Часть 4 (1/2)

***

“Курить, Роджерс. Ну что ты за упрямый осел? С твоими легкими я бы смолил с утра до ночи, а потом бежал бы полумарафон”.

Роджерс утер пот со лба и так врезал по боксерской груше, что та разошлась по шву с противным треском. И теперь они стояли по щиколотку в песке.

“Отлично. Просто офигеть”.

Роджерс косплеил глухого — в этом он был мастер. Если бы Брок не знал Зимнего, он бы присудил чемпионство по прикидыванию шлангом Роджерсу. Но Брок знал, что там, где Роджерс учился, Зимний мог преподавать.

“Слабоумие и отвага. Тебя так бесят наши милые разговоры? Я всего лишь сказал, что хочу курить. Пачка “Кэмэл” во внутреннем кармане куртки. Ну что тебе стоит, а? Горячий ароматный дым, вдохнуть так, чтобы в легких стало тесно от горечи. Зимний никогда не отказывался. Он, знаешь ли, “Кэптэн Блэк” в одну тягу высасывал. И брал следующую. И так пока пачка не заканчивалась. А потом становился благодушным, как котенок. С рук ел”.

Роджерс зверел от разговоров о Зимнем в таком ключе. Внешне это никак не проявлялось, но вот в чем штука — Брок был внутри.

В Роджерсе.

Хоть и не в том контексте, в котором хотелось бы.

Для другого контекста у Брока было кое-что заготовлено. Он старался не злоупотреблять терпением Роджерса и доводить его ровно настолько, чтобы тому хотелось от Брока избавиться, но при этом не сжечь напалмом вместе с собой и половиной Нью-Йорка.

О да, доводить Брок умел, как никто. Пройтись по самой грани, садануть по вибраниуму чужого терпения — что может быть лучше? Только использовать то, что сегодня ночью пришло по почте, по прямому назначению. Раз эдак пять. Для этого надо измотать Роджерса достаточно, чтобы тот вырубился. Морально тоже годилось.

“Однажды нас в Камбоджу забросили, и мы там застряли. Погода — срань, сезон дождей, из развлечений — только Зимний. Из жрачки — сухпайки и блок “Кэптэн Блэка”...”

Роджерс взял следующую грушу и вздернул ее на крюк, будто это было освежеванное тело Брока.

“И вот Зимний…”

Роджерс саданул по груше так, что все тело — их общее, между прочим — загудело. Груша на этот раз выдержала. Брок даже успел себя похвалить, но тут в зал зашла чертова Вдова. А Брок если кого-то и опасался больше, чем Пирса, земля ему камнями, так это ее.

Роджерс, похоже, догадывался об этом баге своего “сожителя”, потому что подозрительно обрадовался и даже пригласил эту стерву выпить кофе. А та — не иначе как Броку назло — взяла и согласилась. Два впустую просранные часа — а ведь Брок мог уже пожинать плоды, доведя Роджерса до белого каления.

Но увы — рядом с чертовой рыжей Роджерс успокаивался.

У чувака были явные проблемы с определением уровня опасности окружающих. Вдова была хуже Зимнего — просто потому, что умела казаться безобидно милой и обманчиво женственной.

На деле более изворотливого и лживого существа Броку не встречалось.

— Рамлоу, — рыжая приблизила свое лицо к лицу Роджерса, но Броку казалось, что она смотрит прямо на него. Панорамное окно превратилось вдруг в идеально прозрачное остекление террариума, скрывающее опасное пресмыкающееся. Например, ядовитого крокодила. И пофиг, что таких не бывало. — Я тебя предупреждаю, пока по-хорошему. У тебя ведь далеко идущие планы, да? Например, выбраться из темницы этого тела. Отделиться. Будешь пусечкой — и я не стану искать встречи с тобой. После. Когда у тебя все-таки выгорит.

— Наташа, — веско обронил Роджерс, но рыжая только улыбнулась — резиново и одними губами. Глаза при этом были как у змеи.

— Мое дело предупредить, — она легко коснулась предплечья Роджерса тонкими холодными пальцами и поцеловала в щеку — Брока и Роджерса.

Брока передернуло. А Роджерс вроде успокоился еще больше.

Броку бы его веру в людей. И отсутствие инстинкта самосохранения.

