31. Потайное окно (2/2)
— А вот это, Лис, я расскажу тебе на нашей следующей встрече. И про себя заодно поведаешь – как удалось так устроиться, — мужчина наклонил корпус над столом, сокращая дистанцию между нами, — Скажу только одно: я знаю, как вырваться из этой дыры и вернуться к нормальной жизни. Вытащишь меня из камеры – и всё, через пару деньков будем снова пировать в нашем любимом современном мире. Может, даже куплю тебе какой-нибудь островок - отпразднуем возвращение...
Горло сжало спазмом, неприятное чувство сдавило внутренности; захотелось поскорее уйти отсюда, забыть вообще об этой встрече, о нем… Сопротивляться этому не было сил, и я вскоре попрощалась, подходя к выходу из камеры.
— А, кстати, — уже около двери развернулась я, чуть не забыв об изначальной цели визита, — У тебя не было никаких… странностей со здоровьем?
Мужчина одобрительно кивнул головой, улыбаясь:
— Было, было. Спустя пару месяцев накрыло так, что будь здоров, чуть не сдох. Думал, может, это от жратвы говняной, да не похоже на это было. Но потом всё прошло, я и хер забил. Адаптация какая-нибудь, хуле.
— Ну и грязный же у тебя стал язык, — пробормотала я.
— Ты с мое тут посиди, и посмотрим, что с твоими манерами произойдет, рыбка.
Выйдя из камеры, я молча прошла мимо Леви, желая поскорее выйти на свежий, если его так вообще можно назвать, воздух. Аккерман что-то сказал Йеллесу и догнал меня, сопровождая.
Терпения ему хватило ровно до того момента, как мы оказались наверху, на солнце:
— Что он рассказал?
— Потом, — поморщилась я и достала пачку. Черт. Последняя, — Надо купить сигареты.
До чего же странно всё выходит… И зачем этому старику так понадобился пульт управления? Знал ли он, что именно изучают те крысы из лаборатории? И какая же это странность – встретить Гольштейна здесь…
— Леви, — рассеянно позвала его я, пробираясь через толпу, собравшуюся на площади, — Последишь за лошадьми?
Аккерман хоть и слегка недовольно, но кивнул. По всей видимости, мужчину крайне напрягала моя сегодняшняя задумчивость, он ждал хоть каких-то ответов, но пока более-менее терпеливо сносил молчание. Пока что.
Купив блок сигарет, я уставилась на них, моргая. Гольштейн был тем еще расчетливым ублюдком, и если вдруг к нему заявится сам Закклай – а мало ли, что придет в голову главнокомандующему, особенно после недавних расспросов, – то тот с радостью выторгует свободу информацией обо мне. Этого, естественно, допустить было никак нельзя.
На подходе к Восьмому меня ждало поистине забавное зрелище: размалеванная девица кошачьей походкой приближалась к капитану, зазывающе улыбаясь:
— Эй, красавчик, не желаешь скрасить свои серые будни?
Замедлившись, я с интересом наблюдала за такой прекрасной сценой, отвлекающей внимание от мрачных раздумий. Аккерман презрительно развернулся, смотря на нее, и красные губы проститутки тут же округлились:
— О, да ты и правда красивый… Я тебе большую скидку сделаю, обиженным не останешься и, поверь, навсегда запомнишь мое имя – Кассандра…
Девушка выставила вперед ногу, оголяя половину бедра, на котором было вытатуировано ее имя, и пальцами провела по своей шее, закусывая губу. Стоило отдать ей должное – голос был и в правду чарующий, томный, грудной. Видя, что с языка Аккермана вот-вот сорвется какая-нибудь грубость, я тут же подскочила к ним, улыбаясь.
— Он у нас сегодня не в настроении, день неудачный вышел! Но я лично прослежу, чтобы зашел к тебе… Ты работаешь на улице или в заведении?
Кассандра недовольно посмотрела на меня, но увидев улыбку, что так контрастировала с хмурым Леви, всё же промурчала, снова концентрируя взгляд на мужчине:
— Ну, тогда приводи своего друга в «Падение Папессы». Я буду очень ждать!
Хохотнув, девушка прошелестела юбкой и скрылась за углом, бросив напоследок игривый взгляд. Аккерман медленно развернулся, долго, безмолвно и зло уставившись на меня. Скривив губы в язвительной усмешке, я направилась к Восьмому, но не успела забраться в седло, как Леви обхватил мое предплечье, притягивая к себе, и процедил:
— Осторожнее, Лис. Мое терпение не безгранично.
