ГЛАВА 20. Не будите лихо — ему уже за сотню (1/2)

Выстрел. А был ли выстрел? Тьма беспамятства была. Так тягуча и тяжела. Шею ломит от боли. Руки совсем онемели. Руки связаны за спиной. И слюны скопились во рту немерено, и тяжело сглотнуть с воткнутым в рот кляпом. Вдова пришла казнить и хотела стать палачом лично. Вдова пытается понять, что пошло не так. Голоса доносятся к разуму. Два голоса женских.

«Она пришла в сознание», — звучит одним из голосов, и Вдова пытается дернуть руками, сорвать чем её связали. Неудачно и режущая боль сильнее вводит запястья в онемение.

— Тебя вязал профессионал, — проговаривает Алекс. Она сидит левее, на диване. Ждет, когда пленница поднимет к ней глаза. И она приподнимает голову, что за тот час отключки, свисая с к груди, набралась тупой тяжести. Короткая рваная стрижка, русые волосы и глаза цвета янтаря. — Мне сказали, тебя зовут Мор.

— «Мор» это она для своих, — правее, напротив Алекс, сидит рыжеволосая молодая девушка. — Марина она. И она меня узнала, — с нежностью усмехается рыжая, завидя, как «Мор» отреагировала на неё.

— Чудно. Но мне не нужно много крови на паркете. Поэтому, Марина, если ты узнала Стефани, ты знаешь, что это её фишка связывать жертву так, чтобы та порвала себя до костей в попытках высвободиться. Посиди не дергаясь, мы сейчас закончим со Стеф, и я поговорю с тобой спокойно, без пистолета, нацеленного мне в лоб.

А Мор иного и никак было не сделать, если она действительно не жаждала рассечь себе до плоти и костей. Её раздели до самого белья. Запястья, бедра, ступни обмотаны узлами карбоновой нити к толстому дубовому стулу. Стеф даже в несколько кругов обмотала ей талию, чтобы наверняка. Мор толком и не понимала, как она, что казалось еще минуту назад намеревалась всадить пулю в лоб женщины, погубившей Аманду, уже сидит связанная и с кляпом во рту. Наблюдает, как Кетлер сосредоточенно рассматривает разложенные перед ней на столе фото и документы, видимо принесенные Стеф. Да, она узнала её. Стефани была в младших выпусках, как и Аманда.

— Хорошо. Есть записи периодичности поставок на эту военную базу?

— Вот подробный список, — Стеф передаёт Кетлер несколько листов с таблицами, с грифами высшей секретности. — Ранее вся эта база была словно один огромный личный кабинет для одного важного генерала с фамилией Росс. Получив должность госсекретаря, он продолжил посещение военного объекта, стабильно по расписанию. Сейчас же, нужно копать глубже, всё слишком секретно. Но, я нашла выход на человечка в самом верху, и я могу…

— Нет. Мы рискнули, достигли поставленной цели и снова уходим на дно. Всё остальное я беру на себя. Что дальше? — Алекс откладывает бумаги и фото в сторону, а Стеф на центр стола ставит небольшой термобокс, в котором две пробирки с кровью.

— У «Пятой» всё получилось, как ты и спланировала.

— Умница. И как там Картер, жива?

— Ты серьёзно? — улыбается Стеф.

— Что? Грешницы — мой фетиш.

— Если и помрет, то лишь от задетой гордости. Рана была не смертельна. Но достаточно глубокая, чтобы её упекли в больничку под присмотр.

— И Картер всё ещё там? — интересуется Алекс, прокручивая в пальцах одну из пробирок, наполненную образцом крови.

— Выписалась, её Барнс забрал. «Пятая» как раз выносила образцы её крови, когда он явился в больницу. Говорит, он был в ярости. Едва головы не посносил агентам, что привезли Шэрон.

Алекс не отреагировала. Молча вернула пробирку в термобокс, и закрыв его, отставила в сторону к документам.

— И последнее, — говорит она, наклоняясь к столу. У Стеф на коленях всё это время лежала квадратная шкатулка из красного шлифованного дерева. Теперь представилась её очередь к рассмотрению. — Дай я взгляну на него.

Стеф передала коробку, и Алекс, открыв её, затаилась. Уголком рта так устало улыбнулась, и лишь самыми ногтями, аккуратно, провела по черной ленте кожи. Остановилась у пряжки с эмблемой красных песочных часов.

— Это точно пояс Романофф? — звучит вопрос от Стеф, а недалеко от них всё так же сидит связанная Мор, выпучивая глаза в всё большем и большем непонимании происходящего. Кетлер лишь молча кивнула в ответ. — А откуда ты её знала?

— Не из этой жизни, — отрезает Алекс тут же закрывая коробку, и отсовывает её назад к Стеф. — Тот адрес гостиницы, что я присылала тебе, оставь коробку под дверью номера завтра к десяти утра.

— Я-то думала мы выкупаем его для твоей коллекции.

— Нет. Он лишь инструмент. Положи, постучи, проваливай. Там дальше разберутся и сами передадут получателю.

