Часть 2 (2/2)

С губ слетает злой смешок:

— Ну конечно, Кингсли, это — совсем другое. — Он прерывается, возводит глаза к потолку и сосредоточенно разглядывает высокие своды.

Северус почему-то уверен, что то, что проделал с ним мистер Бьёрн Йоханссон, нарушает как минимум с десяток разных законов. Когда это останавливало Шеклболта, впрочем… Он опускает взгляд и рассматривает министра в упор. Шеклболт смотрит в упор в ответ, но потом всё-таки не выдерживает и отводит глаза. Наверное, если хорошенько покопаться, он даже сможет обнаружить у министра Кингсли Шеклболта наличие остатков совести.

Северус резко меняет тему:

— И кстати, где же этот самый мистер Йоханссон? Сбежал от скуки? Полгода сторожить полудохлого Пожирателя — та еще работенка… Не правда ли, министр?

Шеклболт негромко чертыхается и ведется на его нехитрую провокацию, выдавая сквозь зубы:

— Мистер Йоханссон уехал на Рождество к семье. А ты не Пожиратель, а герой войны. — Шеклболт небрежно машет рукой в сторону прикроватной тумбочки. — У тебя вот даже орден Мерлина первой степени имеется.

Шеклболт тянется к ордену, взвешивает его на ладони, а потом в шуточном жесте наклоняется к нему и даже как будто пытается прицепить этот самый орден к больничной пижаме. Рефлексы срабатывают раньше накачанного зельями мозга: Северус резко наклоняется вперед, — Шеклболт не успевает отшатнуться — хватает того за ворот мантии с такой силой, что белеют костяшки пальцев, рывком притягивает и выплевывает в лицо, едва контролируя себя:

— Засунь этот орден, Кингсли, себе сам знаешь куда. — И с этими словами так же неожиданно разжимает руку и отпускает мантию.

Шеклболт медленно отклоняется, напряженно выдыхая, а затем одним плавным движением стягивает мантию через голову и, издав смиренный вздох, в задумчивости изучает порванную у ворота дорогую ткань. После чего озадаченно цокает языком, просовывает в образовавшуюся дыру руку и шевелит с другой стороны пальцами. До Северуса доносится едва слышное, произнесенное с ноткой легкой грусти:

— Это была моя любимая парадная мантия, Северус.

В этот самый момент министру как будто даже становится немного стыдно за эту провокацию, и он покаянно добавляет:

— Ты всё неправильно понял, Снейп. И это, — Кингсли тычет пальцем в орден, который снова лежит на тумбочке, — не твой крест, а твоя индульгенция. Поверь мне.

Северус молчит, стараясь не выдать себя и то, что он думает по поводу этой самой индульгенции, которая, если честно, куда больше смахивает на крючок, на который его так ловко подцепили, пока он тут валялся в отключке. Он сглатывает и даже чувствует, как этот самый крючок больно царапает внутренности.

Шеклболт снова вздыхает и продолжает:

— В самом деле, Снейп. Ты даже представить себе не можешь, что тут творилось после Победы. Поттер — только пришел в себя после Битвы — тут же вывалил на всех нас донельзя душещипательную историю про твою роль в войне и твою роль в победе. Нашел в себе силы и слил все свои показания в думосбор, хоть и загремел почти сразу в Мунго. А потом устроил показательный спектакль, угрожая всем и каждому, что если его свидетельство не используют в твою защиту на суде, то он сам за себя не ручается… — Шеклболт прерывается, потирает рукой щеку и после долгого молчания задумчиво договаривает: — Ты же знаешь, какой Гарри отчаянный юноша…

О да, он знает, — возможно, знает это лучше всех остальных, вместе взятых, — он видел воочию эту отчаянную решимость в глазах Поттера в тот самый день, когда мальчишке предстояло умереть.

Так вот, значит, как всё вышло… От пожизненного срока в Азкабане его, получается, спас Поттер, министр просто использовал сложившуюся ситуацию в свою пользу… В этот самый момент ему так нестерпимо хочется остаться в одиночестве, что кажется, еще секунда — и нарастающая волна безграничной апатии затопит всё пространство вокруг. Он словно загнанный зверь в хитро расставленной ловушке, и выходов нет, сколько бы он ни метался. Он сминает пальцами хрустящую белоснежную простыню и устало смеживает веки.

— Северус…

Он не отзывается и так и сидит с закрытыми глазами, опустив на грудь подбородок, прислушиваясь к собственному поверхностному дыханию.

Шеклболт пытается еще раз, надеясь достучаться до него:

— Снейп, послушай. Я тебе могу поименно прямо сейчас назвать всех тех, кто неоднократно и весьма прозрачно намекал мне о том, как было бы славно, если бы показания Поттера вдруг самым неожиданным образом затерялись прямо перед твоим судом.

Северус всё слышит и ловит каждое слово Шеклболта, но упрямо отказывается открывать глаза. Министр вздыхает и всё же сдается:

— Твое дело не верить.

