгляд, холодный и искрящийся злостью, ничуть не снижал накал ни напряжения, ни растущей температуры в её теле. Его нужно бояться. Как и ему следовало бы сторониться её. Прямо сейчас отпустить, сделать шаг назад. Пока не воспламенились нервы, пока не запутались окончательно мысли.

Но её тело уже пылало. Кости ломило, и обычно твердый хребет словно поддавался вперед, тянул её к широкой мужской груди, к его губам. Безумная мысль разъедала рассудок — чуть раздвинуть бедра, сократить это крохотное безопасное расстояние между ними. Проклятая юбка в обтяжку. Алекс помнила, как Барнс был идеален между её бедер, даже когда был одет. Его запах тогда, смешанный с парфюмом, пьянил и усугублял всю ситуацию. Сейчас не было парфюма, лишь лёгкий запах больницы, который заполнил её ночь. Но ни воображению, ни, что страшнее, её телу это не мешало пылать и желать его снова.

Хочется видеть его без одежды, ощущать его кожу, пылающую под кончиками пальцев. Хочется почувствовать, как его мышцы играют от напряжения, постоянно видеть его глаза и бурю в них. Он рядом с ней такой большой и крепкий, а она рядом с ним… Уже давно влажная и пульсирующая всем телом.

Знать бы, где его грань. Он тогда почти переступил её. Всё почти случилось. Были не просто поцелуи. Не простые поцелуи. Разум пылает. Нужно либо вынудить его оступиться, либо сделать шаг назад. Он должен уйти или остаться. Поцелуй. Ей нужен чёртов поцелуй. Вспомнить. К чёрту логику — ей нужен мужчина, который был с ней столько лет. Вспомнить дыхание, прикосновения. Не повторить ошибок и не создать новых. Просто вспомнить.

Либо вынудить его отступить, либо оступиться, и Алекс обхватывает левой рукой его руку, всё ещё крепко удерживающую её за лицо. Она сцепляет пальцы на его запястье, точно отыскав точку пульса.

— Ты слишком близко ко мне. Ты нервничаешь, Джеймс? — шепчет она, внимательно следя за тем, как его губы, которые она готова просить о поцелуе, плавно изгибаются в ухмылке.

— Не люблю, когда меня заставляют сомневаться в собственном разуме.

— А сейчас, Джеймс? — правую ладонь Алекс перемещает на ладонь его бионики и изгибается навстречу его дыханию. Медленно. Тянется немного выше лицом, злорадствуя в душе, что Барнс позволяет. Он не ослабил хватку на её лице, но и не запрещает сокращать расстояние, не отстраняется. — Сейчас, Джеймс, ты сомневаешься? О чём сейчас тебя просит твой разум?

Чёртова юбка давит в бедра от такой позы. Набухшие и ноющие соски под кружевом выдают её с потрохами. По спине проносится освежающая дрожь, когда Барнс, помедлив, всматривается в её глаза и переводит взгляд через плечо к зеркалу. К отражению её прогнувшейся спины и глубокой ложбинке позвоночника.

Барнс внимает своему разуму или нет, но ему определённо нравится то, что тот нашёптывает ему в ответ. Реакция зрачков, даже у такого, как Баки, трудно контролируема. Алекс наслаждается моментом, наблюдая, как его зрачки расширяются. Она даже не думает сопротивляться, когда Барнс, не отводя взгляда от зеркала, освобождает свою бионику из-под её ладони и захватывает её волосы, отводя их в сторону. Теперь он полностью видит её обнажённую спину. Наклоняется совсем близко, щекой к щеке, губами к её уху, и Алекс, от напряжения, ещё больше изгибается, подставляя открытую шею.

— Ты лгунья, — вибрирует его голос у самого уха, ласкает её дрожащую кожу. Тело не готово и не хочет противиться, готово требовать. Вибрации проникают в кожу, расползаются костями и смешиваются с кровью, заставляя её кипеть.

Тугая тяжесть внизу живота и влага на белье только усиливаются…

— Ты задаёшь… неправильные вопросы, — шепчет Алекс, с придыханием, легко толкаясь щекой, забирая своё право нашёптывать ему на ухо. — Спроси меня, как сильно дрожат мои внутренности от тембра твоего голоса, Джеймс. Спроси, как по коже пляшут ураганы, когда я чувствую твоё дыхание так близко. Эти ураганы опадают в желудок и изворачиваются узлами так, что бедра… дрожью пробирает, — она выгибается, тянется выше, ближе. Тугость одежды, поза и его жар так близко давят на клитор, всё это приятно. Хочется извиваться, ёрзать на месте, видеть реакцию его глаз. Хочется лизнуть его за мочку уха.