Стеф ушла тихо. Покидая квартиру, на прощание, бросила лишь пожелания доброй ночи. Обоим. С испариной на лбу, тело Мор затекло, мышцы пробирало мелким тремором, а карбоновые нити всё сильнее впивались в кожу. Жгучие порезы на теле проступали кровавыми каплями. Она попыталась что-то промычать, но Кетлер игнорировала. Она просто расслабилась, откинувшись на спинку дивана, и безразлично всматривалась куда-то в стену кухни, напрочь игнорируя пленницу справа. Как вдруг заговорила:

— Ты знала, что Аманда была первой? Потом мы нашли других Вдов — она помогала на них выйти. Я много раз предлагала ей… повышение, что ли. Чтобы она курировала Вдовами: молода, амбициозна и не обделена умом. Однако она всегда отказывала. Говорила, что сама в себе не чувствует стержня; что она больше менеджер, нежели управитель. Говорила, что она не способна принимать решения даже за свою жизнь. Она боялась заводить кота, потому что ей толдычили, что она не способна даже за тараканом ухаживать, — Алекс перевела к Мор ледяной, полный отвращения взгляд. — И всё это ей твердили не в Комнате. Это всё, и много-много другого, ей говорила ты. Пока под кайфом слюни пускала, обнимая унитаз. Ты винила её во всех грехах, даже после того, как она тебе раз за разом желудок чистила, после всех твоих попыток … — губы Алекс так напряженно сжались, искривились. Слово за словом она в брезгливости сверкала зубами, оголяя оскал. — А сейчас ты вспомнила, что любила её душу и сердце?!

Каждое слово, что с презрением выплевывала Алекс, болело Вдове сильнее, чем болит всё тело под силками. Она заскулила, хотя думала, что сможет завопить. Дернулась на месте, и стальные нити рванули глубже в плоть на бедрах.

— Ты же понимаешь, что так ты не встанешь с этого стула, не превратившись в конструктор Лего? Пришла, для мести, убить меня, но и сама ты жаждешь сдохнуть, — Алекс отвела взгляд снова в полумрак квартиры, и её на лице блики ночи отыграли грустью. — Вы сломались. Многие.

Не глядя к Вдове, Алекс сжимает правой ладонью воздух, и карбоновые нити, врезающиеся в плоть Вдовы, лопаются, разлетаясь на мелкие ошметки.

— Присядь напротив, давай поговорим, — выдыхает Кетлер, а Мор, не придав тому жесту значения, ослепленная гневом, вырывая кляп изо рта, вскакивает бросаясь к ней. И замирает, словно вкопанная.

Тело отказало, оно не слушается. Мор не может ни мизинцем пошевелить, ни моргнуть. Зыбью по спине отдало. Перед ней в метре сидит Кетлер, выставив два пальца в вверх, и ровно как неподвижна её ладонь, так и Мор не может двигаться. Теперь Вдова начала осознавать, каким образом порвались нити.

Алекс безразлична, повела пальцами в сторону дивана напротив, и тело Мор, марионеточное, безвольно подчинилось.

— У меня были тяжелые сутки, — выдыхает Алекс, все же обращаясь к Вдове, которую усадила напротив, свой взгляд. Уже очерненный. Глаза Мор, как две тлеющие искры. Они дрожат, и в дрожи той для Кетлер все читаемо. — У меня за сегодня не было толком и нескольких минут на свои собственные размышления. А произошло так много. Мне бы в пору сейчас самокопанием заниматься, с собственными тенями беседуя. Но вот ты здесь, глупая, мешаешь мне, — Алекс сладко, широко зевнула.

— Давай так, — продолжает она. — Ты любила Аманду. Ты ломала её своей больной любовью. Сейчас, когда она мертва, ты пожираешь себя изнутри, ища справедливости, возмездия. Ради неё и только ради неё, я дам тебе один шанс. Если ты ещё раз нарушишь наш с тобой диалог своими истерикой или попыткой убить меня, — усмехнулась так словно этот бред и не она сказала, — я превращу твои мозги в кашу; я заставлю тебя буквально жрать саму себя. Медленно. Я не дам тебе умереть быстро. Нет. Где бы ты ни была, прожёвывая очередной кусок своей плоти, рядом ты будешь видеть образ Аманды, делающей тоже самое с самой собой. Синхронно тебе она будет выгрызать кусок за куском своего мяса. Ты будешь видеть, как она жуёт, пока по подбородку её стекают её кровавые соки. И каждый раз глотнув, она будет благодарить тебя за твою любовь. Мы с тобой поняли друг друга?!

Махнув ладонью, Алекс опускает руку, и тело Мор снова возвращается под её собственный контроль. Вдова ещё ощущает ту панику беспомощности, что ощущала много, десятки и сотни раз за свою жизнь в Комнате, и вот сейчас снова. Глаза Кетлер прояснились, вернулись к человеческим, и Мор больше не могла в них рассмотреть тот ночной кошмар, который видит каждую ночь, последние несколько дней. Только холод животного страха по спине.

— Она знала? — сиплым на нервах голосом выдавливает из себя Мор. — Аманда знала, кто ты?

— Они все знают. Каждая из Вдов, работающих со мной, знают, кто я. Ни больше, не меньше. Ровно столько, сколько необходимо для добровольного и взаимовыгодного сотрудничества для обеих сторон. Только рассказать не могут. Даже под самыми изощрёнными пытками, ни одна не сможет сказать, написать или подумать о том, что я ведьма. Это в интересах обеих сторон.

— И сколько девушек ты держишь в заложниках? — верхняя губа Мор подрагивала от накатываемой злости.

— В заложниках?! — Кетлер рассмеялась. — Нет, Марина, ты не по адресу. Было девятнадцать, с Амандой… Ещё две ушли «на пенсию», у них семьи. Сейчас шестнадцать Вдов. И у каждой соцпакет лучше, чем у топ-менеджера Google.

