V (1/2)
Командующий Эрвин официально объявил об операции по возвращению земель в пределах Марии. Несмотря на амбициозность и размах, по сути своей это вновь было тратой налогов и неминуемыми жертвами, однако к ним неожиданно начали переходить солдаты из Полиции и в особенности — из Гарнизона. Петра очень удивилась, в одно прекрасное утро увидев целую толпу новобранцев, а Оруо даже присвистнул, подцепив пальцами шлёвки на штанах.
— Мать честная. Ты погляди, да в нашем полку прибыло… Ха, и даже из внутренних районов! Похоже, сладкая жизнь нынче приедается.
Она тогда, разумеется, осадила его, но воодушевлённо-бодрые лица меньше всего наводили на мысль, будто эти солдаты так проштрафились, что достаточным наказанием для них служил исключительно перевод в Разведкорпус. Оказалось, популярность разведчиков впервые за долгое время выросла настолько, что их перестали считать самоубийцами, которые добровольно подкармливают вечно голодных титанов.
Это и радовало, и немного пугало.
Среди новичков обнаружились и ребята из сто четвёртого выпуска, и солдаты постарше. Петра, например, неожиданно для себя встретила двух знакомых из гарнизона Каранеса. Они рассказали, что после новостей о подготовке к миссии
и слухах, будто в Тросте скоро заработает «штука для убийства титанов», народ оживился, и чёрная молва о Разведкорпусе начала рассеиваться с удвоенной скоростью.
«Теперь всё иначе! Вы, ребята, будете делать великое дело, и многие хотят помочь, а не отсиживаться в стенах!»
— Ха, великое, — Оруо, когда она рассказала ему это, кажется, готов был плюнуть на ту самую землю, куда поставила раскрючкованное копыто его кобыла. — Как заговорили. Где они раньше были, пока Разведкорпус людей десятками терял ради карт и хоть какой-нибудь информации?
— Сложно их осуждать, — Петра стряхнула пыль с щётки и прошлась ею по атласно-серой лошадиной шее. Циния вздохнула, дёрнув левым ухом, возле которого вилась надоедливая муха. — Мы и правда выглядели безнадёжно, пока не приносили видимых результатов. Хотя слышать это от других и обидно.
— Мягко подбираешь выражения, — проворчал он, очищая крючок и переходя от передних ног кобылы к задним. Наклонившись, провёл ладонью вниз от скакательного сустава и слегка потянул. — Сэнди, давай ногу. Ну.
Гнедая Сэнди повернула морду и изволила сделать, что от неё просили, лишь когда Оруо, кряхтя, взялся за ногу двумя руками. Петра улыбнулась, услышав ворчливое: «Возни с этими кобылами», — но промолчала, ибо, справедливости ради, задние ноги Сэнди давала со скрипом, а к тому же любила чесать зубы о людские спины.
— Так о чём я… А. Сэнди, ровно стой! — дёрнувшаяся нога чуть не выскочила у Оруо из рук, но он удержал её, процедил воздух сквозь зубы и, аккуратно выковыривая из копыта набившиеся навоз, опилки и камушки, продолжил прежним тоном: — Все, кто сейчас радуется предстоящей вылазке, даже не представляют, какая за стенами задница.
— Опять ты капитану подражаешь, — Петра нахмурилась, однако он так усердно воевал с кобылой, что наблюдать за этим, оставаясь серьёзной, было попросту невозможно. Равно как невозможно было не зацепиться взглядом за крепкие, успевшие загореть руки с золотистым пушком. — Когда уже отучишься, Оруо? Тебе совсем не идёт.
— Ладно-ладно, леди Хорошие-манеры, — он, выпрямившись, недовольно покосился на неё, отирая запястьем пот со лба. — Не задница, а… опасная обстановка.
Петра со вздохом закатила глаза, вместо ответа смахнув пыль со щеки послушно наклонившей голову Цинии.
— Ну, а я о чём говорю? — Оруо с раздражённой обречённостью развёл руками, точно говоря: я сдаюсь, раз тебе не угодишь. — Некоторые вещи иначе описать не получается!
— По-моему, у кого-то просто начал сокращаться словарный запас.
В благополучно ускользнувший от неё момент ей начала нравиться фраза «Заноза ты рыжая, Петра». Возможно, дело было в том, как Оруо произносил её: слегка нараспев, с усмешкой, даже если она читалась только в глазах, — и на неё хотелось ответить такой же безобидной колкостью или просто засмеяться. Ни раньше, ни теперь она бы не приняла подобного общения от кого-то, кроме него, и пока Оруо полтора месяца пропадал в госпитале, успела в полной мере осознать, как ей его не хватало.
