Часть 14 (2/2)

В ответ тут же мелькает злая мысль, которую он не в силах удержать в себе:

— А штаны тебе не опустить, Йоханссон?..

Йоханссон коротко смеется, ничуть не задетый, и продолжает:

— Ты опускаешь защиту, Северус, приглашаешь меня к себе в голову, просто смотришь и не прогоняешь… А в качестве ответной услуги я покажу тебе, что увидел у Гарри внутри в тот единственный раз, когда он позволил использовать на себе легилименцию.

Гребаный скандинав, гребаный викинг, гребаный Йоханссон, гребаный Бьёрн, в конце-то концов. Северус знает теперь, у кого ему еще учиться и учиться тонкому искусству торгов.

И стоит ему замереть и выставить вперед руку в упреждающем жесте с отрывистым «дай мне одну минуту, Йоханссон», как скандинав тут же расплывается в довольной улыбке, уже прекрасно понимая, что Снейп ему уступил и что в этом раунде всухую выиграл он.

Опускать собственные ментальные щиты — сродни тому, чтобы при полном свете ярких ламп раздеться догола под чужим придирчивым и оценивающим взглядом. Если честно, Северус даже не помнит, когда в последний раз он добровольно проделывал эту процедуру.

Что ж, всё в этой жизни бывает в первый раз…

Минута проходит, и от мысленного напряжения на висках выступают крупные капли пота. Северус машинально стирает их пальцами, коротко потирая ноющие виски. Он едва останавливает собственный порыв обхватить себя руками.

Йоханссон чутко улавливает перемену и замирает на грани его сознания, вежливо дожидаясь приглашения.

— Добро пожаловать, Бьёрн. Извини, но произносить «чувствуй себя как дома» не стану. Не знаю, что у тебя на уме, но всё же надеюсь на твоё благоразумие и на то, что эти пятнадцать минут ты потратишь не на поиск скелетов в моих шкафах...

— Ну что ты, Северус… — Йоханссон мягко усмехается, заставляя свои холодные льдистые глаза искриться: — Разве бы я посмел!

И тут же в голове вспыхивает чужой ярчайший образ — хочется сказать, минуя все преграды, — и только миг спустя до Северуса доходит: преград-то и нет.

Отличия от настоящей картины перед глазами если и есть, то в первую секунду кажутся минимальными. Йоханссон все так же сидит на том же удобном диване напротив, широко разведя колени. В отличие от реальности, правда, штаны спущены до щиколоток, и взгляд Северуса моментально утыкается туда, где между полами распахнутой белой рубашки виден крупный, перевитый венами крепкий ствол. Йоханссон сползает на диване чуть ниже, еще шире расставляя ноги, так что теперь он видит не только полностью эрегированный член, но и тяжелые, поджавшиеся яйца.

Скандинав ловит его взгляд, довольно ухмыляется и принимается неспешно дрочить себе, размазывая по всей длине блестящую в свете пламени смазку.

Что бы ни было на уме у Йоханссона, стеснения в его неторопливых и уверенных движениях нет никакого. Крупная головка ныряет в скользком кулаке, на миг исчезая из вида, и следом показывается вновь.

Северус сглатывает и принимает решение. Если ему суждено сыграть в эту игру — они сыграют в неё по его правилам.

— Замри… — Йоханссон тут же останавливается и ждет его дальнейших указаний. — …встань и повернись, спиной ко мне.

Йоханссон аккуратно встает, переступает через штаны, болтающиеся на щиколотках, и поворачивается к нему спиной.

— На колени, наклонись вперед.

Короткая заминка, но Йоханссон делает то, что ему приказывают: становится на колени и опускается грудью и животом на диван.

— Прогнись, разведи ноги в стороны. Один палец, Йоханссон. Не торопясь.

Секунду спустя он наблюдает чужую поджарую задницу высоко в воздухе, крепкую широкую ладонь, оттягивающую ягодицу в сторону, и темную сжатую дырку в глубине расщелины, вокруг которой настойчиво кружит чужой палец. Лица скандинава он теперь не видит совсем, и это прекрасно.

Северус расстегивает ширинку и сжимает себя, наблюдая за действием.

Блестящий от смазки палец толкается внутрь, и Йоханссон с опытной легкостью охотно принимает его на всю длину с низким грудным стоном.

— Не торопясь, Йоханссон! Я сказал — не торопясь!

Тот замирает и подчиняется, замедляя движения.

На мгновение Северус представляет совсем другую картину перед глазами: фигура тоньше и гибче, и палец, подрагивая, совсем несмело толкается внутрь, с трудом входит всего на фалангу и снова выскальзывает.

Скандинав с лёту улавливает эту его фантазию и теперь копирует все движения, великолепно имитируя неопытность.

— Второй, аккуратно. На всю длину.

И снова идеальное повторение. Секундная неуверенная пауза, прежде чем Йоханссон с видимым трудом проталкивает в себя второй палец и напряженно выдыхает.

Рука на собственном члене ускоряется, и Северус, сохранив в воображении картину, закрывает глаза, откидываясь на спинку кресла. Под закрытыми веками мелькают призрачные образы — узкие плечи и бедра, плавный изгиб спины, яркие следы от пальцев на бледных ягодицах.

