Часть 14 (1/2)
Разбитое утро, скрытое завесой серого света, не предвещает ничего хорошего. Он отправляет Шеклболту патронуса с короткой просьбой и покорно ждет ответа, время от времени выглядывая из окна. Ночью неожиданно потеплело, и теперь толстые шапки снега на деревьях тают капелью, и Северусу даже пару раз слышится, как где-то вдалеке с утробным грохотом сходит лавина. Плотный туман стремительно заволакивает горы и всю долину внизу, так что дальше забора он совершенно ничего не видит.
В муторном ожидании проходит пара часов, а в голове нудным повтором звучит только одно — предательство. Поттера предал Дамблдор, скрывавший от него правду до самого конца, предал первый любовник, которому Поттер посмел довериться и влюбиться. Наверное, сейчас мальчишка просто гадает, кто же предаст его следующим…
Трезвон охранных чар звучит так внезапно и пронзительно, что Северус, замерший над остывшим недоеденным завтраком, крупно вздрагивает и идет проверять, кого же опять принесла нелегкая. Он никого не ждет.
На заборе обнаруживается министерская сова с тяжелым свертком в клюве. Стоит ему забрать посылку, злая птица больно, почти до крови клюет его в палец и улетает с рассерженным уханьем.
Записка оказывается от министра, а внутри спрятан неприметный портключ. В ответ на просьбу прислать ему адрес скандинава, Шеклболт, недолго думая, присылает портключ. Всё как всегда, собственно. Его просто ставят в известность. В записке торопливым косым почерком струится: «Извини, Северус, не один ты охраняешь тайну своего жилища. Но Бьёрн согласился встретиться и передал портключ на три часа дня. Он будет тебя ждать. Если несложно, дай мне знать, как всё прошло».
Отлично, просто отлично. Вместо того, чтобы подготовиться и встретиться со скандинавом во всеоружии и на собственных условиях, у него остается ровно… ровно четыре часа, чтобы попытаться привести собственные мозги в порядок. Коротко вспоминая весь хаос и безумие прошедших суток, он со скупым вздохом признает: заранее гиблое дело. И всё же посвящает три часа сеансу глубокой самолегилименции, старательно упорядочивая события, отделяя от случившегося эмоции и пряча их за надежной стеной ментальной защиты. Не хватало только, чтобы Йоханссон уловил в его мыслях царящее там смятение.
Он намеренно не прячет сами события — ни эпизод с разодранным горлом, ни произошедшее в полутемной подвальной комнате. Пусть Йоханссон смотрит. Может, если кинуть этой дотошной северной собаке кость, она вопьется в нее зубами, не задаваясь вопросом, кто же съел до неё всё мясо. Попытка откровенно жалкая, и Северус прекрасно это понимает, но других вариантов у него всё равно не остается.
Портключ срабатывает ровно в три часа дня, унося его в сумасшедшем вихре на север, и спустя всего долю секунды выплевывает на безлюдной пристани. Пустые лодки, пришвартованные в ряд, бьются о причал под натиском волн и ветра, а в одинокой сторожке поодаль тут же загорается свет, стоит только ему появиться.
Грузный мрачный мужчина в ярко-желтом рыбацком плаще, выйдя из сторожки, высоко приподнимает фонарь и подзывает его к себе коротким приглашающим жестом, указывая на самую дальнюю лодку в ряду. Они едва помещаются в нее вдвоем, и все те полчаса, что лодочник гребет в размеренном темпе сквозь темную, кипящую белыми шапками волн воду, тот не произносит ни слова.
Плотный туман, заставший его утром в горах, словно цепляется за подол его мантии и переносится, захваченный в вихрь портключа, вслед за ним сюда. Старый фонарь на носу лодки освещает мерцающим желтым огнём лишь небольшой клочок воды впереди них и сизую клубящуюся мглу вокруг.
Внезапно туман покорно расступается в стороны, открывая вид на небольшой скалистый остров далеко впереди. C каждым сильным гребком остров становится всё ближе и больше, возвышаясь серыми зубьями скал над бурной водой, и Северус наконец замечает большой ярко-красный дом на вершине утеса.
Несмотря на всю непокорную стихию северного моря, лодка плавно причаливает и, стоит только ему ступить на берег, тут же отплывает в открытое море. Его провожатый, чье лицо по-прежнему скрыто низко нависающим капюшоном, только два раза машет фонарем, приподнимая его повыше на вытянутой руке, и сразу отворачивается.
От бухты круто вверх по склону скалы прямо к дому поднимается узкая деревянная лестница. И всего секунду спустя входная дверь приглашающе распахивается. Его ждут.
Он успевает ухватить настойчивую, но стремительно ускользающую мысль: если только сейчас он услышит звонкий детский смех и радостный лай собаки — он всё же не сможет удержаться от какого-нибудь безобидного, но весьма вредного проклятья в адрес этого дома и его обитателей.
Пусть только скандинав посмеет обмануть его в очередной раз, и правда, когда-то давно названная иллюзией, всё же окажется правдой. Северус до сих пор помнит ту короткую, произнесенную с кривой усмешкой фразу «я не женат, мистер Снейп», хитрый прищур чужих льдистых глаз и разведенные в притворном сожалении в стороны руки.
Но нет. На пороге дома возникает лишь сам Бьёрн Йоханссон: всё такой же высокий, всё такой же невозмутимый, покорно дожидающийся, пока он поднимется по лестнице навстречу. Стоит ему поравняться со скандинавом у двери, тот тут же протягивает ему свою широкую ладонь, бросая с предельной искренностью: «Рад снова вас видеть, Северус!» — и, дождавшись в этот раз короткого сильного пожатия в ответ, проводит его в дом.