— Скажи это Аманде! Раз ты такая ведьма, почему спустила с рук её смерть?!

— Правила. Сраные человеческие правила. К тому же я в ответе ещё и за других. Я увела Вдов в подполье, минимизировала риски. Мне нельзя впадать в ярость, и меня это злит. Но я не спустила с рук…

— Стоило бы разок уступить дорогу злости и найти виновных!

Кетлер застыла взглядом на бликах отвращения в оскале Мор. Её мышление иное, оно отличается от мышления Алекс. От характера и поведения. Пустить дорогу злости и одним махом порешать проблемы, это она, видимо, пересмотрела репортажи о Брюсе Беннере и его перевоплощениях. Однозначно. Слепая ярость, вынуждающая всё рушить и стирать в порошок. Истина лишь отчасти. Алекс сложно довести до ярости спонтанно и с первой попытки. Так же хорошо, как отыгрывать роли или маскировать эмоции с прочими окружающими, так же прекрасно, рядом со «своими людьми», Алекс умеет давать эмоциям свободу и переживать их. Всё, кроме ярости. Если ей смешно — она будет смеяться, заливисто, вкусно. Не так, как смеются леди, а так, как смеются живые люди. И плевать, что она на грани задохнуться, подавиться или вызвать к себе внимание окружающих. Она может плакать. Правда тихо. Беззвучно. На одном едином вдохе, застрявшем в легких, заливаться слезами, не издав ни единого вскрика, звучного всхлипа. Привычка, выработанная на рефлексах, когда никто не должен был знать, что ты слаба или ранима. Слабые и ранимые гниют на исправлениях и не дослуживаются до генерала. А как часто Маршал одергивал Алекс, чтобы лицо проще сделала, в моменты, когда вся её физиономия мимикой кричала об недовольстве, презрении или брезгливости к людям. Если она злится — это будут знать все, хотя бы по той же мимике, где сам изгиб отрицательной улыбки сулит несколько часов душных нравоучений и разбирательств с фактами и аргументами.

Только не ярость. Её Кетлер не отыгрывала — её она умела только копить. И каждый раз наивно надеялась, что так правильно. Самоконтроль. Ведома холодным расчетом, ведома своими, какими-то там травмами, о которых психиатры твердят, когда пытаются лечить Тару. Порой панически зациклена на том, что будет, даже если это «будет» осело лишь в её мозгах. Всегда нужно знать, что делать в случае чего-либо. Всегда нужно иметь не один, а сразу десять козырей. Если противник обойдет одну ловушку — он непременно должен попасть в другую, более затейливую. Чтобы ему не повадно было много на себя брать. Продумать план до деталей, но не на сто процентов — проценты рушатся от малейшего шороха случайной случайности. Нужно знать лишь конечный результат и несколько главных контрольных точек на пути к результату. Все, что посередине, о нем лучше не засорять себе голову — по ходу дела разберемся. Но конечная цель всегда должна быть обозначена. С яростью её конечная цель — не достичь пика ярости. Самоконтроль.

Она все еще помнит, как это было в прошлый раз и как ей было страшно. Самой себя. Своих мыслей, желаний. Своих поступков. Почему должно быть больно только ей? Почему она должна прощать и терпеть снова, когда места для копить гнев больше нет? Есть проблемы внешние и есть проблемы внутренние. Неумение не накапливать было её внутренней проблемой, решить, проработать которую у неё не было ни сил, ни времени.

Алекс, закрыв глаза, сделала глубокие вдох-выдох, и, едва заметно качнув головой, сама себя мысленно уверила, что это её норма. Плевать, сейчас не место и не время.

— Ступай домой, — обратилась она к Мор, игнорируя её последние слова. — В какой дыре ты там осела, ступай. У Аманды остались банковские счета, недвижимость, и ею было отписано «завещание», назовем его так. Мои юристы уже со следующей недели свяжутся с тобой для переоформления.

— Она не могла знать, что я не сдохну к тому часу.

— Да, не могла. Если не ты, через три месяца с её кончины всё отошло бы в пользу Вашингтонской школы-интерната для девочек, где она была волонтером. Поэтому, Марина, у тебя есть неделя, чтобы сдохнуть или вступить в наследство. Сделай правильный выбор.

— Ты омерзительна, — и Кетлер лишь в согласии кивает, надменно пождав губы. — У Аманды был кот…

— Хрен тебе, а не Зая. Твой удел – тараканы.

***

Центральный офис Stark Industries, суббота.

После нападения на ДКП«Какого хрена?!» — эта фраза просто зацепилась в голове Баки. С момента, как он сел в лабораторное кресло в уже изолированном под их с Сэмом визиты инженерном отделе. С момента, как Шури запустила своего Гриота для сканирования Баки и его травм при атаке на ДКП. С момента, как при сканировании скелета Гриот спроецировал с его костей неведомые руны и магические грифы. Во всяком случае, именно ими Гриот и прозвал всю эту светящуюся чепуху, что распласталась голограммой по всей лаборатории. Невероятные масштабы.

«Какого хрена?!» — именно эта фраза безустанно срывалась с его губ, всякий раз, как Гриот выдвигал теории. Всякий раз, как Баки поворачивался к Сэму, который был в таком же шоке, с открытым ртом, рассматривая кружащие в воздухе осколки магии. Именно осколки, предположил Гриот, сопоставив то, что все эти руны имеют между собой связь и должны быть чем-то более целостным.

— Когда?! Когда эта… хрень появилась во мне? — вымахивая рукой в скользящую по воздуху голограмму, возмущается Баки.

