Часть 3 (2/2)

— Иллюзорные воспоминания вместо окклюменции?

Неожиданная и редкая тактика.

Скандинав коротко кивает и отзывается:

— Менее энергозатратная, но требует яркого воображения. Вы же чувствовали запах корицы и слышали лай щенка, не правда ли, мистер Снейп?

Действительно, воспоминание до сих пор настолько живое и осязаемое, что даже зная теперь, что это всего лишь искусно выдуманная иллюзия, Северус до конца так и не может поверить в это.

Лорд никогда не прибегал к этой тактике, напрочь отвергая её в обучении, убежденный в том, что единственной действенной и надежной защитой сознания является только четко выстроенная блокада с помощью сильнейшей окклюменции. И только сейчас Северус впервые задумывается над тем, что этот выбор, скорее всего, был связан с изъяном в самом Томе Риддле: где-то на тернистом пути к могуществу тот растерял навыки населять свои мысли живыми и притягательными фантазиями.

Иллюзорные воспоминания как способ переключить внимание, бескровно рассеять атаку, защитить от проникновения в сознание глубже?..

Впервые Северус готов с предельной искренностью признать — его и вправду ждут небезынтересные два месяца. Суровый скандинав, сам о том не подозревая, разжигает в нем крохотный огонь интереса к жизни. Хотя иногда, ловя на себе внимательный взгляд холодных глаз всего на секунду дольше необходимого, Северус догадывается, что Йоханнсон не только подозревает, но и прекрасно отдает себе отчет, чем он тому обязан.

Мрачный и молчаливый до этого момента, Йоханссон на деле оказывается совсем не таким, каким его мысленно уже успел нарисовать себе Северус. Скандинав проявляет себя с совершенно неожиданной стороны и оказывается на удивление щедрым и открытым в стремлении поделиться с ним своими знаниями и навыками в легилименции. А новых знаний и тактик оказывается неожиданно много. Северус не без основания считает себя одним из лучших легилиментов, по крайней мере по эту сторону океана, но Йоханссону есть чем его удивить.

Там, где Темный Лорд делал ставку на мощь, подавление и сырую силу, Йоханссон использует хитрость, уход от прямого конфликта и обходные пути. Внутри скандинав похож на подвижную, непрерывно меняющую свою форму ртуть, беспрепятственно вытекающую из-под любой атаки.

Такую пластичность и изменчивость сознания Северус ощущает впервые, и ему почти не за что зацепиться, чтобы проникнуть глубже. Гладкая зеркальная поверхность ртути отражает почти любую его атаку, покрываясь лишь мелкой секундной рябью на поверхности.

А Йоханссон в открытую наслаждается их взаимодействием, попутно бескорыстно подсказывая, как изменить угол атаки, где уменьшить силу, а где видоизменить ее и перевести в совершенно иную плоскость.

И продолжает с завидным упорством всё так же из раза в раз демонстрировать ему тошнотворно-сладкие истории из жизни своего выдуманного семейства.

Рыбалка во фьордах — лодка часами качается в одиночестве посреди неспокойной открытой воды, и от мерной качки Северусу немного не по себе. Ветер снова и снова швыряет в лицо морскую воду, и брызги быстро высыхают на ярком, но холодном северном солнце, стягивая кожу солью. Обветренные губы трескаются, щиплет крохотная ранка в углу рта, и на языке остается едва различимый привкус соли и крови. Кажется, Северус опять с головой проваливается в этот иллюзорный мир, не в силах оторвать взгляд от того, с каким лаконичным мастерством Йоханссон после долгого терпеливого ожидания наконец-то подсекает крупную рыбу и затаскивает её на дно лодки. Белобрысый мальчишка скачет рядом от восторга, и лодка, резко качнувшись, зачерпывает прилично воды. От резко нахлынувшего чужого азарта и восторга у Северуса даже чуть кружится голова.

Он с трудом выныривает и, пытаясь вернуться в мир стерильной белизны Мунго, в первое мгновение не может даже удержаться от инстинктивного движения — проводит пальцем по собственным губам, рассчитывая вновь почувствовать привкус северной соли.

Йоханссон замечает этот короткий жест, тихо смеется и охотно поясняет:

— Важно воссоздать не только правдивую визуальную картину, но и апеллировать ко всем остальным чувствам: чем достовернее будут запахи, вкусы, осязание в вашем иллюзорном мыслеобразе, тем проще утянуть противника на глубину. Добавьте к этому немного чувства азарта, похоти, наслаждения — на ваш выбор, — и соперник с удовольствием погребёт себя сам в этом выдуманном мире. Вам останется лишь наблюдать, как он окончательно теряет связь с реальностью.

