Глава 50. Ты — моя боль в голове, моё горе от ума (2/2)

Угроза сочилась из его уст. В этой короткой фразе было столько осознанности и неприязни к тому жалкому эгоистичному человеку, сколько не было никогда прежде. Он ранее не злился на него. Относился к нему, как к должному. Принимал его таким, каков тот есть.

Сейчас он не мог принять его. Больше не принимал. Таких негативных чувств, которые зародились в нём в тот момент, он не испытывал после Се Ляня.

Если говорить начистоту, то он, в принципе, давно не чувствовал эмоций. Однако если негативные ему всегда удавалось чувствовать хорошо и прекрасно давать им названия, описания, то позитивные он не чувствовал уже… невероятно давно.

С тех пор как Цзюнь У встретил Вэй Усяня, он не мог сказать, что начал ощущать что-то непривычное. Скорее у него просто не было привычного отторжения ко всему живому. Тот не казался ему таким глупым и безнадёжным, как остальные.

В процессе знакомства он выяснил, что Вэй Усянь обладатель невероятно высокой самооценки, такого же непомерно огромного, необъятного эго, совершенный эгоист, зацикленный лишь на том, что дорого ему самому. Плевать на остальных.

Да, тот что-то там рассказывал ему о сумасшедшем чувстве справедливости. О том, что тот никогда не пройдёт мимо страждущих, больных, побитых жизнью, калек, и прочего мусора общества, однако же…

После того инцидента, у Цзюнь У было достаточно времени, чтобы ковырнуть глубже в прошлое самовлюблённого безумца. Точнее у Белого Бедствия было время, чтобы раскопать истину.

— Человек, из-за которого развязалась война между Цишань и четвёркой.

Небесный Император упёрся двумя пальцами в висок и поставил локоть поудобнее, чтобы был упор.

— Встал на одну сторону с тёмным искусством исключительно из эгоистичных соображений, а не потому, что хотел защитить простых людей. Оправдывал себя тем, что хотел помочь отомстить тому главе ордена и защитить мир заклинателей от Цишань Вэнь. Это цитата. Так он сказал той женщине. Я хорошо это помню.

Цзюнь У цыкнул, размышляя на эту тему. Вся эта ситуация казалась ему односторонней, пустой, неяркой, неестественной, искусственной. В ней всё было плохо.

— Хотел предотвратить попустительство агрессора. Он действительно считает, что сделал всё для того, чтобы защитить простых людей? Он совершенно не имеет понятия о ценности человеческой жизни.

«Я бы не смог принести в жертву своих людей, даочжан. Это немыслимо».

— То есть людей, с которыми он был знаком лично. Они были ему близки и дороги. Но он не думал о людях, которые не были лидерами клана Вэнь и действовали так, как велел устав ордена. Иначе их убили бы.

«Это же преступление, которому нет оправдания. Это неприемлемо».

— Он сражался за мертвецов, убивая живых. Убивал незнакомых людей клана Вэнь и не чувствовал своей вины перед ними. Ведь он не знаком с ними лично, верно? А значит, в его понимании, в его голове, те люди явно были преступниками. Но никак не заложниками собственного ордена и клана, верно, Вэй Усянь? Хорошими людьми там были только те пятьдесят, так? А другие, которых ты в глаза не видел? Сотни таких же людей, которых ты растерзал без суда и следствия?

Цзюнь У пропустил короткий смешок.

— А спаситель-то хорош. Ещё хуже, чем я… — он замолчал. Мужчина опустил голову. Пальцы съехали на лоб. — Я наказал свои же армии, убил своих людей, чтобы защитить тысячи совершенно незнакомых мне. Которых я никогда в глаза не видел. Тех, за кого несут ответственность их собственные короли. В то время, как своих людей я знал с детства, они доверяли мне свои судьбы. Этот Вэй Усянь… Понятия не имеет о ценности человеческой жизни. Поставил себя выше всех. Воздвиг на уровень верховного правителя, императора.

И это самое начало из того, что Белому Бедствию удалось выяснить и понять о нём. Некоторые поступки Повелителя Тёмного Пути по безрассудности не идут ни в какое сравнение с Одетым в белое Безликим Баем.