— Я не знаю, Джеймс! Я не знаю, — так же взволновано ему отвечала Шури, нервно пытаясь что-то предпринять, просканировать. Еще немного, и она начнет гуглить. — Когда ты был у нас, в Ваканде, такого не было!

— Кхм, — прокашлялся Сэм, уворачиваясь от очередной проекции, проскальзывающей в воздухе мимо его лица. — Блеск. Нам нужен Стрендж.

— Шури, можно узнать, как в меня поместили эту хрень?

«Технически, мистер Барнс, — отзывается Гриот, — эта хрень не помещена в Вас. Она размещена на Вас. Эти символы – они высечены на Ваших костях. Я лишь сделал увеличенную проекцию для общей видимости, и я уже запустил поиск любых совпадений по всем доступным мне архивам. Однако, смею предположить, что я не компетентен. Нужен специалист».

— Я свяжусь с Вонгом, Джеймс, — положив ладонь ему на плечо бионики, Шури вымученно улыбнулась. — Я сделала копию этой «хрени». Мы разберемся.

Никто и не придал значения её взгляду, напряженному, который она увела в пол. Взгляду, по которому читались мысли, домыслы, догадки. Баки хотел было ответить, но отвлек звонок его телефона. Барнс лишь кратко потянул уголком рта, подражая улыбке Шури, сорвал с себя датчики и встал к столу, где лежали его вещи: футболка, кофта, телефон. Неизвестный номер на входящем звонке. Он слушал собеседника, закрыв глаза, медленно и глубоко дыша. Весь этот день, сутки, да и вообще последние недели ему уже поперек горла стоят. Мало того, что он только что узнал, что его колдуны магией пометили, так теперь агент ЦРУ по телефону сообщает ему о ранении Шэрон. Он диктует адрес больницы, отделение, этаж. Барнс слушал и запоминал на ходу. Он оставил Сэма с Шури и оставил им короткое: «Шэрон ранили. Жива. Я к ней».

Минуя лифт, Баки поднимался в отделение травматологии лестницей. Быстро. В глубине души, еще сам себе не признавался, он очень хотел встретить какое-либо препятствие на своем пути. Внутри все изнывало от желания хотя бы немного выплеснуть гнев, скопившийся в каждой клетке его тела. Бесконечно сжимая-разжимая кулак бионики, идя твердым шагом, он был в метрах от закрытой двери нужного отделения, когда та распахнулась и к нему на встречу вышла молодая медсестра. Она несла штатив с пробирками, наполненными образцами крови, и она была ему не интересна. Его интересовали только два агента ЦРУ, стоящие у палаты дальше по коридору. Они работали на Шэрон, скорее всего, были, должны были быть рядом с ней в момент нападения. И они выглядели достаточно веселыми и жизнерадостными. Баки не колебался, одергивая одного из агентов, стоящего к нему спиной. Он развернул его за шиворот и прижал спиной к стене, надавливая ему ладонью из вибраниума в грудную клетку.

— Фокс! — вскипел сквозь зубы Барнс, наваливаясь сильнее на испуганного мужчину, который был заметно меньше его в размерах. — И где вы были, когда на неё напали?! Веселились, как и сейчас?!

— Сержант Барнс, — второй агент напугано встрепенулся, выравнивая спину, — Сержант Барнс, полегче. Это я Вам звонил…

— И как это относится к моему вопросу?!

— Мы были рядом, рядом, — едва выдыхает ответ, придавленный к стене ЦРУшник. — Это недоразумение. Случайность. Мы были на задержании.

ЦРУшник что-то ещё говорил. Баки лишь скользил глазами по его физиономии, перекошенной страхом, подмечая, как у Фокса покраснели уши; как дрожат его губы, когда он пытается что-то там объяснить; как пульсирует вена на его шее. «Мудак», — констатировал в своих мыслях Барнс, и оттолкнув Фокса в сторону, молча, едва сдерживаясь, прошел к двери в палату.

Солнечный свет ненавязчиво окутывал светлое помещение, которое и осматривать не имело смысла. Та, за чем сюда пришел Баки, на кровати уже сидела и пыталась обуться.

— Ко мне на встречу идти собралась? — абсолютная смена настроения, к более нежному тону. Шэрон действительно жива и в сознании, этот факт стер былую ярость, хоть и не всецело, но достаточно, чтобы приподнять уголок губ в тихой улыбке.

Услышав его голос, Картер немного замерла, оставив своих неуклюжие потуги дотянуться до обуви. Выпрямилась в спине и медленно, всем торсом повернулась к Барнсу, неподвижно стоящему у двери в палату.

— Бак, ты пришел, — шепчет Шэрон. Её шея перетянута бинтами, а несколько прядей волос измазаны засохшей кровью. — Забери меня домой.

— Только если доктор разрешит, — он опустился на колено у её ног, помогая обуться.

— Ты и сам потрепан. Что случилось?

— Это подождет. Как и кто тебя ранил? — Баки поднял взгляд к Шэрон. Его веки казались такими тяжелыми, рисуя легкий прищур. В такие моменты, возможно, сам Баки не знал, какие мысли преобладают в его голове. В голове. В груди же его всё ещё сдавливал гнев, и это было очевидно.

— Мы вышли на того, кто курировал нападение на аукцион…

— И ты брала его лично, без нормального подкрепления? С этими вот двумя идиотами? — рукой он указал в сторону коридора, а глаза его страдающе осматривали каждый участок тела Картер, надеясь, что больше её нигде не ранили.

