II (1/2)
Ss: Гермиона Грейнджер.
Гермиона начала медленно вдыхать на счёт три и выдыхать на шесть, пытаясь расслабиться: она крепко, с остервенением держала палочку, направив её на Рона, будто боялась, что тот снова начнёт двигаться. Однако он застыл на месте.
Гарри осторожно взял Грейнджер за плечи, прося посмотреть на него. Глаза подруги казались ему сейчас янтарными, горящими огнём гнева и решимости. Постепенно, когда рука её начала опускаться, а черты лица смягчаться, он оглянулся на Рона.
— Он ничего не сделает, – начал заверять Поттер, ожидая кивка Гермионы, означающего, что теперь и она спокойна.
Хотя в голове девушки всё крутилась мысль о том, что в присутствии Уизли она стала всегда держать палочку при себе, на случай, если совладать с его гневом словами не выйдет.
Это были редкие, но тяжёлые случаи. Рон становился всё более обеспокоенным и нервным, начав принуждать их к тому, что ему будет выгодно. А конкретно - постоянное нахождение рядом. Он всё чаще стал говорить о том, что его специально списывают со счетов и считают, якобы, сумасшедшим. Рона невозможно было убедить в обратном.
— Мистер Уизли, вы как? – отпрянула от Поттера Гермиона, решив, что ей нужно переключиться на кого-то другого. Сейчас она просто не могла смотреть в глубокие глаза Гарри, полные беспокойства и настолько холодной тоски, что нахождение рядом с ним, вот так, – чуть ли не нос к носу, – можно сравнить с прилётом дементоров. Джинни наложила на отца заклинание Эпискеи<span class="footnote" id="fn_33035037_0"></span>, отлучившись за стаканом воды.
— Порядок, он не сильно меня приложил, – его мимолётная улыбка, брошенная Грейнджер, тут же растаяла, когда мужчина посмотрел на Рона. — Он.. такой сильный. – Гермиона поджала губы и кратко кивнула. Пожалуй, это всё, что сейчас можно было сказать о Рональде, пытаясь не затрагивать тяжёлую тему. То, как он изменился.
Ещё во время войны его постоянными занятиями являлись тренировки и разработки стратегий. Уизли мог не спать ночами, продумывая их. Отрабатывал приёмы, когда внезапно просыпался от кошмаров. И только когда тот понял, что без сна он не сможет ходить на миссии, то стал спать определённое количество часов. Но даже так Гарри нередко не заставал своего соседа в кровати, просыпаясь по тем же причинам.
Рон рыдал навзрыд, когда война закончилась – Гермиона сначала приняла это за нервный срыв. Все, особенно его семья, надеялись, что после того, как он вернётся домой, то сможет хоть на часть стать прежним. Спокойно спать, заниматься своими делами, вести спокойную жизнь. Но, казалось, что теперь ничто не волновало Уизли больше благополучия его родных. И в своём желании быть рядом он действительно чуть ли не был сумасшедшим и опасным.
Гарри и Гермиона отлично понимали, что из-за драконьей оспы он не поедет с ними в Хогвартс - и что это значит для него, к чему может привести. Однако, как самые последние идиоты надеялись, что обещания присылать письма будет достаточно. А что ещё они могли сделать для него, находясь там?
Ровным счётом ничего большего. Гермиона пыталась сдержать подступавшие слёзы, не в силах отвернуться от своего друга. Но чем дольше Грейнджер смотрела, тем невозможнее это было – девушка начала сотрясаться в рыданиях, пряча лицо в ладонях, и отбрасывая кудри назад. Боль пронзила грудь с новой силой, тормошила старые раны, накатывала волной. Все воспоминания, где Рон был таким смелым, безрассудным, глупым и понимающим – все они казались чем-то столь далёким, что их потерю каждый оплакивал до сих пор, пускай и старался держать лицо при Уизли. Она рыдала и от жалости к самой себе, просто потому что позволила ему увидеть это: что воспринимала Рона, как опасность. Самым страшным было то, что все её действия можно оправдать.
