31. Потайное окно (1/2)
— Мне нужно увидеться с Гаем.
— Что? —Зое тряхнула волосами, возвращаясь в реальность из обсуждений своих исследований, — А, да, конечно…
— Сейчас.
Встав и захватив полученное и подписанное разрешение, я полностью проигнорировала их обоих, направляясь к двери, но в последний момент развернулась, хмурясь:
— Еще нужен проводник в Подземный город. Где его найти?
Девушка открыла рот, обдумывая, и Аккерман стремительно подошел ко мне, беря за кисть и вытаскивая в коридор:
— Я пойду с тобой.
Задумчиво кивнув, я старалась не смотреть на часть тела, где его теплые пальцы соприкасались с моей кожей, но это не то чтобы особо помогало – даже не видя этого, я всё еще чувствовала.
В конюшне мужчина наконец отпустил мою бедную руку, и я машинально потерла запястье, пряча его от Аккермана, и направилась в сторону своего коня. Леви медленно развернулся, непонимающе смотря на меня:
— Решила вернуться?
Устало обведя конюшню взглядом, я дернула головой и вывела Восьмого из стойла, оставив его вопрос без ответа.
***</p>
Подземный город полностью соответствовал тому описанию, которое у меня было – и в то же время разительно отличался от него. Ужасающая бедность, затхлость и бесконечная безнадежность тут превосходили все байки, которые порой рассказывали люди, ни разу не бывавшие здесь. Леви всегда был скуп на детали и красочные описания, так что, когда я лицом к лицу встретилась с этой поражающей действительностью, меня слегка передернуло. Солнечный свет был далеким и незнакомым понятием для этого места – все, кроме трех стражников, охраняющих вход сюда, были чрезвычайно бледны, их лица имели тусклый, болезненно серый оттенок, а темные круги под глазами словно навсегда приклеились к коже. Тощие люди в обносках, еле прикрывающих тело, медленно передвигались по этому аду – но даже они выглядели лучше, чем множество калек, прибившихся к грязным стенам зданий и просящих милостыню. Хотя, наверное, слово «просящих» излишне преувеличено: у некоторых не хватало сил даже на это, поэтому они довольствовались убогой табличкой с плохо прорисованной надписью и через раз дышали, откинув голову к каменному небу.
Вонь здесь стояла просто невыносимая, но я заставляла себя вдыхать через нос, желая полностью прочувствовать весь тот ужас, в котором каждый из жителей существует каждый день без надежды выбраться наружу. Стариков почти не было – по крайней мере, нам они не встретились – то ли от того, что выход из дома для них был физически невозможен, то ли потому, что до преклонного возраста здесь мало кто доживал. Лично я склонялась именно к последнему варианту. Порой встречались дети – эти делились на две категории. Первые разительно отличались от всей той серости, что витала здесь, и казались каким-то чужеродным объектом; несмотря на всё ту же нездоровую бледность, они радостно резвились, бегали друг за другом и звонко смеялись. Одна девчонка так летела, что врезалась в меня, тут же упав; её друзья, заметив лезвия, что по-прежнему были у нас с собой – Леви особенно настоял на полном вооружении, – сразу же разбежались прочь, оставив белокурую один на один с нами. Она растерянно посмотрела то на меня, то на капитана своими круглыми глазами, а затем высунула язык и убежала вслед за своими.
Вторая же категория была слишком похожа на своих родителей, если такие у них вообще еще были: жалкие, понурые, с грязными запутавшимися волосами, они покорно стояли с железной миской, прося милостыню. Трудно было поверить, что жизнь в них останется еще хотя бы на год, продлевая мучения.
Еще сложнее было поверить в то, что и Леви когда-то был точно таким же: голодным, ненужным, нуждающимся.
Кое-что оставалось прежним: пухлые купцы, торгующие на городском рынке, и довольные своей силой бандиты, что крышевали этих самых купцов. Из какого-то паба долетали громкие одобрительные крики, прерывающиеся звуком ударов: по-видимому, проходили кулачные бои.