— Тремя, — вставляет поправку в его слова Картер, и тут же сутулится, ловя на себе недовольство в глазах Баки. — Прости, это было безрассудно. Я ошиблась, — она так устало ладонью касается его щеки, поглаживая большим пальцем скулу, и старается как можно нежнее улыбнуться. — Прости, забери меня домой, пожалуйста.

Баки провел еще несколько часов в больнице, то в палате рядом с Шэрон, то ожидая в коридоре. Врач настоятельно требовал завершения всех анализов, прежде чем отпустить её. Два идиота ЦРУшника исчезли со скоростью света, аргументируя необходимостью предоставить отчет в ведомстве. С их стороны это было самым разумным, учитывая, что они абсолютно не успели согласовать с Картер единую версию случившегося. А Барнс не стал бы молча сидеть рядом с ними. Он бы завалил вопросами, пока не получил бы на них все ответы.

Ответов ему хотелось много. Исчерпывающих. Был один вопрос, на который он и не надеялся никогда получить ответ: «Когда закончится вся эта ересь в его жизни?». Мысленно озвучив его, Баки услышал эхо в своем разуме, которое ответило: «Никогда. На смену одному обязательно придет другое». Что ж, видимо, так оно и есть.

Прокручивая телефон в руке, упершись локтями в колени, Баки пусто всмотрелся в пол в больничном коридоре. Больница — это то место, где люди рождаются, где люди покидают этот мир. И он его когда-нибудь покинет. Мир. Со своим уже имеющимся багажом, и учитывая его род деятельности. Никто не должен так долго жить. Злодеи долго не живут, герои долго не живут. Герои… Прыснул ехидным смешком, видимо, громче, чем планировал — как-то странно медсестры на него покосились. Да, он сейчас герой, как бы. Не злодей — самое главное.

Выпрямился, затылком упираясь в стену за спиной. Он внештатный агент спецслужб, он помогает Сэму. Чем бы он ещё сейчас занимался, или точнее, чем бы он вообще занимался, не будь всего этого? Интересно, а можно ли о таком размышлять, не учитывая сыворотку в его крови? Нет, нельзя. Вид деятельности сменить можно всегда. Дрянь, которая циркулирует по его венам и пропитала каждую клетку его тела — отменить невозможно. Фатум.

Фермерство — сейчас он бы занялся фермерством. Хрен знает где, подальше от больших городов. Минимум соседей в округе, максимум занятости и спокойствия. Или лесозаготовка. Да, работа на лесопилке — это тоже интересно. В лесу тоже спокойно. На крайний случай, если отмести факт его подавленности событиями последних нескольких дней, факт его усталости, вот если эти факты отмести, то Барнс мог бы занятся охранным делом. Открыть свою охранную фирму, почему нет? Он прекрасно знает, как и что, он в этом будет успешен. Только этим нужно будет в большом городе промышлять — там, где есть какое-никакое отделение ЦРУ или другого ведомства. Шэрон не оставит свою работу, она и так её вернула с большими усилиями. Вернее, ей всё стоило работы, усилия она прикладывала, чтобы выжить, и не бросит свою должность ради жизни в каком-то городишке, пока Барнс будет привыкать жить без спасения мира.

Он уже долго тут сидит, практически подпирает дверь палаты, и глаза устали от яркой бледности коридора. Прикрыл их, массируя по лбу рукой, и тут же шея отозвалась щекотным зудом. Рука так и зависла у горла, когда он вспомнил совсем маленькую деталь, так безрассудно опущенную его разумом. Чертовы магические рисунки на его костях. К такому его не готовили. Будем честны — его вообще ни к чему не готовили, кроме как к войне в 40-х, и после было еще несколько лет службы плечом к плечу со Стивом, где присутствовала какая-никакая подготовка. Всё. Все последующие события его жизни — сплошной армагеддон. Его не готовили к смерти при падении с поезда, как и не готовили к тому, что Баки выживет, став подопытным зверьком. Его не готовили к сотням промывок, обнулениям и разрядам электричества, что разрывали его сознание в прах. Его не готовили к десятилетиям криосна, к судьбе киллера на службе Гидры. Не готовили к побегу из лап той же Гидры. Не было времени на подготовку к встрече с россыпью инопланетных захватчиков. Не готовили к встрече с призраками прошлого — их он волей или неволей, но находил сам. Вот и сейчас не стоит мнить, что кто-то подготовил бы его к факту, что помимо всего прочего уже имеющегося, ему придется разбираться еще и с магией.

На него кто-то, неизвестно в какой момент, наложил заклинания, добавив к сыворотке суперсолдата еще и магические символы, дай бог какого-нибудь проклятия. Пускай будет проклятием, нежели предпосылкой к великой миссии, которой ему, мать его, не хватает в его скучной жизни, и к которой его так само никто не подготовит. Плюс одна проблема, а он сидит тут в коридоре и размышляет чем занялся бы в жизни, чтобы учитывать и потребности женщины, с которой он в отношениях. В этот момент, с этим заключением, вариант с фермой или лесом отпал — на это Шэрон не подпишется. А на что подписался бы сам Баки ради неё и её комфорта?

— Сержант Барнс, — слева возвысился врач, осматривающий Шэрон, — она в порядке, нет нужды задерживать мисс Картер в наших стенах. Можете забирать её.