Простое объяснение Йоханссона только на первый взгляд кажется бесхитростным и миролюбивым. На самом же деле, глядя в эти вежливые внимательные глаза напротив, Северус прекрасно отдает себе отчет, какую опасность таят в себе такие призрачные живые фантазии, готовые утянуть на глубину, словно зыбучие пески.

Несмотря на то, что Йоханссон так и остается немногословным, на поверку он оказывается интересным собеседником и не менее интересным наставником, с которым Северусу вполне комфортно молчать. Все их «беседы» всё равно проходят в сознании друг друга, и для случайных колдомедиков, авроров, да и самого Шеклболта, который всё так же периодически заглядывает в палату, всё их интенсивное общение выглядит лишь как продолжительная безмолвная дуэль взглядов.

В первые пару недель Северус еще гадает, пытаясь выведать, сколько скандинаву за работу отвалил Шеклболт. То, что таких специалистов, как Йоханссон в ментальной магии, в мире наперечет — не подлежит ни малейшему сомнению. Йоханссон отделывается какой-то дурацкой бессмысленной отговоркой и вместо ответа предлагает очередной раунд легилименции.

За прошедшие несколько недель Северусу настолько осточертела пасторальная идиллия несуществующей семейной жизни, что он впервые резко меняет тактику. Не нападает на Йоханссона, не обрушивает на него всю мощь своей атаки, он лишь стремится изменить поток магии — и ему наконец это удается: он превращает её в бесконечный бушующий поток воды — навязанные скандинавом мыслеобразы возникают лишь призрачными нечеткими картинками на периферии и тут же смываются бурным потоком, и по тому, как сильно рябит и дрожит зеркальная поверхность защиты скандинава, Северус с внезапным изумлением понимает: у него получается. Его магия течет внутрь, словно сквозь сито, проникая всё глубже и глубже в чужое сознание.

Непредсказуемая картина возникает перед глазами настолько внезапно и настолько четко, что от увиденного тут же сбивается дыхание.

В этот раз это не далекая Швеция, вовсе нет. А именно эта палата, в которой они и находятся в данный момент. То, что случается в этом мыслеобразе дальше, основательно выбивает почву у него из-под ног.

Северус наблюдает за самим собой со спины: у дальней стены палаты он нависает над креслом, опираясь руками на подлокотники, в котором спустя мгновение замечает Йоханссона. Но тут же фокус резко смещается, и теперь Северус ощущает себя в собственном теле. На вдохе воздух застревает где-то на середине пути — в паху свербит от внезапно нахлынувшего возбуждения. Аккуратным движением он приспускает пижамные штаны, достает одной рукой уже налитый от прилившей крови член и медленно, придерживая себя, проводит им по плотно сжатым губам скандинава. Йоханссон резко вздыхает и поднимает на него совершенно покорный взгляд. Безропотно приоткрывает рот, нарочито медленно облизывает губы и вдруг бессвязно вышёптывает: «Выеби меня, Снейп… Ну же, давай».

И его не надо просить дважды — он даёт Йоханссону ровно то, что тот так настойчиво просит. Северус с силой притягивает того к себе за затылок, запуская руку в короткие волосы, и толкается подрагивающим членом внутрь. И сразу же, преодолевая первое сопротивление, пропихивает ствол еще глубже, почти сходя с ума от того, как неотвратимо поддаются плотные стенки чужой гортани под его напором. Скандинав, судорожно закашлявшись, на короткий миг отодвигается, делает глубокий вдох и теперь сам с прилежным старанием заглатывает его ствол до самых яиц.

Нарастающий нестерпимый жар бьет по голым нервам. В этой, не своей, фантазии Северусу, кажется, окончательно сносит крышу. Он вбивается внутрь на всю длину, с каждым толчком всё быстрее и яростнее. Скандинав расслабляет горло и умело отсасывает — сильно, до туманного марева перед глазами. И только пару минут спустя Северус наконец замечает, что Йоханссон, совершенно не смущаясь, настойчиво и размашисто дрочит себе при этом рукой.

То, что происходит дальше, не поддается описанию и происходит с такой сумасшедшей скоростью, что Северус даже не может сказать, что следует за чем.