Весь продолжительный путь до Подземного города я хранила молчание, обдумывая всё то, что рассказала Ханджи; Аккерман вроде пытался пару раз начать разговор, но каждый раз натыкался на полнейшее игнорирование – на деле, я этих попыток попросту не замечала, полностью погруженная в свои мысли.
Напряжение, разившее от капитана теперь, когда мы оказались под землей, передалось и мне, и я наконец взглянула на него.
— Нравится?
Безэмоциональный, на первый взгляд, вопрос показал всё: бесконечное презрение к зажравшимся бандитам, брезгливость от обилия грязи, сострадание к невольно живущим тут людям… Им нельзя было помочь, никак нельзя – волею судьбы они родились здесь, в этом забытом богом месте, без права выйти на поверхность, без надежды на нормальную жизнь и, что страшнее, без понимания: а как это, нормальная жизнь?
Отчего-то в голову пришла мысль, что здесь мне самое место.
Вид очередного просящего ребенка резко двинулся вперед – это Леви, недождавшийся ответа, схватил меня за руку и убыстрил темп, пробираясь через грязную толпу.
— Не смей меня трогать! — я выдернула кисть из охвата, начиная чувствовать всё возрастающую злость, и тряхнула ею в попытках сбросить мимолетное тепло, что уже успело прицепиться.
Аккерман бросил на меня удивленный взгляд. Застыл на месте, выжидая продолжения и следя за окружающей толпой, которой не было до нас ни малейшего дела.
— Ты моя подчиненная, — наконец бросил он, отмахиваясь, будто это было достаточным оправданием для того, что он постоянно тащит за собой, не спрашивая моего мнения.
— Во-первых, мне плевать. И во-вторых, — я хлопнула себя по сумке, где хранилось письмо, — Не в этот раз. Мне нужен был проводник, и если ты не можешь справиться со своими деспотичными замашками, то я, пожалуй, спрошу дорогу у любого из жителей. Я не просила тебя идти со мной.
Выдохнув, сложила руки на груди, прожигая мужчину взглядом. Как же всё это чертовски достало. Я не чувствовала себя безопасно здесь, я вообще не чувствовала себя в безопасности, и меньше всего моим нервам нужно было, чтобы меня, словно тряпичную куклу, тянули непонятно куда.
Я продолжала уговаривать себя, что дело в этом.
Помрачневший еще сильнее Леви некоторое время наблюдал за мной, словно пытаясь понять, насколько серьезно я говорила. Вскоре он рассеянно кивнул, разворачиваясь в прежнем направлении.
— Отлично, — пробормотала я, устремляясь за брюнетом.
Наконец мы добрались до крепости, где располагалась тюрьма. Разведчики тут были явно редкими гостями: солдаты чрезвычайно удивились, завидев нас. Аккерман недовольно объяснил одному из них, оказавшемуся начальнику тюрьмы, вопрос, по которому мы пришли, и тот, увидев письмо от командующей, недоуменно кивнул, представляясь и знаком прося идти за ним.
То был до странного раздутый мужчина, который контрастировал со всем тем голодом, что был до этого; в его пышных усах застряли крошки недавно съеденной еды, и когда воображение начало подкидывать варианты, какой именно, меня слегка затошнило; глаза его, однако, смотрели как-то добродушно и живо; примерно каждые десять метров он кряхтел.
— И зачем вам этот безумец? — недоумевал Йеллес, — Сначала покойный Смит - земля ему пухом, - к нему как на свидания ходил, теперь вы…Ох и проблем же он нам доставил! Да и до сих пор…
— Что за проблемы? — тут же перебила я.
— Вы, конечно, можете посчитать меня малодушным, — он остановился и развернулся к нам, нервно поглаживая усы, — Но, поверьте, это не человек – это дьявол. Приходится менять стражу каждый месяц: идиоты влюбляются в него, как в женщину! Я-то после первого разговора с ним ясно понял, что надобно делать… Надо уши закрыть и ни в коем случае не слушать, что он там бормочет! Иначе тоже кукуха поедет.