Время близилось к шести, когда такси доставило их к квартире Картер. Шэрон всю дорогу на заднем сидении автомобиля сидела, укрывшись в объятиях Барнса, и даже наслаждалась просто его теплом. Она ведь и хотела сегодня встретиться с ним, жаль, что при таких обстоятельствах. Необычно, но ей слишком сильно захотелось продлить этот момент тишины и спокойствия насколько это возможно. Не докучающая мелодия в автомобиле порой все же отвлекала от размеренного сердцебиения Баки. Он так нежно поглаживал ладонью её талию и, к счастью, не выматывал вопросами.

Пытался переубедить её принимать ванну вместо душа, но тщетно. Едва он отвлекся на телефонный звонок, чтобы заказать ужин, Шэрон уже включила воду и щедро налила пены для ванны. Забравшись в воду, наслаждалась теплом, разложив голову и руки по бортикам.

— Я бы сказал, но будет бесполезно, — послышался его укор из-за спины. Перевязанная шея ограничивает движения, Шэрон оставалась лишь в довольстве улыбнуться, надеясь, что Баки всё же пройдет к ней от двери.

— Не ворчи. Присоединишься? — её спокойный, но игривый тон, и вот она уже снизу вверх его рассматривает, стоящего у ванны. Немая грусть в его глазах.

— Не люблю ванны. Ты же знаешь, — подставив маленький табурет, он присел рядом.

— Ты грустный.

— Тебя ранили.

— Расскажешь, что у тебя сегодня произошло? — спрашивает она, не отрывая взгляда от глубины лазурных глаз Барнса.

То, как он смотрит на её лицо, изучает, словно не видел прежде. Нежно. Кто бы мог подумать, что в его душе осталось место для такого чувства. Нет, не так. Что в его душе осталось место для нежности, которую он в состоянии проявлять. Вот у Картер осталась нежность внутри, но выразить её или бескорыстно подарить другому… Бескорыстие — порок, провал, позор. Он рассматривает её глаза, губы; потянулся, чтобы поправить ей за ухо непослушную прядь волос, по его мнению, мешающую ей. А ей хотелось бы, чтобы он рассматривал всё её тело сейчас. Всё. Она открыта перед ним, её грудь плавно вздымается над поверхностью воды, украшена тонким слоем пены с карамельным запахом. Испарина на её ключицах, а Баки поправляет ей полотенце под головой, чтобы бортик ванны не давил.

Он рассказывает про утро, про нападение на ДКП. Рассказывает так поверхностно, избегая каких-то важных, по мнению Шэрон, деталей, и всё равно со стороны его рассказ считался бы достаточно полным и ярким для слушателя. Упоминает об Александре, что зашла на допрос первой и после принимала больший удар на себя. Сэм, Клинт, снова Сэм. Как прорвался вытолкать из западни Кетлер и Бишоп. Шэрон всем своим видом пыталась не выдать свои разочарование, что Кетлер отделалась лишь малыми травмами, и легкое раздражение, что этой женщины становится слишком много в жизнях Сэма и Баки.

Хорошо хоть Сэм не пострадал. Иначе Барнс слетел бы с катушек, однозначно. Она давно сделала себе в голове две заметки: нужно вывести Барнса — задень его человека; а будет необходимость уложить Барнса на лопатки — необходимо заставить его прикрывать Сэма, принимать за него все удары, снова и снова. Самые тяжелые, много, пока он не сможет подняться. Он прикроет, он станет вместо щита и будет стоять за него до последнего. Он преданный. Она не уверена насколько бы он стоял за неё, за саму Шэрон. Не уверена, насколько близко она к Баки. Но Сэм — его очевидная слабость. Ей даже фантазия всё нарисовала: несколько сильных ударов в живот, в голову; повреждение колена (лучше оба); перейти к повреждению позвоночника и выстрел в голову, как только Барнс упадет. Без церемоний. Без разговоров. Лишь на руку играет факт, насколько Баки не хочет снова убивать людей.

Барнс не бессмертный — он просто пока необходим.

Стоит быть честными: они, супергерои, все в определенное время были просто пока необходимыми. Они спасали и помогали там, где правительство не могло справиться. Они решали проблемы, которые могли решить только они. Они принимали удары на себя. При угрозах супергероического уровня — супергерои были необходимы.

Некоторое время назад Шэрон ужинала с Аллегрой, и именно эту тему они обсуждали. И каждая с осторожностью, прощупывая почву под собеседницей, словно две лисы оценивали аппетиты соперницы, находясь в одном курятнике. И вот к какому интересному наблюдению они пришли: только Роджерс в свое время был действительно необходим. Он победил Красного Черепа. Тогда, без Капитана Америка, США навряд ли справились сами или с такими незначительными потерями. Дальше, в основном, супергерои и все, кто имел к ним прямое отношение (тот же Ник Фьюри, первые эшелоны служащих ШИТа), сами навлекали проблемы и сами создавали их. Сила и противовес.

Сейчас подавляющее большинство, если не все без исключения, супергероев — мусор, снующий под ногами, мешающий, причиняющий неудобства. Лезут туда, где их не просят, и отказываются идти туда, куда необходимо правительству. У США есть цель. У Росса есть цель, о которой уведомлена Аллегра. Шэрон же, несмотря на свои старания, не допущена к этой информации. Россу нужен Сэм как символ, а не как человек, способный на подвиг. История циклична: Роджерс побывал в шкуре цирковой мартышки, и Сэму нельзя расслабляться. Вот только Шэрон знает, насколько горд Уилсон и насколько сложно его согнуть, как когда-то сгибали Роджерса в таких же обстоятельствах. Да и времена другие. Россу нужен его покорный символ, а не самостоятельная личность, умеющая огрызаться. Роджерс уже наогрызался — больше Росс на одни и те же грабли не наступит.

