Глава 48. Трепет рассвета (2/2)

— А ты хам. Не встревай, когда я говорю. Что за нетерпение, Ваше Высочество?

— . . .

— Вот и молчи. Погладь меня. Ты жалеешь или что делаешь?

— Это прикрытие. Ты держишь меня за идиота.

— Прогресс налицо, ты погляди… Нет, это ты держишь меня за талию, а я тебя ни за что не держу. За идиота в том числе. Но если ты дашь мне что-то подержать или за что-то подержаться, то я, так и быть, подержусь.

— Что было дальше?

Вэй Усянь беззвучно хихикнул, но сразу же расслабился, чувствуя, как внутри нарастают болезненные ощущения. Ему только-только стало чуть легче. Он ещё не отдохнул от этой пытки, чтобы вновь возвращаться к ней.

Его так и не погладили.

— В семнадцать моя жизнь изменилась. Как и твоя. Всё рушилось. Постепенно. С каждым годом всё становилось сложнее, непонятнее, неразрешимее. Пока не достигло пика. Превозмочь дерьмо, в которое я вляпался, было просто невозможно. Против меня обернулись все. Даже те, кто был со мной в самом начале жизненного пути. Обвиняли меня и презирали. Возненавидели. Ты понимаешь меня?

— Лучше, чем ты думаешь.

— В конце я не просто лишился всего, я ничего не закончил. Ничего не добился. Ни к чему не привёл. Люди, которые верили мне, которых я защищал и берёг, погибли раньше меня.

— Они предали тебя?

— Что? Предали?

— Отвернулись от тебя?

— Нет. Эти нет. Этих убили вместе со мной. Почему ты спрашиваешь?

— Что было дальше?

Вэй Усянь ничего не понял, но попытался провести параллель. Ему ничего не известно об этом мужчине, чтобы придумать что-то достойное. Отложил на потом, как и всегда. Главное — не забыть из-за своего плачевного состояния.

— Я умер. Всё, как ты и сказал ранее: тёмная энергия разорвала меня. Обернулась против меня, как и все люди, с которыми я некогда был заодно. Был в одной упряжке. Умер я бесславно и глупо. А едва моя призрачная душа обрела человеческую форму, как я сцепился с призраками Ци Жуна. Дальше тебе всё известно.

— Короткая история.

— Я не вдавался в подробности.

— Девушка. Старшая ученица ордена. Что ты сделал?

— Шицзе… — грустно вторил Вэй Усянь.

В его голове вновь замерцали неприятные воспоминания, от которых его израненной душе и не менее израненному телу хотелось выть от боли. И Цзинь Цзысюань, и Цзян Чэн, и Юй Цзыюань.

— Моя госпожа…

— Она в порядке.

— Я убил её. Убил шицзе. И госпожу Юй тоже убил. Даже павлина я убил. Не понимаю… Как это всякий раз со мной происходит?

— Главу ордена убил я.

— Да я в курсе. Спасибо за очередное напоминание.

— Я к тому, что это убийство лежит не на твоих плечах.

— Мне не легче от этого, даочжан. Я влюбился в убийцу Цзян Чэна.

— Такого титула у меня нет. Не приписывай.

— Ты и не монах, но я всё равно называю тебя так.

— Это я могу понять.

Вэй Усянь не стал акцентировать. Ему не хотелось. Слёзы больше не лились из его глаз только потому, что он был опустошён. Морально истощён. У него не было слёз, чтобы проливать их. Они закончились в прошлый раз.

— Как ты стал Небесным Императором? Как вообще можно им стать? Понятно, что нужно быть богом. Что потом?

— Не просто богом. Богом Войны. Небесным Императором может быть только Бог Войны.

— Богов Войны много, верно? Но меньше, чем всяких других. Кто там у тебя есть?

— Кто угодно. Столица делится на три вида богов: Повелители Стихий, Боги Войны, всякий прочий мусор.

— А ты, как я погляжу, любишь своё дело и своих подчинённых.

— Ослы.

— Понял, — сухо подытожил Вэй Усянь и поспешил перевести тему. Эта ему что-то не нравилась. — Так… Как стать Небесным Императором?