Ухмылка тут же пропала с лица, и я выдернула руку, с вызовом смотря в потемневшие глаза:
— Никакой благодарности… Девица-то красивая.
Капитан хмыкнул, садясь на Ворона, и я, переведя дух, последовала его примеру. Маленькая шалость не разогнала тревожность и беспокойство, не покидающие меня с Подземного города, и я снова начала прокручивать в голове все произошедшие события.
***</p>
Было очевидно, что Гольштейн рассказал не всё. Он никогда не выкладывал все карты на стол, предпочитая оставлять нечто важное у себя, такое, без чего общий пазл никак не сложить; вот и теперь Гай, уверенный в том, что я до безумия хочу вернуться, скрывал, какой был у него план. Клацнув зубами, я поставила Восьмого в стойло, нежно поглаживая по носу. Повезло, однако, что возвращаться я не планировала – особенно теперь, когда риск для здоровья был окончательно прояснен.
Странное это было дело – со вчерашнего вечера моя гордость дошла до такого исступления, что я всерьез хотела вернуться в свой мир, даже во вред себе; а теперь, повстречав и поговорив не просто с каким-то посторонним и незнакомым мне человеком, а непосредственно с тем, кого я знала лично, кто знал меня, стало вдруг отчетливо ясно – я лучше сдохну здесь, чем снова окажусь в том аду.
Конечно, во всем этом была и моя вина. Если бы я была, скажем, обычным программистом или дизайнером, то желание снова очутиться у себя дома, повстречать близких, обнять друзей, да просто вернуться к привычным заботам и хлопотам было бы настолько сильным, что сомнений не было – я сделала бы всё, чтобы осуществить это.
Но я была лишь жалкой наемницей, не привязанной ни к чему и ни к кому – пропади я, и никто не заметит. Разве что заказов у других побольше станет. Увиденное в Подземном городе отчего-то тогда сильно взбудоражило меня, и теперь я поняла, почему – в каком-то смысле жизнь там напоминала мою жизнь до попадания сюда. Разница была лишь в одном – она не была скрашена и выторгована навороченными технологиями, красивыми нарядами, деликатесами…
Меня вдруг схватили за плечи; обзор луны заслонило лицо Леви. Кажется, его губы шевелились.
— Ты что-то сказал? — моргнула я, фокусируясь на нем.
Аккерман нахмурился, пристально вглядываясь в меня:
— Да. Перестань.
— Что перестать? — недоуменно переспросила я, не понимая, чего это ему вдруг нужно.
Капитан тяжело вздохнул, на миг поднимая глаза к небу. Затем опустил свои руки, аккуратно державшие меня. Повел кистью в сторону моего запястья, но тут же одернул её обратно:
— Пойдем.
Я бездумно поплелась за ним, остановившись только на лестнице. Моя комната была на первом этаже, и подниматься на второй не было необходимости.
— Чего застряла? — нетерпеливо спросил Леви, заметив, что я застыла на первой ступени.
Хорошо было бы пойти спать, но смогу ли я сейчас уснуть со всеми этими мыслями в голове? Плюс, там всё еще была Рал – отвечать на её вопросы и выслушивать обиды не входило в мои планы…
Кивнув, продолжила подниматься. Мы молча прошли до кабинета капитана, и я заметила полоску света под дверью Ханджи. Аккерман не мог не увидеть её, но намерено проигнорировал, запуская меня к себе и закрывая дверь на ключ. Полумрак комнаты освещал лишь лунный свет.
— А это еще зачем? — невесело усмехнулась я, — Боишься, что сбегу?
Бросив на меня мрачный взгляд, Леви направился ко всё еще лежавшему на полу органайзеру, ставя его наконец на место, а затем сел за стол, выжидающе смотря на меня. Вздохнув, я устроилась на подоконнике, привычно сбрасывая обувь, открывая окно и доставая пачку.
— Ты сам не дал мне остаться на улице, — предупреждающе бросила я, догадываясь о возможной реакции.
— Я ничего не говорил.
Брюнет неспешно встал, облокачиваясь на стену у окна, взял у меня сигарету, затем лениво чиркнул зажигалкой, поднося огонь ко мне.
— Тебе стоило бы купить свои, знаешь ли, — пробормотала я, прикуривая.
— Может, мне нравится брать твои.
Я хмыкнула и перевела взгляд на улицу, избегая его глаз, что внимательно, с какой-то мазохистской настойчивостью и упорством разглядывали меня. Сделав пару крепких затяжек, я выдохнула дым:
— Ладно. В покое ты меня явно сегодня не оставишь… Спрашивай.
