Экстра X.III (1/2)
Суровая школа жизни учила Оруо умеренности едва ли не с пелёнок. Жить в большой семье с не очень большим достатком значит делиться практически всем. И рано взрослеть, если у тебя хватает мозгов и ответственности. Именно эта причина заставила его поступить в Кадетский: уж если успокаивать вечное шило, то хотя бы с пользой для родителей и младших.
Семье он этого не говорил, но мечтал попасть в Разведкорпус: жизнь в Гарнизоне, по рассказам старших, славилась стабильной затхлостью, а ему хотелось подвигов и свободы. А потом он по уши втрескался в Петру, и исход был предрешён окончательно.
Через год после их выпуска Разведкорпусу резко повысили финансирование. «Голодный год» казался не лучшим временем для разбазаривания денег, но слухи сделали своё дело, и к ним записалось намного больше добровольцев.
Причина? Простая до неприличия: кому-то требовалось воевать с титанами. Только вот рост жалования никак не компенсировал продуктовый дефицит, а процентов шестьдесят личного состава состояло из вчерашних детей. Ему самому было шестнадцать, и он активно рос, в отличие от пищевой нормы на солдатскую голову, из которой стали подозрительно убывать рыба и мясо. Стоит, однако, отдать должное главнокомандующему: вразрез с бытовавшим мнением, будто основное блюдо для титанов не обязательно должно быть питательным, их старались нормально кормить.
Однако даже если ты мастер терпеть голодовку, а рядом с тобой лежит девушка, в которую ты влюблён с тех прекрасных времён, когда лазутчики ещё не пробивали дыры в Стенах, сложно игнорировать зов голода.
Поэтому Оруо, подрёмывая вполглаза, отчаянно грезил о завтраке.
Увы, от заветного дома на узкой улочке неподалёку от торговых рядов, где на заднем дворе вечно болталось мокрое бельё, его отделяло приличное расстояние. И ладно бы оно — Петра спала праведным сном, закинув на него руку и ногу, а ему недоставало наглости растормошить её. Приходилось отвлекаться воспоминаниями о прошедшей ночи, и в целом он в этом даже преуспевал, лишь иногда покусывая сухие губы да сглатывая набегавшую под языком слюну. Сейчас не хватало только какому-нибудь непутёвому голубю приземлиться на окно и поклацать когтями, вызывая ужасную мысль о летающем жаркое.
Оруо страдающе уставился в стену. Желудок снова скромно заурчал, а ему вдруг показалось, что Петра наконец-таки пошевелилась.
И действительно: она, завозившись, приподняла голову и подслеповато поглядела на него — помятая, встрёпанная, с гусиными лапками на веках. Он, не удержавшись, изловчился поцеловать её в кончик носа.
— Утро доброе, засоня.
Заторможенно проморгавшаяся Петра разлепила припухшие губы, облизнула их и, вздохнув, снова уткнулась ему в грудь, даже не расщедрившись на ответ.
— Что, вставать не будем, да? — Оруо ласково взъерошил ей макушку, в ответ получив новый протяжный вздох.
— Почему ты не разбудил меня?.. — пробубнила она, с нажимом массируя веки и растягивая уголки глаз.
— Так ты не просила.
Забавно: ему только сейчас пришло в голову, как редко их совместный сон не заканчивался торопливым расталкиванием. Петра это делала без особых нежностей: хорошенько мотала его за плечо или дула в ухо, а он вечно ругался, почему нельзя просто похлопать по щеке.
Хотя у него от этого жеста вечно сердце уходило в пятки.
Петра между тем села и под короткий щелчок где-то между позвонками медленно потянулась к потолку. Отстранённо наблюдавший Оруо залюбовался той плавностью, с которой гнулось её затекшее после сна, поджарое тело, а она солнечно улыбнулась, звонко хлопая себя по щекам, встряхнула пальцами волосы, но тут поймала его на разглядывании и тотчас прикрылась рукой. Взгляд у неё стал такой укоризненный, будто он сделал нечто непристойное.
— Ты мне сейчас намекаешь, что между нами ничего не было или было недостаточно?
Она неуверенно улыбнулась, оставив его шутку без комментариев, и, повернувшись спиной, сползла с кровати. Зябко потёрла ладонями плечи, переступила с ноги на ногу, а потом, наклонившись, вытащила из изножья кровати бельё и майку.
— Поднимайся, Оруо. Я твои стоны из желудка слышала даже во сне.