Гарри обнял её и взял за руку, а она прижалась к нему – Гермиона уже и не помнила, когда именно им стало так необходимо держаться за руки и быть близко друг к другу, доказывая, что они живы. Не знала, когда Рон стал таким серьёзным, испуганным и ответственным.
Грейнджер не могла винить Рона, даже испытывая к нему чуждую ненависть, как к врагу, каждый раз, когда тот собирался напасть на Гарри. Она преисполнялась такой непоколебимой решимостью, что могла бы бросить в Уизли Аваду.
Но вместе со всеми негативными эмоциями, которые она переживала и мимолётной волной, смотря на него каждое утро, Гермиона могла сказать, что любила Рона также сильно, как и ненавидела.
Любила не той опошленной любовью, а тёплым чувством, заставляющим пальцы приятно покалывать. Обожала смотреть в его голубые глаза, в которых отражался солнечный свет, делая их ещё ярче на фоне его такой же ослепительной улыбки, выбивающей землю из под ног. Ей нравилось как бы «ненароком» касаться мягких рыжих волос, любоваться сотнями веснушек.
Рон был точно солнцем: манящим и необходимым, но и одновременно обжигающим и выматывающим. Вечным непоседой, всегда готовым выдать безумную, почти бредовую идею, но всё равно помочь ей.
Сейчас, уткнувшись уже в грудь Гарри, она не могла испытывать ничего, кроме боли. Словно то, что она в очередной раз бросилась в него заклинанием стало последней каплей. Решающим ударом, разрушившим весь иллюзорный мир, опошлившим любовь, разбившим её стеклянный шар.
Гермиона отпустила руку Гарри, чтоб обвиться вокруг его талии, а он, также обняв её обеими руками, прижался щекой к копне вьющихся волос. Потому что Грейнджер никогда до этого не кричала так громко и открыто перед всеми, словно желала сорвать голос.
Плакали почти все: Джинни прижалась к матери и отцу, Фред и Джордж вместе с ними; Люпин обнимал Тонкс, поцеловав её в висок. А Рон был один, застывший, как скульптура из льда, всё с той же злой, обезумевшей гримасой.
Стоило Гермионе увидеть его лицо – она не сомневалась ни секунды, и только сила воли позволила той не бросить в того, кого она любила, непростительное заклятие. Потому что в этот миг он ничем не отличался от жестоких пожирателей. В её сознании они перемешались в одно целое, и Гермиона была столь решительна, что убила бы ради Гарри. Защитила бы ценой всего на свете.
То, что творилось в ней в этот миг, походило на безжалостность: у неё даже не тряслась рука.
Сейчас Грейнджер плакала так, будто тот, кого она любила, умер. Она убила его одним лишь простым заклинанием.
И Гермионе жизненно необходимо было знать и чувствовать Гарри рядом: того, кого она любила любовью безумной, плавясь под наблюдением его зелёных глаз. Самый близкий друг. Совсем недавно являвшийся самым важным, что было в её жизни. Ради которого та могла убить кого угодно, лишь бы защитить. И это желание не навязанное, а самое настоящее, личное, живое. Гарри Поттер - тот, кто являлся её луной, а Рональд Уизли был солнцем, которое сегодня погасло, разгоревшись колоссальным взрывом.
Осознание приносило физическую боль, заставляя дыру в груди становиться больше – расползаться, словно едкое пятно внутри. Гермиона Грейнджер больше не знала, кем был Рональд Уизли. Она совсем не узнавала его, цепляясь за жалкие остатки той былой привязанности, когда он был обыкновенным мальчиком, зацелованным солнцем. Таким умным, смелым и добрым, что своим светом мог осветить самые тёмные частички души; находчивым, способным придумать самый бредовый и захватывающий одновременно на свете план.
Сейчас, каждый день, Гермиона смотрела на злого, безумного, одержимого, напуганного и чуждого Рональда Уизли. Он мог делать им больно, пытаясь убедить в собственной правоте; мог умолять, разрывая этим душу на части, но всё это - подлые манипуляции. Они так хотели помочь ему, она хотела этого больше всего на свете, однако сегодня все труды рассыпались прахом.