Леви неопределенно пожал плечами и перебрался на подоконник, согнув одну ногу в колене; вторую же неспешно вытянул, и его оголенная стопа теперь почти что касалась бедра моих притянутых к себе ног. Я вжалась еще сильнее в углубление у окна. Ощущение того, что меня теперь в прямом и переносном смысле загнали в угол, внезапно навалилось на мои и так уже уставшие плечи, и я поежилась.
— Будто ты не знаешь вопроса, — хмыкнул Аккерман, продолжая прожигать во мне дыру взглядом, — Рассказывай всё.
В глазах вдруг защипало. Рассказывать. А что? То, какой жалкой я себя сейчас ощущаю? То, как мне хочется поскорее спрятаться от всего, что происходит, лишь бы не сталкиваться снова с… С чем или кем, ответа не было, но стойкое желание взять Восьмого и гнать, куда глаза глядят, всё больше и больше формировалось внутри. Бежать, сломя голову, пока мысли в голове не прекратят свой ход, пока накопившееся напряжение наконец не достигнет своего апогея и не выльется в смертельную усталость, которая заставит свалиться с ног и проспать достаточное количество времени… Пока эта дурная душащая тревога не отступит.
Надо было собраться, мне чертовски нужно было собраться с духом и силами; раскисать сейчас было никак нельзя, ведь теперь, зная Гольштейна, счет, скорее всего, пошел на дни. Он был очень хорошим психологом, даже слишком хорошим, и полагаться только на то, что бесконечный год в тюрьме Подземного города лишил его рассудка и навыков, было нельзя. Скорее даже наоборот, Гай наверняка вцепится в меня намертво теперь, когда перед глазами наконец замаячила надежда на спасение…
Глубоко вздохнув и еле слышно шмыгнув, я всё же открыла рот.
— Я его знаю. Это… — замолчала, подбирая слова. Кем его назвать? Друг? Хороший знакомый? Враг? — В общем, просто знаю.
Леви вопросительно дернул бровью и медленно повторил:
— Просто знаешь?
— Не перебивай, — нахмурившись, я продолжила пялиться на темное тренировочное поле, выводя непонятные узоры на окне, — Он, как и я, наемник, но немного… другого спектра. Сложно объяснить.
Опять замолчав, я обдумывала, что стоит говорить, а что нет. Снова ворошить прошлое и в подробностях рассказывать мужчине о личности Каундера не хотелось, поэтому, на секунду зажмурившись, я решила остановиться на самом главном.
Вкратце поведав о том, как Гольштейн оказался в этом мире, я также не преминула упомянуть о таких же скачках иммунитета. Аккерман всё это время сидел неподвижно, лишь изредка поднося тлеющую сигарету к губам и ловя каждую эмоцию, что появлялась на моем лице. От этого тоже хотелось спрятаться, кстати.
Погрузившись в молчание на некоторое время, я наконец не выдержала, выбрасывая окурок и раздраженно хмыкая:
— Если ты опять задаешься вопросом, когда я свалю, спешу разочаровать – даже если у Гая есть план, я останусь, и мне плевать на твое мнение.
Собравшись с силами и переведя взгляд, я невольно уперлась в оставленную мной небольшую дырку в стене.
— Я же уже говорил – я не хочу, чтобы ты уходила.
Тело ненадолго сковало оцепенением. Всё это как-то совершенно вылетело у меня из головы. Я четко помнила только то, как Аккерман буквально гнал меня к Каундеру, и то, какая безмерная злость охватила меня…
— Тогда зачем всё это было? — серьезно спросила я.
Леви отвел глаза, в очередной раз делая затяжку. Спустя несколько секунд он всё же недовольно бросил:
— Ты прекрасно понимаешь, зачем.
— Я не телепат, чтобы читать твои мысли.
Мы снова встретились взглядами; казалось, словно брюнет не мог рассудить, действительно ли я не поняла его или же просто ломаю комедию. Но по моему виду, должно быть, было совершенно очевидно то, что я нахожусь в полнейшем недоумении, и Леви вдруг беззлобно усмехнулся.
— А еще считает себя умной…
Впрочем, после этих слов он тут же стал серьезным и задумчивым.