Она как-то подозрительно торопилась. Казалось бы, это он опаздывал на встречу с густой, горячей кашей, приправленной листочками сушёных яблок, но пока Петра, поджав одну ногу, уже наполовину справилась с рубашкой, сам он разве что сел, хрустнул шеей сначала вправо, потом — влево и, растерев покрывшееся мурашками плечо, снова потерялся, потому что загляделся на её острые плечи, обманчиво тонкие с виду руки и худые, с выступавшими косточками, щиколотки, пока те не исчезли под чулками.
Но конец бездействию положило то, что Петра, даже украдкой не оглянувшись, развернула своё безнадёжно тоскливое шерстяное платье с явным намерением его надеть. Это выходное одеяние хоть и напоминало, что кроме солдата существовала ещё и девушка, казалось ему теперь ничуть не менее формальным, нежели их военная форма, а ткань к тому же была такая плотная и добротная, что от неё, если надевать на голое тело, начинала адски чесаться кожа.
Поэтому Оруо, соскользнув с постели и тоже поёжившись от стылости пола, в несколько коротких шагов оказался у Петры за спиной, стащил у неё с головы платье и метким броском отправил то на спинку стула.
В конце концов, она его сегодня даже не обняла, а это заслуживало жалобы.
Её распушившиеся волосы встали дыбом, затрещав от электрических искорок, и она лениво засопротивлялась, пытаясь выскользнуть из его объятий. Уже не такая горячая со сна, а щеки у неё порозовели, как будто это было самым смущающим, что они делали в ночь со вчера на сегодня.
— Даже не надейся затащить меня обратно в кровать...
— Да брось ты. Мне тебя для этого просто на руки поднять., — промурлыкал он, ухитрившись поймать губами краешек её уха и с коварным умыслом опуская руку ей на живот. Она ожидаемо вздрогнула, упираясь макушкой ему в подбородок.
Это сейчас было бессовестным злоупотреблением физическим преимуществом, но Оруо никак не удавалось унять шальное настроение, опасно подогреваемое чувством, что его до сих пор не оттолкнули всерьёз. Ему нравилось быть связанным с ней чем-то подобным, больше не переживая, что какое-то из его прикосновений окажется слишком дерзким или преждевременным. Человек, конечно, не вещь, но на языке перекатывалось тяжёлое, сладкое и собственническое «моя».
По полу гулял сквозняк, и стоять на нём голыми ногами было не шибко большим удовольствием. Оруо, однако, стоял и играючи целовал Петру везде, куда дотягивался, а она, откинув голову ему на плечо и прикрыв глаза, уже не уворачивалась.
— Неугомонный. Тебе бы только целоваться, — соскользнуло с дрогнувших в улыбке губ, и он, усмехнувшись, ничего не ответил, рассматривая её бледную кожу с россыпью мелких родинок, тёмных шрамов и нескольких пятен синяков — вечным наследием УПМ, положенным каждому солдату.
— Ну так когда ещё ты мне такая податливая попадёшься?
Удивительно, что вместо хорошего тычка в живот она ласково провела пальцами от его запястья до локтя. Глаза у неё по-прежнему были отяжелевшие от недосыпа, но в них затаилось то же самое выражение, какое он впервые увидел накануне миссии в Сигансину. Тогда, у стены, Оруо даже показалось, что у Петры почти вырвалось нечто большее, нежели «от тебя пивом пахнет».
— Только никому не вздумай об этом проговориться.
Нет, почудилось: она вновь разрушила его ожидания, заменив трогательное признание в любви на несуразное требование, к которому Оруо оказался настолько не готов, что добрая треть его игривого настроения с шипением испарилась в воздухе.
Даже голос подскочил, обретая прежнюю звучность.
— Ты это серьёзно сейчас...
Ей-богу, обидно слышать подобное, когда никто, кроме «старой гвардии» не подозревал об их отношениях. Но Петра, видимо, придерживалась противоположной точки зрения, с мнимым простодушием усмехнувшись в ответ на его изумление, подкреплённое оскорблённым движением бровей.
— Вы же любите между собой таким хвастаться, когда напьётесь. А ты и так болтун, поэтому смотри не ляпни ничего случайно.
Оруо даже временно отодвинул в сторону обиду, загоревшись непритворным любопытством, откуда Петра почерпнула столь глубокие познания о мужской натуре. Хотя это вполне могло быть очередным гвоздиком, которые она постоянно всаживала в него.
— Ты за нами в бане шпионила, что ли?
Она надула губы, сделав надменное «Пф-ф».
— Конечно нет. Просто знаю, потому что девочки в своё время рассказывали.
— О-о-о, ну да, это-то очень надёжный источник, — Оруо закатил глаза, про себя отмечая, какая она была забавная, когда натягивала маску липовой важности. — Ну и о чём ещё мы там, по-вашему, секретничаем?