Глава 49. Ничто не абсолютно (1/2)

Они молчали очень долго.

В какой-то момент Вэй Усянь как-то неудачно отвлёкся на свои размышления. Затем его захлестнуло. Началось всё с того, что он подметил для себя, что в тот день его жизнь была спасена Безликим Баем не единожды, а дважды.

Размышлял на тему своей всепоглощающей бесполезности. Вихрь негатива закручивался и не давал ему выбраться из омута. Его затягивало вниз. Всё глубже. Всё быстрее. Всё беспощаднее.

О госпоже Юй мужчина задумался почти сразу после. Считал, что её поведение было слишком жестоким по отношению к нему. Усомнился, что она говорила искренне, когда называла его своим ребёнком и извинялась за прошлое.

Ведь в таком случае, если Юй Цзыюань в самом деле пересмотрела своё отношение к нему и хотела достичь взаимопонимания и гармонии, как она могла поступить так с ним? Как эта женщина, называвшаяся матерью Вэй Усяня, сделала так, что смерть настигла её от руки собственного ребёнка?

«Назвала меня своим сыном. Приписала к своим родным детям. И записала в свои убийцы. Нарекла меня в моей же голове кем-то таким, кому нет места ни среди людей, ни среди высоты небес! Зачем так жестоко? Я ведь хотел подарить Вам второй шанс. За что, моя госпожа?!»

Пусть это и было не совсем так. Он не убивал её. Она сама бросилась на Атем. Однако факт остаётся фактом: госпожа Юй погибла на его руках; от его меча; в его объятиях; в диалоге с ним.

«Какого, твою мать, чёрта?!»

Время, которое Вэй Усянь потратил на обвинения Юй Цзыюань летело неумолимо быстро. Он так не хотел этого, а в итоге сам себя сунул в чан с надписью «Мои незамолимые грехи».

Его так закрутило, что заметить это было невозможно. Его не посещала мысль, что нужно выбираться отсюда, да поскорее, иначе быть беде. Нагнетал, нагнетал, нагнетал сильнее. Ранил себя глубже и резче. Уничтожал изнутри.

Мысли двигались слишком быстро и хаотично. С резко негативного настроя и обвинений во всём произошедшем госпожи Юй, Вэй Усянь пришёл к тому, что на самом деле вины этой женщины тут нет. Он злится на неё, потому что считает, что та оставила его.

На самом деле, это он собирался отвести её в орден и оставить.

Оправдывал себя тем, что у него не существует иного выхода. Ему не место в ордене. Юньмэн Цзян никогда не примет его и не позволит пролить свет на истину. Даже не выслушает.

Заключением самобичевания и душевного кровопускания стало то, что Вэй Усянь придерживался совершенно иного мнения о госпоже Юй. Решил, что она не делала из него своего убийцу, а приняла смерть от человека, который достоин убить её.

«Хотела умереть от руки того, кого любила. Я подарил ей не второй шанс на жизнь, а первый на смерть».

В прошлый раз её убили. Она не умерла своей смертью, и спасти её тело Вэнь Нину так и не удалось, как и тело Цзян Фэнмяня. Она и глава ордена сгорели в языках пламени Цишань Вэнь. У них нет могил. У них есть только храм, который возвёл на территории ордена Цзян Чэн.

В этот раз всё иначе. Юньмэн Цзян получит тело своей госпожи. Хозяйки Ляньхуа. Той, о смерти которой они ужасно сожалели. Оплакивали, уважали, побаивались. Сильной и красивой. Гордой и мужественной. Отважной и самоотверженной.

Ведь несмотря на тучи, которые она умела сгущать одним своим взглядом, эта женщина не раздумывая бросилась в бой не на жизнь, а на смерть, чтобы защитить свой дом, свой клан, свою семью, свой орден.

Вэй Усянь смог понять её поступок и желание. Она лишь хотела впервые умереть. Достойно и от руки того, кому она доверяла и любила.

Чтобы прийти к этому, ему потребовалась целая гора времени и огромный кусок нервов. Разобраться в этом ворохе мыслей, чтобы кардинально изменить точку зрения — это не просто.

«Я подарил ей похороны».

Да, подарил. И что? Осознание совершенно не привнесло его мечущейся душе чувство удовлетворения. Он не ощущал, что его отпустило. Что теперь он способен принять это без боли, успокоиться, жить дальше.