Приглушенный звук шагов, и кто-то уверенно отводит его ладонь в сторону, намереваясь заменить узкое кольцо пальцев собой. Северус всё еще держит глаза закрытыми. Удерживая себя на весу и упираясь руками в подлокотники кресла, скандинав опускается на него невозможно медленно: с хриплым протяжным стоном принимает его член в себя полностью. Стоит ему оказаться на всю длину внутри, Йоханссон намеренно сжимает мышцы с такой силой, что Северус тут же взрывается с охрипшим и замершим на губах: «Пот-тер…»

Скандинав застывает на мгновение, резко снимается и в пару размашистых движений отдрачивает себе, содрогаясь в коротком взрыве ему на грудь и живот.

Пятнадцать минут заканчиваются, и Северус с неимоверным трудом приоткрывает глаза, тут же опуская взгляд вниз. На застегнутых брюках расплывается пятно спермы. Йоханссон, сидящий с закрытыми глазами напротив, не глядя, невозмутимо бросает два раза очищающим: сначала в себя, потом в него.

А затем, хрипло откашлявшись, выпрямляет спину и так, словно всё это безумие им только привиделось, участливо интересуется:

— Хочешь взглянуть на то, что я увидел в голове Гарри?

Северус встряхивается, наконец приходя в себя, и коротко кивает.

То, что он видит, не похоже ни на что. Эта новая стихия внутри Поттера — словно отдельный слепок, отдельный сгусток магии внутри его головы, агрессивно разрастающийся и заполняющий пространство за одно короткое мгновение.

Йоханссон охотно поясняет:

— Момент, что ты видишь, Северус, — это когда я пытался проникнуть внутрь, рассмотреть и изучить, что у него внутри. Гарри защищает себя инстинктивно, отвечая нападением на любое, даже крохотное посягательство, но…

— Но, Йоханссон?

Ему самому кажется, что вряд ли эту сырую стихию можно хоть как-то приручить, хоть как-то подчинить воле Поттера.

Йоханссон глубоко вздыхает, потирая виски, и совсем негромко произносит:

— Доверие, Северус! Мне кажется, если мистер Поттер сможет тебе доверять…

Наверное, это невежливо по отношению к скандинаву, который весьма искренне предлагает хоть какой-то вариант, но Северус не может ничего с собой поделать — из груди вырывается терзающий слух хриплый, гортанный смех, и он невольно запрокидывает голову назад, крепко зажмуриваясь, и тщетно пытается взять под контроль собственные реакции.

Доверие… Завоевать доверие Поттера… Доверие мальчишки, которого последовательно предавали дорогие ему люди, потому что так велела безжалостная судьба!

Что ж, это лучшая шутка, которую ему довелось услышать за последние… да за Мерлин знает сколько лет. Отличное у скандинава, оказывается, чувство юмора.

Йоханссон с, казалось бы, бесстрастным видом следит за всей этой невообразимой сменой эмоций на его лице и порывается что-то сказать, но обрывает себя, так и не проронив ни звука.

Скандинав провожает его до самой бухты, и они молча спускаются по скользким обледеневшим ступенькам. За несколько часов ветер только усилился, и теперь резкие порывы яростно треплют одежду, вынуждая пригибать голову и втягивать ее в плечи. В лицо летит мелкий колючий снег, и кажется, что это не снег, а тысячи крохотных острых льдинок в ярости секут щеки до крови.

Йоханссон протискивается мимо него вперед на лестнице, загораживая тем самым от ветра, а затем поднимает и высоко светит фонарем, решительно всматриваясь вдаль.

На бухту с шипением обрушивается одна беспощадная волна вслед за другой: вода с грохотом разбивается о камни и вспенивается миллионом брызг, и они мгновенно оседают на коже и одежде.

Спустя долгое время к бухте неторопливо причаливает лодка, до последнего скрытая в сером тумане. Скандинав терпеливо дожидается, пока он ступит на борт, и что-то отрывисто кричит лодочнику. Северусу отчего-то на миг мерещится, что резкие слова скандинава звучат не иначе как «Проведи его в Вальхаллу<span class="footnote" id="fn_33046865_0"></span>». Он переводит озадаченный взгляд на Йоханссона, и тот, глядя в упор, повторяет: «Времени мало…»

Лодка отчаливает, и Йоханссон, замерший в клубах серой мглы с поднятым вверх фонарем, еще долго стоит на каменистом берегу бухты, становясь всё меньше и меньше. В самый последний момент, когда Северус уже с трудом может различить очертания, в голове, перебивая грохочущий шум волн, внезапно раздается хриплый, пробирающий до самого нутра голос Йоханссона. Слова звучат медленно, прерываемые завываниями ветра:

— Мальчишка горит. И ты сгоришь вместе с ним, Северус… И от этого пожара останется одно пепелище… Если только ты не наберешься наконец смелости взглянуть правде в глаза…

Фонарь гаснет, и вокруг не остается ничего, кроме всепожирающего тумана.