Как же он спокоен и неподвижен, черт побери. Практически обидно. Она бы обиделась, если бы не наслаждалась даже такой теплой близостью. Когда она вообще так играла? Она не помнит. Ей нравится. Это заводит. Она получит свой оргазм рядом с ним, и плевать если одежды на ней меньше не станет, а он продолжит отыгрывать безразличие. Она получит оргазм, не будет его скрывать, будет наслаждаться.

Удерживает равновесие, все еще цепко обхватывая ладонь Барнса у своего лица. Его ладонь. Его пульс… ускорен. Из губ Алекс срывается дрожащий выдох и рваный вдох. Ликующие.

— Спроси меня… когда я ласкала себя в последний раз… кончая, выстанывала ли я твоё имя, Джеймс?

Пропадает хватка на её челюсти и тело пронзает новой безумной волной жара, когда Барнс лицом утыкается ей в основание шеи. Ощущение его дыхания такое острое и интенсивное. Он ведет носом по её коже, и у самой точки сонной артерии, у линии челюсти, Алекс чувствует движение его губ:

— Да ты уже готова.

— Да… — её голос дрожит от наслаждения. Она заторможенно понимает, что Барнс отводит её руки назад, направляя её ладони искать опору за спиной.

Еще не понимает, что он бионикой придерживает её затылок, а правой рукой под поясницу подтягивает её тело ближе к краю столешницы. Его губы на коже отвлекают. Невесомые касания, горячее дыхание. Не понимает, но во всех красках ощущает как Барнс медленно спускает лямку её бюстгальтера с левого плеча и продолжает скользить пальцами вдоль её руки. Как втискивает свою ногу ей между ног, насколько хватает растяжения ткани чертовой юбки, и Алекс инстинктивно пытается поддаться к нему навстречу бедрами. Провально. Треклятая юбка.

— Есть что-то, что тебе мешает? — издевается он.

Губы Джеймса касаются её ключицы. За словами следует теплое дыхание и, кажется, влажное касание — полупоцелуй, полуиздевка. Что не кажется, так это то, что Алекс, запрокинув голову и подставив тело к поцелуям, оглушительнее всех громких в мире звуков, слышит, как сглатывает.

Мерзавец.

— Ты горишь, Алекс.

Она сгорает и, задержав дыхание, отчаянно отдается трепету по коже от нового касания его губ. Громадный кувырок в животе, когда Барнс пальцами проводит по спине вниз, точно по линии позвоночника.

Всё ещё недостаточно.

— Пожалуйста…

— Пожалуйста что?

— Поцелуй меня, — горло давит от нового камня, сглатываемого гордостью.

И полное забвение, когда он целует ключицу, шею, снова. Влажно, горячо. Ладонью подталкивает её задницу ближе к краю, и новый напор на поцелуй в плечо.

Вот она, её погибельная грань эмоционального самоубийства. И ты, Алекс, сама о ней просила, а, что самое страшное, намерена просить большего.

— Не так… черт, — вздрагивает всем телом от поцелуя у груди. — В губы, Джеймс, — игнорируя отчаяние в голосе, скулящее о её безумии и слабости. Отчаяние, разгневанное тем, что тело сейчас могут лишить всего в погоне за крупицей. — В губы…

Прохлада обдает кожу, где остались следы поцелуев. Поцелуев, которые резко прекратились. Жгучий страх открыть глаза, понять причину и обрушить свои надежды. И в следующий момент колючая дрожь, когда слова Барнса защекотали уголок её рта.

— В губы?.. — спрашивает Баки, и Алекс напряженно кивает, всё же встретив его взгляд.

Знал бы он, чего ей стоило посмотреть ему в глаза сейчас.

И знала бы она, чего ему стоила эта её просьба.

Чувство глубокого оцепенения в груди, когда Барнс притянул её за затылок и впился в губы поцелуем. В тот момент, когда легкие остановились на вдохе, сердце перешло в режим работы на износ, колотясь о свою костяную клетку. Алекс отвечала на поцелуй. Да, целовала. То, чего она и хотела. То, о чём скрежетало внутри, наверное, в душе — его губы. И, дьявол, если у неё осталось ещё что-то от той души, она готова была отдать всё через этот поцелуй.