«Я не хотел быть тем, кто будет дарить ей похороны! Я хотел, чтобы она жила! Госпожа Юй двадцать лет прожила в этой вонючей дыре и прожила ещё столько же, если бы я не нашёл её и не убил Ци Жуна. Почему она решила умереть в тот миг, когда я пришёл? Протянул ей руку помощи, а она просто отбила её! Наотмашь!»

Так злился… Только не понимал на кого: на себя или всё-таки на неё? А если на неё, то за что? Ведь Вэй Усянь уже пришёл к тому, что она ни в чём не виновата перед ним.

Его голова играла с ним в очень злые и опасные игры. Сознание, будто отдельный живой организм, содрогалось всеми силами, пытаясь защитить себя. Сделать это отдельно от своего хозяина, без его ведома, было невыполнимой задачей.

«Я не хочу, чтобы она была мертва. Не хочу, чтобы ребёнок шицзе и павлина рос без родителей, как я. Не хочу, чтобы дядя Цзян пал от рук Цишань Вэнь. Я хочу, чтобы они все были в порядке. А Цзян Чэн был бы, если бы не он… Что он сделал? Что натворил?!»

Удар по лицу пришёлся так больно, что мозг загудел. Вэй Усянь не понимал, но, кажется, ему только что прописали такую пощёчину, как ещё никогда в жизни ему не приходилось получать. Щека горела синим пламенем. Ему стало так больно, невыносимо больно, что он сжался в плечах, прижимая обе ладони к пылающей коже.

— Очнись.

Вэй Усянь открыл глаза. Горячие дорожки разочарования потекли вниз по лицу. Не понимал, что происходит. Взгляд сфокусировался на том, что он видел перед собой. Белое Бедствие вполоборота сидел рядом с ним.

Мужчина до неприятного скрипа сжал зубы. Глаза сузились, взгляд заострился. Он резко сел, хватая существо перед собой за одежды. Дёрнул на себя, рывком притягивая ближе. Его пальцы сжимались так сильно, что ему самому было больно. Наверное, он был единственным, кому было больно в этот момент.

— Что ты натворил?!

— Тебе нельзя думать. Не сейчас.

— Ты уничтожил то последнее, что у меня было!

— Ты осознал это ровно сейчас или всё-таки пару-тройку лет назад?

— Почему ты выглядишь и ведёшь себя так, будто тебе всё нипочём?! Ничто не имеет значения. Ничто не запрещено. Ничто не истина. Вседозволенность, сметающая всё на своём пути!

— Потому что это так. Думаешь, кто-то способен наказать меня?

Вэй Усянь снова дёрнул его на себя и несколько раз встряхнул, как будто это может дать какой-то эффект. Сопротивления не было. Заправленные рубашки больше не были идеально запахнуты, верхнее платье вытянулось и скомкалось в его пальцах.

— Но так нельзя! Дело не в том, кто может наказать тебя, а в том…

— Никто.

— …что ты совершаешь ужасные вещи! Ты отнял у меня всё!

Белое Бедствие медленно поднял руку. Демонстративно завёл её в сторону и вернул обратно. Очередная пощёчина приземлилась на лицо Вэй Усяня. Он сразу же почувствовал привкус крови во рту. Это произошло так быстро, что отреагировать на это не было совсем никакого шанса.

Его отбросило в сторону. Тёмный заклинатель завалился на бок, приземляясь на локоть. Чёлка упала на его лицо, скрывая собой больше половины. Он тяжело задышал и зажмурился.

Ему было так больно и внутри, и снаружи, что Вэй Усянь не мог позволить себе даже выдохнуть. Сжимал кулаки и сжимался сам, силясь совладать с собой.

— Приди в себя.

— Ты невероятно сильный и жестокий сукин сын.

— В сравнении с тем, что мне приходилось слышать в свою сторону — это не входит даже в сотню. Если судить по впечатлению, которое слова на меня произвели.

— От кого?

— От близких людей.

— Да ты атрофирован! Тебе ни до кого и ни до чего нет дела! Какие близкие люди у тебя есть?! До тебя не достучаться! В твоё сердце нельзя проникнуть!

— Так было не всегда, Вэй Усянь.

