10 (1/2)

Огненный зев печи с удовольствием принял новую пищу, пламя довольно загудело, и отерев лоб ладонью, Коримус захлопнул дверцу. Сидеть возле печи было жарковато, но стоило отойти, и морозные сквозняки тот час гнали его обратно.

В селение они пришли еще осенью, заняв полуразвалившийся давно пустовавший дом на окраине. Местные не возражали, хотя и держались настороженно. Тогда они не планировали задерживаться, лишь дождаться Геларна. Но вестей от Стража все не было, а затем пришла зима. И если бы не соседи, они с Аэль верно околели бы от холода.

Дверь скрипнула, впустив в дом ледяной порыв, а следом — закутанную в шерсть и дубленую кожу женщину, чей возраст уже миновал свой зенит. Но лицо, раскрасневшееся на морозе цвело жизнью, что дарило ему несомненное обаяние.

— Доброго денька, сосед! Я вот, тепленького принесла! — она продемонстрировала внушительных размеров кадку или горшок, подобно ей, в несколько слоев укутанный шерстью.

Женщина была их ближайшей соседкой. Началось с того, что на следующий после заселения день, Аэль подружилась с ее собакой. Суровый зверь вываливал язык и переворачивался лапами кверху, подставляя живот для почесываний. Полюбовавшись пару дней, хозяйка фыркнула: «Знать, хорошие вы люди. Дурных он на сто шагов ни к себе ни к дому не подпустит». С тех пор она стала им помогать, а за ней и остальные: кто инструментом, кто одеждой, кто домашней утварью. Деревенские мужчины помогали чинить крышу, добродушно посмеиваясь над «городскими недотепами» и Коримус был искренне им благодарен — в этой сфере он был совершенно не осведомлен. Но не смотря на всю оказанную помощь, к первому снегопаду в стенах оставалось множество трещин, сквозь которые быстро утекало тепло. Приходилось постоянно подкидывать дрова в печь, так и проходили теперь его дни.

Женщина поставила ношу на стол и покачала головой, прекрасно понимая их положение.

— Вы могли бы поселиться у меня, — предложила она. — Дом у меня крепкий пока, живу одна, вы совсем меня не стесните. Да и хозяйство вести вам обоим еще учиться. Алис же славная девонька, но есть вещи которым только женщина научит.

Соседка подмигнула. Коримус задумался над ответом. Вдвоем с Аэль им и правда жилось здесь не легко. Сельская жизнь среди мертворожденных оказалась слишком отличной от жизни под сенью Древа. Но в предложении соседки была не только доброта. Наблюдая за другими он пришел к мысли, что жизнь без мужчины среди местных считается трудной и неполноценной. Она жила одна, и, похоже, имела на него конкретные ожидания. На которые он не готов был ответить.

— Спасибо, — честно поблагодарил он от всей души. — За теплую еду и за щедрое предложение. И все же, мне кажется, учить городских уму — накладное дело для одного человека с обширным хозяйством. Не знаю, как скоро мы с Алис сможем в должной мере окупать такую доброту. Жить сидя на чьей-то шее не честно. Вы все и так многое для нас сделали и продолжаете делать.

Дверь снова открылась, впуская Аэль, сопровождаемую роем снежинок.

— Алис! А ты как смотришь на то, чтобы перебраться жить ко мне?

Счастливое выражение Аэль поплыло, Коримус видел усилие которое она приложила, чтобы удержать на лице хотя бы его подобие. Она инстинктивно отступила на шаг назад, словно хотела скрыться за уже захлопнувшейся дверью.

— Спасибо… Я…нет, — сказав это она обернулась к нему, ища поддержки.

Соседка вновь покачала головой.

— Вы, городские, придаете много внимания странным мелочам, — она пожала плечами, но выглядела огорченной. — Как хотите. Я тогда пойду, хозяйственные дела и правда сами себя не сделают.

Когда дверь за ней закрылась, Аэль опустила голову. Коримус молчал, ожидая. Со дня смерти купца Бэрда она напоминала неаккуратно надломленную повисшую ветку. Внешне она казалась прежней, часто выглядя веселой перед глазами тех, кто мог наблюдать. Но во взгляде стыла тоска.