Поцелуй был медленным, но сильным, глубоким, властным. Полная власть. Он был тем, чего она хотела, и не был тем, к которому она готовилась. Отличался. Другой. С каждым движением его губ и языка скованность в теле сменялась изнывающим желанием, которое зарождалось глубоко в костях.

Не дать этому закончиться, не отпустить. Алекс левой рукой обвивает шею Баки, с наслаждением запутываясь пальцами в его волосах. С наслаждением и со стоном ему в губы.

Для неё стон был ликованием, для Барнса — ударом под ребра, срывающим ещё одну цепь удержания от этой женщины. Похожий стон он слышал в своих снах. Похожий. Этот был сильнее, слаще, притягательнее. Он не обратил внимания, когда её тело полностью подчинилось каждому его прикосновению, идеально поддавалось его касаниям и теснее прижималось к его собственному. И ему чертовски понравилось то, как она обняла его. Если разорвать этот поцелуй, заставив её вернуть руку к столу, а потом снова впиться в её чертовы губы с новым напором, гарантировало бы, что она снова его так обнимет… к черту, он был готов мучить и её, и себя.

Только Алекс уже второй рукой обвивает его за плечи, выгибается в его тело и бедрами пытается… Снова её стон в его губы. Стон отчаяния и грусти. Ах, да, юбка. Чертова юбка и чертова молния на ней.

Не разрывая поцелуй, Баки нащупывает бегунок молнии, пытаясь оттянуть его вниз. Не поддается. Молния только до середины юбки, и в ответ на её стон возвращается его тихий рык.

— Не вздумай рвать, Джеймс, — Алекс опускает руки и, упираясь ими в столешницу, приподнимает задницу. — Мне не во что переодеться.

— Мне почти жаль, — возвращает он со сладкой усмешкой ей в губы и рывком задирает проклятую юбку ей до талии. — А теперь верни свои руки туда, где они были.

— Что-то я не ощущаю твоих губ там, где они должны быть, — Алекс лукаво улыбается в ответ.

Тут же задыхается, когда Барнс, схватив её обеими ладонями за задницу, тянет на себя, в себя, и Алекс сквозь напрочь промокшее белье ощущает его каменную эрекцию в брюках.

— Руки, Алекс.

Сотрясающая дрожь проносится по её телу ураганом. Алекс даже не скрывает её, содрогаясь в наслаждении от приказного тона, глядя прямо в серые глаза напротив. Повторяет своё объятие левой рукой плавно, но с напором, прочесывая ногтями его волосы. Обвивает рукой его шею, остановившись ладонью на затылке. Тянется к мужским губам и подмахивает бедрами.

— Руки, Джеймс. Ах… — срывается её новый стон, когда она тем махом бедер получает то необходимое ей трение о его пах.

— А как же губы?

— Дай мне всё.

Он. Всё, что ей нужно. Всё, о чём может сейчас бредить отуманенный рассудок. Картинка плывёт перед глазами, и нет ни сил, ни желания открывать их, сосредоточиться. Страх лживых галлюцинаций. Всё происходит так быстро, а в разуме всё тянется медленно, горячей сладкой патокой плавя рассудок.

Он. Его губы у неё на шее. Его поцелуи жгут пламенем на коже.

Он. Крепче прижимает её бионикой, словно её норовят украсть у него. Сильнее удерживает её, словно она в состоянии прекратить эту безумную, эту жадную на поцелуи пытку. Она и дышать не может. Грудь так сдавлена вожделением и страстью, что лёгкие едва раскрываются под гнётом кипятка в крови.

Он. Влажно целует ключицу. Она лишь может жадно выдыхать тот огонь, что раскалил ей грудь от самой страсти его губ. Зарывается ему пальцами в волосы. Дрожит. Как хочется вонзиться ногтями в спину, схватиться ещё крепче.

Он. Снова не даёт его целовать. Жадный. Лишь слушает её стоны. Её вдохи.

В какой момент она самой себе не принадлежит? В тот самый, когда он нежно прикусил через невесомое кружево бюстгальтера её сосок. В тот самый, когда начали ломаться преграды.

— Джеймс… — пытается шептать, и он наконец-то накрывает её губы поцелуем, спуская вторую шлейку бюстгальтера. — Джеймс… — задыхается, когда он спускает кружева, оголяя грудь. — Джеймс… — срывается с её губ мольба.