— Убить предыдущего.

— И только?

— Его так же можно избрать. Боги вправе сделать это, если текущий император не в силах им помешать. Ещё право можно передать добровольно.

— Передай и будь со мной.

— Это всё?

Вэй Усянь чуть улыбнулся, поудобнее устраиваясь на его руке.

— Это шутка. Это просто шутка. Всего лишь шутка, даочжан, — спокойно, едва слышно.

— Попробуй забыться.

— Не хочу. Я совсем недавно побывал в гостях у забвения. Больше не хочу. Скажи мне, почему ты хочешь убить Хуа Чэна? Что он тебе сделал? И я помню, как ты сказал, что богам лучше не видеть тебя, а то заикаться начнут. Точнее, только один из них. Кто он? Что у вас произошло?

— Это личный вопрос.

— А я обещал, что не буду. Да, хорошо.

Вэй Усянь замолчал, и Белое Бедствие тоже никак не поддерживал беседу. Мужчина приоткрыл глаза. Смотрел ровно перед собой в тёмный потолок. Комната мягко освещалась, поэтому боковым зрением он прекрасно видел, как на него уставились в оба глаза. Как-то это диковато было…

— Что ты так смотришь на меня?

— В чём подвох?

— О. Прикатили. В чём подвох? М-м-м… Хочу свергнуть тебя и стать новым Небесным Императором. Всего-то убить тебя надо.

— Призраки не могут занять этот пост.

— Ну ты же занял. Что за ложь в лицо?

— Я не был рождён призраком.

— Я, вообще-то, тоже. Призраки вообще не рожают детей. Все мы были рождены людьми.

— Я говорю, что не перерождался призраком после смерти.

— В семнадцать ты вознёсся Богом Войны. Я понимаю. Даочжан… Это была шутка. Ты задал мне глупый вопрос, получил на него соответствующий ответ. В чём проблема?

— Шутка?

— Да, шутка. Умеешь шутить? Конечно нет. Это очевидно. Просто забудь. Тебе весело, когда происходит какая-то дикая хрень или когда кому-то больно. Я тебя воспитаю. Погоди.

— Что ты несёшь?

— А увидишь. Ничего. Забудь.

— Зачем ты постоянно пытаешься заговорить? Разве тебе не больно разговаривать?

— Если я буду молчать — я буду думать. Думать не о светлом и добром, а о том, что произошло всего ничего назад. Вспоминать те события, которые никогда не должны были случаться. Но они произошли, и им виной я. Пока ты здесь, я буду говорить с тобой. Мне так легче. Это проблема?

— Нет. Когда от тебя отвернулись близкие, что ты сделал?

Вэй Усянь повернул голову чуть в сторону, чтобы встретиться взглядом с этим мужчиной. Он бы не задавал таких вопросов, если бы это не интересовало его. А интересовать это может, по крайней мере, его, потому что кое-кому это близко. Правильно? Или нет?

— Пришлось уйти несолоно хлебавши. Что ещё? А ты не ушёл? — на дурака попытался…

— Нет, — повёлся?..

— А что сделал? — не теряя времени.

— Восстал.

— Против кого?

— Против всех, Вэй Усянь.

Да, один шаг вперёд, два назад.

— Не понимаю.

— Не поймёшь.

— Ты не говоришь. Как я должен понять?

— Не думай, что я не вижу. Ты лезешь не в своё дело.

— Ну ты же поддался. Я не виноват. Ты бы не спрашивал, если бы… Нет, ничего.

— Что?

— Ничего. Правда.

— Лжец.

Побоялся. Испугался, что если нажмёт больше нужного, если скажет, что думает, то Белое Бедствие больше не раскроет рта не по делу. Ему действительно казалось, что структура души и внутренний устрой этого мужчины слишком тонки, чтобы играться с ними.

Боялся задеть чувствительную струну в страдающем сердце.

Это внешне он такой, какой есть, а если ковырнуть поглубже, то можно легко наткнуться на раны, гноящиеся уже больше двух тысяч лет. Вэй Усянь и хотел знать, и не хотел единовременно. Подозревал, что душевные раны, которые превратили его в то, что он из себя представляет, куда масштабнее и глобальнее его собственных.

