22 (1/2)

«I know you&#039;re scared and don&#039;t understand </p>

This is my life, this is who I am </p>

What I do know is come Judgement Day </p>

I followed love, can you say the same?»</p>

03/2008</p>

Аманда Гласк разглядывает светлый конверт из тонкой бумаги. Подпись на конверте принадлежит мистеру Койлу, а внутри — билет на одну из последних постановок «Призрака оперы» на английском языке. Ей почти интересно, какой такой план составляет детектив, если для приведения его в действие ему необходимо пригласить её в театр. Новый национальный театр Токио, одна из лож — это дорогой подарок. Дорогой и своеобразный.

— С каких пор вы выбираете такие интересные места для наших встреч, мистер Койл? — усмехается она, когда тот поднимает трубку.

— Вам что-то не понравилось, мисс Гласк? Я просто обожаю театр, — даже сквозь трубку слышно, что тот улыбается — иногда ей кажется, что эта улыбка буквально приклеена к его лицу. — И мне показалось, что кто-кто, а вы точно оцените моё приглашение. Вы же скучаете по родной языковой среде, не так ли? Настолько, что до сих пор не привыкли употреблять японские обращения.

Она поджимает губы, крепче сжимая в руке свой мобильный телефон. Её забавляет такой подход: каждый раз мистер Морелло, играющий роль детектива, говорит ей все о новых и новых деталях. Он показывает себя наблюдательным и чутким, а сейчас ведёт явно двойную игру. И её раздражает, что она никак не может понять, какую именно.

— Вы наблюдательны, мистер Койл, — Аманда делает пометку в настольном календаре — ей нужно будет освободить время для этой встречи. — Увидимся в следующую субботу. Надеюсь, что мне не придётся пожалеть о своём решении.

Она не знает, какой план сейчас воплощает в жизнь великий детектив по имени Эл, но уверена в одном — ей нужно играть по его правилам, покуда она не придумает, каким образом можно развернуть эту огромную шахматную доску. Несколько фигур до сих пор стоят в стороне — например, мистер Ягами, который и по сей день пропускает университетские лекции — и ждут своего часа.

Аманда бросает короткий взгляд на сейф в дальнем конце кабинета. Там давно уже не лежит её тетрадь, но от привычки так просто не избавиться. Она догадывается, что с тех пор, как сотрудники «Нейролинк» начинают появляться в офисе её корпорации, наличия камер можно ждать где угодно. Даже здесь.

У мистера детектива длинные руки и слишком много денег.

***</p>

«Не давай волю эмоциям, Теру», — он вспоминает эту фразу уже в который раз за вечер и снова бросает взгляд вовсе не на сцену, а на ложу напротив. Красное платье Аманды ярким пятном выделяется на фоне чёрного классического костюма сидящего с ней рядом Тьерри Морелло и темных кресел. Внутри медленно закипает противное раздражение.

Он знает, что это — точно такая же постановка, как и всё, что происходит на сцене. Он уверен, что даже реплики, которыми они то и дело обмениваются, продуманы и отрепетированы до мелочей. И ему жаль, что слышать их он не может.

Догадывается, что этот спектакль ставят скорее для него, чем для неё. Для Аманды подобные встречи ничем не отличаются от тех, к каким она привыкает на работе, — ничего нового Морелло о ней не узнает, даже если ему захочется. Его приглашение, заискивающие улыбки и даже его будто бы случайные прикосновения к её рукам призваны вызвать реакцию у него.

В приглушенном освещении концертного зала не видно как блестят отливающие алым глаза Теру Миками. Он обещает себе — и ей — не поддаваться эмоциям, но неосознанно стискивает руки в кулаки каждый раз, когда замечает как Морелло в очередной раз наклоняется к ней, чтобы что-то сказать. На ладонях остаются мелкие следы от ногтей.

Ему хочется прописать ему одну из самых мучительных причин смерти. И, прислушиваясь к голосам актеров на сцене, он даже немного жалеет, что не может сосредоточиться на постановке. Он почти уверен, что она должна ему понравиться. Точно так же, как и попытки вообразить смерть того, кто притворяется детективом.

