6. Снадобье Теломены (2/2)

—Прости, прости, прости меня... Я не знал, клянусь, не знал... — лепетал Психей.— Что за отраву ты мне дал, неблагодарная коварная тварь?! — рыкнул Эрот. — Пытался убить? Меня?!.. Только ты просчитался: яды на богов не действуют, они лишь погружают нас в сон.

— Нет, нет, всё не так...— Страшно получить отраву, но вдвойне вероломно, когда после любовной игры яд протягивает возлюбленный, и нежно улыбается при этом. — Эрот продолжал идти на Психея, не слыша его.— Прости меня, прости!.. Всё не так!.. Я не знал!— Это твоя благодарность за всё, что я для тебя сделал и готов был сделать?! Смотри на меня! — Он нависал над ним, а Психей весь подобрался и оцепенел, не в силах поднять голову. Эрот схватил его за волосы, заставив взглянуть на себя. Психей зажмурился — таким жутким было это лицо перед ним, таким гневом и такой злобой горели глаза, выжигая всю душу. Это, казалось, еще больше разъярило Эрота.— Я сказал, смотри на меня! — прошипел он. — Отвечай! — Он вынудил Психея подняться и продолжал тянуть его еще выше за намотанные на кулак волосы, так что Психей заскулил от боли и слезы выступили у него на глазах. Он весь вытянулся, стремясь уменьшить боль натяжения, и всё равно едва доставал Эроту до середины груди.— Ай!.. Клянусь, я не знал! Я виноват, прости меня, Лу... Эрот! Ты же Эрот, правда? Как я не догадался, глядя на фреску! Прости меня, умоляю! Я не знал, что это яд! Я хотел всего лишь посмотреть на тебя! Ты никогда не спишь, а Теломена сказала мне...

— Теломена? Разве я не говорил тебе, чтобы ты ее не слушал?.. Всё-таки ты такой дурак! Думал ли ты, с чего было моей матери, Афродите обращать на тебя внимание, а?.. Всё благодаря заботам твоей дорогой сестры!— Нет, нет, неправда!— О, еще какая правда, — издевательски протянул Эрот. — Я не хотел тебя расстраивать, да и не думал, что она вновь возьмется за козни — делить-то ей с тобой вроде нечего... Но ты! Ты же клялся мне, что не будешь её слушать... впрочем, ты во многом клялся... Проклятье, как же болит плечо! Кажется, крыло ты мне повредил тоже! — Эрот отпустил Психея и, скривившись, схватился за плечо, баюкая боль, а потом лицо его вновь закаменело. — Ты клялся мне и нарушил все свои обещания!Психей всхлипнул и закрыл лицо руками.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — Эрот поднял его в воздух как куклу и затряс. — Смотри мне в лицо своими красивыми лживыми глазами. Ну, отвечай!Психей застыл, подвешенный в воздухе, и уставился неподвижным взглядом в обжигающее в своей ярости лицо.— Теломена сказала мне, что видела дракона, и что этот дракон ты. И что ты собираешься всех убить — и ее, и родителей, и... всех. Я не верил, но она сказала, что я должен убедиться своими глазами. Во сне никто не не может удержать чужую личину. Ты никогда не спал. Она сказала, что даст мне снотворное снадобье, и я решил, что ничего плохого не будет... Клянусь тебе, я не знал, что это яд! Пожалуйста, поверь мне!Эрот отпустил его и Психей больно рухнул на колени. Его начала бить дрожь, но он, кажется, не осознавал этого, лишь повторяя:

— Я не знал, клянусь тебе, всем, чем хочешь, не знал! Пожалуйста, прости меня! Прости! Я клянусь...Эрот как-то разом выдохся и отошел от него. Он всё еще подносил руку к плечу, но та вспышка бешеной злости, когда Психей всерьез опасался за свою жизнь, уже прошла.— Довольно! Ты уже клялся мне и не раз — в моих ушах еще звучит твой голосок. Ты нарушил все свои обещания и разрушил всё, что мог разрушить... Да, Теломена была права — во сне с меня сползла личина смертного, теперь ты это знаешь. Теперьты счастлив, зная это? Сомневаюсь... Но ты сделал свой выбор: ты предпочел слушать сестру, а не меня; верить ей, а не мне. И посему, больше меня никогда не увидишь. Прощай навсегда!— Нет, нет, не покидай меня! — Психей потянул к нему руки, пытаясь дотронуться, ухватиться. — Лучник, заклинаю тебя любовью, нашей любовью!Эрот наклонился было к луку и стрелам, но резко развернулся к Психею.

— Любовью? — розовые губы Эрота скривились в усмешке. — Любовью, которую я, глупец, испытывал к тебе и которую ты растоптал, используя мое доверие? Той любовью? Я — бог любви, который наделен даром зажигать огонь в сердцах богов и людей, от стрел которого не укрыться самому Громовержцу, я любил тебя, да, любил в первый раз в моей жизни! Я, глупец, хотел просить Зевса даровать тебе бессмертие и хотел разделить с тобой вечность... Я спас тебя сначала от гнева моей матери, а потом и от верной смерти, окружил тебя роскошью, покоем и удовольствиями, лелеял и ласкал до умопомрачения и за всё это просил лишь одного: не пытаться меня увидеть!.. И за это ты опоил меня ядом, поверив клевете сестры, что я чудовище! Поверив не мне, а ей!.. Вот такая твоя любовь.