На его фоне, совершенно не зная ничего о нём, Вэй Усяню думалось, что ни смерть шицзе, ни смерть госпожи Юй, ни Цзян Чэн. Даже все они вместе взятые вперемешку с другими бедами и печалями Тёмного заклинателя и близко не подберутся к тому, с чем пришлось столкнуться Белому Бедствию.

— Эй, даочжан.

— Хочешь что-то сказать в своё оправдание?

— Да. Извини меня. Я не имею права лезть к тебе в душу. Но давай будем честны до конца, хорошо?

— Слушаю.

— Если я не буду пытаться и оставлю попытки тянуть из тебя клещами — ты никогда в жизни, ни при каких условиях или обстоятельствах, не посадишь меня перед собой, чтобы что-то рассказать. Рассказы — это вообще не твоё. Я должен задавать вопросы. Почему же ты тогда упираешься?

— Я говорил.

Вэй Усянь пытался вспомнить, что же тот такого говорил ему по этому поводу. Шестерни крутились, голова работала. Вспомнил с горем пополам.

— Не доверяешь.

Слабый кивок достиг бокового зрения мужчины. Да, это он понял. Вопрос доверия стоит остро.

— Ты никому никогда не открывался, верно?

— Да.

— Не тяжело носить это всё внутри себя пару тысячелетий?

— Нет.

И что, разве это не ложь чистой воды? Или тот думает, что ему не тяжело, а на самом деле валится с ног под тяжестью ноши? Просто предпочитает делать вид и свято верит в то, что он в порядке и ему вовсе не тяжко? Понять бы…

— Теперь я смогу пользоваться системой духовного общения?

— Да.

— Мне нужно задать ей пароль?

— Нужно.

— Какой?

— Придумай. Откуда я могу знать?

— Я тоже не знаю. Какой у тебя?

Белое Бедствие опустил взгляд. Тот похолодел, наливаясь стальным блеском. Впивался, прошивал насквозь, убивал в Вэй Усяне всё живое за одно мгновение. При ощущении этого взора на себе, внутри всё стыло. Кровь замерзала, подёргивалась морозной дымкой. Тысячелетние непроницаемые льды окутали саму душу Тёмного заклинателя.

Ему стало так не по себе, что он начал ёрзать. Немножко стыдно, но по большей степени просто некомфортно перед ним. Он, и правда, наглеет. Наверное… Не понимал, где черта? Где та самая грань дозволенного?

Хотел быть смелее в отношении этого мужчины. Ну не убьёт же тот его, верно? Вот так на ровном месте точно не убьёт.

Вэй Усянь хотел сбежать от пронзающего взгляда лазурных глаз. Поморщился, но кое-как, якобы невзначай, перевернулся на бок. Лицом к лицу, но предпочёл закрыть глаза от греха подальше. Не то тот дыру в лобешнике просмотрит.

Медвежьей неповоротливой лапой Вэй Усянь обнял Безликого Бая за плечо. Предплечье удобно разместилось, запястье свободно свисало с другой стороны. Он пододвинулся ближе, губами и носом касаясь кожи шеи.

Если чуть-чуть пошевелиться, то нижняя губа дотрагивалась до шершавых, плотно запахнутых одежд. Он ничего не делал. Просто хотел избежать взгляда и примоститься поближе. Чужая ладонь скатилась по его талии на поясницу и теперь почивала там. Ему было удобно.

«Почему от него всегда так приятно пахнет? Могу представить, как пахнет сейчас от меня… Кровью? Смертью? По́том? И мне вовсе не стыдно. Сражение было ожесточённым. Потерпит. Если он не стесняется шерстить своими царскими пальцами под моими грязными волосами, то… Точно потерпит. И всё-таки… как же от него хорошо пахнет…»

— Ну что ты злишься на меня, даочжан?

— Я не злюсь.

— Ты так ужасно посмотрел на меня.

— Ты не держишь своего слова.

— А мне это свойственно, ты разве не заметил?

— Это не так. Это было не твоё решение.

— Защищаешь меня?

— Входит в привычку.