Он. Дьявол, он так же невменяем. Она слышит его сердцебиение, оно столь громкое, как и её собственное. Барнс что-то шепчет ей в уста, и его шепот песчаной дрожью разливается ей в низ живота. Там так давит. Пульсирует. Её тело измывается.

Новый поцелуй, и его правая рука скользит по её коленке вверх к бедру. Поцелуй, и ладонь ныряет под края юбки, сжимая задницу. Пальцами натягивает резинку кружевного белья. Тянет резинку, и кружево между ног с приятной болью впивается в набухший клитор.

К чёрту всё, мерзавец! Никаких заминок с расстегиванием ремня на его брюках. Никаких остановок с пуговицей брюк. Никаких колебаний, когда Алекс запускает ладонь ему под бельё, обхватывая твёрдый и крепкий член у основания. И никаких сомнений в продолжении, когда её губы пожирают его стон.

Вакуум, сквозь который пытается прорваться уже третий по счёту звонок её мобильника за дверью, в кабинете. Время застыло. Секунда. Ещё одна. Сердце обгоняет ударами время на часы. Он так напряжён, а взгляд помутнел от желания.

— Это я могу рвать?

— Купишь новые, — успевает ответить Алекс, и слуху доносится лёгкий треск резинки её белья.

Барнс впивается поцелуем в губы и сильнее притягивает её за бедра к себе. Секундное огорчение, когда Алекс вынужденно убирает ладонь от его твёрдого члена, чтобы стянуть с него чертову футболку. На нём слишком много одежды. Ей нужна его кожа и каждый сантиметр его тела. Сейчас, пускай только сейчас, но он принадлежит ей. Джеймс-мерзавец-Барнс в этот момент принадлежит ей!

Его тело, напряжённые мышцы на спине играют под её пальцами так, как она и хотела! Его грудь вздымается и напрягается под её губами. И это всё из-за неё. Из-за неё его дыхание такое глубокое, неровное. Из-за её движений и ласк его сердечный ритм сбивается. Алекс проводит языком по шее Джеймса, точно по выступающей вене, а рукой, ей кажется, пытается спустить ему брюки. За мгновение до того, как она планировала губами обхватить мочку его уха и горячо её всосать, за мгновение до того, как она хотела схватить его за задницу…

Барнс сгребает бионикой её волосы, держа у корней, и отводит её от себя. Не опуская взгляда с её глаз. За мгновение до того, как входит в неё членом, разрушая все её мысли. Одним толчком, крепко, глубоко. Перехватывает её запнувшееся дыхание, дрожь ресниц. Подхватывает её под коленкой, поднимая ногу выше себе на талию. Ещё одно ровное движение его бедер, ещё один толчок, медленный и такой же глубокий.

Широко распахнутыми глазами Джеймс наблюдал за разгорячённым лицом Алекс, отмечая её прерывистое дыхание. Вместе с тем старался сдержаться, не выдавая своего напряжения тем, как она содрогалась в его руках, как она сжималась внутри, плотно принимая его член. С его новым толчком её колени дернулись, а с губ сорвался судорожный всхлип. Она не отрывала взгляда от его лица, смотрела в глаза, тихо постанывая, пока он так чертовски полно заполнял её. Наслаждение в её возбужденном выражении лица, в этом румянце, зажигало сотни огней в его теле. Огни раскалялись, проносясь невидимыми ожогами по спине, к плечам, оседая на шее. Да, она была прекрасна, и сейчас он хотел её всю.

Аромат кожи Алекс — фрукты — казался тем же, что и прежде. Сейчас было отличие. Её возбуждение и адреналин смешались с парфюмом, и этот новый аромат пьянил и околдовывал. Барнсу захотелось, не останавливая свои толчки, зарыться носом в её шею, зарыться между грудей. Чертовски привлекательная грудь. Да, хотелось прямо сейчас провести языком по каждому соску, раздразнить и довести её до безумства, прикусив каждый. И погибнуть прямо здесь, в её руках, тоже почему-то захотелось.

Алекс крепко вцепилась одной рукой в край столешницы, пока второй обнимала Баки. Ему это понравилось, да, ему понравились её объятия. Её стоны стали немного громче. Это была настоящая пытка. Она мечтала о его руках и губах на своём теле, представляла, как это будет ощущаться. И вот это превосходит всё, что мог придумать её отчаянный разум. То, как он заполняет и растягивает, то, как смотрит на неё. И это немыслимое давление в теле, что с каждым его глубоким толчком проводит через каждую её клетку новый, всё более сильный электрический разряд. Давление требует выхода. Алекс, почти всхлипывая, отпустила вздох, цепляясь крепче за мужскую шею, пропуская через себя и отдаваясь своему оргазму в его руках.