Психей без сил склонил голову, слезы стыда и раскаяния без остановки катились по щекам — ведь каждое слово Эрота было правдой. А тот, окинув его любопытно-брезгливым взглядом, продолжил:— Ты должен был вмиг ослепнуть, увидев меня — то было наказание Зевса, но видимо, не зря ты так жадно лакал мое семя! — его губы скривились. — Повезло тебе. Оставайся же здесь со своим везением и влачи свою жалкую жизнь в одиночестве. А она у тебя теперь будет долгая! О, бессмертным ты конечно не стал, но жизнью намного длиннее обычной ты себя обеспечил! — Эрот вытянул руки в сторону Психея ладонями вниз и мертвенным, тусклым голосом проговорил: — Я проклинаю тебя. Никто и никогда тебя не полюбит. Я забираю у тебя отголосок божественного пламени, того дара, что был в тебе — будить любовь и расположение. Отныне, к кому бы ты не пошел, к кому бы не обратился, все будут отворачиваться от тебя, оставаясь глухими и равнодушными к тебе. Тебе никогда больше не будет дано узреть лика любви. Живи без меня и без любви, коль ты презрел еe.Если до этого безжалостные речи и обвинения падали на Психея, точно камушки — больно, но терпимо, то теперь в словах бога ему почудился грохот опускающейся на грудь могильной плиты. А Эрот, закончив, потянулся за колчаном и заметил валяющийся кинжал. Кинул убийственно-презрительный взгляд: ?Не хотел убить, говоришь?? и, не говоря больше ни слова, двинулся к окну.

— Нет, нет, нет! — Психей пополз за ним следом.Эрот отворил ставни, расправил крылья и взлетел, но Психей успел в последний момент ухватить его за ногу. Бог воспарил к самим облакам и попробовал стряхнуть досадный груз — Психей держался крепко и цепко. Но в какой-то момент у него не стало больше сил: руки его разомкнулись и он начал стремительно падать над каким-то леском. Недалеко блеснула серебром в свете луны речка, темные кроны деревьев приближались с ужасающей быстротой, и Психей успел уже попрощаться с жизнью, однако же в последний миг, Эрот успел его подхватить и скинуть на траву, а сам взлетел на верхушку дерева. Психей воодушевился — Эрот не дал ему умереть, значит, ещё не всё потеряно. Он встал на колени и стал снова молить:— Прости меня! Как хочешь, накажи, но прости! Жизнь мне и не жизнь без тебя. Я умру без тебя, ведь ты моя жизнь, мое сердце, мое дыхание, моя душа...Но Эрот лишь покачал головой. Он сделался холоден и отстранен — никакие чувства не отражались на его мраморном лице: ни гнев, ни боль, ни сочувствие.— Ты и будешь наказан. Тем, что больше никогда не увидишь любви... Ты заставил меня нарушить клятву, данную Зевсу. Не по своей воле, но я стал клятвопреступником. Какое счастье, что ему не пришло в голову заставить меня клясться стигийскими водами [2]!.. Лет сто назад я несколько раз развлекся, шутки ради показываясь смертным возлюбленным других богов. Никто не может остаться равнодушным, увидев лицо бога любви. Девы и юноши те, тут же забыв о других богах, влюблялись в меня, а затем сходили с ума в тоске и печали. Оскорбленные любовники доставали своими жалобами Зевса, и тогда он заставил меня дать слово не показывать мой лик смертным. В противном случае они будут слепнуть от одного взгляда на меня... Что же, Громовержец не учел, что с соками моего тела любовнику будут передаваться и нектар с амброзией, приближая его на шаг к бессмертным. Радуйся же этому, если можешь... Я тебе уже всё сказал. Сделанного не изменишь. Прощай. Больше ты меня не увидишь.

Он расправил крылья и взмыл ввысь.

— Нет! — Психей вскочил, но тот его уже не слышал.

Психей обхватил себя руками и, не отрываясь, смотрел на быстро удаляющегося Эрота — всё еще надеясь, отказываясь верить, что это конец, — пока светящуюся точку не поглотил черный бархат небосклона. А когда на него нахлынуло понимание необратимости свершённого, он закачался — раздавленный, уничтоженный — и упал в траву. Лицо его перекосилось, рот раскрылся сначала в беззвучном крике, а потом он завыл, завыл, как воет смертельно раненое животное.

Психей оплакивал свою любовь, свое счастье, он задыхался от тоски и безысходности. Тело била крупная дрожь. Моментами становилось больно дышать — он хватал тогда воздух ртом, как рыба, и поток слез прерывался на мгновение, чтобы затем накрыть его еще с большей силой. Психею казалось, что он не выдержит, что его сердце не выдержит и лопнет от горя. Как было бы хорошо! Всё равно, всё кончено... Ничего не изменишь: сам всё разрушил, сам оскорбил, сам растоптал... Вот только одно: за что, Теломена, о боги, за что?!.. И слезы, немного было утихнувшие, принимались литься с новыми силами.

Его не пугали угрозы, что его никто не полюбит. Пусть не любят, ему всё равно. А вот как жить без Лучника — да нет же, Эрота! — он не представлял... Он не сможет. Как жаль, что Эрот не дал ему разбиться о землю. Жестокий Эрот! Но, кажется, там была речка. Вот оно — спасение от этой боли, этого горя!Психей поднялся и шатаясь, поплелся в сторону реки. Ему пришлось немного поплутать, но он лишь успел окрепнуть в своей решимости. И когда в просвете между деревьями показалась лунная дорожка, он, не раздумывая, сбежал вниз и, подняв тучу брызг, стал всё глубже заходить в реку. Психейне заметил ни миловавшуюся на противоположном берегу парочку, ни возмущенно-стыдливого вскрика, ни плеска воды. Он шел вперед, прямо и не останавливаясь, пока над его головой не сомкнулись воды.