I (2/2)

«Сама выберется… Выберется же? Механизм проверить надо, он же, может, сломан… Глупая Петра, чтоб ты делала без меня…».

Земля вновь завибрировала, его осторожно затормошили под невнятный шёпот, но в этот момент Оруо, улыбнувшись, уже потерял сознание.

***</p>

— Гони, Милли! Щёлкни-ка его! Ещё, ещё!

— Не могу, лейтенант! Быстрее не бежит!

— Не ори — держи крепче вожжи! Раненых везёшь, а не мешки с песком!

«Шумно. И трясёт как… Раздражает…» 

Кто-то испуганно вскрикнул, его подкинуло, и чертовски знакомая боль разошлась по телу, выдёргивая Оруо из полуобморочного состояния. Перед ним возникло небо — мутное, покрытое обрывками облаков, густо-голубого цвета с жёлтыми подсветами. Невероятно красивое, хоть он и видел его сотни раз.

— Петра! — раздалось тем же грубым голосом, но намного громче и чётче. — Куда зашевелилась, слишком здоровая?

— Оруо, тише, лежи. Нельзя.

Оруо, дрожа, хватал ртом воздух, а над ним, закрыв небо, низко склонилась измождённая, с влажно блестящими глазами, Петра, и её дыхание ветерком пробегало по губам. Приятно холодная ладонь, коснувшись щеки, медленно скользнула вверх, потом — по волосам и сползла на лоб под звуки слабого шёпота.

— Это я, видишь? Видишь меня?

Он попытался произнести её имя, но даже оно превратилось в кашу из настолько глухих звуков, что Оруо не расслышал сам себя. Из-за ужасной тряски вновь невероятно захотелось выйти из тела вон.

— Пожалуйста, потерпи, — губы Петры, покачивавшейся в такт повозке, изогнулись в вымученной, но до мурашек трепетной улыбке. Оруо, которого скрутило судорогой на очередной жёсткой кочке, чуть не выгнулся на носилках и изо всех сил сжал дрожавшие челюсти. Просто чудо, что его зубы не раскрошились друг о друга. — У нас титаны на хвосте.

Кто-то закричал выбросить мёртвых. Ему показалось, что капитан Леви, но из-за грохота, откровенно паршивого состояния и примеси других голосов это так и осталось смутным проблеском узнавания. Хотелось спросить, кто их нашёл и как там Эрен-выскочка, но во рту стоял доводящий до рвотных позывов кровяной вкус, и даже дыхание требовало диких усилий.

Процедив немного воздуха, Оруо смежил веки и постарался отвлечься на жутко лестную мысль, что Петра чуть ли не воркует над ним, умоляя не сваливать на тот свет. Раз она могла подниматься и говорить, значит, чувствовала себя сносно, но вот собственное состояние явно оставляло желать лучшего.

«Доктора бы… Может, рёбра сломаны… С ногами точно дрянь какая-то, голова кругом идёт. Ну и влипли же мы с этой тварью…» 

Рука Петры, уже потеплевшая, по-прежнему лежала на его лбу, но Оруо всё равно вновь начало уносить потоком расшатанного, затуманенного сознания. Голова потяжелела, боль как будто притупилась, а голоса слились в общий гомон, перед тем как окончательно пропасть. Во второй раз он пришёл в себя, лишь когда над ухом раздался голос их штабного доктора, ясно проговорившего: «Кто тебе сказал, что умрёт, раз много крови? Будь он совсем плох, умер бы от такой езды ещё в повозке».

Райт Самуэльсон перебинтовывал ему голову, приподняв ту ладонью под затылок, и Оруо, разлепив свинцовые веки, встретился с ним замутнённым взглядом. А потом увидел и Сару — их полковую медсестру, которая служила тут ещё задолго до того, как он сам вступил в разведку.

— Что я говорил, видишь? Оруо, слышишь меня? Хорошо, вижу, что слышишь. Сара, завязывай сама. Оруо, не разговаривай, просто слушай. Моргни, если сейчас что-нибудь почувствуешь в пальцах.

Похоже, с него уже сняли ремни, а сейчас полностью расстегнули рубашку, и крепкие волосатые руки начали ощупывать тело, заставляя, шипя, вздрагивать от боли и холода.

— Тихо, тихо. Что тут у тебя с рёбрами… Петра, ляг и лежи спокойно. Тебе мало — шею хочешь защемить? — ладонь, уверенно поблуждав и противно понажимав то тут, то там, поднялась выше, и ломота оборвалась острой болью, стоило Сэмюэльсону коснуться плеча. Оруо, так и не увидевший Петру из-за возившейся над ним Сары, простонал, замотав головой. — Сара, сверни мне кляп: вправим сустав, пока время есть, а то он уже руку не чувствует.

Ему в рот засунули сложенную несколько раз тряпку, а потом придавили к носилкам и так надавили на несчастное плечо, что у него, прямо как при ударе о дерево, посыпались искры из глаз. Брань утонула в закушенной ткани, но острая боль в руке смягчилась, хотя он в тот момент и готов был проклясть всё на свете.

— Райт, надо на лицо повязку наложить, загноится.

— Промоем — уже хорошо. Меня сейчас его ноги больше беспокоят.

Оруо, зажмурившись, рвано выдохнул, потихоньку чувствуя голой грудью предвечерний холодок. Сэмюэльсон, вооружившись ножницами, пока Сара промакивала ему лицо холодной, мокрой тканью, вспорол штанину, но тут раздался общий сигнал, и лагерь тотчас зашевелился, передавая из конца в конец знакомый приказ. Сэмюэльсон глухо выругался, а ногу противно защипало, заставляя инстинктивно дёрнуться.

Кажется, там всё-таки была приличная рана, причём наверняка не одна.

— А, чёрт. Опять на ходу всё делать. Сара, займись сборами, я сам закончу.

А потом снова были тряска, храп лошадей среди мрачного безмолвия спешки и несколько глотков воды, влитой ему в рот Милли, которая, похоже, открестилась от места возницы. Петра лежала рядом, прикрыв глаза. Голова у неё была перевязана, к руке присобачили что-то вроде палки, и, если бы Оруо не был разбит слабостью, болью и кровопотерей, он смотрел бы на неё всю дорогу до госпиталя в Каранесе, где их разнесли по разным палатам.

Оказалось, что кроме вывихнутого правого плеча и отбитой спины, он рассёк лицо, знатно повредил правую ногу и в довершение всего сломал указательный палец.

Красавец, ничего не скажешь, но главное, что Петра была жива.