III (1/2)

Ss: Гермиона Грейнджер.

Поездка на Хогвартс-экспрессе отныне не воспринималась, как нечто особенное, не была полна приятных предвкушений: скорее наоборот душила, словно кто-то понемногу с каждой минутой затягивал шарф Грейнджер всё сильнее, лишая воздуха. И дело было даже не в ожиданиях о реставрации, очередных встречах, а в том, что они оставили позади. И оставляли всё дальше и дальше. Гермиона почти слышала мольбы Рона вернуться и не оставлять его.

Они всегда возвращались в Хогвартс вместе. Несмотря на то, что Уизли совершенно забыл обо всём хорошем, омрачая каждое воспоминание, Гермиона всё равно не могла забыть об этих моментах. И не хотела — ведь они были большой частью того, что она из себя представляла.

Но все её переживания о Уизли сейчас неважны. Она взяла с себя слово выбросить его из головы, как только экспресс остановится на конечной станции. Восьмой курс, пожиратели смерти, слизеринцы, Гарри, Хогвартс — это всё, что должно сейчас волновать, и девушка тем же усилием воли заставила себя отбросить мысли о Рональде. Поставить их на самую высокую полку, до которой сложно дотянуться.

У них действительно были некоторые ожидания по поводу Хогвартса — так как после войны его пришлось отремонтировать и отреставрировать, никто не знал, чего конкретно стоит ожидать. Макгонагалл слишком кратко обмолвилась обо всём, что касается школы, словно держала эту информацию втайне, что вызывало некое волнение.

Единственное, в чём Гермиона точно была уверена — это в том, что система соперничества между факультетами останется та же. Ведь в первом письме, отправленном новоиспечённой директрисой, было обозначено, что Гермиона Грейнджер назначена на должность старосты факультета Гриффиндор, а её заместителем-помощником стал сам Гарри Поттер. Естественно между строк так и читалось то, что это поможет им держаться рядом друг с другом и внимательно проверять каждого ученика, кто может представлять потенциальную угрозу. Но это не имело значения: Гермиона итак знала, что она достойна занимать подобную должность и лучше кандидата на данный момент нет.

Также в письме обозначались не самые, пожалуй, приятные, но всё равно греющие душу новости: старостой Слизерина стал Блейз Забини, а его помощником — Драко Малфой. Да, сложно представить, чтобы Малфой находился у кого-то в «подхалимах», но после случившегося с ним и его семьей выше данной должности ему точно не подняться. И Гермиона справедливо считала, что подобный исход лучший из возможных.

Она конечно была удивлена, узнав, что Драко Малфоя оправдали, его мать и вовсе не судили из-за неимения достаточных доказательств причастности, а Люциуса посадили в Азкабан только на десять лет, но не до ошеломления. Ожидать приговора хуже, для чистокровной, богатой и очень влиятельной семьи — это как верить в чудеса. Иногда они оправдываются, однако чаще остаются несбыточными мечтами о них же.

Конечно неприятно возвращаться в Хогвартс, понимая, что Малфой никуда не делся, однако внутри всё ещё теплилась слабая надежда на то, что его влияние сильно ослабло, ведь теперь всем стало известно, что он пожиратель. А без влияния Малфой теряет достаточно привилегий. В любом случае, какой-то там Малфой явно не был веской причиной, дабы останавливаться в страхе.

Он, в конце-концов, проиграл ещё тогда, когда пал Тёмный Лорд. Деньги и статус спасли его от Азкабана, но точно не от потери репутации.

Если уж и говорить о ней, то сейчас та была в разы выше у Гарри и Гермионы — героев войны, спасших весь волшебный мир от тёмного и могущественного волшебника.

— О чём думаешь? — неожиданно спросил Гарри, вырвав девушку из размышлений. Она повернулась к нему, запечатлев ту же, знакомую и привычную улыбку на лице. Грейнджер положила голову Поттеру на плечо.

— О всяком. О должности старосты, например. А ты? Почему спрашиваешь?

