Глава 3. Дни, изменившие мир (1/2)
Конца пробки не было видно и в помине, и я обреченно опустила подбородок на поручень. В автобусе кроме меня ехал только мужчина с огромным лабрадором в наморднике и пожилая женщина с книгой. Мы уже больше часа двигались по автостраде, и я потеряла надежду успеть на работу где-то минут тридцать пять назад. В наушниках заиграла знакомая заставка, и голос Белого Зверя начал свое будничное вещание:
— Не ждите, что телеканалы, которые контролируются правительством, вдруг станут рассказывать правду. Они считают вас баранами, которые не в состоянии самостоятельно сделать выводы. Сидят и ждут, пока апокалипсис сделает из вас баранину на обед.
Чувствуете это? Словно воздух наэлектризовался и потрескивает. Предзнаменование. Думаете, это метафора? Ни черта подобного! Я говорю о Большом параде планет, который пройдет сегодня ночью. Шесть планет выстроятся в один ряд, который называется линией Равноденствия!
Для всех новичков на моем подкасте объясняю: такое событие знаменует целый ряд значимых для целой планеты событий. Войны, катастрофы, волнения на политической арене — всё связано с космосом больше, чем вы можете себе представить! Например, после парада планет в тысяча девятьсот шестьдесят втором году начался Карибский кризис, из-за которого чуть не случилась мировая атомная катастрофа! Что же мы видим сейчас? Появился неизвестный вирус, чьи вспышки наблюдаются по всему миру, власть теряет контроль и авторитет, растёт уровень преступности, а гражданские перестреливаются с полицией. Вот так песня, не правда ли? Не знаю как вы, котятки мои, а я с нетерпением жду, чем же всё кончится! Может, восстанием мертвецов, ха-ха!
Автобус резко затормозил, и я выдернула наушники из ушей.
— Давайте, выходите! — крикнул водитель, заглядывая в салон. — Дальше не поеду, там крупная авария.
Солнце неистово слепило в глаза, когда я вышла на тротуар и прищурилась, привыкая к свету. Мне навстречу двигалась лавина из людей с чемоданами, сумками и переносками. В нескольких метрах располагалась остановка для автобусов, едущих до аэропорта, кажется, именно туда все и спешили. Я посторонилась, чтобы не быть затоптанной и посмотрела на время: уже безнадежно опоздала. Хотелось плюнуть и уйти домой, но сегодня выдают аванс, а мне все еще нужны деньги, так что я стиснула зубы и кулаки, поправила сумку на плече и обогнула толпу.
Дни ранее прошли как тумане. Мы с Джоном провели их сидя перед телевизором в компании моей бабки, которая комментировала все слова дикторов. Сначала все было как будто бы спокойно. Местные репортеры освещали пробки на дорогах, открытие нового торгового центра и лошадиные скачки. За пределами Южной Каролины новости не отличались: СМИ тщательно фильтровали подаваемую информацию. И единственным намеком на реальность происходящего служило периодическое вмешательство частоты гражданской обороны. Они настоятельно просили по возможности оставаться в закрытом помещении, чаще мыть руки, пить только бутилированную воду и сохранять спокойствие.
Но ситуация быстро стала обостряться и уже было невозможно ее игнорировать. Нас стали уверять, что правительство контролирует происходящее. Однако ролики, разлетающиеся по сети со скоростью света, говорили об обратном. В больших городах вспыхнули бунты, митинги, мародеры бесчинствуют, разгораются пожары. Полиции стало в разы сложнее сдерживать беспорядки, недовольство и панику, а с возросшим уровнем преступности они и подавно не справляются. Вчера вечером во всей Южной Каролине объявили комендантский час для всех, кроме сотрудников спецслужб и больниц, а в других штатах уже ввели чрезвычайное положение.
Утром звонила Мэнди. Ее родители последние полгода жили в Италии, и, по их словам, в Европе тоже все неспокойно. Они собрались вылететь в Чарльстон сегодня вечером, и подруга попросила вместе с ней съездить за родителями в аэропорт.
Это действительно пандемия. И ее никто не может взять под контроль.
Двери ресторана оказались запертыми. От удивления я даже еще раз сверилась с часами. Нет, я ничего не перепутала, так какого хрена ресторан в полдень еще не открыт? Моя напарница Лакки, двое младших поваров и второй бармен сидели в тени на ступенях, ведущих к пирсу. Завидев меня, они махнули руками, подзывая.
— Мы думали, ты вместе с ними забухала, — Лакки протянула мне тлеющую сигарету, и я села рядом.
— С кем?
— Сьюзен и Боб, они так и не пришли, а ключей ни у кого нет.
