6. Снадобье Теломены (1/2)
Психей промучился в сомнениях весь остаток дня. Его любящее сердце боролось с отравой слов сестры и не верило, не хотело верить. Даже если Лучник и не юноша с фрески, всё равно, не может его возлюбленный быть тем драконом! Как представить, что нежные ласковые руки любовника — на самом деле когтистые лапы дракона, а вместо прекрасное, сильное тело у того туловище змеюки... Не могли слова страсти и любви срываться с раздвоенного языка гада! Не может быть, что на месте твердого горячего естества любовника, подарившего ему столько наслаждений, на деле копошится склизкий холодный червь. Вспомнив, сколько раз он брал его в рот, его затошнило... Нет, нет, это всё неправда! Теломена что-то напутала... И не может Лучник замышлять недоброе по отношению к его семье! Он слишком внимательно слушает, интересуется, расспрашивает... Расспрашивает! Неужели, неужели же правда то, что сказала сестра?.. Нет, не может быть.Так не придя к окончательному выводу, он решил, что в конце-концов воспользуется снадобьем Теломены и посмотрит на своего возлюбленного. Тот всё равно ничего не узнает, так как будет крепко спать. И если слова сестры окажутся правдой, и вместо златовласого юноши будет лежать черный дракон, он найдет в себе силы и заколет его кинжалом. А после заколет себя. Потому жизни ему нет без Лучника.Ночью Психей смог уговорить Лучника перенести Теломену еще раз. Тот, конечно, не мог не заметить некоторую отчужденность Психея, но списал всё на тоску по дому. Кроме того, у Психея очень сильно разболелась голова, и в итоге Лучник просто усыпил его.***На следующий день Зефир опять перенес Теломену.
Дома она ничего никому не стала рассказывать. Заперлась в своих покоях —таких бедных, даже нищих по сравнению с чертогами брата — и спокойно поставила два ларца к остальным своим украшениям. С матерью она даже и не думала делиться — у царицы и так было много золота. Затем достала из тайника за ложем обмотанный ветошью стеклянный флакончик, закупоренный пробкой и залитый для верности смолой. Проверила на свет содержимое — вроде всё в порядке. Не маковая настойка была в том сосуде, а страшный яд болотной гадюки: Теломена, прекрасно зная, что ни в какого дракона любовник Психея обращаться не будет, действовала наверняка.
Утром она спрятала флакон в складках пеплоса, наврала мужу, что нужно навестить больную приятельницу — впрочем, тот ее сильно не слушал, — кликнула рабов и велела нести к скале.На этот раз она уже ничего не боялась, и путешествие по воздуху ей даже понравилось. Брат, бледный, с запавшими и больными глазами на осунувшемся лице, поджидал ее, как и вчера, на ступеньках. Kак же был не похож этот понурый, несчастный Психей на того счастливого, красивого, полного жизни юношу, что встречал ее накануне! Но не дрогнуло сердце жестокой Теломены, лишь позлорадствовала она про себя и сказала бодрым голосом:— Ах, Психей, ну, здравствуй, братец! Рада, рада тебя снова видеть! — Они обнялись, расцеловались и пошли внутрь. Теломена радостно тараторила дальше: — Принесла тебе приветы от всех родных! Сначала все отказывались верить, а потом начали радоваться и кричать. Мать и отец так просто разрыдались от счастья. Матушка шлет тебе особую благодарность — она сразу же примерила твои украшения и носит их теперь, не снимая. Отец велел принести в дар Зевсу белоснежного быка, а вечером устроит пир в твою честь. Повсюду к соседям отправлены гонцы с радостной вестью, а городским беднякам раздают от твоего имени медяки и еду. Повсюду уже развесили гирлянды с цветами, дворец гудит уже с раннего утра и всё готово к приему гостей...
Тут Теломена резко остановилась и бросила:
– Но ты же понимаешь, чем всё это закончится, если дракон явится в твоей личине?Растроганный было до слез рассказами о родных Психей побледнел и застыл.— Да, я помню... Помню. Ты принесла с собой снадобье?— Конечно. Смотри же, — она размотала платок и протянула ему маленький сосуд. — Выльешь всё содержимое, там не так много. Вкуса у этого снадобья нет, но лучше будет, если ты смешаешь его с вином, а не водой. Подействует оно быстро. И тогда ты сможешь убить его прямо в сердце. Кинжал-то у тебя здесь есть?Перед уходом она обернулась, порывисто обняла Психея и прижала его руку к своему животу.— Ты это делаешь и ради него. Я всегда буду помнить, что ты для него и меня сделал.***Наступила ночь, и Лучник снова пришел к нему. Психей заранее всё приготовил: со своей стороны поставил на поднос две чаши и опрокинул в одну из них флакончик сестры — там и на самом деле было немного. Чтобы не перепутать в темноте, он отобрал разные емкости: для себя из глины, для Лучника — из золота и украшенную камнями. Сюда же он принес и кувшин с вином, разбавленным водой.
Психей решил взять от этой ночи всё и сполна насладиться любовью. Он набросился на Лучника, как оголодавший: почти в отчаянии, почти в исступлении целуя и лаская любимое тело — ведь когда снотворное подействует, кто знает, что откроется его взгляду!.. Нет, не думать об этом!Вот откинулся на подушки Лучник, только перевел дыхание, как Психей начал заходить уже на на новый виток:
— Что с тобой? Ты так ненасытен сегодня, мой милый. Дай хоть дух перевести... а-ах, да-а... Продолжай, не останавливайся! — Его рука зарылась в волосы Психея и нежно перебирала взмокшие от испарины прядки.
