Глава 49. Ничто не абсолютно (2/2)

Вэй Усянь и рта не успел раскрыть, как его подхватили на руки. Это было настолько лёгкое, воздушное движение, что он не сообразил, как оказался на коленях Белого Бедствия.

Его усадили боком к себе, держали под колени и за плечи. Безликий Бай без труда поднялся вместе с ним с постели и пошёл в стену. В буквальном смысле.

Тёмный заклинатель придерживал сломанную кисть и любовно поглаживал её. Опухла. Болела. Посинела. Он печально выдохнул и мягко опустил её на живот. Положил голову на плечо Белого Бедствия и потёрся о него щекой.

Стена перед ними расступилась, изменяя вид помещения в считанные мгновения. С каждым шагом Белого Бедствия каменные мёртвые глыбы расходились в ширину и сужались вновь, стоило ему пройти пару шагов вперёд.

Вэй Усянь заворожённо наблюдал за этим, но мог позволить себе следить только взглядом. Поворачивать голову слишком сложно. Поглаживал большим пальцем перелом. Он был закрытым, но кость отчётливо выпирала. Её-то мужчина и пытался залечить нежностью.

— Что это за место?

— За́мок.

— Внутри горы?

— Под ней.

— Что за замок? Откуда он тут?

— Он был тут всегда.

— Как это так? Он же вживлён в гору.

— Нет. Это гора выросла и поглотила его.

— Совсем недавно ты говорил мне о первом извержении Тунлу. Значит ли это?..

Вэй Усянь столкнулся с холодным взглядом Белого Бедствия и запнулся, теряя мысль. Очевидно, что он подумал правильно. Тот особо и не скрывал эту информацию, если мужчина сам смог додуматься до неё. А как тут можно не додуматься? Есть причина и есть следствие. Это как сложить два плюс два.

— И всё же это странно, — выдохнул он. — Ты так не считаешь?

— Разве это важно?

— Что именно?

— То, как я считаю.

— Конечно важно. Я переживаю, что…

— Прежде чем переживать о моей судьбе, подумай о своей.

Сказал, как отрезал. У Вэй Усяня все мысли пропали. Это и хорошо. Думать — это точно не его конёк. По крайней мере, пока опиум не отстанет от него.

— Не понимаю. Какую же позицию ты всё-таки занимаешь в трёх мирах? Отстранённую?

— Разную.

— От случая к случаю?

— От облика к облику.

— Цзюнь У заинтересован в чём-то, в то время как Белое Бедствие не придерживается ничего и никого, так?

— Примерно.

— Но ты не равнодушен и не бесчувственен. Как это работает в твоём понимании?

— Быть нейтральным — не значит быть равнодушным и бесчувственным. Не надо убивать в себе чувства. Достаточно убить в себе ненависть.

— Сложно. Мне понятно, но где-то на половину. Мне казалось, ты умеешь ненавидеть.

— Я не испытываю ненависти.

— Что тогда? Как ты это называешь?

— Правосудием. Равноправием. Каждый заслуживает столкнуться в своей жизни с неразрешимым. Тогда и только тогда люди взрослеют и начинают смотреть на вещи другими глазами.

Тот говорит намёками или Вэй Усяню кажется? В любом случае он начал слушать и прислушиваться к каждому его слову, будто в них зашифрован сакральный смысл. В целом, он никогда в этом не сомневался, но остро прочувствовал только недавно. Теперь слушал куда внимательнее, чем было до этого. Ловил каждое слово.

— Ты дарил кому-то такое правосудие?

— Да.

— «Сяньлэ»?

— В том числе.

— Что ты сделал, даочжан?

— Дал возможность испытать свою уверенность, всесильность, божественность. Все блага лежали перед его ногами. Он был волен распоряжаться ими, как хотел. Перед лицом стихийных бедствий, природных катастроф или силы проклятий — все равны, Вэй Усянь.

Он задумался. Голова гудела. Кажется, одна из пощёчин, которые ему прописали в качестве лекарства, или сразу обе, ещё посылали болезненные импульсы в мозг. Мужчина потёр пострадавшую щеку. Припухла.