— Встал на Тёмный Путь исключительно из эгоизма. Если бы Цишань Вэнь не тронул конкретно его. Конкретно то, что было дорого, важно и близко ему — он бы не выпрыгивал из штанов. Сражался бы на войне, как и положено. Но не та-а-а-ак. Совсем не так. Эгоист.

Ему не хотелось размышлять на эту тему. Он не тот, кто может судить кого-то. Даже невзирая на пост Небесного Императора. Конечно, вся его жизнь — это суд и правосудие. Но конкретно Вэй Усяня ему не хотелось трогать.

Задумывался, чтобы заняться им и показать, какое на вкус бессилие. Хотел посмотреть, на третий вариант, который тот найдёт, и как у него всё получится. Он будет первым, если так. Се Лянь, мужчина был уверен, тоже захотел бы посмотреть.

Даже начал думать, что может сделать с таким духовно нищим и пропащим человеком, как Вэй Усянь. Создавал кошмар, который подарит ему…

…но передумал. Не захотел.

Не захотел связываться с ним. Вообще ничего общего не хотел с ним иметь. Тот стал ему враз омерзителен. Скверный, гнусный, дрянной. Цзюнь У понял, что его ничего не может связывать с ним. Их общение бессмысленно и бесполезно. Такие связи он предпочитал рвать и больше никогда к ним не возвращаться.

Только этот засел в его голове и душил своими глупыми детскими изречениями.

Мужчина ловил себя на мысли, что, несмотря на своё резко негативное отношение к Вэй Усяню, он всё равно доставил тушку женщины в Юньмэн Цзян, отдал ему меч, потому что тот испытывает неугасимый интерес к Атему, защитил и сдержал слово…

— Что со мной?

Он потёр лоб и раздражённо цыкнул. У него уже давно никто не вызывал эмоций. Сильных — тем более. Вэй Усянь вылезал из его головы, но всякий раз возвращался, заполняя собой мысли, стоило мужчине отвлечься от дел.

Это длится уже месяц. Достало.

— Может, если бы этот идиот не молился Цзюнь У и не рассказывал, как белка грызёт орешки, я бы меньше думал о нём. Обо всём, что видит треплется… Белки…

Он потёр глаза и сел ровно, вновь занимая величественную, архаичную позу. Выровнялся в спине, поднял голову, смотрел ровно перед собой. Раздражался…

— Всего неделю назад очухался и каждый день с тех пор ездит мне по ушам… И почему именно его молитвы я слышу? Без него было лучше. Не понимаю.

Моральное равновесие и безразличие ко всему сущему покидало Цзюнь У. Впервые за последние две тысячи лет. Он отвык, что его что-то волнует. То, что задевало его, он устранял и забывал в тот же момент. Или начинал играть, возводя в ранг своих любимых игрушек.

А с этим он не хотел играть, не хотел дарить правосудие, не хотел, чтобы ему было больно, если Вэй Усяню не приносят удовольствия те ощущения. Ему дико не понравилось, когда Ци Жун причинял боль Тёмному заклинателю.

Хоть тот и держался более чем достойно, но ему в любом случае было больно. Цзюнь У видел это. Больше ему не хотелось этого видеть. Потому он и сказал, что больше не позволит никому причинять Вэй Усяню боль.

Не понимал себя. Не понимал, что движет им самим.

В висках то ли пульсировало, то ли давило. Такая странная тупая давка, будто что-то вытесняло его мозги из черепной коробки. Это не раздражало, пока он не замечал. А сейчас почувствовал.

— Головная боль?..

Так удивился, что недовольство по этому поводу сменилось заинтересованностью. Что-то из разряда головной боли — это на вес золота. Ностальгия отхватила себе кусочек внимания Цзюнь У.

Он снова потёр лоб и позволил себе съехать спиной по трону вниз, занимая расслабленную непростительную позу. Однако удобно же, чёрт бы его побрал… Сидеть, как попало — это дурная привычка, которой он насмотрелся у Вэй Усяня.

— Изначально я хотел посмотреть, что может показать пресловутый Повелитель Тёмного Пути. Мне лишь было интересно, насколько его громкий титул не соответствует действительности. Затем, он заставил меня поверить, что не такой посредственный, как другие. Я действительно поверил?

Вряд ли. Не сразу, по крайней мере. Только в последние месяцы Цзюнь У начал замечать, что наблюдает некое сходство в словах и действиях Вэй Усяня. Начал присматриваться. До этого он не уделял ему больше внимания, чем обычно.