— Ты же слышала, что сказала Ханджи. Про твое состояние, — небольшие паузы, с которыми он говорил, показывали, что Леви старался подбирать слова; теперь уже его глаза уставились за окно, невидяще смотря на окрестности, — Ну и… Я подумал: в чем смысл тебе оставаться здесь, если каждый день ты медленно умираешь? Для чего? Это ведь даже не смерть из-за титанов, которая тоже возможна; это смерть наверняка, точно. Каждый из нас, выходя за стены, знает, что может умереть – но каждый до последнего надеется, что этого не произойдет, что ему повезет; уверен, даже тогда, когда Звероподобный хоронил под камнями сотни наших, каждый думал: может, пронесет? А тут точно понятно, что никакой надежды нет. Да и… В целом, — невесело усмехнулся Леви, — Ты ведь по чистой случайности здесь оказалась. По ошибке. И тебе не нужно умирать за не свою королеву.
— И ты решил…
— Что так будет лучше. Для тебя, по крайней мере.
— Гениально, Леви, — ядовито прошипела я, — Правда, ты просто гребанный гений.
Нет же объяснить всё нормально с самого начала – нет, он решил взять на себя бремя решателя судеб, будто своего собственного бремени этому упрямому мужчине недостаточно.
Вдруг с удивлением заметила, что даже это мое раздражение, заслуженно и закономерно появившееся, не являлось истинным – оно словно было через силу, по привычке, с натяжкой; иной раз бывает, что маленькой искорки злости хватает, чтобы найти топливо для целого пламени ярости, а сейчас… А сейчас вроде и искорка эта была, и даже вроде нашла, что поджечь, да по каким-то причинам не смогла. Словно вместо хороших сухих досок были только насквозь промокшие, сырые. Словно сил совсем не осталось.
Сознание покорно принимало всю новую информацию, даже не пытаясь как-то отреагировать на неё. Что-то улетало, просачивалось сквозь восприятие, что-то вроде как важное, а вроде как и совсем нет… Выдавив из себя усталую улыбку, я откинула голову назад и закрыла глаза, облокачиваясь об стену и мелко дыша. Попытку концентрации на частых маленьких вдохах и выдохах можно было бы считать успешной, однако в мыслях против воли всплывала такая знакомая язвительная ухмылка. Дернувшись, слегка ударилась головой об поверхность, в надежде хотя бы так вытравить эту тревогу.
Сердце продолжало свой напряженный бег, ударяясь об ребра – казалось, словно оно тоже ощущает появившуюся, но пока такую неясную угрозу. Судорожно вздохнув, заметила, что руки постепенно начинало трясти; обняв себя за колени, я наконец опустила голову, прячась в темноте импровизированного убежища. Захотелось захныкать, будто маленькому ребенку, захныкать от беспомощности, от усталости; от того, что я по всем законам и правилам должна сейчас собраться, хорошенько всё обдумать и принять решение, бороться, справиться – но на эту-то самую борьбу сил и не было.
Какой во всем этом чертов смысл… Сражаться из-за всех сил в Кинере, выжить, устроиться в жизни, а для чего? Добраться до моря, вступить в еще одну войну, пусть даже победить в ней – для чего? Бессмысленность не просто своего собственного существования на этой планете, а в принципе самой планеты, внезапно придавила так, что даже плакать расхотелось. Бездумно пялиться в темноту своих коленей, ощущая лишь одно – пустоту. Правила, приличия, манеры – какое это имеет значение? Неужели мир перевернется с ног на голову, если я сейчас возьму и, например, сожгу королевский архив? Или уйду из разведки и устроюсь в каком-нибудь пабе…
Ничего не произойдет. Ничего не изменится. Одна, две, да пусть даже десятки разрушенных жизней – какое это имеет значение, если само по себе наше существование не имеет смысла?
Почувствовав прикосновение теплых пальцев к своей руке, я рвано вздохнула. Вот черт. Опять забыла про него. Вжавшаяся в плечи голова никак не хотела подниматься.
Надо прекращать всё это, прекращать себя жалеть, лучше от этого никому не становится, а лишь превращает жизнь в бесконечный поток из самокопаний и страданий. Переживать очередной экзистенциальный кризис не входило в мои планы – на это попросту не было времени, но… Так чертовски хотелось проваляться в пустой темной комнате под одеялом хотя бы один день, хотя бы немножко…
По всей видимости, не дождавшись никакой реакции, Леви наклонился ко мне, потому что следующее, что я почувствовала, это медленно произнесенные, буквально по слогам, слова и горячее дыхание, опалившее шею:
— Что с тобой?
Застыв, я распахнула глаза и, слегка тряхнув волосами, всё же собралась. Ну или, по крайней мере, точно попыталась.
— Ничего. Я просто устала, — безразлично пробормотала я, — Всё нормально.
