2 (1/2)
Дверь из массива дерева цвета ольхи с грохотом захлопывается за Реджиной. Плюхнувшись на маленький мягкий диванчик, Миллс руками прижимает согнутые ноги к груди и лбом врезается в колени. Пытаясь унять дрожь в теле и восстановить обыденный ритм дыхания, девушка раз за разом ведёт счёт в уме до десяти и обратно. Сейчас бы вернуться в детство, прямиком в мамины объятия, где все страхи растворялись по волшебству.
Робин дважды тихонько стучит в дверь и слышит приглушенные ругательства в адрес непрошенного гостя. Мужчина усмехается, закатывая глаза, и входит без разрешения. Его удивляет, что дверь не заперта, но в то же время радует, — не так уж весело ломиться в неприступную крепость.
— Какого черта?! — хмурится Миллс, гневом и ненавистью прожигая мужчину. — Что ты здесь делаешь?
— Давай поговорим, — он плотно прикрывает дверь и делает два коротких шага в сторону девушки, смотря в ее глаза.
— Меня из-за тебя уволили! Думаю, разговор не склеится! Убирайся!
— Тебя… Что? — данный факт беспощадно шокирует Локсли, и он ошарашенным взглядом проводит по телу гимнастки, пытаясь уложить данную информацию в своей голове.
Реджина опускает ступни на пол и, руками оттолкнувшись от дивана, подскакивает на ноги, не отводя от мужчины недоброго взгляда. Её глаза горят испепеляющим огнём, мерцающим красивыми языками пламени, которые, в зависимости от ситуации, либо обжигают, либо дарят умиротворение.
— Будешь прикидываться невинным дурачком? Будто ты ничего не знал!
— Я действительно не знал…
Растерянность на лице мужчины подтверждает сей факт, но Реджина слишком зла, чтобы это заметить.
Злость — мощная специя, она притупляет другие ощущения. В Реджине сейчас так много гнева — один неверный шаг, одно лишнее слово могут привести к непоправимой расплате.
— Зачем ты вообще приперся сюда? Цирков в стране полно, почему именно этот? Почему именно я, черт возьми? Захотелось славы? Решил сделать себе имя на чужой трагедии? Мол, смотрите, какой я молодец, вернул великую Реджину Миллс туда, куда вернуться самостоятельно она не смогла! Строишь из себя святошу, любезничаешь, отвечаешь добротой на мой гнев, а на деле… — Реджина делает глубокий вдох и задерживает дыхание, пытаясь прогнать непрошеные слёзы. Взгляд утопает в голубых глазах, и странное чувство успокоения, смирения настигает ее, — ничуть не лучше остальных… — с алых сочных губ на выдохе вырывается болезненный полушёпот.
Робин внимательно смотрит в карие глаза, перенимая удручающее настроение девушки, и всё, чего ему сейчас хочется, — обнять её.
— Я не понимаю… — растерянно начинает фразу, но пожар, стоящий в нескольких шагах от него, вспыхивает вновь.
— Конечно, — ехидно усмехается Миллс, — куда уж тебе, бесчувственному мужлану, понять хрупкую девушку!
Его терпение, как и терпение всех остальных, имеет границы, и эта несносная дамочка уже порядком их подразрушила.
— Может, прекратишь разбрасываться нелестными эпитетами и объяснишь, что я тебе сделал?
— Много чести, — фыркает Миллс, разворачиваясь к мужчине спиной. — Может, ты просто уберёшься восвояси, — устало бормочет Реджина и облокачивается руками о стол, — и оставишь мою работу при мне?