Обменявшись с Леви хмурыми взглядами, мы прошествовали до камеры, отличающейся от других: здесь стояла крепкая свинцовая дверь, возле которой дежурило двое солдат.
— К чему такие меры предосторожности? — бросил капитан.
— Помилуйте, капитан Леви! Как же иначе-то? Этот чёрт столько раз сбежать пытался, по пальцам не пересчитать! Вот и закрыли его туточки… Как по мне, так повесить его давно надо было, да не положено! Видите, даже оружие у вас я не забрал – вдруг что выкинет?
Охраняющие камеру начали послушно открывать дверь, а я повернулась к Аккерману:
— Подожди здесь.
— Да как же это?! Не надобно это Вам, девушка! Один на один с ним…
Леви кинул в него недовольный взгляд.
— Нет, — отрезал он, — Не у одной тебя есть вопросы.
— Так навестишь его после. Или что, боишься за мою безопасность? — язвительно добавила я.
— А ты, видимо, думаешь, что он тебе всё сразу и вывалит. Увидит, какая ты сильная и независимая, и тотчас же расскажет.
— Я хочу поговорить с ним наедине. Понадобится помощь – позову.
— Последний раз, когда ты так говорила, я ловил тебя, летящей из окна.
— Так что же, все-таки боишься?
Уязвленный своей же несдержанностью, Леви еще несколько секунд безрезультатно буравил меня взглядом, но затем всё же нехотя кивнул и отошел от входа в камеру, открывая дорогу.
— Сейчас, мэм, секундочку, — закряхтел Йеллес, жестом приказывая солдатам зайти первыми, — Подготовим его для допроса.
После того, как всё наконец-то было завершено, я прошествовала внутрь. Дверь за мной с лязгом закрылась.
В помещении было темно: свет давала только масляная лампа, которую только что принесли, установив на столе. Узник вальяжно расселся на стуле и с усмешкой смотрел на меня; длинные ноги свои Гай вытянул как можно дальше, так, что они оказались под моим стулом. Наружность его была неприятной теперь: белесые, длинные и редкие, давно не стриженные и не мытые волосы свисали ниже плеч, неаккуратная щетина с проплешинами закрывала впалые щеки, придавая лицу некую таинственность и мистичность; губы были тонкие, искривленные в язвительную ухмылку, а серые глаза Каундера, глубоко посаженные, каким-то образом, несмотря на всю незавидность его положения, отдавали блеском. Он был худ, однако сквозь тюремную робу проглядывались жилистые мышцы; руки, которые Гай показательно выставил, демонстрируя кандалы, украшали старые, давно оставленные шрамы.
Попытавшись представить его до всех этих изменений, которые произошли за последний год, меня вдруг ни с того ни с сего прошиб холодный пот.
Достав клинок, я лениво уставила его острием на Каундера, параллельно пиная ноги заключенного:
— Будешь пытаться играть, перережу сухожилия.
Гай хищно улыбнулся, обнажая клыки, и поднял руки, посмеиваясь:
— Ничего себе, сразу к делу! Давненько ко мне никто не наведывался – а тут решили сразу злую девку подослать… Что, командир-то твой, белобрысенький, всё не оставляет попыток, да? Вертел я таких идейных, знаешь, где?.. — улыбка его вдруг застыла, и Каундер резко замолчал, уже по-новому глядя на меня, а затем моргнул, встряхивая головой, — Ха, бывает же такое… Напомнила ты мне кое-кого…
— Кого, твою мамашу? — машинально бросила я, обдумывая, как бы получше начать выяснение самого важного.
Гай уставился на клинок, и глаза его неверяще округлились:
— Ты где эту зубочистку взяла, рыбка?
Ничего ему не ответив, я дернула бровью, продолжая изучать лицо узника. Так ничего и не придумав, решила идти в открытую, надеясь на его благоразумие. Ну, а если его не обнаружится, то…
— Да быть того не может… Ха-ха-ха! — разразился вдруг хохотом Каундер, — Серьезно, как две капли воды похожа!