Так крепко и сильно, будто она была очень давно голодной, Алекс задрожала в руках Баки. И пока её тело онемело, пока дрожали её плечи и бедра, Барнс фильтровал и отсеивал всё, что было не связано с тем, как она прекрасно сжимала его член. Горячо. Слишком. Давая ей пережить свой оргазм, он прижал её к своей груди, утыкаясь лицом ей в шею у изгиба плеча, и наслаждался, почти молясь отсрочить свой. Ему было недостаточно, а её тихие, но сладкие полустоны и тяжёлое дыхание только усугубляли ситуацию.

— Где же моё имя, Алекс? — вибрирует в шею его голос. Новый толчок, ещё один, слегка отрезвляют напрочь расслабившийся женский разум.

Вялая разморенная улыбка ласкает его ухо, и Алекс крепче обвивает его торс ногами, ловя его движения и подстраиваясь под его ритм. Крепче прижимается к его груди своей грудью, и Барнс снова вспоминает свои желания.

— Алекс? — оставив лёгкий укус на её плече, Баки бросил взгляд в отражение зеркала.

— Джеймс?

— Держись.

Очень мало можно было ожидать от её расслабленного и одурманенного разума, только не удивлённый и скорее весёлый вскрик, когда он подхватил её под бедра и, сделав несколько шагов назад, уселся на диванчик, опуская Алекс к себе на бедра. Она ещё и хохочет ему в шею.

— Хвала дьяволу, ты не удумал разложить меня в кабинете на столе для совещаний.

Ответные неразборчивые слова Баки теряются за поцелуями в плечо, пока он крепко сжимает её за задницу.

— И ты снова не там, где должен быть, Джеймс, — подставляя его поцелуям шею, говорит Алекс, ещё не понимая, что Барнс не слышит ни единого её слова. Или слышит, но только то, что ему необходимо.

Только она захотела бунтовать от чувства опустошенности, как его ладони довольно грубо, ещё сильнее стиснулись на её ягодицах, приподнимая и опуская, возвращая желанную наполненность его членом. Сладкий женский вскрик заглушил очередной звонок мобильного. Это не особый телефон, и плевать, плевать, плевать. Его член ощущался так глубоко, так прекрасно. Алекс, шире разведя бедра и держась коленями за опору дивана, запустила обе ладони в волосы Барнса. Путала пальцами, ногтями проводила по коже чувственно. И, пока он абсолютно идеально выцеловывал ей шею и ключицу, спускаясь поцелуями к груди, Алекс сама задала ритм.

Пускай и приглушённые, но она не сдерживает стоны, даря их ему с удовольствием. Хотелось больше тепла, сильнее касаний, глубже под кожу, быстрее повторить. Дурманят мысли, что контроль утерян, и она тому причина.

— Не спеши, — слова Барнса растворяются в пространстве. Снова и снова насаживаясь на его идеальный член, Алекс не вникала в слова.

Джеймс дошёл медленными, но жадными поцелуями до её груди и почти вобрал в рот сосок. Чёрт бы побрал эту женщину и её движения. Чертовски близко и очень мало.

Снова хватка бионикой у корней волос. Шлепок по заднице и живой ладонью, Барнс сжимает Алекс за ягодицу, толкая глубже на свой член и приостанавливая её.

— Я сказал не спеши, — угрожающе шепчет он вплотную к её губам, и тут же ухмыляется, увидев, как она вздрогнула и сжалась всем телом, стараясь прижаться к нему грудью.

— Ладно. Как скажешь, — отзеркаливает ухмылку Алекс. Она обеими руками обнимает Баки за шею, подставляя к нему ближе свою грудь. — Я не буду спешить.

Вот только губы её так лукаво изгибаются, красиво рисуя очертания её слов в полуправде. В полуправде, потому что в следующий момент она нарочно сжимает мышцы влагалища, вынуждая Барнса вздрогнуть. Медленно приподнимается и, расслабляя мышцы, так же медленно опускается на его член. Снова резко сжимается, и Джеймс рвано вдыхает в ответ на её движения. Испытывает. Себя. Его. Обоих. Не разрывая зрительный контакт, она привстаёт и снова опускается медленно, как он и просил, крепко сжимая, как ему явно нравилось.