Рон напал на собственного отца, и Грейнджер не знала, насколько далеко бы он зашёл, если бы Мистер Уизли не сдался.
У неё будто разом заболели все мышцы и стало сложно дышать, подкосились ноги, и они оба упали на колени.
Когда Гермиона чуть отстранилась, чтобы посмотреть Гарри в лицо, он нашёл в себе силы ей улыбнуться. И эта улыбка грела также, как всегда – она, казалось, была способна вытянуть тебя из пучины самого тёмного мрака и, несмотря на тяжесть его взгляда, создавалось ощущение, что именно сейчас Поттер смотрел на неё, как на центр мира. Так тепло, нежно и понимающе, что спокойствие невольно начала проникать в Гермиону, пусть даже вскользь, та чувствовала далёкие отголоски счастья – чувствовала себя, как никогда в безопасности. От понимания, что Гарри цел и всегда был рядом, ей становилось легче.
Она коснулась его щеки, всматриваясь в знакомое, родное лицо, словно боялась, что Рон таки успел причинить Гарри вред. Также она смотрела на него после борьбы с Тёмным Лордом, не веря в то, что он сейчас был рядом. И после войны её не покидало то же чувство.
Гермиона медленно погладила того по скуле, улыбнувшись от мысли, что именно она применяла заклинание Окулус Репаро – он никогда не делал этого сам. Если бы они с Роном подрались, то наверняка «традиция» бы повторилась. Нечто неизменное. От этого слова Грейнджер поёжилась, поскольку именно его чаще всего стал говорить Уизли.
— Ты цел, – тихо, почти невесомо проговорила она, пока её губы расплывались в лёгкой улыбке.
Сложно описать тот калейдоскоп эмоций, который Гермиона испытала, от резкого осознания: Рональд сильнее Гарри в рукопашном бою. А Поттер никогда бы не стал применять против друга палочку.
— Благодаря тебе, – он чмокнул девушку в макушку, погладив по плечам. — Я.. обещаю снова, клянусь, что мы уедем, Миона.
— Мне это нужно, я так больше не могу, Гарри. Я думала, что взяв его с собой.. – она сглотнула ком в горле, вновь прижавшись к чужой груди, в попытке не уронить новых слёз. — Ты оказался прав, прости меня. Не знаю, о чём думала..
— Ты любишь его. Мы оба.
— Я больше не могу любить его, Гарри. Так.. как раньше, не могу.
— Я знаю, Миона. Мы обязательно уедем, а миссис Уизли позаботится о нём. Потом..
— Пожалуйста, давай подумаем об этом позже. – Гарри кивнул, тогда Гермиона совсем отстранилась от него, поднимаясь.
Миссис Уизли, что стояла, наблюдая за ними со слезами и замерившем сердцем, нежно обняла Грейнджер.
— Я знаю, что должна делать.
— Мы, как и планировалось, уедем завтра, но на рассвете. Джинни?..
— Конечно, Гермиона. – теперь пришла их очередь обниматься. — С вами когда угодно и куда угодно.
— Мы поможем отцу и матери, – откликнулись близнецы. — Мы не подведём.
— Я и не сомневалась. – Гермиона бросила взгляд на Рона, и её улыбка тут же исчезла. — Нужно перенести его в постель и, может.. – она замялась, произнося всё также еле-еле слышно. — Усыпить?..
— С переноской можем помочь мы. – Люпин подошёл к Рону, занеся над ним палочку.
Она и Гарри незамедлительно поднялись на второй этаж, чтобы сразу собрать все необходимые вещи – изначально предполагалось, что соберутся они утром, так как отъезд планировался на три часа дня, чтобы все успели попрощаться друг с другом, но перенести его не составляет сильного труда. Макгонагалл сказала, что те могут прибыть любым удобным рейсом. Гермиона просто отправит ей ещё одно письмо.