— Очень интересно, — мрачно произнесла я, — А теперь, будь добр, замолкни, я не просто так сюда тащилась. Меня зовут Лис, и…
Гай со всей силы ударил кулаками по столу, звеня кандалами, и приблизился ко мне, пристально рассматривая; инстинктивно я прижала клинок к его горлу, отрезая какие-либо дальнейшие действия.
— Лис, и правда ты, выходит?.. — недоуменно прошептал он.
Я вопросительно смотрела на него, пытаясь понять, о чем он, черт побери, говорит.
— Порядок? — приглушенный голос Леви донесся из-за закрытой двери.
— Всё в норме, — недовольно бросила я, — А ты – вернись на место. И не советую с него куда-либо снова уходить.
Каундер послушно сел обратно, но руки его вдруг мелко затряслись. Не давая мне снова открыть рот, он начал быстро бормотать:
— Что же это такое? Не может быть… Хотя как не может, если я сам, сука, здесь оказался, почему бы и другим не быть тут? Нет, видно, просто похожа… А имя – совпадение! Да, точно… А если нет? А если не совпадение? Но почему она тогда служит, почему она паршивый солдат, а не гниет так же, как и я, в камере? Совсем не похоже на Лис… Совсем не похоже…
— Эй, — я нервно пихнула его ногой, чтобы заткнулся.
Честно говоря, стало чертовски не по себе.
— Я так же, как и ты, не из этого мира. Так что рассказывай, как есть, что произошло…
— Все-таки правда! — как громом пораженный сказал он, и серые глаза забегали, — Лис, это и правда ты! А меня чего не узнала?! Хотя, тюремная жрачка пошла мне явно не на пользу…
— Да кто ты, черт побери, такой?! Я тебя знать не знаю! — наконец прошипела я, злясь на абсолютное непонимание.
— Вот оно как! — Гай нервно улыбнулся, — Сначала помогаешь ей, бедному котенку, попавшемуся полиции, вытаскиваешь из участка, а теперь она даже не помнит! Может, моя кличка освежит тебе память?
Но прежде чем он успел её назвать, я прошептала:
— Гольштейн.
— Верно, — довольно ухмыльнулся он, — Память еще не отбило, значит.
Какое-то время я тупо пялилась на узника, не в силах что-либо вымолвить. Каундер, словно наслаждаясь моим замешательством, и сам не спешил начинать разговор.
Предположить, что это мог быть действительно Гольштейн, казалось безумием, причем самым натуральным. Как всё могло сложиться именно так, что из всех возможных людей именно этот оказался в том же положении, что и я?..
Часто дыша, я уставилась на сжатые в кулаки руки, обрамленные не самым красивым украшением для девушки – наручниками. И надо же было так глупо попасться! Не заметить паршивую камеру, висящую прямо над складскими коробками… Но самобичевание подождет, сейчас самое главное быстро придумать, как отсюда свинтить: все личные вещи забрали, а значит, ни отмычек, ни даже паршивой скрепки под рукой не было; да и слабо верилось в то, что замки на дверях камеры окажутся такими элементарными…
О том, чтобы пойти на сделку и рассказать детективу, кто меня нанял, даже речи не шло – найдут с перерезанным горло раньше, чем успею дать показания в суде. Конечно, можно повести их по ложному следу в надежде на ослабление охраны, а потом уже сбежать, но тогда придется раскрыть свою личность, что значит лишь одно – новые проблемы с заменой документов, возможным бегством из страны и деньгами, конечно же, деньгами. Повезло, однако, что никаких татуировок или иных меток нам не оставляли: тогда я оказалась бы еще в большем дерьме, чем сейчас.
Высокий темнокожий охранник лениво подошел к камере, слегка ударяя по решетке дубинкой:
— К тебе посетитель.