— Боги…

Он завалился на постель, подтягивая обеими руками подушку поближе к себе. Тискал и комкал её, сминая. Вжимал в неё лицо, желая задохнуться. Вновь подтянул к себе колени и изнывал от пренеприятнейших ощущений внутри и снаружи.

— Ляг ровно.

— Не хочу.

— Не нужно этого делать.

— Чего?

— Наказывать себя.

— Тебе-то какое дело до моих терзаний?

— Ты говорил, что пока я здесь, ты будешь разговаривать со мной, чтобы не думать.

— Ты не особо разговорчивый.

— Не обвиняй меня почём зря. Я не игнорирую тебя.

— Сказать тебе «спасибо»?

— Не помешало бы.

— За что ты ударил меня? Дважды.

— Ты погряз. На слова не отзывался.

— Может, я просто не хотел с тобой говорить. Ты не думал об этом?

— Нет.

— Самоуверенный кусок говна.

— Если бы ты не хотел со мной говорить, то не вцепился бы в руку так, как это было.

— Я тебя не касался.

— Как, по-твоему, я понял, что ты утопаешь?

— Откуда я знаю? Наладил связь со вселенной? Звёзды встали в нужном порядке? Произошёл парад планет? Я не знаю.

— Ты вцепился в мою ладонь обеими руками. Постепенно всё сильнее и сильнее, пока не начал причинять боль сам себе.

— Не помню такого.

— . . .

— А что, тебе больно не было? Только я себе?

— Это не боль, Вэй Усянь. Я не чувствую такого воздействия.

— Тебе надо оторвать руку, чтобы ты почувствовал?

— Не факт, что это сработает.

— Да что ты такое?

— Я — это я.

— Почему так? Сколько раз тебе надо было изнывать от боли, чтобы перестать её ощущать? И какой интенсивности она была?

— Больше, чем я подарил Сяньлэ.

— Кому?

— Ляг ровно.

Белое Бедствие потянулся к нему. Тащил подушку на себя, чтобы забрать её из рук, но цепкие пальцы не отпускали. Вэй Усянь вытащил из неё лицо так, чтобы только глаза было видно. Смотрел на него…

— Что ты такое, даочжан?

— Дай мне определение сам.

— Ты отнял у меня семью.

— Семью? Ты о том, кто проклинал и ненавидел тебя? Мне кое-что известно о нём.

— Откуда?

— Он был не последним человеком в мире заклинателей. Я знаю, что он открыл охоту на тех, кто пользовался Тёмным Путём. Знаю, что он пытал их, срезал кожу, убивал. Делал всё то же самое, что и Ци Жун с тобой. Только не ел.

— Прекрати.

— Я знаю, что по меркам мира людей, те мужчины и женщины были невиновны. Их грех заключался в том, что они встали на кривую дорожку. Правда, их успехи на поприще вряд ли можно назвать искусством. Равносильно, как и приспешниками Тёмного Пути.

— Не надо. Я не хочу этого слышать.

— Скорее неудачниками. Они ничего не достигли по жизни благодаря культивированию и решили попробовать свои силы в тёмном искусстве. Стоит ли говорить, что их навыки были ещё хуже, чем при использовании материи Ян?

— Прекрати!

— И таких, как они — ничтожеств, не способных ни на что, — он резал и убивал. Почему? За что? За то, что они пытались двигаться по той же дороге, что и ты. Ты зовёшь его своей семьёй? Что же ты не пришёл к нему, когда стал призраком? Что ты прячешься от трёх миров?

— Закрой рот!

— Что бы он сделал с тобой, если бы ты пришёл к нему? Что бегаешь от своей семьи? Сказать тебе, что бы сделал тот глава ордена?

— Нет!

— Он бы убил тебя. Убил и, может, только потом, после всего, задумался бы о содеянном. Тебе бы это уже не сильно помогло, Вэй Усянь.

Тёмный заклинатель вскочил, отшвыривая подушку в сторону. Замахнулся, до хруста сжимая пальцы в кулак. Замах породил дуновение ветра. Белое Бедствие без труда поймал кулак перед своим лицом и сжал пальцы, ломая запястье.

Отчётливый хруст сломанных костей громко пронзил помещение. По ощущениям, пострадала не только кисть, но и каждая кость в пальцах. Кажется, он переломал ему всё, что можно было. Вот так просто. Одним движением.

— Уймись.