Он всё-таки не выдерживает и вскидывает голову, до боли всматриваясь в глаза министру. Как жаль, что он не в состоянии сейчас воспользоваться легилименцией, чтобы прочитать того. Наверное, Шеклболт думает ровно о том же, и потому, положив руку на сердце, негромко произносит:

— Слушай, Северус, сделай нам всем большое одолжение — приди в свою прежнюю форму к апрелю. В качестве ответной услуги — короткий сеанс легилименции со мной в качестве твоей добровольной жертвы. Когда у тебя еще будет возможность покопаться в мозгах у министра магии? Такой вариант тебя устроит?

Северус изучающе разглядывает Шеклболта и впервые задумывается о том, что знает министра прежде всего как прямолинейного военного руководителя, а не хитроумного любителя плести интриги. Хотя, возможно, ему все-таки стоит стребовать с Шеклболта Непреложный обет…

Министр вдруг криво усмехается и отрубает:

— Непреложный обет не дам, даже и не проси, я и так обвешан всеми этими кровными обещаниями и обязательствами по самое не могу.

Северус отвечает ему коротким смешком:

— Да-да, Шеклболт, давай расскажи мне тут, как тяжела доля министра Магии…

А сам при этом думает о том, что до апреля осталось всего ничего, каких-то три месяца, и Шеклболт, по-видимому, неубиваемый оптимист, если считает, что он вернется в прежнюю форму за такое короткое время.

Шеклболт наконец поднимается со своего кресла, отрывисто кивает ему на прощание и собирается уже уйти, когда Северус всё-таки решается спросить:

— Скандинав останется до апреля?

Шеклболт замирает у двери, разворачивается к нему всем корпусом и, помедлив, резко кивает:

— Да, Снейп… Извини.

Министр уже держится за дверную ручку, а Северусу вдруг совершенно внезапно приходит на ум почти забытое, полуистертое воспоминание о событии из прошлого, которое случилось словно в другой его жизни.

Очередное собрание Ордена Феникса в этом мерзком склепе на Гриммо. Дамблдор настоял тогда, чтобы он пришел с отчетом сразу же после собрания Ближнего круга. Он сам — на кухне этого мрачного особняка — едва стоит на ногах и судорожно хватается пальцами за столешницу. Несколько раундов Круцио от Лорда никогда не проходят бесследно. Хоть убей, он даже не в состоянии вспомнить сейчас, что так вывело второго его хозяина из себя. Он помнит лишь, что стоит на этой темной кухне в окружении десятка пар глаз, и все как один пригвождают его к месту смесью презрения и пренебрежения. А ему, кажется, даже плевать. Он думает только о том, что если простоит на этой вонючей кухне еще хоть одну минуту — кровь из воспаленной метки зальёт сначала белоснежную манжету его рубашки, выглядывающую из-под мантии, а потом к чертям и весь этот стол. И он почти видит, как все присутствующие брезгливо кривят губы, безразлично наблюдая за расплывающимся алым пятном на щербатом дереве, и отодвигаются подальше, лишь бы не испачкаться в его крови. Презрение сменяется отвращением…

Он машинально отчитывается о планах Пожирателей, и паузы после каждого предложения становятся всё дольше. Альбус, равнодушно игнорирующий его полуживое состояние, наконец отпускает его легким взмахом руки. На последнем издыхании он вываливается из темной кухни в такой же темный коридор, делает несколько нетвердых шагов и в изнеможении прислоняется к стене спиной. От накатившего головокружения подкашиваются ноги, и ему приходится ненадолго закрыть глаза. Секунду спустя из кухни доносится какой-то шум, и Блэк, сплевывая под нос ругательства, выбегает в коридор вслед за ним, держа палочку наизготовку. Что-то с безумным видом орет, как обычно брызжа слюной, а ему приходится прикладывать изрядные усилия, чтобы не опозориться и не отключиться прямо там же, в этом узком темном коридоре. Мелькает яркая вспышка, блохастая псина шлет в него какое-то проклятие, но он настолько поглощен собой, что даже не может сказать, что именно выплевывает в порыве ненависти Блэк. По какой-то совершенно немыслимой прихоти судьбы проклятие до него не долетает, а Северус еще успевает заметить между собой и Блэком мрачную фигуру Шеклболта. Тот возникает из ниоткуда и в последний момент молча отводит проклятие Блэка в стену. На стене тут же образуется обугленная круглая воронка, а от едкого дыма, мгновенно застилающего коридор, першит в глотке. С этим ощущением он все-таки оседает на пол и теряет сознание.

Почему это воспоминание всплывает в его памяти именно сейчас, Северус не знает, но отчего-то ему кажется важным спросить:

— Что это было за проклятие, Кингсли?

Шеклболт вдруг удивленно распахивает глаза и с искренним любопытством интересуется:

— Какое проклятие, Северус?

— Помнишь, после одного из собраний Ордена на Гриммо Блэк пытался меня чем-то приложить, а ты встал между нами. Что это было за проклятие?

Министр на короткое время хмурит брови, словно силится вспомнить, а потом разражается зычным раскатистым смехом:

— Проклятие вечной импотенции, Северус, да будет тебе известно. — И с этими словами Кингсли Шеклболт все-таки покидает палату.

Наверное, в коридоре тот еще слышит его хриплый смех в ответ.