Посетитель?.. Неужели они всё же спохватились и решили нарушить свои правила, вытащив меня? Хотя нет, скорее всего, в комнате меня ждет лишь напоминание о том, что мне не стоит лишний раз раскрывать свой рот – как будто я и так этого не знаю. Недовольно хмыкнув, прошествовала за охранником в тесное помещение для посещений, подмечая возможные пути отхода. Если хорошенько подумать, то никаких доказательств моей вины предоставлено не было, всё лишь на словах. Мог ли детектив просто блефовать, в попытке разговорить меня?
— Вперед и с песней, — неоднозначно ухмыльнулся полицейский, открывая тяжелую дверь, — У вас десять минут.
И, посвистывая и бренча ключами, ушел в противоположном направлении. Ясно. Дали неплохую неофициальную премию за то, чтобы не стоял над душой?
Настороженная и взвинченная, я вошла в помещение. Взгляд сразу же упал на высокого мужчину лет сорока в явно дорогом сером костюме. Вальяжно раскинувшись на неудобном стуле, он сидел, запрокинув голову наверх, разглядывая потолок. Что ему пригляделось в грязном бетоне, было непонятно.
— Ты еще кто такой? — грубо спросила я, садясь напротив.
Неизвестный цокнул, медленно опуская голову. Уложенные по последней моде пепельные волосы отлично дополняли его образ успешного успеха, и это выводило из себя; глаза скрывались за темными непроницаемыми круглыми очками на тонких дужках.
Язвительно ухмыльнувшись, он оценивающе уставился на меня.
— Тот, кто может избавить тебя от ненужных неприятностей.
Гольштейн был своего рода серым кардиналом клана. У него был наметан глаз на «таланты» в нашей сфере, поэтому разрешалось ему многое, даже слишком. Он был одним из тех людей, кто верит в то, что цель оправдывает средства, что всегда стоит идти на риск, дабы получить желаемое. Гольштейн шел по головам, но доступные головы, как это и следовало ожидать, однажды кончились, и он оступился. Я не особо знала подробности той истории – просто в какой-то момент его совсем перестало быть видно. И слышно. Что было странным, учитывая постоянное незримое присутствие Гольштейна даже там, где его по всей логике и быть не должно.
Отношения у нас с ним были… странные. Появившись ни с того ни с сего в полицейском участке, он вытащил меня из него; даже сейчас, по прошествии стольких лет, я не могла понять, почему он это сделал. Конечно, периодически Гольштейн подкидывал мне прибыльные и интересные контракты, но я явно не была лучшей в воровстве из тех, кого он знал. О своих делах мужчина никогда не распространялся – на губах то и дело скользила язвительная усмешка, предназначенная то ли собеседнику, то ли собственным мыслям, то ли всему миру. В свои сорок он был достаточно умен, хитер и опытен, чтобы добиться высокого положения в нашей, так скажем, преступной иерархии; однако ни я, ни мои знакомые в точности не знали, чем же именно занимался Гольштейн. Он вполне лояльно относился к убийствам, был в прекрасной физической форме и виртуозно обращался с огнестрельным оружием, но назвать его просто наемником было нельзя. Насколько было известно мне, контракты ему спускало само руководство – но, опять-таки же, это всего лишь догадки. Так или иначе, факт оставался фактом – когда Гольштейн внезапно исчез из моей жизни, дышать стало немного полегче. Иметь такого влиятельного знакомого было приятно, но постоянное ощущение того, что однажды он придет ко мне и потребует плату за давно оказанную помощь, не оставляло никогда. Быть в должниках мне не нравилось, и что-то подсказывало, что отказать ему в помощи, какой бы она ни была, было нельзя.
И вот он сидит. Прямо передо мной. В каком-то смысле, судьба была даже комичной: тогда, когда мне было девятнадцать, это я сидела в наручниках без какого-либо плана на побег. Теперь же ситуация была кардинально противоположная.
— Что ж, без своего любимого костюма ты похож на собачье дерьмо, не обессудь, — напряженно усмехнулась я, убирая клинок со стола, — Рассказывай.