— Я поверил. И едва мне стоило поверить ему, как он начал нести тот же бред, что и Сяньлэ. Подавал себя и информацию о себе так, будто между ним и мной есть что-то общее. На деле же…

«Эй, даочжан!»

— Снова ты…

«Я только что ходил в поселение, потянул для тебя персиков, орехов и выпечки. Не знаю, что ты любишь, но, надеюсь, что хоть куда-то я попал».

— В задницу.

Цзюнь У перевёл взгляд в сторону окна, чтобы выяснить для себя, какое сейчас время суток. Уже темно. Понятно, почему этот умалишённый побежал на охоту за подношениями.

Уже темно? Совсем недавно было светло, когда он в последний раз смотрел в окно…

«По пути в поселение я видел фазана, который залез на голову медведю и сидел там. Что-то ковырялся у него в ухе, я не разглядел. Я подумал, что медведь мёртвый. Это было так необычно, что мной было принято решение подойти и посмотреть поближе…»

Цзюнь У закрыл глаза. Пытался выкинуть этот голос из своей головы. Не понимал, какого фазана он слышит его глупые обращения к нему? Столько людей каждое мгновение молятся Небесному Императору, и он слышит не кого-то другого, а именно этого идиота.

«…едва стоило мне подобраться, чтобы разглядеть, что там такого интересного фазан ищет в ухе у медведя, как эта бурая туша открыла глаза. Знаешь, фазан остался топтаться на его голове, а мне пришлось дать дёру. Как-то он недобро посмотрел на меня. Мне прямо не по себе стало. Бр-р-р…»

— Восхитительно.

Небесный Владыка устало подпёр щеку кулаком и смиренно ждал, когда это закончится.

«…а по пути в храм Небесного Императора мне повстречался мужчина, за которым гналась обезьяна. Я не до конца уверен, но думаю, что у неё брачный период, а тот бедолага оказался не в том месте и не в то время, и наткнулся на самца. Он не выглядел как человек, которому нужна помощь, поэтому я не стал вмешиваться в дела любовные…»

— Эгоист. Это то, о чём я и говорил. Если бы этот человек был его близким или родным, он бы отреагировал совсем не так.

«…каждый раз, как я хожу к тебе, со мной происходит что-то необычное. Порой захватывающее. Я так и не понял, что фазан искал в ухе у медведя, и почему тот спокойно лежал, пока на его голове топтались… А стоило мне подойти чуть-чуть ближе, как он что-то как-то… стал злее…»

— Чувствует, что с тобой лучше не иметь дел.

«…после всех приключений я добрался до места и сейчас воскуриваю для тебя палочки благовоний, уповаю, что ты слышишь меня, а если так, то надеюсь, что ты улыбаешься так же весело, как мне прежде, когда я рассказывал тебе что-то забавное…»

Цзюнь У не видел себя со стороны, но прекрасно знал, что на его раздражённом лице нет ни намёка на улыбку. Всё, что он чувствовал: это усталость от этого человека и желание, чтобы этот звон, что является голосом Вэй Усяня, исчез из его головы, да поскорее.

«…вот сейчас я закончу и вернусь на Тунлу. Как я и думал всё время, пока таскался вокруг до около, на горе мне куда спокойнее. Я чувствую себя более устойчиво морально. Не знаю, но у твоей горы какое-то волшебное действие…»

— Это не Тунлу, идиот. Это отсутствие преследования.

«…с тобой мне тоже было спокойно. Конечно, гора не сравнится с твоим влиянием, но ведь ты с ней связан напрямую, верно? Так что можно считать, будто на Тунлу я под твоей защитой…»

— Хватит проводить параллели. Ты уже достаточно провёл. Одна из них — наш возраст. В семнадцать наши жизни изменились и начались с падения. Что мы весьма похожи. Только мы совсем не похожи. По крайней мере пришли к совершенно разным выводам.

«…я ещё думал на тему того, чем того самца мог привлечь мужчина?.. Он же человек… Хотя знаешь, обезьяны очень страшные и опасные животные. У каждого свои цели. Только у нас с тобой одинаковые цели…»

— Разные цели… Ты спасаешь только своих родных и близких. Тех, с кем ты знаком. Кто что-то значит для тебя. Потому что ты эгоист. Именно поэтому ты только посмотрел на него. А я спасал всех, Вэй Усянь. Наши пути, выводы и цели совершенно разные.