Вэй Усянь стиснул зубы и свёл брови. Больно, но, если честно, практически плевать. В сравнении с тем, что с ним творится в последние дни, — множественные переломы костей, словно неудачная, совсем несмешная шутка.

Смотрел на него исподлобья. Ничего не пытался понять. Ни о чём не думал. Ничего не хотел ему говорить. Просто смотрел. И в ответ получал такой же прямой взгляд.

— Не надо меня злить. Не зли меня, Вэй Усянь. Не нужно меня злить. Ты ничтожен передо мной. Ты только посмотри, что с тобой сделал этот человек. Посмотри. В который раз? В который раз? Сколько раз ещё?

— Не части́.

— Ты боишься?

— Мне не по себе, когда ты так делаешь. Не делай так.

— Хочешь, чтобы я прислушивался к тебе? Твоё состояние крайне нестабильно. Ни одно твоё слово не имеет вес. Ты постоянно лжёшь мне. Ты лжёшь. Лжёшь. Лжёшь. Ты постоянно лжёшь.

— Не надо. Это не так.

— Жалуешься, что я грублю тебе. Сколько раз ты позволял себе обращаться ко мне как угодно? Любыми словами. Грубыми. Оскорбительными. Говоришь, что я могу верить тебе? Твои слова словно пустой звук. Они такое же ничтожество, как и ты.

— Вот как.

— Ластишься ко мне, а после пытаешься убить словом, взглядом. Ты просто не можешь этого сделать. Неспособен. Бессилен. Хочешь убить меня?

— Не хочу.

— Хочешь убить меня? — меняя акцент на первое слово.

— Я не хочу.

— Ты хочешь убить меня?

— Сказал же, что не хочу!

Белое Бедствие схватил его за здоровую руку и дёрнул на себя. Кровь брызнула на лицо Вэй Усяня. Пальцы окутало вязким теплом. Ладонь погрузилась в плоть Безликого Бая. Тёмный заклинатель широко распахнутыми глазами смотрел на происходящее.

Как с его запястья капала чужая кровь. Как сильные пальцы сжимали его предплечье, направляя. Точно так же, как это было совсем недавно. Только не с ним. Его губы задрожали.

— Сожми.

Вэй Усянь чувствовал в своей ладони сердцебиение. Пальцы обволакивали орган. Он пульсировал и быстро бился. Ему было больно. Сердце Белого Бедствия истекало кровавыми слезами в его руке.

— Сожми и дёрни на себя.

— Ты… Что ты сделал?..

— Вырви мне сердце, Вэй Усянь.

— Я не хочу.

— Сожми ладонь!

— Я не буду! Отпусти меня!

Пальцы разжались. Вэй Усянь не смотрел вниз, но был уверен, что после этого нежного прикосновения останется целая гематома. Запах крови ударил в нос. Голова кружилась, его начало тошнить. Он судорожно сглотнул.

— Даочжан, как это исправить? Если я просто вытащу руку, ты будешь в порядке?

— . . .

— Я не хочу вредить тебе или делать больно. Зачем ты это сделал? Понимаю, что ты не умрёшь от такой раны, но я хочу, чтобы ты прямо сейчас был в порядке.

— . . .

— Я могу просто вытащить руку? Отвечай мне.

Вэй Усянь поднял взгляд к лазурным глазам. В тех, что напротив, Белое Бедствие читал обеспокоенность. Они в который раз не понимали чувства и эмоции друг друга.

— Это твой шанс на месть. Я дарю тебе возможность нанести мне урон. Убить меня, если так угодно. Делай.

— Что я буду делать без тебя? Если с тобой что-то случится — я буду страдать. Не хочу, чтобы с тобой происходило что-то плохое. Я обещал защищать тебя. И я буду защищать.

— Мне казалось, только что ситуация была другой.

— Нет. Я запутался. Извини меня.

— У тебя горе. Я понимаю это. Могу понять. Но я не источник всех твоих бед. Не забывай об этом.

— Хорошо, — он поджал губы.

Боялся пошевелиться, чтобы не касаться органа лишний раз.

Сердце истекало кровью и билось всё чаще. Ему было так дико из-за этого ощущения, что его снова бросило в крупную дрожь. Тошнота усиливалась. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, и его вывернет прямо здесь. На постель Белого Бедствия.