«Да-а-а, с ладошки лепить он хорошо умеет. Почему оба раза по одной и той же?! По разным бы хотя бы…»

Процесс шевеления мозгами был мучительным и непродуктивным. Вэй Усянь так и не смог соединить ниточки в своей голове, чтобы понять, что ему сказали.

— Извини, даочжан. Это ещё сложнее, чем предыдущее. Я честно пытаюсь сообразить, но ты едва не вышиб мне мозги. Насилие — это плохо.

— Насилие?

— Ты ударил меня.

— А ты?

— Что я? А я тебя — нет. Мне сломали руку, когда я попытался.

— А до этого?

— Когда?

— Когда ты бросил мне в голову меч. Когда натравил на меня сотни своих мертвецов и прочих существ. Когда…

— Ладно-ладно. Я понял. Заслужил.

— Нет, не заслужил. Это была не месть. Я тебе уже говорил, что месть не дарует облегчение. Ты чувствуешь ощущение лёгкости не более цзы<span class="footnote" id="fn_33111331_0"></span>. Потом тебе становится ещё хуже, чем было. Я ударил тебя, чтобы ты пришёл в себя.

— Мог по плечу потрепать, если что. Ну это так… на будущее.

— Отдохни.

— Зачем сразу по лицу-то?

— Хватит болтать.

— Так, словно я твоя…

— Не хочу даже слышать.

— А разве нет?

— Нет.

— Тогда что это было?

— Я тебя сейчас брошу и пойдёшь сам.

— Я ранен.

— В этом случае замолчи и веди себя как раненный.

Вэй Усянь и крякнуть ничего не успел в ответ, как взгляд лазурных глаз припечатал его затылком к плечу. Конечно, не в буквальном смысле. Он мог продолжить, если бы захотел. Но ему не хотелось вновь начинать с ним грызню. Её было слишком много за непросительно короткое время. Он устал.

Длинный каменный коридор закончился, и они вновь вошли в какое-то помещение. Это казалось Вэй Усяню больше, чем предыдущее. Парящие желтоватые сферы следовали за ними, поэтому он хорошо видел всё сзади, но почти ничего не видел перед собой.

Удивительным было то, что в этой кромешной тьме Белое Бедствие двигался очень свободно, будто с полным пониманием расположения предметов. Высоты потолков, ширины стен. Так, словно ходил здесь очень много раз.

Это было сложно не заметить.

И ему так хотелось помолчать и выполнить просьбу или требование Безликого Бая, пёс его знает, что это было, но он не мог заставить себя заткнуться.

— Ты не хочешь у меня ничего спросить?

— Нет.

— Раньше, когда ты приходил ко мне, ты всегда что-то спрашивал у меня. Ты уже давно этого не делаешь.

— Устал от твоих жалоб.

— Ты о том, что я не понимаю, что ты спрашиваешь? Ну да, я не знаю, что тебе отвечать. Ну и что? Я просто хочу говорить с тобой.

Белое Бедствие молчал. Подошёл к большой кровати, мягко опустил Вэй Усяня на постель и разложил его так, как было нужно ему. Выровнял тело, руки вдоль туловища. Подложил под голову ещё одну подушку, чтобы тому было видно помещение, и он меньше брыкался в процессе.

— Спроси у меня что-то, даочжан.

— Ты ничего не знаешь.

— Почему тебя возненавидели? Я думаю, что ты лишь пытался делать добро тем, кого любил. В чём ты был неправ?

— . . .

— Вся проблема в том, что твоё понимание «добра» порядком расходится с окружающими?

— Подводишь к тому, что я тварь, каких не сыскать в трёх мирах?

Вэй Усянь ужаснулся. Как это он смог такое заприметь для себя в его вопросе?! Там и не пахло подобным заявлением. Ну это какой-то кошмар…

Тотальное непонимание.

— Что? Почему тварь-то? Вовсе нет.

Белое Бедствие молча стоял над ним и не шевелился. Вэй Усянь выждал паузу, но ему не отвечали. Он скрутил губы трубочкой, собрался с мыслями, чтобы заставить себя приподняться, невзирая на боль, и мягко взял Безликого Бая за ладонь. В пригласительном жесте потянул на себя, предлагая присесть рядом.

Успешно. Весьма успешно. Это ему нравилось.