— Я вот задумался.. на что можно заменить в письме «всё хорошо», «всё по-прежнему» для Рона, чтобы это не выглядело так, будто мы ему не договариваем? — они говорили шёпотом, поскольку Джинни уснула на своём новом месте, лёжа, так как в эту поездку целое длинное сиденье никто не занимал.

— Он всегда будет искать подвох и считать, будто мы не договариваем. Но, раз уж так, то можно.. «всё стабильно», «даже скучно как-то», «сложновато».

— Пожалуй.. пару тройку раз эти фразы можно чередовать между друг-другом, но потом придётся придумать новые. Волнуешься? Новая и важная должность..

— На самом деле нет, совсем нет. Мне как-то было не до этого всё время, даже сейчас. Да и что уж, я всегда знала, что идеально подхожу на эту должность — у меня было достаточно возможностей продумать планы действий. Волноваться должен ты, Гарри.

— Да? И насколько сильно мне волноваться, мисс Грейнджер? — они оба хихикнули. — Придумал ещё одну фразу, с которой можно начинать письмо. «Профессор Снейп.»

— Дай подумать. возможно, но это только возможно, Поттер, я сделаю тебе маленькую, буквально незначительную поблажку, как лучшему другу.

— И она будет столь незначительна, что..

— Не могу же я рисковать нашей продуктивностью.

— Ты чудо, Миона. Я рад работать почти под твоим началом.

— Ещё бы не был. Как насчёт.. «Лаванда Браун спрашивала о тебе, дать ей твой адрес?»

— О, Гермиона, это жестоко. Она же пришлёт своему «Бон-Бону» с десяток писем!..

— И чем это так ужасно? Может и хорошо, что он будет вести переписку не только с нами.

— Может.

За окном шёл маленький дождик, а экспресс мчался всё также быстро, как и прежде, не позволяя в полной мере насладиться красотами зелёных гор, пропуская их одна за другой. Хотя, стоит признать, что вид Гермиону сейчас интересовал меньше всего: ей просто хотелось на чём-то сконцентрироваться.

Поттер мягко приобнял Грейнджер, а она подсела чуть ближе.

— Мы, пожалуй, будем ещё долго волноваться, — изрёк он, вызвав у девушки непроизвольную улыбку, — та всегда удивлялась понимаю Гарри, когда нужно.

— Пожалуй.

***</p>

Когда экспресс остановился на станции, дождь не закончился, а только приобрёл большую силу, нагоняя всё той же тоски. Гермиона мельком посмотрела на небо, прежде чем Гарри занёс над ней зонт, одарив нежнейшей улыбкой.

Джинни встала рядом, чуть наклонилась и самостоятельно перекинула руку Гермионы через своё плечо. Ответом на удивлённый и непонимающий взгляд послужила какая-то уж слишком самодовольная ухмылка, казавшийся такой.. несколько непривычной на лице младшей Уизли, что Грейнджер прыснула кротким смешком.

— Что? Чем я хуже? Как по мне, тоже достаточно рыжая.

Попытка подрожать Рональду почему-то не вызвала боли — только приятное, стремительно различающееся тепло в груди в такой холодный день. Гермиона повернулась к Гарри, который тоже послушно наклонился, позволяя девушке также положить и вторую руку. И вместе, почти как прежде, они направились в Хогвартс.

Все знакомые золотой троицы уже давно знали, что девушка влюблена в Рона: причём, даже казалось поначалу, будто не безответно. Однако во время войны о никакой романтике не могло идти речи, а уж и о серьёзном разговоре о чувствах тем более. Они занимались слишком разными направлениями, поэтому виделись крайне редко, по ночам. Просто наслаждаясь компанией друг-друга, что устраивало Рона, позволявшего подруге уснуть на его плече, и Гермиону, что не была готова брать подобную ответственность в такой тяжёлый для всех них период. А после неё… разве смела она давить на него? Единственное, что могла Грейнджер, быть рядом, поддерживая Уизли; та никогда не избегала его персоны, поэтому именно Гермиона первая заметила в нём кардинальные изменения, что приносило особую боль. Гарри и Джинни искренно хотели позволить подруге наконец расслабиться, принять невозможность их отношений и двигаться дальше. Изначально было видно, что чувства сильно тяготили её: она делала выбор сердцем, а не разумом, что не устраивало саму Гермиону. С того дня, вчерашнего дня, та решила не давать себе никаких поблажек — пообещав им, что она больше не будет медленно тонуть в чувствах. Чувствах, меняющих всё её нутро.