Наконец, после нескольких бурных соитий, Лучник заявил, что Психей его совершенно вымотал:— И никаких игр больше, пока не подкреплюсь вином! — пригрозил он и уже потянулся было к своему краю ложа.— Нет-нет, подожди, я специально для тебя вино развел и приготовил!— запротестовал Психей. Он перекатился к заготовленному подносу, вытер украдкой вспотевшую ладонь и наполнил чашу Лучника, расплескав при этом половину. Очень надеясь, что рука не слишком заметно дрожит, Психей протянул кубок с камнями любовнику. Неспокойно было у него на душе, тревожно — может, еще не поздно толкнуть Лучника?.. Но момент упущен: тот одним махом осушил содержимое чаши и улёгся обратно.
Снадобье подействовало сразу же. Лучник резко дернулся и как-то вытянулся, а по телу прошла судорога. Он попытался было через силу поднять голову:— Ч...то с-сссо мммно...И, не договорив, упал на спину и замолчал.Психей прислушался: кажется, тот уснул. Он соскользнул с постели и, откинув ковер на дверном проёме, вышел из спальни. Как всегда, в зале один за другим загорелись светильники, но его целью была библиотека — там хранились небольшие переносные лампы, и там же лежал заранее припрятал самый острый кинжал из тех, что нашелся в оружейной.
Затаив дыхание, высоко поднимая светильник в левой, а в правой судорожно зажав кинжал, Психей вошел в спальню. От ложа по всей комнате расходилось мягкое золотистое сияние, а на самом ложе растянулся его юноша с фрески, только в сотню, нет, в тысячу раз прекраснее! Он увеличился в размерах и постель стала ему мала — ноги свешивались на пол, словно взрослый прилег отдохнуть на кровать ребенка. Лучник лежал на спине, а под ним в обе стороны раскинулись огромные бело-серебристые крылья: на внутренней стороне подкрылья легкие перышки и пух колыхались на ветру и казались такими мягкими, что рука так и тянулась их погладить. Это его беломраморное тело, золотистые кудри испускали чудесный свет, разгонявший мрак и заставлявший огонь в лампе плясать веселее!В восторге смотрел Психей на Лучника и не мог налюбоваться, он был готов кричать от счастья и радости — нет, никакой не дракон его возлюбленный, но бог! Сестра была права — истинную личину не удержать во сне... А вон и колчан с луком в изножье валяются, точь в точь, как на фреске... и факелы, как он сразу не догадался[1]... Это же Эрот! Легкокрылый бог любви, сын Афродиты!
Кинжал с глухим стуком упал на пол, а Психей, как завороженный, двинулся к ложу и споткнулся о колчан. От неловкого движения стрелы рассыпались по полу — он присел и, не отрывая глаз от своего Лучника, стал засовывать их обратно в колчан и поранился одной из них. Им тут же овладело сильнейшее желание, и вместо того, чтобы спрятать светильник — немой свидетель своего неверия — он оперся о ложе коленом и, склонившись над возлюбленным, начал целовать и гладить его. То ли от волнения, то ли по прихоти судьбы, рука Психея задрожала, светильник наклонился и раскаленное масло тонкой струйкой потекло на плечо бога. Лучник тут же проснулся, и вмиг его сияние стало сильнее. Почти невыносимо стало смотреть на него, все равно как на солнце.Бог вскрикнул и безотчетно оттолкнул от себя источник боли. От удара в грудь Психей отлетел почти до входа в спальню и застыл, еще не вполне понимая весь ужас произошедшего. В другую сторону полетел светильник, который потух, несколько раз перевернувшись в воздухе, — но он уже не был нужен: волны света, исходящие от Эрота, освещали всё вокруг.
— Что происходит? Что со мной? — Эрот с трудом привстал, но слабость его была велика, и ему пришлось снова опуститься на ложе. Его тут же скрутило в приступе рвоты. На пол, выкручиваясь в воздухе и злобно шипя, плюхнулись две черные змейки; и Психей и Эрот с ужасом и омерзением смотрели, как гадюки, освоившись, быстро поползли в сторону двери. Психей отшатнулся в сторону, а они, пошипев для острастки в его сторону, юрко шмыгнули под ковер.
Эрот помотал головой в разные стороны, словно не веря, и начал опять подниматься, с каждым мгновением всё более приходя в себя, а затем медленно двинулся в сторону Психея. Прежнее золотистое сияние его стало наливаться кораллово-красным цветом, перемежающимся фиолетовыми и даже черными всполохами; в этом свечении явственно чувствовалась ярость, боль и гнев обманутого бога. И чем больше тот приходил в себя, тем ощутимее становилась его ярость и тем сильнее душили Психея волны исходившего от него гнева. ?Он меня убьет!? — пронеслось у него в голове. Это было какое-то неизвестное ему устрашающее существо, на которое невозможно было смотреть: в слепящем раскаленном сиянии застыло белой маской лицо, в котором чернели провалы глаз, засасывающие, как в бездну. Психей это существо не знал: то был не его возлюбленный Лучник и не красавец-Эрот, и если бы Психей не стоял уже на коленях, то точно упал бы сейчас перед разъяренным богом.
С каждым шагом Эрота, он всё больше съеживался и вжимал голову в плечи, а потом не выдержал и упал на сложенные руки — в жесте полного раскаяния и мольбы о пощаде.