— А кто-нибудь звонил им? — спросила я, вынимая из сумки телефон.
— Конечно, — кивнула Лакки, — и не раз. Думаю, у них похмелье.
— С чего такие выводы? Сьюзен даже не пьет.
— Не знаю, если бы на пороге ресторана, за который я отвечаю, кто-то помер, я бы тоже спился, — подал голос новенький бармен, чье имя я так и не запомнила.
Я нашла в телефонной книге контакт “Бука-Сьюзен” и приложила аппарат к уху. Раздались долгие гудки, после которых звонок сбросился со словами: “Абонент временно недоступен, перезвоните позднее”. Это странно. До Сьюзен всегда можно дозвониться, будь то час ночи или любое другое время суток.
В последний раз я видела ее в день, когда умерла Лиззи. Администратор выглядела расстроенной и даже потерянной, но никак не той, которая готова из-за этого накидаться до беспамятства и не выйти на работу. Уверена, она видала вещи и похуже. Лицо у нее такое — бывалого человека.
— Не знаю как вы, а я домой, — Лакки поднялась на ноги и бросила тлеющий бычок на землю. — В жопу Сьюзен и эту работу.
Она не одна приняла такое решение — остальные сотрудники последовали ее примеру. Заметив, что я осталась сидеть на ступенях, девушка поинтересовалась:
— Бри, ты не идешь?
— Нет, — я сощурилась, глядя на ребят, стоящих против солнца, — у меня сегодня еще смена в больнице.
— Понятно, ну, — Лакки вскинула ладонь, — до завтра, увидимся.
— Пока, ребят.
Я осталась одна и, отряхнув шорты, побрела к пирсу. Старые пропитанные солью доски скрипели под ногами, и стая чаек взметнулась в воздух с недовольными криками, когда я взмахом ступни прогнала их со своего пути. Дорогу к краю преграждала цепочка с табличкой “Проход воспрещен. Опасно”. Убедившись, что от улицы меня отделяют заросли шиповника, я перешагнула через цепь.
Ветер неистово трепал мои волосы, когда я встала на самом краю. Носки кед касались невесомости, и я балансировала, рискуя свалиться в воду. Волны бились о камни и сваи, и их шипучие брызги долетали до меня.
Океан сегодня беспокоился. Как и я сама. Мы смотрели друг на друга, и хотелось протянуть руку, чтобы коснуться его. Ощутить отрезвляющее и одновременно опьяняющее чувство свободы. Крупная чайка, нарезающая круги над водой, вдруг нырнула в нее и взмыла с рыбешкой в клюве. Я завороженно наблюдала за тем, как она снова и снова ныряет, белым пятном мелькая в темной глубине. Океан шумел рядом, и я закрыла глаза. Хочу просто постоять и послушать. Ветер свистел, взъерошил волосы, выбивая их из пучка, чайки кричали, дерясь за добычу, где-то там без остановки сигналили машины, выли сирены. Последние месяцы я редко обращала внимание на что-то обычное и естественное. Словно до этого момента моя жизнь стояла на паузе, а теперь я очнулась ото сна. Странное ощущение.
Вытащив телефон, набрала сообщение: “Мне плохо. Я хочу к семье. Ты поедешь со мной в Атланту? Сегодня”.
Ответ от Джона пришел через несколько минут: “Какую музыку взять в дорогу?”.
Сердце внезапно пронзило стрелой. Такой горячей и горящей. Меня заполнило невероятно сильное чувство благодарности и нежности. Мы с Джоном вместе всего полгода или около того, но до сего дня я не задумывалась о своих растущих чувствах. Как и о будущем с ним. Все шло само по себе. Но глядя на это короткое сообщение на дисплее меня разрывало от желания обнять его, поцеловать и никогда не отпускать. Словно без него даже дышится тяжелее. Неужели это и есть та самая любовь?
Я коснулась груди, где под ребрами неровно билось сердце. Меня одновременно одолели миллионы мыслей, и не получилось сконцентрироваться ни на одной из них. Я всегда была тем человеком, чье внутреннее состояние зеркалит обстановку и настроение снаружи. От того, в голове какая-то каша вперемешку с нарастающей тревогой. Мешанина из чувств и метаний.
Сьюзан так и осталась недоступной. Я поняла, что оставаться возле ресторана не имеет смысла, поэтому решила отправиться на смену в больницу раньше.
В просторном холле госпиталя Сент-Джеймс, как и ожидалось, очень душно, много людей и царила неразбериха, в которой все перекрикивали друг друга. Так много ярости, злобы и гнева, что пол вибрировал, а стекла в окнах позвякивали от напряжения.