Йоханссон впервые атакует его в полную силу, потоком злой магии вышвыривая его из собственного сознания, и от силы этого потока он прикладывается затылком об изголовье кровати. То ли от мощи чужой магии, то ли оттого, что удар выходит совсем нешуточным, у него опять открывается кровотечение, и Северус на последнем издыхании обреченно чертыхается, даже не пытаясь остановить кровь. Еще немного — и скандинаву однозначно придётся объясняться с министром Шеклболтом.

Впрочем, Йоханссон реагирует мгновенно — не раздумывая, вызывает главного колдомедика в палату, и тот, сыпля злыми проклятиями, вливает Северусу в горло одно зелье за другим. Кровоостанавливающее, кроветворное, стабилизирующее, седативное. Последнее он с отвращением сплевывает на пол, и это упрямое своеволие вызывает у главного целителя новый поток витиеватой брани.

Еще чего — отключиться под действием седативного в такой захватывающий момент?! Кризис чудом обходит стороной, и главный колдомедик, задержавшись на мгновение у двери, что-то тихо и желчно выговаривает Йоханссону сквозь зубы, и Северус слышит лишь обрывок фразы: «если он от ваших экспериментов схватит откат — объясняться с министром вы будете сами…» Йоханссон что-то неслышно отвечает и резко кивает. Целитель наконец покидает палату, с оглушающим грохотом захлопывая за собой дверь.

Зелья действуют мгновенно: слабость проходит, быстро восстанавливается дыхание, и теперь у него даже есть силы, чтобы неотрывно следить сквозь ресницы за Йоханссоном. Несмотря на всю невозможность того, что он только что увидел в сознании скандинава, Северус с оттенком честолюбивой гордости понимает: он впервые одержал победу в ментальном противостоянии.

Ценой чего? Это уже к делу не относится…

Сперва его еще терзает смутное сомнение: может быть, это красочное представление в голове Йоханссона — всего лишь очередная фальшивая фантазия, срежиссированная специально для него одного — что там скандинав недавно вещал про похоть и наслаждение?.. От одного лишь мимолетного воспоминания Северус вдруг ощущает, как резко приливает кровь к паху и учащается дыхание. Он до сих пор как наяву ощущает тесноту чужой глотки, как плотные стенки туго сжимают его и как задушенно стонет под ним Йоханссон.

Впрочем, задержавшись на скандинаве долгим изучающим взглядом, Северус с легкостью понимает: в этой откровенной, невероятной в своей порочности фантазии вместе с ним в главной роли нет ничего фальшивого.

Опустив голову, Йоханссон понуро сидит в кресле и, не поднимая взгляда, в нервном напряжении постукивает пальцами по подлокотнику. Обычно бесстрастное и бледное лицо скандинава расцвечивает предательский румянец на скулах. И именно этот неровный румянец, что уже спускается от скул к шее, становится толчком к пониманию: он действительно проник в сознание Йоханссона. И не просто проник, но пробрался так глубоко, что сумел рассмотреть безумно личную и развратную фантазию, в которой напрочь отсутствует хоть какая-то цензура со стороны разума. Такие фантазии в голове любого человека, даже не легилимента, обычно надежно спрятаны под многочисленными слоями защиты.

Значит, ему действительно удалось взломать скандинава… Весьма неожиданно… Северус делает заметку: запомнить прием с превращением собственной магии в поток воды.

Глубоко вздохнув, он все-таки возвращается к фантазии, от которой у него все еще машинально сбивается дыхание, а у Йоханссона до сих пор стоит так, что тот неловко ерзает, пытаясь скрыть собственное возбуждение. Северус терзается между двумя вариантами развития ситуации: малодушно сделать вид, что ничего не произошло, или, уготовив им обоим несколько неловких минут, прояснить все возникшие вопросы от и до. Конечно же, он выбирает второе.

Он сверлит Йоханссона пристальным взглядом и вежливо интересуется:

— Вы правда этого хотите, мистер Йоханссон?

Скандинав вскидывает на него измученный смиренный взгляд и, коротко взглянув ему прямо в глаза, наверняка понимает: пощады и снисхождения от Снейпа ждать не стоит.

Наверное, у Йоханссона творится что-то странное с голосом, потому что отвечает тот бессловесно, кидая короткую фразу прямо в мозг:

— Это просто фантазия, Снейп. Просто гребаная фантазия… Ты взломал меня в неподходящий момент.