Аккерман замер, не двигаясь с места, и при очередном вдохе аромат табака, трав – черт, как он может до сих пор ими пахнуть, если за весь день не сделал ни глотка чая? – и тела настиг меня. Страшно было признаваться самой себе в этом, но я не могла набраться решимости поднять голову, взглянуть на него и продолжить диалог; казалось, весь мой организм ощущал этот пронзительный, ищущий взгляд, которым капитан сейчас наверняка наблюдал за мной.
Плечи окутало сначала невесомое, осторожное и даже неуверенное касание, а затем меня потянуло вперед, и я уткнулась в грудь Леви; его руки крепко обнимали, создавая вокруг тепло; вместо собственных ног и предплечий меня теперь окружали чужие, словно какой-то кокон, в котором я могла наконец расслабиться. Первичное желание отпихнуть и съязвить ушло слишком быстро, и я закусила губу, пряча лицо. Подбородок мужчины спокойно покоился на моей макушке, а своей щекой я ощущала биение его сердца – ровное, слегка убыстренное. Мое дыхание незаметно и медленно синхронизировалось с дыханием Аккермана.
Тело постепенно расслаблялось, дрожь проходила, и руки, до этого плотно прижатые к собственной груди, вдруг зашевелились и обхватили Леви, прижимаясь сильнее. Позволив себе наконец отпустить контроль хотя бы ненадолго, опустить стену из недоверия и цинизма, я почувствовала неспешно, но уверенно разливавшееся внутри тепло. Не надо было бороться, не надо было обороняться… И хоть все проблемы никуда не делись, но теперь они уже не занимали мысли. Их ненадолго можно было забыть.
— Это нормально, — хрипло произнес Леви, — Всё хорошо.
Понуро кивнув, я всё так же жалась к нему, остервенело вдыхая запах брюнета. Боги, у меня же уже скоро зависимость появится от этого микса…
Хотя, в каком-то смысле меня уже можно было назвать наркоманкой. Полярные желания, что так часто возникали при встречах с ним, ненавязчиво намекали на ненормальность, нездоровость этой странной привязанности; с одной стороны, хотелось вытащить всё, что Леви так прятал в себе, наружу, каждой клеточкой тела проникнуться им, пропахнуть, довериться – с другой же хотелось исчезнуть, убежать от него, стереть память, выбрасывая всё, что связано с Аккерманом, чтобы каждый раз не опасаться, что расплатой за каждое сближение будет лишь моя боль. Я словно постоянно давала себе обещания больше не приходить, забыть, переключиться, но каждый раз при первой же возможности снова утягивала себя в эту привязанность, снова и снова, будто не способная или не желающая сопротивляться.
Сколько прошло времени с тех пор как я пряталась в его объятиях, не знала, да и знать не хотела. Не нужно было каких-то подбадривающих монологов, на которые Леви, скорее всего, вряд ли был бы способен – озвучь он нечто подобное, наверняка бы это звучало как-то… неправильно, что ли. Аккерман словно знал, в чем я сейчас нуждалась больше всего – в простом физическом тепле, в безопасности, в спокойствии. И это работало.
— Ты же… Кхм, — голос мужчины неожиданно оборвался, и ощущаемое биение его сердца стало быстрее, — Ты же знаешь?..
Недоуменно сведя брови, я попыталась отстраниться, чтобы взглянуть на него, но Леви не позволил этого сделать, смыкая руки сильнее.
— Немного конкретики не помешало бы, — пробурчала я.
Мужчина глубоко вздохнул, словно собираясь с силами, выпустил воздух через плотно сжатые зубы и, наконец, тихо произнес:
— Мне не плевать на тебя.
Леви сказал это с небольшим недовольством, будто сам факт того, что ему приходится озвучивать подобные очевидные, видимо, по его мнению, вещи, напрягал мужчину.
Дыхание снова стало прерывистым. Сердце пропустило один или два удара, но я по-прежнему не двигалась с места, словно приклеившись. Выжидала, не зная, как реагировать на такое высказывание. Пальцы брюнета сжались, сильнее вдавливаясь в мое тело.
— Конечно. Я же нахожусь под твоим прямым командованием.
Каким-то неведомым образом удалось придать голосу невозмутимости. Аккерман обрывисто цокнул, но рук не разжал.
— Охренительно остроумно, Лис. Уверен, ты понимаешь всё недосказанное, мало тебе удовлетворения? — в голосе сквозила какая-то обреченность, смешанная с упрямством и усталостью, — Хорошо, скажу прямо. Ты нужна мне.
В дверь постучали.