Она осталась одна. Все, кто был ей особенно дорог, погибли, и первую неделю Петра спала в абсолютно пустой казарменной комнате, каждый раз с трудом заставляя себя не думать и не вспоминать. Тишина давила, и несколько раз она плакала, хотя твёрдо решила не позволять тоске брать над собой верх.
Получалось с трудом, но выбора у неё не оставалось.
В свежесобранный отряд Леви пришлось постепенно вливаться, так как он ещё до этого был своей маленькой группкой. Не то чтобы её не хотели принимать, однако Петра для них была такая же чужая, как и они для неё. С Эрдом, Гюнтером и Оруо было проще: они прежде часто работали вместе на вылазках, а здесь она знала только Эрена, да и то они не успели толком поработать бок о бок. И хотя Петра изначально вела себя дружелюбно, первое время её не покидало чувство незащищённой спины.
Она очень, очень скучала.
Отправлять ему письмо хотя бы раз недели в полторы стало обязательной, даже приятной привычкой. Его ответы, правда, либо не приходили вообще, либо запаздывали, и из-за этого Петра раздражалась, не понимая, почему она в состоянии излить душу, а он не может никого попросить черкнуть пару строк.
Пришлось не раз напоминать себе, как сложно заставить Оруо обнажить личное, что исключало любую возможность посредников и пространных сообщений. А ещё он наверняка стеснялся показывать, что это письма девушке: если первую записку под диктовку писал Робин, то без подтруниваний точно не обошлось.
И вот он вернулся. Скорее, правда, свалился, как снег на голову, и, если бы она не успела взять себя в руки, от радости точно обняла бы, получив в ответ изумлённый взгляд и смущающую шутку. Мысль об этом заставляла краснеть, а потом Петра начала замечать за собой и другие знакомые странности, заставившие крепко призадуматься.
Цитируя великий ум Разведкорпуса Зоэ Ханджи, у всего есть предпосылки. Не может не быть, просто иногда их сложно ухватить в моменте, а осознание наступает, лишь когда находится время обдумать и разложить всё по полочкам. Вот и Петру до поры до времени совершенно не волновало, как приятно ей было вновь чувствовать близкое присутствие Оруо и как она могла на секунду-две потеряться, если он невзначай касался ладонью плеча или приобнимал её, переходя на шёпот, чтобы их не слышали посторонние.
А однажды она осознала, что сама запросто нарушает его личные границы — спасибо Сэнди за невольное содействие в счастливом озарении.
До операции в Сигансине оставалось десять дней. Последние трое суток практически не переставая лил дождь, поэтому тренировки на УПМ приостановили до мало-мальски сносной погоды. Неудивительно, что большая часть разведчиков, приунывшая от пребывания в четырёх стенах, возрадовалась ясному утру так, что столовая гудела, точно улей.
Атмосфера за их столом тоже преобразилась: Оруо сидел с донельзя умиротворённым выражением лица, приковывая к себе озадаченные косые взгляды нового отряда Леви. Одна Петра не удивлялась, ибо давно знала огромную любовь Оруо к УПМ: неважно, дождь был на улице, жара или жуткий холод — он чуть ли не бежал надевать снаряжение, раздражая менее воодушевлённых кадетов самоуверенными высказываниями в духе: «Раз вам определённая погода нужна, посредственные вы будете солдаты».
Тренировка прошла без эксцессов, не считая лёгкого напряжения в их отряде, потому что застоявшейся Сэнди не давало покоя шило под хвостом. Кобыле явно хотелось ускакать галопом в закат, но ей непреодолимо мешал Оруо, поэтому она развлекала себя как могла, начиная от громкого храпа и заканчивая игривыми козлами.
Лишь в лесу её энтузиазм таки вошёл в разумное русло, и обратно выпустившая пар кобыла возвращалась куда более спокойной, наконец позволив расслабиться и всем остальным.
Как оказалось, сделали они это зря.
Отряд двигался галопом под тёплым, особенно приятным после затяжной пасмурной погоды солнцем, и Петра в какой-то момент покосилась на Оруо — тот перехватил поводья одной рукой и зачесывал назад пальцами сильно вьющиеся волосы. Было в этом нечто, притягивавшее взгляд, особенно лёгкий румянец на острых скулах, сильнее выделявший белёсый шрам.
И вот надо было его кобыле оступиться именно сейчас.
Оруо мотнуло вперёд, а Сэнди, сделав несколько кривых шагов, ломанулась вправо, задрав хвост и морду. У Петры едва не выскочило сердце, когда она увидела, как он падает ей под копыта, но кобыла умудрилась перешагнуть через него и, сделав полукруг машистой рысью, завертелась на месте, встряхивая головой.