Северус вовсю наслаждается этой яркой смесью смущения, неловкости и отчаянной попытки защититься. С удовольствием пьет чужие голые эмоции и со смешком отмечает, когда скандинав переходит с ним на «ты». Он отвечает тому такой же короткой мысленной фразой:

— Но ты меня хочешь, Йоханссон?

— Тебе соврать, Снейп? Что за бессмысленные вопросы… Разве не очевидно…

Йоханссон устало огрызается, загнанный в угол, и Северусу приходится признать, что да, всё вполне очевидно — тот всё еще сорванно дышит и старается без нужды лишний раз не двигаться.

— Мечтаешь оказаться снизу, Йоханссон? Какой неожиданный поворот…

Вообразить себе это действительно совсем непросто: скандинав все еще кажется ему мощной неприступной каменной глыбой. Представить эту глыбу снизу?! Северусу все-таки отказывает фантазия.

Йоханссон нервно дергается, задетый вопросом, но спустя долгое мгновение отвечает:

— Твою мать, Снейп, ты серьезно? Тебе показать, как ты выглядишь со стороны?

И скандинав, не спрашивая разрешения, тут же швыряет в него сжатый мыслеобраз, в котором Северус узнает совсем недавние события. Он с каким-то немым удивлением следит теперь за собой со стороны: вот он едко огрызается на Шеклболта, и тот молча уступает; вот он без единого слова, пригвождая одним лишь тяжелым взглядом, выгоняет из палаты зарвавшегося аврора, который посмел невовремя вторгнуться; вот он язвительно и хлестко отчитывает какого-то колдомедика, который что-то там напутал в дозировке очередного зелья.

Северус наблюдает и видит себя таким, каким его видит Йоханссон. О да, становится совершенно очевидно, что скандинав вовсе не игнорировал его последние пару месяцев. Северус ощущает собственную тяжелую ауру давящей магии, и властности, и голой силы, которой хочется целиком поддаться, подчиниться и впитать её в себя…

Скандинав и правда мечтает оказаться под ним…

Он медленно выпускает воздух и переводит взгляд на Йоханссона — тот неподвижен и в напряжении следит за ним. На то, чтобы резко подняться с кровати и оказаться в непосредственной близости к креслу, уходит лишь доля секунды. И вот он уже нависает сверху, цепляет скандинава пальцами за подбородок, принуждая того смотреть на себя, и поза столь явно копирует безумную фантазию, что Йоханссон, не сдержавшись, шумно сглатывает и не отрываясь смотрит ему прямо в глаза.

Северус еще помнит собственный удачный прием — он проникает в чужое сознание потоком магии, и скандинав поддается, раскрываясь под ним, и то, что сейчас происходит между ними, — не что иное, как абсолютная и идеальная имитация. Йоханссон разве что не стонет и не умоляет: «Глубже!..»

Момент выходит самый подходящий — удерживая Йоханссона за подбородок, Северус хрипло выдыхает тому в лицо:

— Сними с меня эти гребаные маяки, Йоханссон… Сейчас…

Скандинав рвано дышит сквозь зубы, уже готовый подчиниться; на слове «сейчас» он содрогается всем телом, и Северус почти ожидает увидеть, как тот, закатив глаза, кончает по его приказу и, обессиленный, безропотно подчиняется ему. В последний миг Йоханссон все-таки срывается с крючка, что-то болезненно рычит и пулей вылетает из палаты.

Северус разочарованно хмурится, опускается в кресло и медленно считает до десяти. Что ж… в другой раз.

Он сидит с закрытыми глазами и видит практически наяву, как Йоханссон, добравшись до ближайшего туалета, закрывается в первой попавшейся кабинке, остервенело надрачивает себе и спустя лишь несколько резких движений бурно кончает, после чего в опустошении сползает вдоль стены.

Скандинав возвращается в палату спустя долгое время, Северус уже давно перебрался к себе назад в кровать и теперь из последних сил старается не отключиться: наверное, его все-таки догоняет откат за всё то, что тут творилось.

Йоханссон смотрит на него со странным нечитаемым выражением, переступает с ноги на ногу и после долгого молчания негромко произносит:

— Будем считать, что в области легилименции вы вернулись в форму, мистер Снейп. Остается лишь окклюменция.

Скандинав совершенно прав, пусть Северус и не совсем так представлял себе возвращение «в форму».