Его отвратительное чудовище сегодня чувствует себя как рыба в воде.

Теру шумно выдыхает в попытках успокоиться. Получается скверно. В чувство его приводит лишь тот факт, что с собой у него нет ни тетради, ни даже ручки. Впрочем, он уверен, что ему не составит труда найти последнюю в кармане тренча, когда выйдет на улицу.

«Это приглашение в ад», — так он говорит Аманде, когда та вручает ему билет, и оказывается прав. Он почти уверен, что она делает это специально — не только для того, чтобы продемонстрировать детективу отсутствие возможностей и мотивов у них обоих, но и для того, чтобы наказать его самого.

Он обещает себе больше не думать о ней в таком ключе, но всё равно считает, что его Господь неимоверно жесток к тем, кто совершает ошибки. На несколько долгих секунд он прикрывает глаза. Искупление — меньшее из того, что он может сделать после того, как подставляет её своими опрометчивыми поступками.

Иногда Теру кажется, что чувства к этой женщине однажды сведут его в могилу. Иногда ему кажется, что в этот момент он даже будет чувствовать себя счастливым.

— Так всё-таки я был прав, господин Миками, — весело заявляет ему Морелло, когда они пересекаются в фойе театра. — Вы очень ревнивый человек.

Теру уверен, что тому не захочется узнать, насколько ревнивым он бывает человеком. Ему дорогого стоит сохранить бесстрастное выражение лица и лишь вежливо кивнуть как ему, так и Аманде. В очередной раз он доказывает самому себе, что умеет держать себя в руках.

— А вы — наблюдательный, господин Койл, — отвечает утверждением на утверждение и обращается уже не к нему, — ты замечательно выглядишь, Аманда.

Он обходится без формальностей. Сегодня ему хочется продемонстрировать господину Морелло тот факт, что занимает вовсе не своё место. Чужое. То, которое ему не принадлежит и никогда принадлежать не будет. К сожалению, только это он и может себе сегодня позволить.

— Спасибо, Теру, — она улыбается — ядовито — и поправляет своё длинное платье. — Ты тоже. Твоя рубашка идеально сочетается с моим платьем и ужасно тебе идёт. Мне даже жаль, что сегодня мы не на свидании.

Он едва сдерживает усмешку. Знает, что сейчас Аманда едва ли о чём-то жалеет. К тому же, это именно она настаивает на том, что из всех своих рубашек он должен выбрать именно красную.

— Вы просто разбиваете мне сердце, мисс Гласк, — театрально вздыхает Морелло, когда приглаживает свои забранные назад светлые волосы. Сейчас, когда они стоят рядом втроем, лишним смотрится скорее Теру — единственный в их компании японец. И его это раздражает. — Отложите свой флирт хотя бы до того момента, когда закончится наше с вами свидание.

Ему хочется закончить его прямо сейчас одним коротким росчерком ручки. Уже в который раз он невольно переводит взгляд на имя, что маячит над головой этого человека. Тьерри Морелло. Оно ещё долго будет всплывать у него в памяти.

Теру понимает, почему Аманда выбирает именно красный цвет.

— Прекратите называть это свиданием, мистер Койл. К тому же, разве ваше время не подошло к концу? — она ухмыляется. Вместо того, чтобы позволить господину Морелло помочь ей надеть пальто она лишь принимает его из его рук. Жест почти оскорбительный.

— Подошло, но я же не могу не проводить даму до дома, — от того тона, которым Морелло произносит эту фразу, сводит зубы. — Простите уж, господин Миками, но таковы мои принципы. Не переживайте, я верну её в целости и сохранности. Можете даже проследить.

— Обязательно.

Теру мрачно наблюдает за ними до самого выхода из фойе. Этот спектакль поставлен куда хуже того, который демонстрируют сегодня актеры на сцене. Он кажется дешевым и излишне простым — грубой провокацией, спланированной по примитивному сценарию.

Выйдя на улицу, он всё-таки находит ручку в кармане своего тренча. Когда он спускается в метро, имя Тьерри Морелло продолжает прожигать его мысли.