— Даочжан, не нужно на меня так смотреть. Я ничего подобного не подразумевал. Почему ты ждёшь от меня подвоха постоянно?

— Перерывы во времени, когда ты называешь меня «сукин сын» и «даочжан» весьма скоротечны. Твоим словам нельзя верить. Ты безответственный.

— Ну не правда ведь. Я объяснял тебе. Слушай меня, когда я спокоен. Почему безответственный-то?

— Какая это сфера ответственности?

— Сфера ли это вообще?.. Возможно конус, — он чуть улыбнулся в надежде, что Белое Бедствие подхватит его попытку смягчить угол.

Но нет. Угрюмое непроницаемое лицо незаинтересованным взглядом сверлило его. А затем Безликий Бай и вовсе отвернулся.

«Он считает, что я идиот. Это совершенно точно. Какой тяжёлый мужчина…»

— Ложись рядом со мной.

— Не хочу.

— Если я смог усадить тебя, то уложить тоже смогу. Ты не отвертишься. Ложись, поболтаем.

— Ты слушаешь меня?

— Да. Ты просто застеснялся или злишься. Думаю, первое.

— . . .

— Когда мужчина и женщина в постель ложатся — дети бывают, знаешь, да?

— При чём тут?..

— В курсе, нет?

— Да.

— Вот у нас такого не будет. Ложись, не боись. Я тебя не обижу.

Он вновь потянул его на себя, но тот не поддавался. Налился сталью и совершенно не двигался с места. Даже визуального эффекта, что Вэй Усянь тянет его, не было. Как будто действительно каменную глыбу хотел сдвинуть.

— Ну что ты, даочжан? Не нужно так.

— Я не понимаю тебя.

— Я сам себя не понимаю. Ни в чём не уверен.

— Не давай обещаний.

— Кроме одного. Я ни в чём не уверен, кроме одного, даочжан. Я действительно тоскую по тебе, когда ты уходишь. Жду, когда ты вернёшься. Хочу, чтобы ты был ближе ко мне и физически и духовно. Хочу защищать тебя и оберегать от внешних раздражителей. У меня нет цели обидеть или задеть тебя. Я влюблён и, несмотря на отсутствие всякого опыта в отношениях, уверен, что мои чувства настоящие и искренние. Как и желание защищать тебя.

— Пока ты не вспомнишь, что я жестокий сукин сын?

— А разве нет? Я не обращаюсь к тебе на данный момент «как попало». Я спрашиваю по факту.

— Для кого-то — да. Для всех — да. Мало видят, мало понимают. Я вижу больше. Нет. Не хуже некоторых. Не хуже остальных. Ты не знаешь, что делают другие, Вэй Усянь.

Это прозвучало так странно, что Тёмный заклинатель отпустил его рукав и поджал пальцы, закрывая ладонь. Молчал, застыв с протянутой рукой. Пытался понять, постиг он глубинный смысл сказанного или всё-таки нет?

— Несомненно. С тех пор как я тебя немного узнал, никогда не думал, что хуже тебя никого нет, даочжан. Я считаю, что ты не совершал зверств ради забавы. Глядя на тебя, я могу с уверенностью сказать, что ты никогда не делаешь и не говоришь из-за импульса. В отличие от меня.

— И что?

— То, что всякий твой поступок чем-то обусловлен, и ты можешь всегда точно назвать для себя причину. Ответить на вопрос: почему ты это делаешь? Я же не всегда могу это сделать. В последнее время всё чаще преступаю черту и не могу отдать себе отчёт в содеянном. Если бы не ты — я уже несколько раз был бы мёртв. В тот день: дважды.

— Я не считаю.

— Вот видишь. Ты даже не считаешь. Я не уверен, кто из нас двоих более жестокий сукин сын. И когда я называю так тебя, то вовсе не отрицаю, что не являюсь им сам, даочжан. Ты и я не без греха. Это можно только признать и принять.

Белое Бедствие молчал и Вэй Усянь сделал вывод, что, вроде как заболтал его. Заговорил зубы, отвлёк, увёл от стены между ними в сторону. Попробовал его потянуть ещё раз. Легонько, ненавязчиво.