— Как думаешь, мы сильно ее обидели? — спросила она подойдя ближе и устраиваясь на полу возле печи.

— Я не могу знать точно. Мы не читаем чужих мыслей. Как и ты, я надеюсь, что нет, я постарался подать это так, чтобы было легче принять.

Аэль кивнула. Пальцами она касалась щепочек на полу.

— Завтра снова за дровами идут…

В первые дни ей сложно было здесь находиться — построенные из бревен дома, деревянная мебель, дрова которыми мертворожденные топили свои печи — все хранило боль срубленных деревьев. Со временем стало легче. С началом зимы она стала ходить в лес с лесорубами, показывать им мертвое дерево, что не страшно рубить. Удивленные сперва селяне вскоре привыкли к ее «причуде» — Аэль пришлась им по душе.

— Нам тоже не прожить без дров. Легко ужасаться другим, пока сам не окажешься в их шкуре.

Она подняла глаза.

— Я не злюсь на них. Я… Мне кажется, я лучше начинаю понимать их.

Коримус не был уверен. Как бы тепло ни относились к ним селяне, они все еще видели в них странных чудаков. Что-то можно было списать на жизнь в городе. Что-то выглядело слишком странным даже для городских. Это могло против них сработать. Факт, что Геларн до сих пор не нашел их, и долгое отсутствие вестей от него наводило на мрачные выводы. Это так же значило, что воин в черной броне охотившийся на Аэль мог быть все еще жив. И, возможно, прямо сейчас искал ее. Их заметное отличие от мертворожденных могло серьезно облегчить ему поиски. Он бы двинулся дальше — перемещающуюся цель труднее засечь, и селян под удар подставлять не хотелось, кто мог знать, что на уме у их недруга, но Аэль упрямилась. Каждый раз когда он спрашивал, она неизменно отвечала, что останется ждать здесь.

***</p>

Ночами ему часто спалось скверно, и эта не стала исключением. Когда сон наконец пришел, то оказался тяжелым душным дурманом, полным серых теней и шуршания сухих листьев. Тени сплетались в тропу, по которой Коримус брел, не в силах вспомнить, зачем ступил на нее.

Где-то среди ночи он проснулся, различив звук шагов на грани слышимости. Аэль спала хуже него. Вот опять она кругами бродила по темному холодному дому, в белой сорочке похожая на туманного духа. Одежду эту, что была ей ощутимо велика, как и многое другое подарили их добрые соседи. Она говорила о чем-то сама с собой, и он не стал ее перебивать.

Утром она поднялась рано чтобы отправиться с местными мужчинами в лес. Он переживал, вспоминая ее опыт в городе, но и от этих его тревог Аэль упрямо отмахивалась. Ему же мало что оставалось делать. Не смотря на незримую для глаз мертворожденных шерсть, он здорово мерз, потому стремился сводить прогулки снаружи к минимуму. Потому он вырезал свистульки местным детям и делал им игрушки когда не изучал бытовавший в крае фольклор. Так он узнал что Рьеатам отмечающий у мертворожденных смену года, восходил ко временам более древним, нежели верования в «Козлоногого», и символизировал цикл жизни, смену старого новым. В песнях местных селян, которыми провожали последний свет последнего дня старого года все еще слышались мотивы страха — наступит или нет новый день. И общее пиршество, проходившее в доме старосты, на которое пригласили и их с Аэль, по его мнению, должно было когда-то символизировать дары природе. Не просто так на столах был исключительно последний собранный урожай. Открытие позволило ему сильнее убедиться в мысли, что «Козлоногий» — его соплеменник, который должно быть, поразил мертворожденных в свое время. И он знал лишь одного сородича, покинувшего сень Древа. Что не проливало света на мотивы его наставника.

Где-то в середине дня в дверь с силой забарабанили.

— Дядь Корил! Дядь Корил! — из-за двери послышался взбудораженный мальчишеский голос.

— Что-то случилось?

Он подошел к двери. Дети есть дети, не важно чьи они. Возможно, что-то просто впечатлило их, но могло статься, ребенка послали за ним не просто так.

— Дядька Раста ногу повредил! Вы ведь поможете?