Ведь Рон был точно солнцем, которое обжигало, в итоге взорвавшись.

Несмотря на плохую погоду, Хогвартс однако, радушно принял их солнечными лучами, аккуратно выглядывающими из-за рассеивающихся туч. В толпе учеников Гермиона не замечала знакомых лиц – и это, на удивление, её почти радовало.

У самого входа в школу их встретила Директриса Макгонагалл, одарив троицу, что шла в первых рядах, приветственным кивком. Джинни поджала губы в неком неудобстве и смущении. Гарри же пытался осмотреться, подмечая всё тот же двор, который не изменился, а остался таким же просторным, светлым и зелёным; в солнечных лучах черепицы новой башни сверкали, словно усыпанные тысячами разноцветных кристаллов. Стены, однако, остались тёмными и серыми. Крыша нового построения была поделена на четыре части и разукрашена в цвета факультетов, от чего Поттер сразу понял, что это – башня старост. Она располагалась чуть вдали от школы, а дорога к ней, судя по всему, теперь проложена отдельной тропой. Что ж, хотя бы не придётся тесниться в самой маленькой башне Хогвартса, пускай путь к ней и длиннее.

Гарри вновь обратил внимание на директрису, рядом с которой стояли два парня с Когтеврана и Пуффендуя – Майкл Корнер и Эрни Макмиллан.

— Рада вновь приветствовать вас в школе чародейства и волшебства, уважаемые ученики. Несмотря на тяжёлый для всех нас год, мы продолжим обучать вас магии также, как и прежде. Пускай школа и потерпела некоторые изменения, я уверена, что приложив много усилий, у каждого из нас получится привыкнуть к тому, что произошло в этих стенах, как бы это не было тяжело. – она сделала короткую паузу, бегло осмотрев толпу. — Спасибо, что выбрали и остались с нами. Сейчас же, опуская долгие благодарственные речи, я попрошу вас проследовать за старостами Пуффендуя и Когтеврана, дабы те провели для вас ознакомительную экскурсию по замку. Старост и заместителей Гриффиндора и Слизерина попрошу следовать за мной. – Эрни и Майкл отошли чуть в сторону, подманивая учеников руками, чтобы те встали в отдельную группу, сместившись в право. Гарри и Гермиона, переглянувшись с младшей Уизли, ушли влево. В ту же секунду к ним присоединился Забини, что занял место рядом с Грейнджер.

— Попрошу всех не отставать, не слишком громко шушукаться и, на всякий случай, не пинаться. Внимательно слушайте Майкла, иначе можете ненароком заблудиться в этих стенах, ступайте туда же, куда и я. – огласил правила Эрни, одарив присутствующих сдержанной улыбкой, и нервно потоптавшись на месте. — Также, факультеты, соберитесь в ровные ряды со своими однокурсниками, Слизерин, встаньте в самом конце. Пуффендуй за Когтевраном, а Гриффиндор перед нами. Спасибо. – после того, как ученики выполнили необходимые условия, вся группа двинулась вперёд в унисон ровными шагами. Макгонагалл молча наблюдала за тем, как ребята скрылись за поворотом коридора, после наконец обратив внимание на тех, кто стоял перед ней.

— Вас я особенно рада видеть. Спасибо, что откликнулись на мои письма. У нас экскурсия будет отдельной от остальных, поскольку мне необходимо обговорить с вами некоторые вещи. Давайте пройдём в мой кабинет. – директриса пошла по той же дороге, что и группа, а остальные молча последовали за ней.

