Я согрешил (Моран, Мориарти) (1/2)

— Моран, убей святого отца, — зрачки дьявола отливают чёрной, не застывающей смолой. Очевидное понимаю — пытается потопить. Вопрос первостепенный «нахера?» ответа в смоляной луже не находит.

Католицизм почившей с десяток лет назад матушки во мне восклицает:

— Он что, проповедь задом наперёд прочёл?

Вид у Джима скучающий и чахлый, и я бы поверил, что он при смерти или около неё, если бы не упёртый взгляд. Как прицел — прямо в грудь.

Метко, босс. Немое восхищение и скудные овации — каков зритель, такие и похвалы.

— Он далеко не святой и уж точно не отец, — резонно разжёвывает мне Мориарти. — Достаточно?

В разливаемых звуках, гибнущих при попадании в меня, я различаю плохо скрываемое недовольство, а на деле же просто кривую усмешку: «Может мне, Моран, ещё за тебя винтовку собрать? Ты только скажи, и всё будет на высшем уровне».

— Вполне.

— Славно, — он бросает папку, словно собаке кость, и интерес в моём присутствии теряется со скоростью исчезающего в дали болида.

Откуда я мог знать, что Мориарти — по совместительству — подрабатывает Робин Гудом для своего снайпера?

*

— Святой отец, я грешен, — старый трюк: побольше истёртой годами печали в голосе, опускающийся в самую тьму взгляд и, вуаля, конченый католик Себастьян Моран, заряжающий беретту, в полной красе и величии говорит с представителем самого бога.

Господи, ты поможешь ему? Давай проверим.

Предохранитель щёлкает — я растягиваю губы в опасном оскале.

— Говори, сын мой, здесь ты можешь открыться господу…

— Святой отец, я грешен, — повторяю ему по слогам, раскатывая их по языку и, оборачиваясь к голосу за деревянной стенкой, направляю дуло, — и сегодня стану грешнее вдвойне. Если Иисус существует, то передайте пламенный привет от полковника Морана — пусть приглядит за матушкой.

Он не успевает ответить. Пуля пробивает дерево, пуля застревает в голове. Мгновенная, безболезненная и, в целом, очень тихая смерть. Для священника, но не для педофила, которым он был при жизни.

*