— Я стою в этой сраной очереди уже больше двух часов! — кричал мужчина. Он забрался на журнальный столик в приемной и, сложив руки рупором, старался перекричать гомон. — Сколько можно ждать? Это какое-то издевательство!
Я попыталась протиснуться, но меня не пустили, и даже более того, намеренно оттолкнули и схватили за сумку.
— Куда без очереди лезешь, курица? — обозленная женщина завизжала мне в ухо, и брызги слюны попали на лицо. Какая мерзость!
Мне пришлось работать локтями, чтобы расчистить путь и попасть в ординаторскую. Дверь за мной закрылась, и я наконец оказалась в безопасности. Это какой-то дурдом. Сквозь узкую щель пыталась увидеть кого-то из своих коллег, но их со всех сторон обступили посетители.
Когда я вышла в форме в приемную, на меня тут же налетела толпа.
— Мы в очереди на прививку стоим с самого утра!
— Некоторые лезут без очереди, гоните их в шею!
— Моего ребенка чуть не затоптали!
Я подняла руки вверх, чтобы успокоить людей и громко, по слогам, проговорила:
— Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Каждый получит свою вакцину. Вы должны получить бланк регистрации на стойке, заполнить его и вернуться с ним за талоном. Все в порядке очереди. Пожалуйста, уважайте работников больницы и других посетителей, не устраивайте скандалов!
Присесть так и не удалось до самого вечера. Со дня, когда в Южной Каролине объявили комендантский час, люди понеслись ставить вакцины. Им не приходило в голову, что ни одна больница физически не может справиться с таким потоком людей за раз. Все в один голос требовали, чтобы их обслужили немедленно и по высшему разряду. Даже тех, кто пришли в больницу со сломанными конечностями, болями в желудке и опухшими лицами не подпускали к стойке регистратуры. Я озвучила предложение разделить очереди, чтобы в одной оформляли срочных пациентов, а в другой — обосравшихся и обнаглевших паникеров. Но инициатива сдохла в зародыше, когда в двери занесло еще одну волну.
Я трижды порезала пальцы бумагой, запачкав кровью пару талончиков, от психа сломала несколько ручек и была готова биться насмерть с женщиной, которая выплеснула на меня остывший кофе за то, что я приняла другого человека первее нее. Поэтому, когда на смену вышли ребята, у которых сегодня выходной, я сумела на несколько минут сбежать в курилку.
Достав сигарету, я пыталась поджечь ее трясущимися руками, но пальцы не слушались и по колесику зажигалки не попадали. Вырвалась лишь пара искр, и я со злостью швырнула все на пол.
— Да идите вы все в жопу!
Когда я работала в кинотеатре, мне казалось, что нет ничего хуже, чем ловить безбилетников по всему залу. Когда устроилась официанткой, поняла, что люди отвратительно ведут себя по отношению к обслуживающему персоналу. Но сегодня я поняла, что все, что было до — цветочки. Хотелось разорвать каждого, кто стоял в приемной и поливал словесным дерьмом всех регистраторов и медсестер. И не меньше я злилась на врачей, которые попрятались в кабинетах, оставив нас одних огребать по самое не могу.
Я устало потерла переносицу и массировала виски, пытаясь успокоиться. Вена на лбу вздулась, и в ушах шумела кровь. Дверь распахнулась, и я подняла голову. Старшая медсестра окинула маленькую комнатку быстрым взглядом и остановилась на мне:
— Граймс, чего расселась? Там привезли пострадавших в аварии, медсестры не справляются, помоги им.
— Я? — я пораженно вскочила с места. — Но у меня же нет никакого опыта!
— Для того, чтобы подбирать оторванные пальцы и класть их в лед опыт не нужен. Ты же не боишься крови?
— Нет, — однако мысль об оторванных конечностях заставила меня побледнеть и вспотеть от ужаса.
— Отлично, марш на выход.
Люди в холле разделились на две группы: одна по прежнему атаковала стойку регистрации, другая завороженно наблюдала за тем, как раненых людей перекладывали на каталки и увозили по коридору. На одном пострадавшем верхом сидела парамедик и делала массаж сердца. Я не понимала, куда идти и что делать, и медсестра толкнула меня в спину.
— Иди к Софие.
Софией оказалась милая медсестра, похожая на доброго медвежонка. Она обычно работает в отделении детской хирургии, но сегодня ее, как и всех, направили в главный корпус. Ее медицинский халат с диснеевскими принцессами, заляпанный багровыми пятнами, выглядел жутко посреди всего хаоса. Завидев меня, она взмахнула окровавленной перчаткой.
— Давай, помоги мне отвезти его.