— Думаю пригласить Наташу пожить у меня, — задумчиво произнес Роджерс вслух, глядя вслед удаляющейся катастрофе. — Два часа тишины, Господи Иисусе, я уже забыл, что это такое.

“Пакт о ненападении”.

— Молотова-Риббентропа? Сейчас в школе учат историю?

Роджерс умел быть невыносимым по-своему. И прекрасно об этом знал. Если уж начал нудеть — мог продолжать часами. А у Брока даже не было стены, чтобы побиться о нее головой. И подушки, чтобы накрыть ею голову.

Не то чтобы это помогало Роджерсу, когда залупался Брок.

Стоило признать — они могли испортить друг другу существование.

“Не проще ли было просто выкурить сраную сигарету? Одну”.

— …И тогда двадцать второго июня Германия напала на Советский Союз, — закончил Роджерс и наконец закурил.

Брок чуть не скончался от передоза кайфа: тишина и никотин поступили в организм одновременно.

“Ты не спишь уже тридцать часов, — напомнил Роджерсу Брок, и тот моментально напрягся. — Башка трещит”.

Роджерс молча загасил недокуренную сигарету и направился к дому. Пешком.

Брок уже не удивлялся его двужильности, теперь его бесило чертово упрямство. До белых глаз. Наверняка даже сильнее, чем Роджерса — байки о Зимнем, половина которых (Роджерсу об этом было знать не обязательно) были плодом богатого воображения Брока.

“Я тебе рассказывал, как однажды к Зимнему подослали бабу? У Пирса было хорошее настроение, в самый раз для хоум порно в исполнении любимого оружия…”

На самом деле Кити, молодая и красивая лаборантка, запала на Зимнего сама, и это так разозлило Пирса, что тот сослал ее на единственную базу на Аляске.

Роджерс вроде и впитывал новую информацию о своем разлюбезном Барнсе, и в то же время не хотел слушать о его “лишениях” в лапах идейных врагов. Если бы Брок рассказал, как Пирс трясся над Зимним и как Брока пообещали лично натянуть на факел Леди Либерти, если с тем что-нибудь случится, истории его злоключений не казались бы такими душещипательными.

Поэтому Брок приукрашивал как мог.

Например, история о несостоявшемся романе Зимнего и Китти превратилась в детектив с уклоном в эротику. Оценил ли Роджерс повествовательный талант Брока, сказать было сложно, но спать тот лег почти без военных действий. Даже покурил на прощанье. Ну то есть перед сном.

И оставил Брока наедине со своим шикарным телом.

Что ж, балкон был заблокирован искином, пожертвованным Старком, старкфон не реагировал на попытки его разблокировать (“Дождитесь утра, мистер Роджерс!”).

— Что ж, — сказал Брок своему отражению в зеркале. — Ты не оставил мне выбора. Доставку не заказать, из квартиры не выйти, в интернет не залезть. Ты же понимаешь, Роджерс, — Брок состряпал самую капитанскую рожу из возможных, а потом похабно улыбнулся, — у меня остался только один источник удовольствия. Ты так еще не пробовал — гарантирую.

Заначка была на месте — у Роджерса еще не появилась привычка обшаривать ареал их совместного обитания в поисках “сюрпризов”. И хорошо. Это давало некоторую свободу и возможность хоть изредка, но поразвлечься.

Плаг был неплох: небольшой, издевательски-патриотичный, он не вызвал бы подозрений, даже если бы Роджерс его нашел. Скорее всего, в силу собственной неискушенности, принял бы металлическую каплю с изображением своего щита за очередной сувенир.

Брок же собирался использовать игрушку по прямому назначению: а именно засунуть в самую офигенную жопу на свете.

Неоднократно и с удовольствием.

В частично свою жопу, если разобраться.

Долбаный грех, как он этого хотел. Не отличаясь и в прошлом сдержанностью в койке, сейчас Брок едва не кончил, лишь коснувшись прохладным металлическим концом игрушки туго сжатых мышц.

От предвкушения удовольствия его повело настолько, что с офигенного члена Роджерса упала вязкая капля. Брок поймал ее на лету, размазал по языку, глядя в зеркало, и это было забористее отборной порнухи. Потому что взгляд Роджерса поплыл, обрел блядскую поволоку, а от щек и груди легко можно было прикурить.