Вэй Усянь сглотнул. Хоть ответ и тупой, но искренний. Его почти пробило на смех, однако он не позволил себе этого. Не смел. В который раз. У него тоже входило в привычку оберегать чувства, которые ему демонстрируют. Криво, глупо и смешно, но честно ведь.

— Ты не обязан этого делать.

— Чего?

— Защищать меня. Ты не обязан приходить ко мне на помощь и заботиться обо мне.

— Я знаю.

— Тогда почему пообещал?

— Ты говорил, что всегда защищал всех сам. Исходя из слов той женщины, ты до последнего вздоха оберегал её родных детей. Брал вину на себя, нёс незаслуженные наказания в том числе. Всю жизнь ты кого-то защищал, верно?

— Сколько помню себя.

— Не устал?

— А ты? Ведь ты тоже кого-то защищал.

— Не обо мне речь.

— Ты слушал, что она говорила?

— Я стоял там. Всё видел и слышал. Её лживые обещания пойти с тобой были у меня как на ладони.

— Ты видел, что она хотела сделать?

— Да. Я также видел, что она никуда не пойдёт. Ни с тобой, ни в принципе.

— Почему же тогда не видел я?

— Счастье застелило тебе взор. Ты думал не о реальном, а о том, как собираешься наладить её жизнь.

— Ты мог остановить её за мгновение «до»?

— Мог.

— Я не буду спрашивать, почему не стал. Мне это уже понятно.

— Да.

— Почему ты пообещал?

— Это не сложно для меня. Ты нуждаешься в том, чтобы о тебе заботились. У тебя никогда этого не было.

— А у тебя было?

— Было.

— Я не нуждаюсь ни в чьей заботе или защите. Я могу сделать всё сам. Всегда делал всё сам и вёл за собой людей. Но. Услышь «но», даочжан.

— Слышу.

— Если ты хочешь позаботиться обо мне и защитить — я приму это. Потому что хочу. Я действительно чертовски давно не чувствовал себя под защитой. В последний раз, когда был мальчишкой и меня защищал дядя Цзян. Я могу быть один и могу постоять за себя.

— Я знаю. Видел.

— Но я принимаю твоё обещание. Я устал и не хочу быть один. Устал рассчитывать только на себя. Хочу знать, что на тебя тоже смогу положиться. В ответ я обещаю тебе то же самое. Если тебе нужна будет моя помощь — я приду.

— Как ты узнаешь?

— Твой браслет расскажет мне, где ты и что с тобой. Не снимай его.

— Хорошо.

— Ещё, ты можешь сказать мне пароль от своей системы. Я научусь пользоваться ей, и мы могли бы общаться. Подумай над этим. Я не стремлюсь нарушить твои личные границы, хоть и делаю это постоянно. Мне просто хочется понять, в кого же я всё-таки влюблён.

— Тебе лучше не знать этого.

— Если ты объяснишь мне, я постараюсь всё понять. Уверен, ты натворил немало дел в прошлом. У тебя была целая вечность для этого. Однако я же вижу тебя сейчас. Прямо перед собой. Вижу, какой ты. Ты не плохой человек, даочжан. Никто не рождается плохим человеком. Им становятся. А ты, спустя тысячи лет, им не стал. Значит, никогда и не был.

— Ты… заблуждаешься насчёт меня.

Услышав эту запинку, у Вэй Усяня что-то скрипнуло внутри и сжалось. Как будто он почувствовал что-то, что болело внутри Белого Бедствия. Вряд ли это как-то связано между собой, скорее это его собственное тело шутит с ним.

Однако он почувствовал необходимость утешить его. Ему самому захотелось его пожалеть. Кисть ныла и немела от охватившей её судороги. Вэй Усянь мужественно игнорировал это чувство.

Ладонь опустилась на тёмную макушку. Пальцы сразу же утонули в плотной шелковистости рассыпчатых волос. Гладил, несильно прижимая к себе. Раскрыл губы, тихонько выдыхая.

— Не знаю, что с тобой было в прошлой жизни, даочжан. Но в этой я никому не дам тебя в обиду.

Он почувствовал, как кожа под его устами изменила текстуру. Стала шершавой.