И все эти супергерои такие самостоятельные и добросердечные. «Куда проще было бы управлять своими собственноручно взращенными символами», — сказала тогда Аллегра, и Шэрон с ней абсолютно согласилась. Вот и Баки тоже можно управлять, пока он так на тебя смотрит. Управлять, пока он не поймет, или пока не упадет замертво с простреленной головой.

Нужно иметь храбрость, чтобы убить голос совести внутри себя. Храбрость Шэрон была взращена множеством набитых шишек той самой совестью. Теперь вместо совестливых криков в голове Картер она наслаждалась шепотом наслаждения, страсти и похоти…

— Как бы я хотела, чтобы ты сейчас присоединился ко мне… — её шепот был слегка громче шипения лопавшихся пузырьков пены, когда Шэрон опустила обе руки в воду. Потягивает ими, проводя ладонями себе по бедрам; спиной потягивая сводит плечи, и её полная грудь ещё краше напрягается, обтекая пеной.

Ей нравятся футболки Баки, те, что с короткими рукавами — ей нравится любоваться его мышцами и этими соблазнительными выпирающими венами, на предплечье, на кисти живой руки. Был бы он сейчас вовсе раздет… Она плавно, играя, тянет из-под воды свою правую руку, ведя пальцами от бедра до талии, ребер, останавливает ладонь на груди. И всё это время с вызовом всматривается Баки в глаза. Он молчит, и тень приятного довольства видна лишь в его глазах.

Все чувства обострились, и тонкий шлейф карамели от пены для ванны начал кружить фантазию. Прикрывая глаза, Шэрон выбросила из головы все свои прежние мысли, что абсолютно помешали бы ей сосредоточиться на удовольствии. Её губы приоткрылись со вздохом, и по телу разнеслась первая искрящая дрожь. Барнс не шелохнулся, лишь взгляд тут же перевел к колыхнувшейся пене, распластанной по всей толще воды. Она перекидывает одну ногу через бортик ванны, вздрагивая толи от того, как щекочет стекающая по разгоряченной коже пена назад в ванну, толи от того, чем занята недоступная взгляду её левая рука в воде, под плотным слоем карамельной пены. Снова вздрагивает, теряя стон, скопившийся на губах, в момент, когда Джеймс касается ладонью её щеки, медленно проводя большим пальцем по дрожащим женским губам.

— Бак… — недоговорила, когда он с небольшим напором, надавил ей на губы, прося тишины. Оттягивая нижнюю губу, ведет пальцем к подбородку, и ток по телу Шэрон накаляется. Учащается вместе с сердцебиением. Его касания, как доказательство желания. Его касание — то, чего хочется хотеть. С ними хочется перебарщивать. К ним хочется быть всегда голодной. А он так медлит. Её пальцы под водой немного ускоряются, с нажимом, и всё равно это не то, как ей нравится с ним. Это не сравнится.

У Баки на лице ни один мускул не реагирует; он так холоден с виду — читаемы лишь глаза. Этот невесомый прищур, когда он ведет своей ладонью от подбородка вниз, и в этот раз пропускает шею. Секундное чувство сожаления в груди Шэрон от недополученных касаний. Она хотела его на каждом сантиметре кожи. Чертова повязка. Чертово ранение. Ей нравится, когда Баки сильнее надавливает, обхватывая своей ладонью её шею. После он всегда притягивает её к поцелую, и целует долго, тягуче. Чем глубже он в ней, тем требовательнее его поцелуй, тем горячее его дыхание, что раскаляет Шэрон кожу.

Она сейчас течет от воспоминаний, как Баки сминал под себя всё её тело, не давая времени на мысли, на ровное дыхание. Сами чувства. Он заставляет её чувствовать. Шэрон сейчас так дрожит, еще не измывается, но жар из груди оттекает к тазу всё сильнее и нетерпимее. Дыхание перехватывает, когда Барнс напористее сжимает её грудь и резко, не давая шанса опомниться, опускает свою руку в воду, перехватывая запястье Шэрон. Брызги воды омывают ключицы, стекают к набухшим соскам. Её новый стон и взгляд, просящий близости.

Близости большей, чем она сейчас может получить, содрогаясь в ванне, наполненной водой, когда он сменил её пальцы своими. Близости, где она будет отдаваться этому мужчине, испытывая хотя бы так те погребенные чувства. Больше близости, но сейчас она может получить лишь больше ласк его рукой, что ни в коем месте не сравнится с тем, как он умеет иметь её…

— Да, вот так… — выдыхая почти со стоном, Шэрон теряется, уже не находя для себя места, когда он вводит в неё два пальца. Так близко приклонился к её губам, но не целует, а дразнит. Ей в голове не укладывается, как в момент, когда она дрожит, когда так рвано дышит, стараясь принять наслаждение ярче — он так спокоен, уверен, властен. Ускоряет ласки пальцами, и каждый её стон ловит с таким упоением. Стон, когда она сжимает его пальцы внутри себя, с каждым его касанием клитора всё больше принимая тяжесть желаемого конца.

— Тише, — Барнс полушепотом ласково произносит, касаясь, казалось, каждого сантиметра её кожи. — Расслабься, — говорит он, но для неё не слышится больше ни одного слова. Левой рукой хватает его за запястье под водой и ещё сильнее прижимает к своему клитору. Глубже, сильнее, не сбавляя темпа. Держит, словно боясь, что он остановится.