Северус настороженно осматривается, подспудно ожидая, что откуда-то из-за двери сейчас на него внезапно выпрыгнет тот самый вертлявый мохнатый пес, а из кухни донесётся радушный женский голос.
От Йоханссона не ускользает это его секундное замешательство, и он лишь коротко смеется, снова разводя в знакомом жесте в стороны руки:
— Ни жены, ни детей, ни лохматого пса, Северус. Не стоит понапрасну тревожиться.
Скандинав проходит в гостиную, мимолетом указывая ему взмахом ладони на кресло у камина, и Северус следует за ним. В камине задорно потрескивает пламя, а у окна примостилась широкая разлапистая ель, вся в огнях.
Он мысленно невольно восхищается мастерством викинга: самые достоверные, самые правдивые иллюзии — всегда те, в которых вымысел так тесно и изящно переплетен с реальностью, что даже самый опытный легилимент не сможет отделить одно от другого.
Йоханссон молча протягивает ему бокал с янтарной жидкостью, отражающей свет огня, и, пригубив из своего бокала, с любопытством интересуется:
— Что привело тебя в мой дом, Северус?
Скандинав устраивается на широком низком диване напротив, расслабленно откидываясь назад, и, поболтав жидкость в бокале, делает еще один неторопливый глоток.
Можно подумать, тебе Шеклболт еще не всё рассказал.
Йоханссон склоняет голову к плечу и, пряча усмешку в глазах за бокалом, отвечает вслух на эту его короткую мысль:
— Видишь ли, Северус, я теряюсь в догадках. Кингсли лишь сообщил, что ты хочешь встретиться и, по возможности, срочно. Я не мог устоять — не когда речь идёт о тебе.
Усмешка в словах такая явная, что ответить на неё Северус может только легким наклоном головы, признавая поражение: скандинав уже успел прочитать всё, что плавает на поверхности в его мыслях, а он этого даже не почувствовал. Он только коротко отвечает:
— Поттер.
Йоханссон показательно вздыхает, отставляя бокал, и отзывается длинным тихим эхом:
— Поттер… Ну разумеется, Поттер, что же еще могло заставить тебя навестить меня в этом северном суровом краю. Гарри Поттер. Что бы ты хотел узнать, Северус?
Вот так просто?! Что бы ты хотел узнать, Северус?
— Йоханссон, сделай одолжение, не еби мне мозги, хорошо?
Скандинав кривится от его нарочитой и внезапной грубости и вслед за ним переходит на мысленное общение.
— Мне нет резона тебе врать и что-то утаивать, Северус. Что тебя интересует?
— Поттер сказал, что ты с ним занимался техникой дыхания. Чем еще и как далеко вы продвинулись?
Йоханссон снова отпивает из бокала и, хмыкнув, продолжает мысленный диалог:
— Гарри способный мальчик. Старательный, упрямый, но увы, Северус…
— Что — увы, Йоханссон?
Факт того, что его почему-то на мгновение задевает то, с какой легкой небрежностью скандинав называет Поттера по имени, Северус молниеносно пытается скрыть за ворохом разрозненных посторонних мыслей: кем был тот лодочник, чем скандинав зарабатывает себе на жизнь, заставил ли Поттер Йоханссона хоть раз испугаться за свою шкуру…
На, Йоханссон, подавись.
Все эти мысли он старательно выпячивает вперед, незаметно проверяя при этом надежность своей ментальной защиты. Меньше всего ему нужно, чтобы этот дотошный викинг унюхал за этими случайными образами что-то настоящее, что-то стоящее.
Йоханссон долго смотрит на него в упор, ничуть не привлеченный его щедрой подачкой, и продолжает свою мысль:
— Увы, Северус, но я не работаю со стихийными случаями.
— Почему, позволь спросить?
— Северус-Северус, — Йоханссон мысленно вздыхает и со снисхождением продолжает: —Ты же сам прекрасно понимаешь: там не то что лишнего движения, лишнего вздоха хватит — и мальчик размажет тебя по стенке по незнанию… Нет, знаешь, моя жизнь мне ещё дорога.
А ему, получается, и не дорога вовсе. Коротко вспоминаются грубые бугры свежего шрама в отражении зеркала, и почему-то Северус уверен — Йоханссон отчетливо улавливает это воспоминание вместе с ним. Скандинав застывает на мгновение, медленно моргает и эхом отзывается:
— Вот видишь, о чём я…
Северусу всё ещё не хочется верить, что никаких вариантов найти управу на поттеровские стихийные способности нет. Но Йоханссон один из лучших — он занимался с Поттером не один день, и даже не одну неделю, и если уж даже он разводит руками…
— Совсем без вариантов, Бьёрн?
Йоханссон мгновенно вскидывает на него пронзительный острый взгляд — впервые его назвали по имени, и да, Северус прекрасно отдаёт себе отчёт, зачем и почему он это делает именно сейчас. Скандинав колеблется, считывая его намерения, и, помедлив, неслышно отвечает, принимая решение:
— Вероятно, есть одна-единственная возможность…
Он жадно всматривается в скандинава и произносит почему-то вслух:
— Да?!
Йоханссон неспешно допивает виски, отставляет бокал и, уперевшись локтями в колени и наклонившись к нему вперед, медленно произносит вслух, не сводя с него взгляда:
— Ты опускаешь защиту на пятнадцать минут, Северус…