«Змей?!» — невольно пролетело в его голове.

Но позже он осознал, почему Безликий Бай ругает его обычно. Спасибо, что не вслух… Было бы очень неловко.

Нет, это реакция тела на… Вряд ли на касания к коже шеи, ведь они уже давно болтают в такой позе, и от Белого Бедствия не последовало никакой реакции. А сейчас его прямо-таки прошибло. Значит, от того, что сказал Вэй Усянь?..

— Как ты можешь говорить подобное, ничего не зная обо мне? — спустя длительное время.

— Так уж и ничего? Я знаю тебя больше пяти лет. Мы не часто видимся, но метко. А если посчитать встречи с Цзюнь У, то ещё больше. Даже на этом этапе «ничего не знания», я знаю тебя лучше, чем любой другой, верно?

— Да.

— Вот видишь. Я знаю, что говорю.

— Почему?

— Женщин и красивых мужчин нельзя бить и обижать. Поскольку я точно знаю, что ты не женщина, потому что видел твой член и даже чуть-чуть за него подержался…

— Прекрати.

— Ладно, — усмехнулся Вэй Усянь. — Если ты не женщина, значит, подпадаешь под категорию красивых мужчин. Я никому не позволю тебя обижать. Просто впитай это в себя, ладно? Пропусти в своё закрытое сердце. Я не предам.

— Я это уже слышал. Очень много раз.

— Не нужно сравнивать. Это был твой болезненный опыт. Я же стану новым опытом. Такого, как я, ты ещё никогда в своей жизни не видел.

— Ты очень самоуверен.

— Я просто особенный. Ты и сам мне об этом говорил.

— Когда?

— Разве не ты сказал, что я единственный, кто совершает по отношению к тебе такие смелые и какие-то там ещё действия? И, хочу предупредить тебя заранее, чтобы ты готовился морально, это далеко не всё, на что я способен.

— Откуда в тебе столько сил? Твоя воля к жизни… поражает.

— Если ты о моей госпоже, то сейчас я просто не думаю об этом. Всё изменится, когда я останусь один.

— Ты не один.

— Да. Я неправильно выразился. Имел в виду, когда останусь наедине с собой. Не хочу этого.

— Я действительно не могу покидать столицу надолго.

— Знаю. Хочу попросить тебя. Когда будешь уходить — сломай мне шею.

— . . .

— Хорошо?

— Зачем?

— Не хочу лежать тут и изнывать от боли во всех её проявлениях. Третий ранг ведь не умрёт из-за сломанной шеи, верно? Я восстановлюсь. К тому моменту и ты снова придёшь ко мне, и тело не будет болеть из-за передозировки опийного молока. Просто ненадолго убей меня, даочжан.

— Ты можешь восстанавливаться месяцами. Не понимаешь, о чём говоришь, Вэй Усянь.

— Вот мы и посмотрим. Это лучше, чем то, что мне светит. Сделаешь?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу.

— Мы не так договаривались. Причина. Не хочу, потому что...

— Потому что я найду другое решение.

Только что Вэй Усянь почувствовал себя таким защищённым как никогда прежде. Будто аура сильнейшего и ужаснейшего в трёх мирах мужчины целиком покрыла его, обволакивая. Закрывала собой от внешнего мира, защищала, изолировала. Всё что угодно.

Это очень тёплое и приятное чувство.

Между ними повисла густая тишина, но она не была неловкой. Они просто молчали друг с другом. Молчали обо всём и ни о чём. Вэй Усянь думал о своём. В частности, пытался проникнуть в мысли Белого Бедствия, который лежал всё так же неподвижно. И до сих пор не изъявил желания погладить Тёмного заклинателя. Даже примеру не последовал…

Но о чём-то ведь тот всё-таки думал, верно? О чём?

— Эй, даочжан, — он плотнее упёрся носом в шею, и чужой подбородок опустился на его макушку.

— М?

— Какая сейчас стража?

— Скоро рассвет.

— Это значит, что мы здесь всего несколько страж?

— И день.

— Значит, скоро рассвет.

— Самая тёмная ночь перед рассветом, Вэй Усянь.