Корпус чуть повело. Поддавался. Тёмный заклинатель думал, что он смягчился не потому, что задумался, а потому, что была проведена параллель, которая внутренне устраивала Белое Бедствие, и тот перестал чувствовать себя словно на вражеской территории.

Переобувается Безликий Бай, конечно, быстро. Ничего не скажешь. Насторожить его и вернуть враждебное состояние можно слишком легко. С другой стороны, это не происходит без повода, как у самого Вэй Усяня, например.

По чуть-чуть ему становилось понятнее, как устроен этот мужчина. Нужно только пристальнее наблюдать и стараться придавать внимание мелочам. Всем. Всяким. Это рецепт успеха.

Нужно научиться чувствовать его.

Вэй Усянь пододвинулся чуть в сторону, и Белое Бедствие лёг рядом. Он мужественно стиснул зубы и бесшумно перевернулся на бок, чтобы примоститься щекой на плечо Белого Бедствия.

Сломанную руку аккуратно положил на постель, а здоровой подцепил ладонь Безликого Бая, пальцами проникая в пространство под большим пальцем. Несильно сжал и попытался целиком расслабиться.

В последнее время боль не казалась ему такой ужасной, как раньше. Привык?

— Что мне нужно сделать, чтобы стать Непревзойдённым?

— Ждать.

— Сколько?

— Сорок шесть лет.

— Не здорово.

— Почему?

— Я смогу поспать только через сорок шесть лет.

— Ты хочешь поднять ранг, чтобы выспаться?

— Да. Зачем же ещё-то? Не могу придумать ни единой другой причины.

— Ты не хотел повышать ранг, потому что не хотел убивать. А что теперь?

— А теперь мне плевать на призраков. Я разорву их столько, сколько потребуется. У меня нет к ним жалости или сочувствия. Я убью любого, кого увижу. Любого, на кого ты укажешь мне.

— Иронично.

— Почему?

— Чтобы поднять четвёртый ранг, не нужно убивать. Ни призраков, ни людей, ни богов. Сколько бы ты ни убил — ранг не поднимется, если ты не пройдёшь через печь. Она обязана выбрать тебя. Ты должен быть достоин.

— Достоин чего?

— Её выбора. Ци Жун восемьсот лет стремился к тому, чтобы стать Непревзойдённым. А его обскакал Хуа Чэн, который провёл на Тунлу всего десять лет, и гора выплюнула его так стремительно, что за этим было даже неинтересно наблюдать.

— Почему ты не убил его до того, как он поднял ранг, если сейчас он тебе мешает?

— Я наблюдатель. Чтобы я вмешался должно что-то произойти. Я хотел посмотреть, что будет дальше. С тех пор как он всё-таки нашёл Сяньлэ и таскается с ним, убить его не составляет труда. Сложность в том, чтобы поймать его. Бегает он просто превосходно.

— Постой.

Вэй Усянь приподнял голову, чтобы посмотреть в лазурные глаза, но широкая тёплая ладонь легла на его макушку и прижала обратно. Мужчина смиренно лёг на место, лишь надулся, что ему не позволили.

Ладонь съехала по лицу вниз, оглаживая припухшую щеку, после чего сразу же ретировалась, испаряясь. По крайней мере, так это представлялось Вэй Усяню. Он не слышал, как шуршат одежды или ткани постели. Как будто растаяла.

Щека перестала болеть.

— Ты сказал, что один из твоих богов общается с Непревзойдённым?

— Общается?

— Нет?

— Нет.

— Не понял. А что тогда? Близко общается?

— Я бы сказал… тесно.

— То есть… вплотную?

— Да.

— Или внутрь?

— Пойди и посмотри, если тебе так интересно.

Вэй Усянь крякнул и притих. Это как-то неловко прозвучало. Понятно, что ничего нового он не услышал, но действовать ему всегда было как-то проще, нежели словами говорить об этом прямо ртом. Если бы нужно было сейчас сунуть шаловливую ладошку в штаны Белому Бедствию, это было бы легче, чем обсудить их отношения.

— Через сорок шесть лет откроется Тунлу и сможет родиться новый призрак вершины пищевой цепи, верно?

— Да.

— А что мне делать до этого?