«…он ещё так странно двигался, когда убегал от той обезьяны… Будто, знаешь… как будто их что-то связывает между собой. Я даже подумал, но это было уже потом, когда я ушёл, что та обезьяна и тот мужчина вовсе не чужие люди друг другу. Не люди, конечно, но ты понял, да?..»

Цзюнь У устало выдохнул и мучительно прикрыл лицо ладонью.

— Эта молитва когда-нибудь закончится?..

Повествование от первого лица во всех красках и деталях продолжалось ещё долго. Цзюнь У не мог избавиться от назойливого голоса в своей голове. Всякий раз, когда это случалось, ничего, кроме раздражения, он не чувствовал.

Из-за того, что эти истории слабоумного Цзюнь У слышал каждый день, а они мешали ему думать, каждая новая заставляла его выходить из себя всё стремительнее. Когда он был один — это ещё ладно. Когда же Вэй Усянь сыпал ему в уши в те моменты, когда в Шэньу стояли боги — это совсем другой вопрос.

Так произошло и сейчас. Он слушал, слушал. Истории всё не заканчивались, не заканчивались, и казалось, тот ещё и половины ему не рассказал. А потом постучали в дверь.

— Владыка.

— Позже.

— Касательно Хуа Чэна.

«…а потом я решил, что будет неплохо смотреться, если красный смешать с жёлтым. Запах, правда, такой странный стоял, что цветы вяли вокруг…»

Цзюнь У посмотрел в потолок…

— Заходи.

Небесный Император сел как положено и дверь приоткрылась. В проёме показалась высокая фигура. Лицо было ему знакомо, но имени этого бога он не помнил. Даже не помнил, кто он. Что входит в его обязанности.

— Что там?

— Есть подтверждения связи между Черноводом и Хуа Чэном.

— Прямые или косвенные?

«…дырка в рукаве была просто гигантская… сначала я думал его обрезать, поскольку такое не лечится. Я даже не верил, что такое можно заштопать, но кое-как у меня получилось. Чуть позже, правда, я гонялся за птицами, и проблема вновь вернулась…»

— Сложно сказать. Я не читал отчёт.

— Кто его составил?

— Генерал Сюаньчжэнь.

— Ты служишь в его дворце?

— Да, мой господин.

Цзюнь У как раз задумался о том, откуда у этой пропащей души разрешение на вход в Шэньу? У него точно нет пропуска. И мужчина не помнил, чтобы это было согласовано с ним. Стражник пропустил, потому что услышал сочетание слогов «хуа» и «чэн»?

Вполне вероятно…

— Я посмотрю. Давай.

«…разделённые персики были совсем неспелые и мякоть внутри на вкус была какая-то странная. Как будто они перезрели, хотя не должны были, ведь я тот ещё спец в «надкушенных персиках». Я думаю, что это была чья-то злая шутка, но с другой стороны… Вот смотри, даочжан, если…»

Мужчина с зализанными волосами, поднятыми в тугой высокий хвост, выглядел нелепо. Он так сильно затянул свою причёску, что кожа лица натягивалась вместе со скальпом. Выглядел так, словно каждое мгновение пребывает в… очень удивлён, проще говоря.

Цзюнь У принял из его рук свиток и размотал его. Опять бумажки… Бумажки, листочки, писульки, свёртки, свитки… Вся его одежда и пальцы уже пропахли тушью.

Он пробежался глазами по информации, изложенной на бумаге. На первый взгляд писанина внутри казалась ему нелепой. На второй тоже.

— Что это? — Небесный Император поднял взгляд на подчинённого.

— Отчёт, мой господин.

— Ты читал это?

— Никак нет, ведь это от генерала, мой господин.

— Зачем тогда ты пришёл, если не можешь отчитаться по написанному?

— Генерал Сюаньчжэнь приказал мне…

— Позови сюда Му Цина.

Цзюнь У сжал свиток в кулаке, и бумага жалобно захрустела.

— Уже выполняю, мой г…

— Немедленно.

— Конечно!

Мужчина попятился к двери и быстро выскочил за неё.