— Оруо! — она резко повернула за ними, забывая посмотреть, успеют ли скачущие сзади Армин с Жаном придержать лошадей. Циния ещё упиралась в повод, перетаптываясь задом, а подошвы сапог уже ударились о пропитанную дождём землю. Ей потребовались считанные мгновения, чтобы упасть на колени рядом с Оруо и обхватить ладонями его лицо, проверяя, в сознании ли он вообще. Из-под приоткрытых губ между зубами виднелся прикушенный край языка.
— Ты как? Оруо? Господи, ну как всегда… — Петра осторожно похлопала его по щеке, чувствуя, как слегка трепещут её собственные пальцы. Плотно сжатые веки Оруо вздрогнули, и он приоткрыл глаза, сначала глядя поверх неё и лишь затем встречаясь осоловелым взглядом. Кончик языка исчез, оставляя на губах кровавый след.
— Эта кобыла… меня доконает.
Она, абсолютно бессознательно, с облегчённым вздохом провела ладонью по его щеке и лбу, смахивая налипшие травинки. Ощупала голову, проверяя, нет ли под волосами болезненной шишки — та была цела и невредима, однако Оруо, приоткрыв рот, таращился на неё таким странным взглядом, что она на всякий случай пощёлкала пальцами у него перед носом.
— Оруо, ты хорошо видишь? Пожалуйста, скажи, что у тебя не двоится в глазах.
— Мне тебя и одной больше чем достаточно… — сглотнув, не без усилия протянул он, пытаясь набрать воздух полной грудью. Петра обеспокоенно вгляделась в морщины на его лице, готовясь уловить малейший признак боли. Возле них между тем уже собрался остальной отряд Леви, а голос командующего Эрвина смешивался с командами капитана Ханджи.
— Оруо, цел?
А вот и капитан Леви возник возле её плеча, опираясь ладонью в колено. Оруо, уже окончательно очнувшийся, попытался сесть, и Петра, сжав его руку в своей, другой помогла ему выпрямиться. Его немного повело, и он снова медленно проморгался.
— Извините, капитан. Кажется, я такими темпами до Сигансины не доеду.
— Очень смешно, — Петра отряхнула его куртку, теперь покрытую тёмными мокрыми пятнами. — Ты только спину ушиб, или ещё где-нибудь болит?
— В порядке я, в порядке, не суетись, — Оруо, поднатужившись и оттолкнувшись от земли, медленно поднялся. Его рука выскользнула из её пальцев, и он, сделав ещё один вздох, отряхнулся, повёл плечами, потёр поясницу и хрустнул шеей, прежде чем оглядеться. Без всякого намерения падать в обморок. — Где это кривоногое исчадие?.. А, вот и ты, бессовестная морда. И как только тебя выезжали...
— Ладно, раз все живы, закончили прохлаждаться и давайте по лошадям, — капитан Леви, набрав повод, схватился за луку седла и, подпрыгнув, упёрся в стремя. — Петра, Оруо под твоим присмотром.
Она отдала честь.
— Есть!
— Да я не нужен мне присмотр, капитан… — начал было Оруо, но капитан Леви даже не обернулся, на ходу разбирая поводья. Петра между тем, улыбнувшись Саше, которая передала ей грызшую удила Сэнди, обернулась к нему, поглаживая кобылу по бархатному переносью между ноздрями.
— Садись, я подержу на всякий случай.
Оруо изогнул бровь, потом нахмурился и, двигаясь с заметной скованностью в пояснице, перехватил повод практически рядом с её пальцами, серьёзно посмотрев сверху вниз.
— Спасибо, конечно, за заботу, но я и сам справлюсь.
— У тебя может закружиться голова, — она не отпустила, отвечая ему таким же прямым взглядом. — Слышал капитана? Я за тебя отвечаю, пока не вернёмся и ты не сходишь в лазарет.
— Петра, я тебе мальчик, что ли? — в его слегка шепелявящем голосе проскользнули раздражённые нотки. — А ну прекрати позорить меня и отдай лошадь!
— Вот упрямый же ты! — а теперь и она не выдержала, всплеснув свободной рукой. Изумительные двойные стандарты: он бы мог её даже в седло подсадить, а ей поводья подержать нельзя! — Просто прими помощь, если предлагают!
— Да я здоров, как бык! — возбуждённый румянец на его лице стал ярче, а брови дёрнулись, прежде чем выгнуться дугами. — Что мне, первый раз откуда-нибудь падать?