Коридоры практически не изменились, всё ещё напоминая собой бесконечные тоннели, за исключением того, что теперь они ступали не по каменному полу, а мягкой дорожке тёмно-синего ковра. Шаги других учеников постепенно стихли вдали, и всё вокруг погрузилось в давящую тишину. О Мерлин, как же Гарри не терпел подобной тишины: благо теперь не приходилось слушать настораживающее эхо собственных шагов. Чем дальше они шли, тем темнее становилось в коридоре, словно они заходили вглубь огромной пещеры, несмотря на свет факелов и солнце, почти не проникающее сквозь окна школы. Всегда ли здесь было так темно или его слишком долго не было среди этих стен, что он уже успел позабыть об этом?

Когда Гарри бывал здесь в последних раз, то всё пылало огнём, зелёными и красными лучами проклятий. Но темнота устраивала его ничуть не больше. Он мог наблюдать за собственной и тенями своих спутников, пытаясь вспомнить, всегда ли было так, как сейчас.

Они обходили поворот за поворотом неспешным, прогулочным шагом, Гарри подумал, что группа точно растворилась в воздухе, раз так быстро исчезла из этих длинных коридоров, не издавая никаких шумов. Да, ученики без сомнений бы их обогнали, но не настолько сильно, чтоб стать совсем бесследными, словно в этой школе только они четверо – это мысль нагнала на Поттера одиночество и странное, необъяснимое чувство тоски.

— Здесь стало темнее, – подала свой голос Гермиона, осматривая пустые стены. — Окна не пропускают света. – Грейнджер же чувствовала, будто попала в тюрьму, а не родной Хогвартс. И подобная атмосфера напоминала о неумолимой скорби, охватившую всю школу после смерти Дамблдора, словно замок олицетворял тяжёлое состояние души.

— Верно, мисс Грейнджер. Стены и окна в коридорах Хогвартса теперь укреплены различными заклинаниями, из-за чего они перестали пропускать большую часть света.

— Сколько же на них заклинаний, директриса Макгонагалл?

— Около шести. – ответила она спокойным тоном, вызвав мимолётное негодование у Гермионы: почему они идут в абсолютной тишине вместо того, чтобы обсуждать подобные нюансы? Хоть что-нибудь? Эта тишина скоро станет совсем невыносимой.

В коридорах, там, где они обычно обитали, перестали летать призраки: вероятно попрятались в самых тёмных местах этого замка. Заточённые здесь даже когда Хогвартс практически сровняли с землёй, им не оставалось ничего другого, дабы сохранить своё существование. Они не вылезали и сейчас, будто всё ещё боялись. Гермиону же теперь пугал сам замок, а не те, кто был в нём.

Директриса Макгонагалл будто продолжала сохранять тайну изменения Хогвартса, нагнетала итак неудобную обстановку; Грейнджер старалась не поглядывать на Забини, что, казалось, совсем не обращал на них внимания, но идти совсем рядом с ним было донельзя непривычно.

Макгонагалл взмахнула палочкой, отворив дверь, которой раньше, кажется, не было. За ней, в более светлом и знакомом коридоре, показалась Горгулья.

— Лимонные дольки. – произнесла Директриса, и статуя начала подниматься вверх, образуя собой лестницу. Гарри подметил, что пароль был несколько изменён: он с упоением вспоминал, как был вынужден оказаться в кабинете Дамблдора впервые, тогда преисполненный лёгким волнением и чудовищно сильным интересом. Сейчас же Поттер пытался вообразить, как он изменился под началом Макгонагалл.

Гарри сразу нашёл среди портретов бывших директрис и директоров профессора Дамблдора, встретив его неловким, будто приветственным, кивком, сразу опустив взгляд вниз: он знал, что ответом человека с заколдованного портрета будет такой же кивок, и Поттеру не хотелось его получать.

Он перестал злиться на Дамблдора уже очень давно, приняв даже то, что тот использовал его в качестве жертвы для победы над Волан-де-Мортом. Смирившись с тем, сколько тайн хранил Альбус, и сколько недосказанностей было между ними – сейчас ничего вернуть и исправить было нельзя. Гарри слишком часто прокручивал в своей голове наилучшие варианты развития событий, где мог бы спросить у Дамблдора всё, что не успел, о чём даже не думал на тот момент, что постепенно к нему пришло принятие.