— Даочжан, я чувствую, что тебе больно.

— Мне не больно.

— Но больно твоему сердцу. Я могу просто вытащить ладонь? Ты будешь в порядке?

Безликий Бай поднял руку и Вэй Усянь напрягся.

— Не надо. Только не делай этого, даочжан!

Думал, что тот сейчас заставит его вырвать ему сердце против воли. Выглядел зловеще, по крайней мере. Он отрицательно замотал головой и зажмурился, когда его вновь схватили за предплечье.

Рука выскользнула из грудной клетки. Кровь хлынула на постель. Вэй Усянь не видел, но слышал и хорошо чувствовал, как пятно расползается по простыням и одеялу. Мужчина приоткрыл один глаз, подсматривая, что происходит.

— У тебя дыра в груди?

Беспардонно потянулся вперёд, пальцами нервно раздвигая разорванные ткани одежд. Выдохнул и осел, когда увидел, что покров кожи ровный. Рёбра больше не сломаны. Сердцебиение нормализовалось.

— Не делай так больше.

— Чего ты боишься?

— Думал, что эта травма будет серьёзнее. Но, видимо, не для тебя.

— Никогда ничего не бойся, Вэй Усянь.

— Ты чуть не заставил меня вырвать тебе сердце.

— Ну и что?

— Что бы с тобой было?

— Не знаю. Этого никому не удавалось сделать. Хотя желающих было больше, чем ты живёшь на свете дней.

— Ты бы не умер, правда?

— Правда. Меня нельзя убить.

— Не хочу проверять… Просто не делай так больше.

— Никогда ничего не бойся.

— Сопереживание — не твоя сильная сторона, даочжан.

Он выдохнул и потянулся к нему, чтобы обнять, но вдруг почувствовал, что этого никак нельзя делать сейчас. Вэй Усянь кинулся к краю постели и свесился головой за кровать. Ниже её уровня, чтобы Белому Бедствию ничего не было видно.

Его вывернуло наизнанку. Красиво, громко, со спазмами и прочими сопутствующими. Пустой желудок судорожно сокращался, возвращая только желчь.

Белое Бедствие подхватил пальцами осыпающиеся из-за плеч пряди. Убрал их за спину и придерживал, чтобы они не падали вперёд.

Пока Вэй Усянь отдавал богам душу, Безликий Бай безмолвно ждал, когда процесс закончится. Не сказать, что это продолжалось дольше нужного, но жертва процесса успела испытать стыд высшей степени.

Он уже закончил, но головы поднять не мог, чтобы посмотреть на мужчину, сидящего рядом. Перед его лицом бесшумно появился белый платок. Длинные утончённые пальцы между собой зажимали за кончик ткань.

Вэй Усянь неловко принял его. Вытирал рот и думал, что сказать-то? Спасибо?

— Полегчало?

— Не сказал бы.

— Эта постель более непригодна. Как и комната. Я перенесу тебя.

— Куда?

— В другое помещение.

— А с этим что?

— Ничего. Это не стоит моего внимания. И твоего тоже.

— Извини, что устроил такое. Мне неловко.

— Глупости. Твой организм борется так, как считает нужным. Тебе ещё не раз предстоит подобное.

— Но ведь я не живой человек. Почему меня так крутит?

— Реакция тела одна и та же для всех форм жизни. Для твоего второго ранга, в котором ты принял то молоко, это критичное количество. Если бы ты был человеком — ты бы умер от девяти коробочек опиума.

— Представляю…

— Тебе надо лечь.

— Эй, даочжан.

Вэй Усянь чисто-начисто вытер рот, сжал в кулак платок и вынырнул из-под кровати. Ровно сел, смотрел в чистые лазурные глаза.

— Кто тебя обижал в прошлой жизни?

— Тебе надо лечь.

— Ты сказал, что я нуждаюсь в том, чтобы обо мне заботились, потому что у меня этого не было. Но было у тебя. Кто о тебе заботился?

— Родители. В основном та женщина.

— Какая?

— Та, что родила меня.

— Мама. Эта женщина зовётся твоей матушкой.

— Да.

«Странно, что он называет родную мать, которая, исходя из его же слов, не относилась к нему плохо, «та женщина».

— Она была королевой, верно?

— Логично. Да.

— Почему ты так странно её называешь?

— Она предала меня.