— Всё так же не знаешь о манерах, да? Ладно, чертовка, я слишком рад видеть кого-то нормального, а не с промытыми мозгами… — Гольштейн хищно оскалился, и его взгляд скользнул на дверь, — Подсуетишься? Такую длинную историю в этом гадюшнике рассказывать не особо хочется.
— Ты в этом гадюшнике уже как год живешь, — помрачнела я, качая головой, — Я кто, по-твоему, здесь, самая главная? Меня и пустили-то сюда кое-как.
Хитро сверкнув глазами, мужчина начал свой рассказ, периодически покашливая.
Как оказалось, причина такой внезапной пропажи была довольна прозаичной: Гольштейн действительно замахнулся на того, на кого не стоило, и поплатился за это. Серые дела, которые он по привычке с блеском проворачивал, вскрылись, и глава клана узнал одну неприятную новость – его верный пес решил сменить руководство. Гай Каундер, как оказалось, было действительно настоящим именем Гольштейна – по крайней мере, так мужчина заявил мне. После попадания в такую неприятную ситуацию, Гай решил спастись весьма тривиальным способом – перейти в противоборствующий клан. С его-то навыками и знаниями там Каундера приняли как посланника небес; еще бы, такие экземпляры попадаются нечасто, а еще реже приходят сами.
Тут-то и начинается самое интересное. Как утверждает Гольштейн, год назад он узнал об одном крайне выгодном заказе, который взял его прошлый клан, и, в попытке насолить еще больше бывшему руководству, Гай вышел на заказчика, предложив цену в два раза ниже. Естественно, тот сразу же согласился.
— Заказ на первый взгляд был достаточно простым – научная лаборатория. Сама знаешь, кража различных ноухау крайне распространенное занятие у нас, — Гольштейн криво улыбнулся, — Да только я малость не рассчитал. Охраны там было не особо много, так, пару типов на подъезде и еще несколько в здании; но из-за такой низкой цены рассчитывать на какую-либо команду я не мог, поэтому пошел сам. И всё шло хорошо, да вот только… — глаза мужчина блеснули, и он снова ядовито усмехнулся, проводя языком по зубам, — В общем, шороху я там навел. Пока пытался умыкнуть нужный заказчику прибор, какой-то храбрец решил постоять за правое дело – кинулся на меня, как разъяренный, да и полетели мы с ним вместе к его драгоценному изобретению. И вот, я здесь. Одно хорошо – этот борец за справедливость давно ворон кормит…
Каундер замолчал, поглядывая на меня. Я напряженно слушала весь его рассказ, запоминая и фиксируя в памяти всё, что он говорит; время на раздумья еще будет.
— А ты-то тут какими судьбами?
— Не поверишь, — мрачно произнесла я, — Этим же заказом. Полагаю, благодарить за усиление охраны в той лаборатории мне нужно именно тебя.
— Ха, ну, получается, что так! Но, смотрю, ты поумнее меня оказалась – прикидываешься одной из этих, помешанных? И как ты только терпишь все их идиотские разговоры… — цокнул Гольштейн, — Только представь, какой бред! Живут, как крысы, питаются, как крысы, и мышление у них примитивное, жалкое, крысиное… Даже поговорить не с кем – все тупые, как пробка! Самоотверженно борются против титанов, надо же! Будто делать больше нечего, да? Коли хотят сдохнуть, так пусть вены себе режут или петлю на шею накидывают, а не несут эту геройскую чушь…
Каундер еще долго продолжал высмеивать Парадиз, увидев во мне, по-видимому, благодарного и согласного слушателя; на протяжении всего этого саркастичного и ядовитого монолога во мне всё больше и больше поднималось негодование и какая-то жалость. Появилось странное ощущение: словно я смотрю в зеркало прошлой себя. Интересно, а Леви чувствовал такое же презрение, когда я разглагольствовала об их мотивах? Принижала, высмеивала всех и каждого…
— Чего от тебя хотел Смит? — я наконец прервала этот словесный поток из грязи.
В глазах Гольштейна появилось то самое выражение, что так часто мелькало при наших прошлых встречах.