Шэрон не выдерживает издевательств его губ, которые так близко и нарочито дразнят. Правой рукой обвивает шею Баки, теряясь пальцами в его волосах, сжимает, притягивает к поцелую. В этот момент, который она ждала. В таком голодном поцелуе готова вырвать душу из него, и при закрытых веках перед глазами сотни искр.

Барнс всё ещё нежно гладил под водой её бедра, пока Шэрон унимала своё сбитое дыхание и бьющееся в грудной клетке сердце. Испарина на её плечах, на щеках, столь целомудренный румянец, и несколько капель пота у виска. По всему телу кровь ю в каждую клеточку, к каждой мышце, распласталась блаженная слабость.

Отвлечься вынудил звонок в домофон. Доставили их ужин, и Баки, оставив на виске Шэрон краткий поцелуй, вышел к курьеру, оставив свой телефон на табурете. Телефон, который, едва он покинул ванную комнату, начал вибрировать на беззвучном режиме. Один, второй звонок. Рука Шэрон машинально потянулась к телефону — любопытство и недоверие ко всему миру брали верх, абсолютно преобладав над желанием покоя разомлевшего после оргазма сознания. «Бекки» подсвечивалось имя абонента, который так настойчиво пытался дозвониться её мужчине. Ещё один звонок.

«Бекки…» — с презрительной интонацией пронеслось в мыслях Шэрон. Она не знает никаких Бекки в жизни Барнса, и учитывая, насколько расслаблена она была, задаваться сейчас размышлениями о том, кто такая «Бекки», не было ни сил, ни желания. Шэрон, просто по прихоти, сбросила вызов и добавила абонента «Бекки» в черный список. Барнс даже не блокирует свой телефон. Боги, сколько наивности.

Ужин. Сон. Да, Шэрон уснула моментально, едва закинула на Баки ногу и сильнее прижалась к его крепкому телу. Рядом с ним она казалась себе такой хрупкой. Ей было хорошо с ним рядом, зачастую спокойно и надежно. А сейчас еще и так тепло.

Уснула Шэрон, но не Баки. Он всё прокручивал в воспоминаниях те плавающие вокруг него в воздухе магические руны, которые голограммой выводил Гриот. Почему именно Баки и почему магия? Что значат эти руны? Почему они сломаны? Вспоминал их. Пытался в своей голове, забитой всяким, даже совсем ненужным хламом, найти малейшее совпадение в памяти. Совпадение рун, символов, узоров. Узоры всплывали, только совсем не те. Узоры геометрии татуировок на женском теле, набитые по тонкой коже. Узоры, что шли по ключице, что скрывались по груди. Шэрон на автомате перед сном, поцеловав Баки, пожелала ему приятных снов, и ему сейчас в груди зудило чувство вины: рядом с ним спит его женщина, он слышит её сердцебиение, а в голове его тлеет навязчивая мысль, что сон будет приятным, если он снова увидит во сне другую.

«Забей, Баки, — мысленно успокаивал свою тревогу Барнс. — Ты просто теми бредовыми снами компенсируешь кошмары. Ты просто привык, что если не блондинка, то будет пробуждение в холодном поту от ужасов прошлого. Нужно сбиться. Это пройдет».

Звонок. Два часа ночи, а ему кто-то звонит на телефон. Выбравшись из постели, он взял телефон и вышел на балкон. Контакт не подписан, только Барнс и не собирался подписывать номер Беловой, рассчитывая, что больше не придется ни отвечать, ни самому звонить.

— Ты время видела?

— А ты что, спал?! — удивленно хмычет Елена в ответ. — Я не сплю, и ты не будешь.

— Чего тебе?

— У меня тут сутки уже шоу программа «Дебил захватчик в гостях у Джимми Киммела», только без Джимми Киммела. Мне бы пописать сходить, чтобы подменил кто…

— Адрес?

— Да шучу я, Господи! — видимо на эмоциях, с четким акцентом, вздыхает по ту сторону телефонного звонка Елена. Жует что-то.

— Почему ты его еще не взяла-то? Чего тянешь?

— А ты когда-нибудь видел, чтобы один человек прикосновением выжигал кожу у другого человека? А, у него ещё руки зеленеют. Ну, у того, что кожу выжигает…

— Да понял я. Адрес, сейчас разберемся.

— Погоди, Солдат, успеешь, — Елена говорит: «Солдат», и у Баки челюсть сводит в раздражении. — В понедельник, вечером. От тебя и Капитана твоего нужна помощь. Еще нужны все данные по РАФТу. Этот дебил накосячил. Они все накосячили. Я так поняла у них другая цель тогда была. Эвакуации от заказчика нет, и он связался с дружками — те заберут его в понедельник в девять вечера. И они все связаны с РАФТом.

— Если он «гибридный», то и они тоже.

— Верно, а ты молодец! — смешок Елены, а у Баки глаза закатываются и всё больше язык чешется ответить что-то эдакое. — Так что нужен отчет по РАФТу, все-все данные, что есть. И ты едва ли не единственный, кто всё достанет.

— У меня есть данные, которые передала Ваканда…

— Ау, Барнс, отчет по РАФТу. У тебя есть две точки доступа к нему: с одной женщиной ты спишь, а в компании второй проводишь времени больше, чем спишь с первой. И не затягивай, нам ещё нужно будет успеть ознакомиться с данными, прежде чем вязать этих дебилов.

— Я снова повторюсь: кто тебя поставил командиром?