— Если ты хочешь стать Непревзойдённым, то повышать уровень духовных сил и их количество.

— Культивировать. Тренироваться. Хорошо. Скажешь мне, как нужно культивировать?

— Ты разве не знаешь?

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, как делал это ты. Хочу быть ближе к тебе. Научи меня чему-то. Я буду благодарным и прилежным учеником.

— Ты не можешь освоить меч. Пять лет.

Вэй Усянь глупо засмеялся и хотел почесать затылок, но стоило его руке дрогнуть, как чужая ладонь закрылась, мягко сжимая пальцы Тёмного заклинателя. Он сразу же оставил попытки, чуть улыбаясь. Это хорошо. Это ему нравилось. Хоть мужчина и понимал, что жест был сделан для того, чтобы он не шевелился лишний раз.

— Не всё сразу, даочжан. Твой мир слишком необычен для меня. Я перестраиваюсь. Мне удалось многое принять и пересмотреть свои устоявшиеся взгляды на массу вещей. Однако мир призраков, где я существую, отличается от мира богов, в котором живёшь ты. Смотреть на три мира твоими глазами я ещё не научился. Не торопи меня. Я в процессе.

— Звучит так, будто это какая-то жертва.

— Жертва? — он рассмеялся. — Нет, это не жертва.

— Смотрю, тебе лучше.

— Кажется, я начинаю привыкать. Так вот, погоди. Хочу, чтобы ты правильно меня понял. Почему жертва-то? Я, конечно, не отрицаю, что знаком с этим понятием, но это тут ни при чём.

— Близко?

— Знаком? Ну… Да, достаточно. Я считаю, что достаточно.

— Ты кого-то принёс в жертву?

— Я?! Нет, конечно нет. Ты что? Я скорее пожертвовал бы собой, чем принёс кого-то в жертву. Кем надо быть, чтобы поступить так? Ты очень плохого мнения обо мне, даочжан. Да, я не очень хороший человек, но ты говоришь о слишком ужасных вещах. Если бы у меня был выбор принести людей в жертву или сделать что-то ещё — я бы сделал.

— Что?

— Не знаю. Да что угодно. Какая разница? Всё что угодно будет лучше, чем пожертвовать простыми людьми.

— . . .

— Ты только вдумайся… Это же преступление, которому нет оправдания. Ни при каких условиях. Если бы я такое услышал, то даже не стал бы дослушивать до конца. Это неприемлемо.

— . . .

— Если нужна жертва, то почему бы не принести себя, в таком случае? Почему других? Нет, даочжан. Такое… не имеет места быть в трёх мирах. Ты принимаешь меня за очень и очень плохого человека.

Он мягко засмеялся, прикрывая глаза.

— Я никогда никем не жертвовал, кроме себя самого. Своих ценностей, своей жизни, своего зол… Ну, в общем, ты понял. У меня под защитой были люди. Они верили мне и в меня. Верили, что я спасу их и смогу защитить. Как бы я смог принести их в жертву?

— Цена может быть разной.

— Нет, даочжан. Я думаю, нет. Не уверен, что могу говорить абсолютно, так как сужу только по своему примеру. Но если бы мне нужно было сделать выбор: я или другие — я бы выбрал себя в качестве жертвы.

— Самоотверженно.

— А ты?

— Цена может быть разной.

— Например?

— Сколько людей у тебя было?

— Порядка пятидесяти.

— Пятьдесят. У тебя есть выбор: пожертвовать пятью, чтобы спасти сорок пять, либо же погибнут все пятьдесят. Что бы ты выбрал?

— Я бы не выбирал из подобного.

— Забавно. Разве я сказал, что у тебя есть третий вариант?

— Ничто не абсолютно. Это же ты меня этому научил. Зло — это зло. Меньшее, большее, среднее — всё едино, пропорции условны, а границы размыты. Я не монах, проживший всю жизнь на священной горе в культивировании, не только одно добро совершал в жизни. Но если приходится выбирать между одним злом и другим, я предпочитаю не выбирать вообще.

— Ответ идеалиста. Я уже видел одного такого.

— Кого?

— А что, если ты обязан выбрать? Прямо здесь и прямо сейчас, иначе большее зло инстинктивно пожрёт всё. Пустишь всё на самотёк или выберешь меньшее из зол?