— Под стать остальным?

— Да.

«Что же ты сделал, даочжан?..»

Вэй Усянь смотрел в его глаза, но не видел там никаких эмоций. Ни отголосков боли, ни того, что эта тема неприятна для него. Ничего. Безразличие в совершенной форме. Так, словно это настолько долго в нём болело, что больше не способно касаться его сердца.

Иного объяснения он не находил. Думал, что, если Белое Бедствие не называет её матерью, согласно её статусу, значит она сделала что-то ужасное в его понимании. Он не признаёт её как мать, просто согласен с фактом, что она женщина, которая родила его.

Это представлялось ему очень грустным.

«Он сказал, что его предавали. А когда я сказал, что не предам, он ответил мне, что уже неоднократно слышал это. Я могу понять, откуда проблемы с доверием и такая отстранённая позиция. Его вообще ничего не волнует. Интересно, он знает, зачем живёт? Что он ответит, если я спрошу?..»

— Даочжан… Я тут подумал.

— Что на этот раз?

— Ты сказал… — нет. Нельзя так спрашивать. Он передумал. — …что не перерождался призраком после смерти. Ты умирал вообще?

— Нет.

— А как тогда ты стал Непревзойдённым? Я знаю, что прах имеет только четвёртый ранг, и призраки приобретают его, когда сгорают заживо в жерле Тунлу. Третий ранг умирает, сгорая дотла, и рождается новый демон. Следующий Непревзойдённый. Прах от сгоревшего тела и является тем самым ключом к смерти Непревзойдённого. Как тогда, если ты бог?

— Ты забываешь, что все Непревзойдённые рождены от меня. Тунлу связана со мной. Из-за меня появился этот ранг. Начало всему положено мной. Я отличаюсь от двух других и всех последующих.

— Да, я понимаю. Просто у меня не вяжется в голове один момент. Он кажется мне нелогичным.

— Какой?

— Сгорая дотла — ты умираешь. Если ты умираешь, то значит, что твоё сердце больше не бьётся, что ты не дышишь, что твоё тело уничтожено, чтобы родилось новое. Более сильное, более развитое, более совершенное. Как же тогда ты получил свой прах?

— . . .

— Если не хочешь, можешь не отвечать.

Белое Бедствие толкнул его в плечо, роняя на спину. Вэй Усянь без сопротивления завалился назад. Следил за ним взглядом, чтобы распознать по движениям, что последует дальше. Тот не выглядел так, будто сейчас ударится в содержательные разъяснения.

— Две тысячи лет назад Тунлу извергалась не так, как она делает это сейчас. Ты не застал на своём веку извержение этого вулкана. Когда это случилось в первый раз — всё живое горело не просто несколько дней.

Белое Бедствие подозрительно замолчал. Вэй Усянь ждал какое-то время, но не смог совладать с собой. Ему было так интересно, что не подать голос было выше его сил.

— Что? Что произошло? Ты сгорел?

— В какой-то мере.

— Что это значит?

— Добровольно.

— Как?

— Спрыгнул.

— В жерло извергающегося вулкана?

— Почему нет?

— Зачем?

— Почему нет?

— И что в итоге?

— Возник ранг Непревзойдённых.

— Что произошло с твоим телом?

— Сгорело.

— Ты не умер?

— Меня нельзя убить. Я — бог. В тот момент меня могли убить только разрушенные храмы и уничтоженные верующие.

— А сейчас?

— Сейчас даже это неспособно прервать мою жизнь.

— Тебя можно убить только уничтожив прах?

— Верно.

Вэй Усянь задумался. Это было сложно и тяжело давалось. Восприятие отказывалось принимать новую информацию. Тем более сложную, над которой нужно было думать. Его снова начало тошнить. Это чувство было диким для него. Его уже лет пятнадцать не тошнило…

— Я хочу, чтобы ты знал, что имеет вес только то, что я говорю, когда спокоен. Когда меня начинает штормить, тебе лучше не воспринимать мои слова всерьёз. Желательно вообще не слушай меня. Игнорируй.

— Если ты это говоришь, значит так думаешь.

— Нет. Это вовсе не значит ничего подобного. Это значит лишь то, что я поддался импульсу и мешаю понятия. Разбираюсь в себе или с самим собой. Ты не обязан страдать в такие моменты.

— Я не страдаю.