«…на вкус, если честно, какое-то сплошное разочарование. Ничего хуже я не ел в своей жизни. Да мне кажется, что, если бы я из отхожего места поел, было бы куда лучше!»

— Так поешь!

«…не то, чтобы по вкусу вкусно, но, по сути, вкусно…»

— Иди отдыхать, Вэй Ин.

Цзюнь У прикрыл глаза, пытаясь расслабиться и вернуть себе хладнокровие. Этот звонкий голос, что звучал в его голове, вещал всё с большим энтузиазмом. Мужчина слышал в этих историях полную отдачу и кучу пережитых эмоций. Не знал, фальшивые они или настоящие?

Он больше не верил ему и потому не мог судить. Не хотел опираться на свои ощущения, потому что они подвели его. Мужчина не разглядел в Вэй Усяне лжеца вовремя. Не раскрылся, но доверился.

«Он знает. Вэй Усянь знает».

Цзюнь У распахнул глаза. Небесный Император только что впервые за всё это время вспомнил о том, что Тёмный заклинатель единственный, кто знает правду о его личности. О его двойной жизни.

— Это ещё один повод убить его. Очередной. Мне убить его?

«…хотел, чтобы утята догнали маму-утку, но она так активно убегала то ли от меня, то ли от своих же детей, что мы с утятами все разом были в шоке. Они дикие, живут в реке или озере, поэтому я просто вытащил утят из ямы, и они побежали за уткой…»

— Уток он спасает, а людей — нет.

В дверь снова постучали.

— Владыка, вызывали?

— Да.

Му Цин, с гордо поднятой головой, зашёл в главный зал, а следом за ним проскочил Мин И. Они подошли ближе и поклонились Небесному Императору.

— Что это?

Цзюнь У повернул ладонь, показывая сжатый в пальцах, плотно скомканный шарик бумаги.

— Отчёт. Был.

— Что в нём написано?

— О том, что Хуа Чэн пересекал границу с Чёрными Водами. Был замечен в поселении, за которым наблюдают мои люди.

— И что?

— Не понимаю Ваш вопрос.

— Почему ты решил, что это как-то связано с Черноводом?

Мин И, стоявший чуть за плечом Му Цина, улыбнулся. Всего на мгновение. Но Цзюнь У всё видел. Не в первый раз видел подобное. Единственный, кто, кроме самого Повелителя Земли, понимал всю абсурдность этой ситуации.

«…хотел посмотреть, как они едят рясу, но это больше было похоже на какое-то вонючее болото. Едва они колыхнули эту зловонную воду — как меня чуть не вывернуло. Я так и не увидел, как они это едят. Как это вообще можно есть, даочжан?! Позже…»

— Я позвал с собой Мин И, потому что он передал мне эту информацию.

Цзюнь У перевёл взгляд на ничем непримечательного мужчину. Ясно как день, что Черновод, который сейчас стоит и смотрит на него, играет со столицей. С богами. И не просто так. В этом есть какой-то определённый смысл. Просто так этот ленивый змей не шевелился бы.

Ему было известно, как, при каких условиях и почему вознёсся Повелитель Ветров.

«…на поляне, недалеко от храма Небесного Императора, была лужайка. Весьма миловидная и живописная. Члены заячьего общества резвились там, скакали во всех направлениях. Что-то жевали, носы у них очень забавные. Сначала их было там много, но в итоге осталось только два зайца. Не обратил внимание на то, куда подевались другие…»

— Му Цин, где Цинсюань?

— Я не уверен, но вроде был на задании. Мне уточнить для Владыки эту информацию?

— С кем?

— С...

— Если Мин И здесь.

— С Се Лянем, Владыка, — учтиво склонил голову Повелитель Земли, чуть улыбаясь.

Всё, как всегда. Никакого уважения к мусорному божеству со стороны других.

— Я не удивлён, что именно ты точно знаешь, где он, Мин И.

«…а он так посмотрел на меня, будто я у него последние крошки риса украл. Изо рта выдрал просто. В общем, я ушёл оттуда поскорее, чтобы не сыскать себе каких новых приключений. Что-то я устал в последнее время, даочжан…»

— Этот отчёт не содержит в себе достоверной информации, Му Цин. Если Хуа Чэн был замечен на территории Чёрных Вод — это не значит, что он направился именно туда. Если ты хочешь знать, что делает Хуа Чэн, тебе следует спросить Сяньлэ.