— Нет, — Вэй Усянь покачал головой. — Я бы придумал что-то ещё. Я бы не смог принести в жертву своих людей, даочжан. Это немыслимо. Если я не могу оправдать этого даже для самого себя, то о чём вообще можно говорить? Ведь так?

Тишина густела. Это было странно. Ладонь, что мягко сжимала его пальцы, расслабилась и больше не держала. Почему? Вэй Усянь повернул голову чуть выше, и в этот раз ему никто не помешал.

— Даочжан? — и совсем не смешно уже было.

— Так.

— Что?

— Ты спросил — я ответил.

— То есть ты согласен?

— Да.

Вэй Усянь пристально смотрел на него, но не видел ничего подозрительного. Однако чувствовал. Что-то не так. Что? Он что-то не то сказал? Вроде бы нет. В чём проблема?

Тёмный заклинатель по касательной погладил ладонь и выскользнул из неё. Поднял руку и потянулся, чтобы коснуться щеки Белого Бедствия, но его на полпути поймали за запястье. Не сжимали. Просто не пускали.

— Ляг.

— Я и лежу.

— Не трогай меня.

— Что произошло?

— Опусти руку.

— Хорошо. Погоди. Что я сказал?

— . . .

— Даочжан. Не молчи.

— Выполняй, что я сказал.

Это было так холодно. Слишком холодно. Впитать этот тон было сущим испытанием. Не понимал, за что его наказывают.

Он расслабил руку, и Белое Бедствие убрал её в сторону. Переложил на тело Тёмного заклинателя.

Смотрел в лазурные глаза, в которых не отображалось никаких эмоций. Там было пусто. Так же пусто, как и в его сердце. В этот раз, сколь бы долго он ни смотрел на него, ему не отвечали взглядом.

Тот просто смотрел в темноту стены перед собой.

— Скажи мне, что я сделал?

— Ты ничего не сделал.

— Ты ощетинился. Закрылся. Почему?

— Ляг на спину и займись залечиванием своей руки.

— Мне и на тебе неплохо лежится. Мою руку сломал ты. Значит, из любезности, ты же мог бы срастить мои кости.

— Помогай себе сам. Справишься.

Вэй Усянь свёл брови. Очевидно. Задел. Ранил. Чем?

Внутри него ожило волнительное бурление. Он так не хотел его обижать… Почему всё вечно через одно место? Почему все, кого Вэй Усянь хочет защитить, обречены на страдания только из-за него? Из-за слов или действий.

— Расскажи мне. Я выслушаю.

— Ещё слово.

— Если мы не будем говорить — каждый раз всё будет так плохо. Это недопонимания. Чтобы их не было — нужно разговаривать.

— Не прикасайся ко мне.

С такой ненавистью в голосе, что Вэй Усянь в самом деле отшатнулся от него. Произошло что-то действительно ужасное. Он прокручивал в своей голове всё то, что сказал. Вспоминал каждое своё слово.

Он столько их насыпал, боже… Что сейчас не мог воспроизвести всё сказанное. Смысл, который вкладывал в свою пламенную речь, выгораживая себя, Вэй Усянь, конечно, помнил. Всё это было сказано лишь для того, чтобы Белое Бедствие не подумал о нём хуже, чем он есть на самом деле.

И… в чём проблема?

Мужчина отодвинулся подальше и лёг на бок, подкладывая локоть под голову. Смотрел в неподвижный невозмутимый профиль. Ничего не видел. Только то, что от него закрылись. Ясно, что допущена ошибка, не ясно — в чём именно.

— Послуш…

— Закрой. Свой. Рот.

Брови дрогнули от удивления. Столько негатива, сколько он впитал от этих трёх слов, не выливалось на него за последние годы. Ему казалось, что духовная энергия Белого Бедствия сейчас изрешетит его, поглотит. Хотя пребывала в спокойном состоянии. Это психологическое давление Одетого в белое Безликого Бая?

Вэй Усянь какое-то время пялился на него, просто утратив дар речи, а потом, не без усилия над собой, перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

Не думал. Ему нельзя думать. Слушал тишину, внимал ей.