Обеими руками синхронно проводит кончиками пальцев по его шее и ключицам. На его коже проступила испарина. Она обводит напряжённые мышцы груди и торса. Хотела откинуться назад, упереться руками ему в колени…

— Поцелуй меня, — от Баки на выдохе слышится одна фраза, а её сознание прошибает глухим ударом, каждый волосок на теле встаёт дыбом.

Чёртова женщина. Сейчас её темперамент ещё более ощутим. Сейчас он возбуждает ещё больше. Он сам рванул её к себе, накрывая её губы поцелуем. Теперь уже сам ускорил темп и усилил напор. Пока поглощал её стоны, обхватил рукой за талию и направил на себя сильнее, глубже. До боли сжимал бедра. Так горячо и так приятно.

— Джеймс, — простонала она ему в поцелуй, ощущая, как её тело воспламеняется, как судорога пробирает мышцы бедер, как они подрагивают, и наслаждение нарастает у неё между ног. Предвкушение оргазма отдаёт вибрирующей щекоткой по спине, вводит в дрожь коленки. — Джеймс…

— Я чувствую. Я тебя чувствую, — возвращает он ей в губы. Впивается губами в тонкую кожу на шее у основания челюсти, прикусывает её, целует, и руками усиливает хватку за её талию и бедра.

Этот её стон был громче, ярче. Он был свободнее, пока всё её тело содрогалось и пылало. Барнс лишь немного сбавил темп, контролируя себя, пока Алекс, дрожащая, прижималась к нему всем телом. Он ощутил момент, когда напряжение в её теле стало ослабевать, и, крепко впившись ладонями в её задницу, подстроил её под свои последние быстрые и глубокие толчки. Отпустив клубившийся в груди вздох на последнем толчке, он вышел из неё и, притянув в последний поцелуй её губы, кончил ей на бедро, крепче прижимая к себе.

Ему нравились касания её губ. Очень. Барнс принимал их и наслаждался, отгоняя мысли дискомфорта от того, что Алекс оставляет поцелуи на его шее слева. Она положила голову ему на плечо бионики, и это должно быть точно неудобно. Запрокинув голову на спинку дивана, прикрыв глаза, Барнс внимал шелесту женского дыхания у него на коже и боролся с едкой идеей потревожить момент, переместив Алекс к другому плечу.

— Теперь как-то нечестно, — уткнувшись носом в его шею, шепчет Алекс. Губами так невесомо касается его кожи. Прикрыв глаза, она оставляет медленный и нежный поцелуй. — Я кончила дважды.

— Могу довести до третьего, — отвечает Барнс быстрее, чем успевает переварить свои хаотичные мысли.

И ничего. Ни нового касания её губ, ни повторного шелеста дыхания. Алекс на мгновение замерла в его руках. И вдруг засмеялась ему в шею.

— Я говорила о тебе, Джеймс.

Это не нормально и абсолютно нелогично, но ему нужны её губы. Сейчас. Так как он воровал её стоны через поцелуи, так в голову вьётся идея забрать эту улыбку. А вместе с тем увидеть реакцию в её глазах. Чёрт возьми, лишь бы эта её улыбка касалась её глаз.

Уже привычно сжимая ладонью её ягодицу, пытаясь оторвать Алекс от плеча и притянуть губами к себе в поцелуй, Барнс вдруг замечает, как веселое дыхание сменяется тихим шипением.

— Чёрт, — сжимает в недовольстве губы Барнс, понимая причину её дискомфорта. — Прости, — добавляет, нежно проводя пальцами по яркой отметине на ягодице Алекс, оставленной его хваткой во время секса.

— Ну, один-один, Джеймс, — шепчет Алекс ему под ухом. — Уверена, на благотворительном балу я оставила тебе не меньше своих визиток ногтями, — теплый поцелуй касается его кожи по линии челюсти.

Баки всё-таки улавливает момент и поворачивается к ней лицом, приковывая её взгляд. Да, её глаза «улыбаются и говорят», и от этого в мыслях становится только хуже.

— Что пошло не так в этот раз?

— Ты не одинок, — беззаботно пожимает плечами Алекс, словно и не осознает, что одной фразой выбила всю почву из-под его ног. За секунды. Чувствует ли она сейчас, как его грудь медленно сжимается?

— В прошлый раз тебя это не останавливало.

— Да, — в такт словам её пальцы с нежностью скользят по мужским прядям волос от шеи к затылку. — Порой я бываю слишком эгоистична…