Му Цин вздрогнул и отступил назад. Последнее предложение не должно было звучать. Никто не обсуждает это. Никто не говорит об этом вслух. Какова вероятность услышать нечто подобное именно от Цзюнь У, а не от кого бы то ни было другого?

Кажется, Небесный Император ни в чём не сомневался. Судя по тому, каким тяжёлым взглядом он смотрел на генерала Сюаньчжэня… Явно ни о чём не жалел и ни в чём не сомневался.

— Я не…

— Свободен.

— Да, мой господин, — поклонился Му Цин. — Позвольте спросить, что прикажете делать с информацией?

«Спроси у фазана, что ковырялся в ухе у медведя!»

Цзюнь У испепеляюще смотрел на этих двоих. Ни один из них не поднимал на него глаз. Игры Хэ Сюаня никогда не касались его и не раздражали. Но только что это перешло условные границы, так как игры змеёныша зашли слишком далеко, поскольку задействовали личное время Небесного Императора.

Он знает, что Повелитель Земли мёртв, и Хэ Сюань стоит сейчас прямо перед ним. Был уверен, что своим вопросом о местонахождении Повелителя Ветров хорошо дал понять Черноводу, чтобы не игрался с ним.

Судя по тому, что сейчас улыбки на наглом лице он не замечал, и Мин И стоял так, как положено стоять перед Небесным Императором, все вопросы были разрешены сами собой.

— Мой господин? — не поднимая головы.

— Ничего. Информация ложная. Идите.

— Как прикажет Владыка.

— Как прикажет Владыка, — вторил Мин И.

Мужчины вышли за дверь Шэньу и писулька вспыхнула ярким пламенем в пальцах Цзюнь У. Бумага горела, тушь пахла. Гарь ударила в нос. Ему нравился этот запах. Он растёр пепел в пальцах и прикрыл глаза.

Голос в голове звенел всё так же бодро.

«…книженцию тут вот принёс. Сейчас почитаю тебе. Лун Ян называется. Знаешь такую? Думаю, что ты прекрасно слышал это название. Тут с картинками. Я буду тебе показывать, смотри внимательнее…»

— «Утка», «разделить персик», «остатки персика», «Лун Ян», «заяц», «обрезанный рукав». «Члены заячьего общества»? Прикрылся медведем, фазаном, обезьяной и думаешь, что я не замечу? Ну ты за идиота меня принимаешь? Кричишь, что хочешь меня? Сумасшедший?

Цзюнь У потёр пальцами лоб. Мучительным грубым движением они съехали ниже. Прижимались к скуле, щеке, пока не добрались к губам. Мужчина поводил средним и безымянным пальцами по нижней губе, нажимая. Она налилась свинцом и заалела от притока крови. Стала тяжёлой, как в тот раз, когда Вэй Усянь поцеловал его впервые.

Он не мог дать оценку своему состоянию. Находил его неспокойным. Как будто не в своей тарелке. Не на своём месте. Не там, где должен быть. Делает не то, что нужно. Ему нужно было отвлечься на что-то.

Этот Вэй Усянь проел ему всю плешь. Мозги вытекали из-за него. Он заполнял собой все его мысли и это доставляло какой-то странный дискомфорт. Как будто Цзюнь У и хотел, и не хотел думать о нём одновременно.

— Не помню, когда не понимал себя в последний раз. Что я делаю не так? Что со мной происходит?

«…никогда ничего не видел настолько искреннего. Кроме тебя, даочжан. Всё, что ты делаешь — всегда очень искренно. Я уже говорил тебе это, но скажу снова. Ты должен запомнить…»

— Ты столько раз спрашивал моё имя, Вэй Усянь… И даже не знаешь, что произносил его уже тысячи раз. Адресовал именно мне. В точности, как и сейчас.

Цзюнь У поднялся со своего трона. Облик менялся. Белый доспех исчезал, таял в воздухе. Маска радости и грусти осела на лице, мягко всколыхнув ровные и длинные височные пряди. Причёска изменилась, как и одежда. Силуэт таял.

— Столько раз говорил о моей искренности и ни разу не задумывался о том, насколько близок к истине. Как и о рассвете.